Тереза с удивлением посмотрела на меня, затем повернулась к Тому, а мой племянник кивнул и тоже пригласил ее подсесть к нам. Она пожала плечами, с чувством собственного достоинства подошла к креслу и села. Том взял бокал и щедро наполнил; Тереза приняла его с улыбкой. Я задумался, о чем теперь мы станем беседовать, и откинулся в кресле, напрягая мозги в поисках темы. К счастью, тишина продлилась не больше минуты - вино сразу же развязало язык Терезы.
- Мадам мне никогда не нравилась, - начала она, возвращаясь к разговору о наших только что съехавших соседях. - Некоторых ее привычек я никогда не одобряла. Иногда по утрам ее комната… - Она покачала головой, точно не желая приводить нас в ужас рассказом о том ущербе, который семейство Лафайетов могло нанести своей маленькой комнате.
- Со мной она всегда была довольно учтива, - пробормотал я.
- Однажды она пригласила меня к себе, - внезапно сказал Том - очень громким голосом, точно мы могли его не расслышать. - Она сказала, что у нее какая–то беда с карнизом. Когда я потянулся заменить один из крючков, она подошла ко мне и… - Внезапно он залился краской, и я понял, что он не выдумал эту историю. - Она вела себя неподобающе, - пробормотал он, понизив голос. - Я… Я… - Он смущенно посмотрел на нас, и я впервые в жизни услышал смех Терезы.
- Она считала вас привлекательным молодым человеком, - сказала она и, мне показалось, подмигнула моему племяннику. - Судя по тем взглядам, которые бросала на вас, когда вы входили в комнату.
Том нахмурился, точно пожалев о том, какой оборот принял этот разговор.
- Боже мой, - сказал он в явном ужасе. - Да ведь ей не меньше сорока.
- Да уж, настоящий Мафусаил, - пробормотал я, но мои собеседники не отреагировали.
- Она презирала меня, - сказала Тереза, - потому что, без сомнения, завидовала моей молодости. И моей красоте. В моей книге случаев ей посвящено немало записей.
- В вашем чем? - спросил я, не уверенный, что правильно расслышал ее. - Что такое книга случаев?
Теперь смутилась Тереза - возможно, потому что сказала больше, чем хотела.
- Так, глупости, - сконфуженно сказала она, избегая моего взгляда. - Я веду ее для забавы. Что–то вроде дневника.
- Дневника? И о чем вы пишете? - спросил Том, как и я, заинтригованный ее словами.
- О людях, которые меня обижают, - сказала она с легким смешком, но я уверен - она была совершенно серьезна. - Я записываю всех, кто плохо относится ко мне или как–то оскорбляет. Я это делаю уже много лет.
Я уставился на нее. Мне пришел в голову лишь один вопрос.
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы не забыть, - совершенно невозмутимо ответила она. - Каждому должно воздаться по заслугам, мсье Заилль. Матье, - добавила она, прежде чем я успел ее поправить. - Возможно, вам это покажется смешным, но для меня…
- Это не смешно, - быстро произнес я. - Это просто… необычно, вот и все. Я полагаю, что это способ запомнить… - я и сам не понимал, что хочу сказать, поэтому скомкал фразу, - …что происходит.
- Надеюсь, что меня вы не слишком сурово описываете в вашей книге случаев, Тереза, - сказал Том, широко улыбаясь. Она покачала головой, улыбнувшись в ответ, точно одна мысль об этом показалась ей абсурдной.
- Вас, разумеется, нет, - ответила она, подавшись вперед и на миг коснувшись его руки - подчеркнув слово "вас", сознательно исключая меня. А на меня бросила укоризненный взгляд, чтобы усилить свой намек, и мне стало не по себе - я задумался, чем же я мог оскорбить девушку. Какое–то время я сидел молча, подливая вино в три бокала, а молодые люди флиртовали - они полностью игнорировали меня, я уже был готов тихо извиниться и уйти, когда слова Терезы дошли до моего сознания, и мне захотелось уточнить.
- Каждому воздастся по заслугам, - громко произнес я, чтобы привлечь внимание парочки. Они посмотрели на меня, похоже, удивившись, что я все еще здесь. - Вы верите в это, Тереза?
Она моргнула и задумалась над вопросом лишь на краткий миг.
- Конечно же, верю, - сказала она. - А вы - нет? - Я пожал плечами, не зная, что сказать, а она воспользовалась моментом, чтобы объяснить свои слова: - Здесь, в городе, - сказала она, выдерживая драматические паузы между фразами, - и в это время - как я могу в это не верить?
- В смысле?.. - спросил я.
- Ну посмотрите вокруг, Матье. Посмотрите на улицы. Посмотрите на Париж. Вы не думаете, что происходящее вокруг - это воздаяние? - И снова молчание выдало мое смущение, а девушка села прямо, отвернувшись от Тома, и посмотрела мне прямо в глаза. - Смерть, - объяснила она. - Гильотина. Аристократы. Боже мой, голова самого короля оказалась в корзине. Во Франции вершится правосудие, Матье. Как вы можете этого не понимать?
- Мы еще не видели ни одной казни, - сказал Том. - Дядя считает это варварством и не позволяет мне смотреть.
- Вы так считаете, мсье Заилль? - спросила она, с удивлением глядя на меня и снова называя меня по фамилии, точно желая от меня отстраниться. - Вы считаете это варварством?
- Сам по себе метод - быстрый и чистый, - сказал я. - Но в самом ли деле это нужно? Эти люди действительно должны умереть?
- Конечно, должны, - сказал Том, подхватив настрой Терезы и подлизываясь к ней. - Грязные аристократы.
Я бросил на него испепеляющий взгляд, а Тереза и глазом не моргнула, продолжая смотреть на меня.
- Они вели праздную жизнь, - объяснила она. - Они притесняли нас. Всех нас. Вы ведь француз, верно? Вы должны понимать, к чему привело их поведение. - Я кивнул. - Их время пришло, - просто сказала она.
- Вы сами видели гильотину в действии? - спросил Том: его жажда крови проснулась, когда девушка заговорила о смерти. Я ощущал притяжение, нарастающее между ними, и понимал, что если они еще не стали парой, то это вскоре непременно случится.
- Неоднократно, - с гордостью ответила Тереза. - Я видела, как умер сам король, и он вел себя малодушно, разумеется. Как и все они.
Том поднял брови и быстро облизнул губы: затем он принялся упрашивать ее рассказать о том дне.
- Национальный комитет признал его виновным в измене, - начала Тереза, будто чтобы оправдать то, что за этим последовало. - Кажется, полгорода хотело оказаться на площади Согласия в тот роковой миг. Разумеется, я приехала пораньше, но стояла в стороне. Мне хотелось увидеть, как он умрет, мсье Заилль, но претил сам лай людских толп. Там были тысячи человек и найти хорошее место было непросто. В конце концов, на площадь въехал возок.
Том воздел брови и посмотрел на нее - это слово ему было незнакомо.
- Деревянная тележка, - объяснила она. - Граждане считают, что простота повозки дает понять, будто изменники умирают как граждане Франции, а не как богатые бездельники. Я отчетливо помню их: молодая женщина с длинными, грязными волосами. Она не понимала, что происходит и, кажется, ей было все равно - должно быть, ее душа уже умерла. Позади нее - мальчик–подросток, он бился в конвульсиях, боясь даже поднять взгляд, увидеть орудие его гибели, как и средних лет мужчина за ним, от страха кричавший и кричавший без устали. Он показывал на гильотину и трясся от ужаса, а стражи крепко держали его, чтобы он не спрыгнул в толпу и не сбежал, хотя его бы растерзали на части, если бы мы поняли, что упустим самого большого предателя из них. Вот тогда я увидела его - в темных брюках и белой рубашке, распахнутой на шее. Короля Франции, Людовика XVI.
Я посмотрел на Тома. Он не отводил взгляда от Терезы, и выражение его лица, восторг, вызванный ее рассказом, его почти эротическое возбуждение обеспокоили меня. Но, должен признаться, я и сам желал, чтобы она продолжила, - эта смертельная драма захватила нас обоих. Продолжение не разочаровало.
- Мои глаза были прикованы к его лицу. Он был очень бледен, белее своей рубашки, и казался совершенно опустошенным, точно всю свою жизнь стремился предотвратить этот миг и теперь, когда тот настал, у него уже не осталось сил бороться. Когда возок остановился перед ступеньками, шесть человек в масках, охранявшие машину, вышли вперед и грубо схватили за плечи молодую женщину, резко рванули на ней платье, так что оно порвалось, обнажив полные бледные груди, и толпа завопила от восторга при виде ее наготы. Эти люди… они настоящие балаганщики, артисты в своем роде. Самый здоровый на пару секунд приник головой к ее груди, затем повернулся к нам и осклабился. Девушку повели на эшафот - двигалась она механически, ей быстро срезали волосы и поместили голову в машину. Деревянный полукруг, удерживающий голову, опустился, и в этот миг она вдруг вернулась к жизни, схватилась руками за доски, точно пытаясь подняться, не осознавая, что она уже в ловушке. Через секунду все было кончено - лезвие со свистом опустилось и отсекло ее голову быстрым четким движением, а тело ее судорожно дернулось, прежде чем упасть вниз, на помост, откуда его поспешно убрали.
- Тереза! - выдохнул Том и больше не сказал ничего - ему просто хотелось выкрикнуть ее имя, словно в момент страсти.
- Один из палачей вышел вперед и показал ее голову толпе. Мы все завопили. Вязальщицы, стоявшие впереди, удовлетворенно продолжали вязать. Мы ждали главного аттракциона, - с улыбкой продолжала Тереза. - Перед этим, однако, смерть ожидала мальчика. Прежде чем опустить голову на плаху, он жалко стоял перед толпой, глядя на нас, взывая о помощи, лицо у него было залито слезами, он уже не мог больше плакать. В отличие от девушки, он точно понимал, что происходит, и это приводило его в ужас. Ему было не больше пятнадцати, по штанам расплывалось мокрое пятно, он описался, тонкий материал унизительно прилип к его ноге. Он вырывался, когда его поместили на гильотину, но был слишком слаб, чтобы справиться с этими людьми, и через минуту его жизнь тоже оборвалась.
- И в чем же была его вина? - с раздражением спросил я. - Этого мальчика. Кого он предал?
Тереза уставилась на меня, ее губы изогнулись в легкой усмешке. Она не ответила на вопрос. Близилась кульминация. Вопреки своей воле, я хотел, чтобы девушка продолжила.
- И вдруг, - сказала она, - толпа затихла: по ступенькам поднимался король. Он озирался, в его лице мешались стоицизм и жуткий страх. Он открыл рот, чтобы заговорить, но слова не шли, и он быстро, нервно направился к гильотине. Признаюсь, я ощутила ужас, витавший в воздухе: никто не знал точно, что же может случиться в тот миг, когда голова его падет с плеч, - не наступит ли после этого конец света? На эшафоте возникло некое замешательство, поскольку никто из палачей не желал опускать голову короля на плаху, но в итоге один выступил вперед, и механизм обрушился в третий раз. Король из последних сил пытался посмотреть на нас - я увидела, как его голова слегка приподнялась, и в глазах блеснул свет. Он заговорил в последний раз: "Я умираю невинным, и прощаю своих врагов! - выкрикнул он, видимо, надеясь, что эта банальность может чем–то помочь ему. - Я хочу, чтобы моя кровь…" Лезвие опустилось, голова упала в корзину, тело свела судорога, толпа завыла, вокруг меня все кричали. Он был мертв.
Воцарилась тишина. Лицо Тома в свете огня лоснилось от пота, Тереза слегка вздрогнула, откинувшись на спинку кресла, и отпила из бокала. Я переводил взгляд с племянника на нее, размышляя, можно ли что–то заметить об этой истории. Я мог сказать только одно.
- А вы, Тереза, - спросил я. - Каково было вам? Глядя, как умирают эти люди. Невинная женщина, мальчик, король. Что вы чувствовали в тот момент?
Бокал с вином замер у ее губ, отбрасывая красные блики на лицо, и мне показалось, что это очень соответствует ситуации. Спокойным глубоким голосом, глядя куда–то в сторону, она произнесла одно–единственное слово:
- Отмщение.
Мы задержались в Париже дольше, чем я рассчитывал. Влияние Терезы на Тома усилилось настолько, что его революционный пыл едва ли не превосходил ее собственный. Хотя меня радовало, что он уже не тот бездельник, каким был несколько месяцев назад, меня тревожило, на чем сосредоточилась его энергия. Я путешествовал, выезжал из страны и возвращался обратно, намереваясь, если потребуется, порвать все связи с моим племянником и вернуться домой, но обнаружил, что неспособен на это, ибо он всецело полагался на меня. Я провел какое–то время на юге, где атмосфера была почти столь же напряженной, как и в столице, а затем отправился на несколько недель в Альпы, где царил мир и белизна снега даровала желанное успокоение после навязчивого триколора красно–бело–синего Парижа. К тому времени, когда я вернулся в столицу в конце 1793 года, Том стал законченным революционером.
За короткое время он умудрился проникнуть в ряды якобинской власти и стал секретарем Робеспьера, главного поборника Террора. С Терезой у моего племянника начался роман, они покинули пансион и поселились в квартире близ рю де Риволи; там я с ними и встретился темным вечером в пятницу, незадолго до Рождества.
Том изменился с тех пор, когда я последний раз его видел. Казалось, что за эти шесть месяцев для него прошло шесть лет; он коротко остриг волосы, что подчеркнуло линию скул и сделало его лицо мужественнее и серьезнее. Тело окрепло и обросло мускулами - благодаря физическим нагрузкам, которым он подвергал себя каждый день. Его прежде почти женственные черты оформились - он выглядел настоящим революционером, и никто бы не осмелился встать у него на пути. Тереза тоже изменилась, обратив возлюбленного в свою веру; сама же она, казалось, удовлетворенно отошла от нее, предоставив ему решать их судьбу. Она была очень с ним ласкова и при любой возможности старалась коснуться его щеки, потереться об его ногу; а он, казалось, говоря со мной, почти не замечал ее суетливых рук.
- Меня удивляет, - сказал я ему, отдыхая после обеда у камина, - что ты, ровно год назад еще не бывавший ни разу во Франции, теперь борешься за ее спасение. Что за новоявленная страсть к чужой стране? Мне это кажется немного странным.
- Должно быть, это всегда было у меня в крови, - с улыбкой ответил мой племянник (снова это слово - "кровь"). - Я, в конце концов, отчасти француз. Должно быть, эти чувства просто ждали своего часа, гражданин.
- Такое вполне возможно, я полагаю - признал я. - Ты наполовину француз и наполовину англичанин, как ты и говоришь. Непростое сочетание. Тебе придется всю жизнь воевать самому с собой. Артистическая и прагматическая части твоей натуры будут разрывать тебя надвое.
- У меня теперь только одна страсть, - сказал он, игнорируя мое довольно шутливое замечание. - Увидеть, как Французская республика крепчает, пока не станет самой могущественной в мире.
- А каковы цели Террора? - спросил я. - Сила через страх?
- Том верит в правое дело, гражданин, - поспешно сказала Тереза; имя любовника она произносила мягко и гортанно, - как и все мы. Те, кто умер, внесли свой вклад, так же как и те, кто жив. Это часть природного цикла. Совершенно естественный процесс.
Бред, подумал я, совершеннейший бред.
- Позволь мне рассказать тебе одну историю, - сказал Том, откидываясь на спинку кресла. Тереза устроилась у него на коленях, нежно прижавшись к его груди. - Если бы ты приехал сюда пару недель назад и спросил меня, кто мой лучший в мире друг, кого я больше всех уважаю, я бы сказал тебе, что это парень по имени Пьер Ублен, до недавнего времени работавший вместе со мной в Национальной ассамблее. Он проработал там дольше меня и, разумеется, занимал более значительный пост. Пьер был молодым человеком, примерно моего возраста, может, чуть постарше, и мы подружились: он взял меня под свое крыло, познакомил с людьми, которые могли помочь моему продвижению. Среди прочих он выступал за реформы, еще когда Людовик XVI был у власти. Пьер тесно сотрудничал и с Робеспьером, и с Дантоном, трудился на благо Революции. Я очень его уважал. Он был мне как брат. Мудрый наставник. Мы могли часами сидеть вдвоем в этих самых креслах, где мы сидим сейчас, и говорить обо всем на свете. О жизни, любви, политике, истории, о том, что мы делаем в Париже, ради Парижа, что ждет нас в будущем. Во Франции нет лучше человека, думал я, ибо он открыл мой ум на такие возможности, которых я даже не смогу тебе объяснить.
Я неуверенно кивнул. Скоропалительные увлечения, какую форму бы ни принимали, почти всегда преходящи. Их жертвы неизбежно приходят в себя и удивляются, о чем же они думали раньше.
- Так что ж? - спросил я. - Что случилось с мсье Убленом? Зачем ты мне все это рассказываешь? Гражданин, - саркастически добавил я.