- Холодная, - говорили они одна другой, многозначительно и не без нотки удовлетворения, однако и не без некоторой манерности: предположение, что кто-то из них может быть абсолютно равнодушной к мужчинам, почти не находило веры. Но большинство поверило в эту характеристику, хоть и с некоторой сдержанностью, главным образом из-за одежды Дианы. Трудно было поверить в то, что можно так много думать и мечтать о морских волнах, довольствуясь лишь возможностью наблюдать за тем, как они бесследно исчезают…
Когда Хелен Дейли, жена биохимика Остина Дейли, который был едва ли не вторым по старшинству в Дарре, начала разговор об этих сплетнях, ее муж высказал иную точку зрения.
- Каждый раз, как здесь появляется кто-то новый, выплескивается поток подобных умозрительных измышлений. И я не понимаю, почему, - жаловался он. - Молодежь привыкла порхать вокруг да около, возомнив, что они необычные, что с них начинается мир, как в свое время считали и их отцы, и деды. Потом они попадают в такой же круговорот, демонстрируют такие же привычки и продолжают делать такие же ошибки, как и их предки. Обычнейшая банальность: все они, в конце концов, переходят в один из четырех или пяти типов, и самое интересное случается тогда, когда кто-то из них пытается вернуть себе молодость - что запрещено богом.
- А если приспособить твою теорию к нашим условиям, то к какому типу в конце концов придет наша последняя новобранка? - спросила жена.
- Юная Диана? Об этом еще рано говорить. Она принадлежит к тем, кого в наше время принято называть человеком с запоздалым дозреванием. А на данном этапе она пылает любовью школьницы к нашему Френсису.
- Я так не думаю.
- А я в этом и не сомневаюсь. Френсис, может, не твой тип, но он является хорошим образцом патриарха для других. Я заметил это давно. Он сейчас, конечно, этого не понимает - впрочем, как и всегда. Все, что я могу сказать, она не обычная молодая женщина. И я не отважился бы побиться об заклад, какой путь она выберет, когда пройдет этот процесс.
Был Остин прав или нет, но на протяжении первых недель пребывания Дианы в Дарре в ее характере не замечалось никакой эволюции. Она просто продолжала идти своим путем, демонстрируя дружелюбную независимость. Ее отношения с мужчинами - коллегами по работе - приобретали либо товарищеский характер, либо становились достаточно официальными. И этот ее принцип не заходить в чужие владения привел к восстановлению дружеских отношений со многими молодыми женщинами, в глазах которых она постепенно превратилась в чудачку. Упорство, с каким Диана следила за своим внешним видом, стало рассматриваться, правда, с некоторой осторожностью, как проявление этого чудачества, что-то вроде увлечения, скажем, икебаной или рисование акварелей, - то есть, что-то такое, чем Она занималась ради собственного удовольствия. Этому еще в большей степени способствовало то, что в ответ на их просьбы она охотно давала полезные советы из области своего хобби. Увлекательная форма развлечения, невинная до тех пор, пока ее держать под контролем. Однако и дорогая. Согласно общему мнению, весь ее заработок, очевидно, тратился на одежду и украшения.
- В общем, странная девушка, - заметила Каролина Саксовер. - Ее ум приспособлен к одной сфере жизни, а остальное - совсем к другой. Сейчас она, кажется находится в положении полного равновесия этих сфер и не стремится из него выйти. На мой взгляд, она вскоре внезапно пробудится к жизни.
- Ты имеешь в виду, что однажды мы сможем познакомиться еще с одной формой чувственного дивертисмента и утратим еще одну сотрудницу? - спросил хмуро Френсис. - Я становлюсь старомодным. Не понимаю, зачем молодым женщинам средних способностей позволяют тратить время на высшее образование. Это стало одной из самых дорогостоящих статей нашего национального бюджета. И я считаю, что даже специальный тест на тупость не даст полной гарантии. И все равно я не перестаю надеяться, что когда-нибудь мы сможем собрать вместе нескольких девушек, личные устремления которых будут отличаться от их стадных инстинктов.
- Может, лучше сказать - не стадные инстинкты, а сексуальные? - запротестовала Каролина.
- Лучше? Я не уверен. Что касается молодых женщин, разве здесь есть какая-то разница? - пробормотал Френсис. - Во. всяком случае будем надеяться, что эта выдержит больше, чем месяц или два.
* * *
Миссис Брекли, разговаривая с мужем, придерживалась однако противоположного мнения.
- Диана, кажется, довольна своим местом; хотя это и не такая уж приятная новость, - заметила она после того, как дочка побывала дома. - Но все равно возможно, что она там долго не задержится. Диана не такая девушка.
Такое утверждение не требовало комментариев, и мистер Брекли ничего не ответил.
- Диана, видимо, очень увлечена этим доктором Саксовером, - добавила его жена.
- Не больше, чем другие, - ответил мистер Брекли. - У него солидная репутация среди ученых. Люди, у которых я спрашивал о нем, были просто поражены, узнав, что Диана там работает. А это уже что-то да значит.
Он женат и имеет двух детей. Двенадцатилетнего мальчика и десятилетнюю девочку, - сообщила миссис Брекли.
- Тогда все хорошо. Или ты считаешь, что нет? - спросил он.
- Не будь смешным, Гарольд, Он почти вдвое старше ее.
- И в самом деле, - согласился он. - Но о чем это мы говорим?
- Именно о том, что ей сейчас там нравится. Но из того, что она рассказывает, я делаю вывод: это не то место, где такая привлекательная девушка, как Диана, должна запрятать себя надолго. Именно о ее будущем и следует подумать.
Мистер Брекли снова промолчал. Он не мог понять, то ли это решение Дианы найти общий язык с матерью ввело на самом деле последнюю в заблуждение, то ли женское представление, что каждая дочь является чем-то вроде конвейерной куклы, осталось просто непоколебимым.
Тем временем Диана осела в Дарре. Френсис Саксовер, не заметив у нее никаких признаков стадного инстинкта, вздохнул с облегчением. Одним словом, в ней было какое-то сдерживающее начало - словно прочно поставленное ограждение; замаскированное так искусно, что оно могло в одинаковой мере быть и декорацией и неотъемлемой деталью всего пейзажа.
- С нами, однако не одна из нас, - заметил про нее Остин Дейли под конец ее двухмесячного пребывания в Дарре. - В этой девушке есть что-то большее, нежели то, что проявляется внешне. Она имеет привычку смеяться не тогда, когда это надо, Рано или поздно она себя еще покажет.
* * *
Однажды утром, уже почти после восьмимесячного пребывания Дианы в Дарре, дверь в комнату, где она работала, резко отворилась. Подняв голову от микроскопа она увидела, что в дверях стоит Френсис Саксовер с тарелочкой в руке.
- Мисс Брекли, - начал он недовольно, - мне говорили, что вы проводите опыт с кошкой Фелицей во время ее ночной деятельности. Если в этом и в самом деле есть нужда - хоть я и сомневаюсь, ибо она даже и не коснулась вашего угощения, - то, будьте добры, в будущем ставьте тарелку не там, где ходят люди. Это уже в третий раз я спотыкаюсь, пытаясь обойти тарелку.
- О, извините, доктор Саксовер, - смутилась Диана. - Я, конечно, помню, что ее надо убрать. Кошка обычно выпивает молоко. Возможно, это буря, разыгравшаяся прошлой ночью испугала ее.
Диана взяла тарелку с молоком у него из рук и понесла, чтобы поставить ее на стол.
Я, понятное дело, буду следить, что-бы… - Диана поставила тарелку и начала внимательно разглядывать жидкость.
За ночь почти все молоко скисло, кроме небольшого пятна примерно с полдюйма диаметром, которое сконцентрировалось вокруг темного ядра. Казалось, что в этом молоко не прокисло.
- Странно, - заметила она.
Френсис тоже, заинтересовавшись, взглянул на тарелочку, а затем присмотрелся внимательнее.
- С чем вы работали вчера перед тем, как налить молоко? - спросил он.
- С новой партией лишайников. От Макдональда. Ими я занималась почти целый день, - ответила она.
Френсис нашел чистое предметное стеклышко, выловил пятно и поместил его на стекло.
- Вы можете определить, что это такое? - спросил он.
Диана положила стекло под микроскоп. И какое-то время Френсис рассматривал переплетения серо-зеленых листочков.
- Это из той партии, - сказала она, показывая на кучу сухих веточек, по краям которых виднелись желтые пятнышки. - Пока что я назвала этот лишайник "Лихенис Тертиус Монголенсис Секундус Макдональди".
- Неужели? - удивился Френсис.
- Знаете, - сказала она, оправдываясь, - это не так просто. Почти все лишайники так или иначе являются "имперфекти", а это уже третий такой, который я добыла из партии Макдональда.
- Ну хорошо, но мы должны помнить, что название это временное, - сказал Френсис.
- Антибиотик, как вы считаете? - спросила Диана, всматриваясь еще раз в пятно.
- Возможно. Немало видов лишайников имеют особенности антибиотиков, так что подобное вполне возможно. Сто против одного, что это не полезный антибиотик. Но все же не стоит упускать возможности удостовериться в обратном. Я заберу его и проверю, после чего дам вам знать.
…Он взял пустую колбу и наполнил ее лишайником, кипой сваленным на полу под покрывалом. Потом повернулся, собираясь покинуть лабораторию. Но не успел он дойти до двери, как голос Дианы остановил его. - Доктор Саксовер, как сегодня чувствует себя миссис Саксовер? - спросила она.
Он оглянулся и ей показалось, что перед ней совсем другой человек - словно кто-то сорвал с его лица маску, обнажив скрывавшееся под ней отчаяние.
- В больнице сказали, что сегодня утром она была довольно бодрой. Надеюсь, что это правда. К сожалению, это все, что они могут сказать. Она же ничего не знает, вы понимаете? Она все еще уверена, что операция прошла удачно. Я думаю, что так и лучше.
И он вышел, прежде чем Диана успела что-нибудь сказать.
Каролина Саксовер умерла несколько дней спустя. Френсис ходил словно в трансе. Приехала его овдовевшая сестра Ирен и взяла на себя часть домашних забот. Френсис почти не замечал сестру. Она попыталась уговорить его уехать на какое-то время. Однако он не согласился и на протяжении нескольких недель слонялся по дому как тень, казалось, тело его было здесь, а душа словно в другом месте. Затем он внезапно заперся в своей лаборатории. Сестра посылала ему туда еду, но он часто даже не касался ее. Он почти не выходил на протяжении нескольких дней, а его постель стояла нетронутой.
Остин Дейли, который чуть ли не силой вломился в лабораторию, рассказал, что Френсис работает, как безумный, причем над несколькими проблемами одновременно, и предположил, что это может закончиться нервным расстройством.
В тех редких случаях, когда Френсис появлялся за столом, он казался таким отчужденным и сдержанным, что дети даже пугались его. Как-то после обеда Диана натолкнулась на горько плачущую Зефани. Она попыталась успокоить девочку, а затем забрала ее в лабораторию и разрешила поиграть микроскопом. На следующий день, а это была суббота, она взяла ее с собой на прогулку.
Тем временем Остин прилагал все усилия, чтобы жизнь в Дарре не останавливалась. К счастью, он был в курсе нескольких проектов Френсиса, и смог развернуть работу над ними. Изредка ему удавалось заставить Френсиса подписать тот или иной документ. И все же, несмотря на все его усилия, в Дарре появились признаки упадка, персонал начал беспокоиться.
Но Френсис не сломался. Его очевидно, спасло от этого воспаление легких. Он перенес его достаточно тяжело, но, когда понемногу начал поправляться, оказалось, что он уже преодолел свою душевную травму и постепенно возвращается в нормальное состояние.
Однако это его нормальное состояние было уже несколько другим.
- Папа стал спокойнее, чем был всегда, - рассказывала Диане Зефани, - какой-то ласковый. Порой это доводит меня до слез.
- Он очень, очень любил твою маму и, наверное, почувствовал себя страшно одиноким без нее, - сказала Диана.
- Да, - согласилась Зефани, - теперь он начал говорить о ней, а это куда лучше. Он любит рассказывать о маме, несмотря на то, что это причиняет ему боль. Зато очень много времени проводит просто так, сидя и обдумывая что-то, и тогда совсем не грустный. Кажется, что он постоянно занят какими-то вычислениями.
- Допускаю, что именно этим он и занят, - сказала ей Диана, - Ты не представляешь, сколько нужно расчетов, чтобы работал Дарр. А дела были немного подзапущены за время его болезни. Так что он именно об этом и думает, чтобы все вошло в норму.
- Надеюсь, что это ему удастся, - сказала Зефани.
За разными хлопотами вопрос о возможных свойствах антибиотика в "Лихенис Тертиус" как-то забылся, и только через несколько месяцев Диана вспомнила о нем. Она была почти уверена, что дело с лишайником также выпало из внимания Френсиса, иначе он уже что-нибудь ей сказал бы. Ибо одним из основных правил педантичного Френсиса было - не перехватывать чужих заслуг. Открытия, патенты, авторские права становились собственностью Дарра, в то время как заслуги принадлежали отдельным людям или группам исследователей. "Наверное, Френсис отложил колбу с лишайником еще тогда, когда умерла Каролина, и содержимое ее сгнило", думала Диана. Но с выздоровлением Френсиса ей пришло в голову, что должна же существовать какая-то запись относительно природы особенностей "Тертиус" - хотя бы и отрицательным результатом. Она решила при первом же удобном случае напомнить об этом Френсису. Наконец, такая возможность представилась во время одной из вечеринок, которые для сближения всех сотрудников Дарра начала проводить еще покойная Каролина.
Френсис, теперь уже почти в своей обычной форме, разговаривал, по старой привычке, то с одним, то с другим сотрудником. Подойдя к Диане, он поблагодарил ее за доброту, которую она проявила к его дочери.
- Это ее очень изменило. Бедный ребенок, в те дни ей так была нужна женская ласка и поддержка, - сказал Френсис Диане. - Для нее это много значило, и я вам безгранично благодарен.
- О, не стоит благодарности. Общение с вашей дочерью доставило мне большое удовольствие, - ответила ему Диана. - Мы подружились, как две сестры. Я всегда жалела, что у меня нет родной сестры, и, возможно, сейчас я, наконец, вознаграждена.
- Я очень рад. Вы так ее расхвалили. Но вы не позволяйте ей быть слишком навязчивой.
- Не буду. - заверила его Диана. - И не потому, что в этом есть какая-то нужда. Вы знаете, она чрезвычайно чуткая девочка.
И через минуту, когда он уже собирался продолжить обход гостей, она вдруг спросила:
- О, кстати, доктор Саксовер, я уже давно хотела спросить вас: помните тот случай с лишайником Макдональда - одним из "Тертиус" - в июне-июле? Он оказался интересным?
Она была почти уверена: он ответит, что забыл о лишайнике. На какой-то миг - нет, она не ошиблась, - он показался ей захваченным врасплох. Но быстро овладел собой, хоть какое-то замешательство все же осталось в его взгляде. Немного поколебавшись, прежде чем ответить, он сказал:
- О, моя дорогая! Как некрасиво с моей стороны. Я должен был сказать вам об этом уже давно. Нет, боюсь, что я ошибся тогда. Оказалось, что это не антибиотик.
Через несколько секунд он уже двигался дальше, перебрасываясь словами то с одним, то с другим гостем.
В этот момент Диана лишь подсознательно почувствовала, что в этом ответе что-то не так. Только позднее она поняла, что такой ответ был для Френсиса просто глупым. Но тогда она была склонна объяснить это перенапряжением и болезнью, которую он перенес. Однако ее мозг постоянно сверлила одна и та же мысль. Если бы он сказал ей, что забыл про лишайник, ибо был занят другими делами, или - что действие этого лишайника оказалось чересчур токсичным и не стоило проводить дальнейшие исследования, либо же, наконец, привел бы ей с полдесятка каких-нибудь еще причин, то в каждом отдельном случае это ее удовлетворило бы. Но по неизвестным причинам ее вопрос вывел Френсиса из равновесия, вызвал непродуманный ответ, который если здраво рассуждать, абсолютно не касался вопроса. Почему он хотел уклониться от прямого ответа?
Ей почему-то казалось, что его фраза - "оказалось, что это не антибиотик" - была просто попыткой вывернуться из неприятного положения. Такой попыткой, к какой прибегает очень правдивый человек, захваченный врасплох и не способный быстро придумать какую-нибудь ложь… Лишайник "Тертиус", конечно, имел особенности, напоминающие антибиотик; однако - раз это не антибиотик, то что же это такое?
И почему Френсис стремился это скрыть?..
Диана никак не могла понять, почему этот вопрос продолжал - как бы подсознательно - мучить ее. Затем она попробовала объяснить это противоречием - явная попытка Френсиса вывернуться никак не вязалась с ее представлением о нем и требовала проверки…
Несколько лет спустя она говорила: "Тут не было ни интуиции, ни здравого смысла. Все началось с логического вывода, едва не отброшенного предубеждением, а затем спасенного системой. Я легко могла пропустить это и на протяжении месяцев работать совсем в другом направлении, поэтому считаю, что тут есть и элемент удачи. Даже перепроверив несколько раз, я все еще не могла поверить - я была в каком-то шизофреническом состоянии: мое профессиональное "я" приняло существование этого вещества и не могло принять противоположного, значит, оставалось в это поверить; однако мое неслужебное "я" было не в состоянии воспринять это в такой степени, скажем, как воспринимают положение, что Земля круглая. Думаю, именно это заставило меня так упорно молчать. Длительное время я совсем не понимала значения того, с чем мне пришлось столкнуться. Это было просто интересное научное открытие, которое я намеревалась доработать до стадии практического использования, поэтому я сконцентрировала внимание именно на выделении активного агента и даже не допускала мысли о возможных последствиях…"
Работа стала для Дианы поединком. Она поглощала все ее свободное время, и нередко Диана работала далеко за полночь. Ее поездки к родителям во время уикэндов стали нерегулярными, и, даже бывая дома, она всегда оставалась задумчивой. Зефани, которая уже училась в пансионате, жаловалась, что редко видит Диану во время своих каникул.
- Вы вечно работаете. И выглядите утомленной. - Думаю, что скоро все закончится, - отвечала Диана. - Если не случится ничьего непредвиденного, я должна завершить исследования через месяц или два. - А в чем они заключаются? - хотела знать Зефани.
Однако Диана только покачала головой. - Это чересчур сложно, - ответила она. - Я просто не могу объяснить это тому, кто мало знает химию.