Глава 21
На следующий день я даже пришёл вместе с Дхаттом в его офис. "Чем больше вы не показываетесь, тем больше люди недоумевают, что за хрень происходит, и тем больше они обращают на вас внимание", - сказал он. В самом деле, я ловил на себе множество взглядов со стороны его коллег. Кивнул двоим из них, которые раньше вяло пытались затеять со мной ссору.
- У меня начинается паранойя, - сказал я.
- Да нет, они действительно наблюдают за вами. Вот. - Он передал мне сотовый телефон Ялльи. - Полагаю, приглашение на ужин вы тогда получили в последний раз.
- Что она сказала?
- А как вы думаете? Это её чёртов телефон, она всерьёз разозлилась. Я сказал, что он нам нужен, она мне - проваливай, я умолял, она отказывала, я забрал его и всё свалил на вас.
- Сможем мы раздобыть форму? Для Иоланды… Тогда было бы легче её перевезти.
Мы теснились за его компьютером. Я смотрел, как он работает с более современной версией Windows. Когда впервые зазвонил телефон Ялльи, мы застыли и посмотрели друг на друга. Появился номер, которого никто из нас не знал. Я соединился, не говоря ни слова и по-прежнему глядя ему в глаза.
- Ялль? Ялль? - Голос женщины, говорившей по-иллитански. - Это Май, ты не… Ялль?
- Алло, это вообще-то не Яллья…
- А, привет, Куссим?.. - но голос у неё дрогнул. - Кто это?
Он забрал у меня телефон.
- Алло? Май, привет. Да, это мой друг. Нет, хорошо его знаю. Мне пришлось на день-другой одолжить телефон у Ялльи, ты не пробовала звонить на городской? Ну ладно, будь здорова.
Экран погас, и он передал телефон обратно.
- Вот ещё одна причина не отвечать на эту дрянь. Получите до черта звонков от её подруг, спрашивающих, по-прежнему ли она хочет применять эту маску для лица или видела ли она этот фильм с Томом Хэнксом.
Последовал второй такой вызов, затем третий, и мы больше не вздрагивали, когда раздавался звонок. Однако, несмотря на то что сказал Дхатт, их было не так уж много, и никто не звонил по этим темам. Я представил себе, как Яллья сидит у стационарного телефона, делая бессчётное количество недовольных звонков и осуждая своего мужа и его друга за причинённые неудобства.
- Надо ли нам напяливать на неё форму? - Дхатт говорил, понизив голос.
- Вы же будете в своей, верно? Разве не всегда лучше прятаться у всех на виду?
- Себе вы тоже хотите?
- А что, плохая мысль?
Он медленно покачал головой.
- Это немного облегчит нам жизнь… Пожалуй, я смогу проехать через нашу сторону с помощью полицейских бумаг и своего авторитета. Идёт.
Милицья, не говоря уже о старших детективах, побивала уль-комских пограничников без особых проблем.
- А я буду вести переговоры на въезде в Бещель.
- С Иоландой всё в порядке?
- С ней Айкам. Я не могу вернуться… Не снова же? Каждый раз, когда мы…
У нас по-прежнему не было понятия, кто и как может следить за нами. Дхатт слишком много суетился, и, после того как он в третий или четвёртый раз нагрубил коллеге из-за воображаемого нарушения устава, я заставил его пойти со мной на ранний обед. Он хмурился и не хотел говорить, пялясь на всех, кто проходил мимо.
- Может, перестанете? - спросил я.
- Я буду чертовски рад, когда вы уедете, - сказал он.
Телефон Ялльи зазвонил, и я поднёс его к уху, ничего не говоря.
- Борлу?
Я постучал по столу, привлекая внимание Дхатта, и указал на телефон.
- Боуден, где вы?
- Обеспечиваю свою безопасность, Борлу.
Он говорил со мной по-бещельски.
- Судя по вашему голосу, в безопасности вы себя не чувствуете.
- Конечно, нет. - Голос у него был очень напряжённым. - Я ведь не в безопасности, верно? Вопрос в том, насколько велика беда, в которую я попал.
- Я могу вас вывезти.
Мог ли я? Дхатт преувеличенно пожал плечами: мол, что за хрень?
- Есть пути выхода. Скажите, где вы.
Он вроде как рассмеялся.
- Точно, - сказал он. - Так я вам и скажу, где я.
- А что другое вы предлагаете? Вы не можете провести всю жизнь в бегах. Выезжайте из Уль-Комы, и я, может, сумею что-то сделать. Бещель - моя территория.
- Вы даже не знаете, что происходит…
- У вас есть один шанс.
- Поможете мне, как помогли Иоланде?
- Она не так глупа, - сказал я. - Не отказалась от моей помощи.
- Что? Вы нашли её? Что?..
- Я сказал ей то же, что говорю вам. Я никому из вас не могу помочь здесь. Может, буду в состоянии помочь вам в Бещеле. Что бы ни происходило, кто бы вас ни преследовал…
Он попытался что-то сказать, но я ему не дал:
- Там у меня есть связи. Здесь я ничего не могу сделать. Где вы?
- …Нигде. Не важно. Я… Где вы? Я не хочу, чтобы…
- Вы молодец, что так долго остаётесь вне поля зрения. Но вам не удастся делать это вечно.
- Да. Согласен. Я найду вас. Вы… сейчас пересекаете границу?
Я не мог не оглянуться по сторонам и не понизить голос:
- Скоро.
- Когда?
- Скоро. Сообщу вам, когда узнаю. Как с вами связаться?
- Не надо, Борлу. Я сам с вами свяжусь. Держите при себе этот телефон.
- А что, если вы меня упустите?
- Просто придётся звонить вам через каждую пару часов. Боюсь, я вынужден буду сильно вам докучать.
Он разъединился. Я уставился на телефон Ялльи, потом наконец посмотрел на Дхатта.
- У вас есть хоть малейшее представление о том, как я ненавижу, когда не знаю, на что рассчитывать? - прошептал Дхатт. - Кому доверять?
Он перетасовал бумаги.
- Что и кому надо говорить?
- Есть.
- Что там такое? - сказал он. - Он тоже хочет выехать?
- Да, тоже хочет. Он боится. Не доверяет нам.
- Нисколько его в этом не виню.
- Я тоже.
- У меня нет на него никаких документов.
Я встретился с ним взглядом и стал ждать.
- Святой Свет, Борлу, вы становитесь чертовски… - В его шёпоте слышалась ярость. - Хорошо, хорошо, я посмотрю, что смогу сделать.
- Скажите мне, что делать, - сказал я ему, не отводя взгляда, - к кому обращаться, какие углы срезать, и вы сможете во всём винить меня. Вините меня, Дхатт. Пожалуйста. Но раздобудьте форму на тот случай, если он придёт.
Я смотрел, как он, бедняга, мучается.
Тем вечером Корви позвонила мне после семи.
- Едем, - сказала она. - Документы у меня.
- Корви, я так вам обязан, я ваш должник.
- Думаете, я не знаю этого, босс? Это вы, ваш парень Дхатт и его, гм… "коллега", не так ли? Я буду ждать.
- Захватите свой жетон и будьте готовы прикрыть меня со Службой иммиграции. Кто ещё? Кто ещё знает?
- Никто. Стало быть, я опять назначенный вам водитель. В какое время?
Это вопрос - каким способом лучше всего исчезнуть? Должен существовать график, тщательно вычерченная кривая. Является ли что-то более невидимым, если вокруг ничего больше нет - или если оно окажется одним из многих?
- Не слишком поздно. Не в два часа ночи.
- Чертовски рада это слышать.
- Тогда бы там никого, кроме нас, не было. Но и не в разгар дня, тогда слишком велик риск, что нас кто-то узнает или ещё что-нибудь.
После наступления темноты.
- В восемь, - сказал я. - Завтра вечером.
Стояла зима, и темнело рано. Там по-прежнему будут толпы народа, но в тусклых красках вечера, сонные. Легко не увидеть.
Не всё решалось ловкостью рук; были задачи, которые мы должны исполнять и исполняли. Имелись рапорты о продвижении расследования, которые надо было писать, и семьи, с которыми следовало поддерживать связь. Заглядывая Дхатту через плечо, я время от времени вносил предложения, помогая ему составить письмо, вежливо и с сожалением ни о чём не сообщавшее мистеру и миссис Джири, основные контакты с которыми в настоящее время поддерживались уль-комской милицьей. Не очень приятно было чувствовать себя силой, призраком присутствующей в этом сообщении, зная их обоих, видя их за словами, которые были подобны одностороннему стеклу, так что они не могли оглянуться и увидеть меня, одного из пишущих.
Я сказал Дхатту о месте - адреса я не знал, пришлось обойтись смутным топографическим описанием, которое он признал, - о той части парка, в нескольких минутах ходьбы от которой пряталась Иоланда, чтобы он встретил меня там на исходе следующего дня.
- Если кто-нибудь спросит, говорите, что я работаю в отеле. Расскажите обо всех смехотворных бумажных обручах, через которые нас заставляют прыгать в Бещеле и которые не дают мне продохнуть.
- Как раз об этом все мы постоянно говорим, Тьяд. - Дхатт не мог оставаться на одном месте, так он был встревожен, так нервничал из-за неуверенности во всём, так обеспокоен. Он не знал, куда смотреть. - Винить вас или не винить, а вот мне остаток своей чёртовой карьеры придётся провести на связи со школами.
Мы согласились, что от Боудена, по всей вероятности, больше ничего не услышим, но телефон бедной Ялльи зазвонил в полпервого ночи. Я был уверен, что это Боуден, хотя он ничего не сказал. Он позвонил ещё раз незадолго до семи утра.
- У вас больной голос, доктор.
- Что там у вас?
- Что вы хотите делать?
- Вы едете? Иоланда с вами? Она едет?
- У вас одна попытка, доктор. - Я записывал в блокноте часы и минуты будущих перемещений. - Если не хотите, чтобы я за вами заехал, но хотите выбраться, будьте у главных транспортных ворот Связующего зала в семь часов вечера.
Я отключился. Пытался делать заметки, планы на бумаге, но не мог. Боуден мне не перезвонил. Я держал телефон на столе или в руке на протяжении всего раннего завтрака. Из отеля я не выписался - никаких сообщений о перемещениях. Перебрал одежду в поисках чего-то, что я не мог бы позволить себе оставить, и ничего не нашёл. Взял с собой незаконный том "Между городом и городом", и всё.
Чтобы достигнуть укрытия Иоланды и Айкама, у меня ушёл почти целый день. Последний мой день в Уль-Коме. Я поочерёдно брал такси в разные концы города.
- Надолго остановились? - спросил у меня последний водитель.
- На пару недель.
- Вам здесь понравится, - сказал он по-иллитански с энтузиазмом новичка. - Лучший город в мире.
Он был курдом.
- Тогда покажите мне ваши в нём любимые места, - предложил я. - У вас не бывает неприятностей? Я слышал, не все здесь приветливы с иностранцами…
Он вроде как фыркнул:
- Дураки есть повсюду, но это лучший город.
- Как долго вы здесь пробыли?
- Четыре года с чем-то. Год был в лагере…
- В лагере для беженцев?
- Да, в лагере, и три года занятий по гражданству Уль-Комы. Говорить по-иллитански и учиться, знаете ли, не делать что-то, а, знаете, не-видеть другого города, чтобы не делать брешь.
- В Бещель никогда не думали съездить?
Ещё одно фырканье.
- Что в Бещеле? Уль-Кома - лучший город.
Сначала он провёз меня мимо "Орхидариума" и стадиона Ксхинкис-Канна, туристическим маршрутом, которым, очевидно, ездил и раньше, а когда я предложил ему уступить более личным предпочтениям, он начал показывать мне общественные сады, где наряду с урождёнными улькоманами те курды, пакистанцы, сомалийцы и сьерра-леонцы, что протиснулись сквозь жёсткие условия для въезда, играли в шахматы, причём различные сообщества относились друг к другу с вежливой неопределённостью. На перекрёстке каналов он, стараясь не сказать ничего однозначно незаконного, указал мне туда, где барки двух городов - прогулочные суда в Уль-Коме, несколько рабочих транспортных судов, невидимых в Бещеле, - огибали друг друга.
- Видите? - сказал он.
Какой-то человек на противоположной стороне шлюза неподалёку, наполовину скрытый людьми и маленькими городскими деревьями, смотрел прямо на нас. Я встретился с ним взглядом - мгновение я не был уверен, но потом решил, что он должен находиться в Уль-Коме, так что бреши не было, - пока он не отвёл глаза. Я пытался проследить, куда он пошёл, но тот пропал.
Выбирая между различными достопримечательностями, которые предлагал водитель, я постарался, чтобы итоговый маршрут пересекал весь город. Я поглядывал в зеркала, пока он вёл машину, радуясь грядущей выручке. Если нас преследовали, то это были очень умудрённые и осторожные шпионы. После трёх часов сопровождения я уплатил ему смехотворную сумму в гораздо более твёрдой валюте, чем та, в которой платили мне, и велел высадить меня там, где съёмные дома задних улочек примыкали к дешёвым магазинам подержанной одежды, в двух шагах от жилого массива, где скрывались Иоланда и Айкам.
Какое-то время я думал, что они от меня сбежали, и я закрыл глаза, но всё повторял шёпотом возле самой двери: "Это я, это Борлу, это я", - и наконец та открылась, и Айкам ввёл меня в квартиру.
- Собирайтесь, - сказал я Иоланде. Она показалась мне даже ещё более грязной, худой и поражённой животным ужасом, чем в прошлый раз. - Вот, держите свои документы. Будьте готовы согласиться со всем, что мы с коллегами скажем кому бы то ни было на границе. И заставьте влюблённого мальчика свыкнуться с мыслью, что он не поедет, потому что нам не нужна сцена в Связующем зале. Мы вас вывозим.
Она заставила его остаться в комнате. Казалось, он её не послушается, но она его заставила. Я не верил, что он может стать ненавязчивым.
Вновь и вновь он назойливо спрашивал, почему ему нельзя поехать с нами. Она показывала ему, где у неё его номер, и клялась, что будет звонить из Бещеля и из Канады и что вызовет его туда. Ей понадобилось несколько таких обещаний, чтобы он в конце концов застыл, с несчастным видом глядя в пространство, словно пёс, которым пренебрегли, меж тем как мы закрыли за собой дверь и быстро прошли через светотени к углу парка, где Дхатт ждал нас в полицейской машине без опознавательных знаков.
- Иоланда.
Он кивнул ей с водительского сиденья.
- Шило у меня в заднице.
Он кивнул мне. Мы тронулись.
- Что за хрень? Кого именно вы разозлили, мисс Родригез? Вы разорили всю мою жизнь и заставили сотрудничать с этим иностранным психом. Одежда там, на заднем сиденье, - сказал он. - Теперь я, конечно, останусь без работы.
Вполне могло быть, что он не преувеличивал. Иоланда не сводила с него глаз, пока он не глянул в зеркало и не рявкнул на неё:
- Чёрт, вы что, думаете, я подглядываю?
И тогда она съёжилась на заднем сиденье и стала выкручиваться из своей одежды, заменив её формой милицьи, которая пришлась ей почти впору.
- Мисс Родригез, делайте, как я говорю, и держитесь ближе. Там лежит и карнавальный костюм для того, кто, может быть, тоже станет нашим гостем. А это для вас, Борлу. Может избавить нас кое от какой дряни.
Это была куртка с отогнутой эмблемой милицьи на ней. Я сделал её видимой.
- Жаль, на ней нет знаков различия, - посетовал Дхатт. - Я бы здорово понизил вас в звании.
Он не вилял и не совершал ошибку, свойственную виноватым и нервничающим водителям, которая заключается в том, чтобы ехать медленнее и осторожнее, чем машины вокруг. Мы выехали на главные улицы, и он, как это принято на уль-комских дорогах, щёлкал переключателем, включая и выключая фары при нарушениях других водителей, посылая маленькие сообщения кода дорожной ярости, похожие на агрессивную азбуку Морзе: щёлк-щёлк-щёлк, ты подрезал, щёлк-щёлк-щёлк-щёлк, возьмись за ум.
- Он снова звонил, - тихонько сказал я Дхатту. - Может, он там будет. А значит…
- Ну же, заноза в заднице, повтори! А значит, он тоже переезжает, верно?
- Ему надо выбраться. Есть у вас запасные документы?
Он выругался, ударив по рулевому колесу:
- Чёрт, как же я жалею, что не придумал, как отговорить себя от этой хрени! Я-то надеялся, что он не придёт. Надеялся, что Оркини до него таки доберётся. - Иоланда уставилась на него. - Прощупаю, кто там на смене. Будьте готовы распотрошить свой бумажник. Если обернётся совсем уж худо, дам ему свои чёртовы бумаги.
Мы увидели Связующий зал над крышами домов, через кабели телефонных станций и газовых комнат, за несколько минут до того, как к нему подъехали. На том маршруте, каким мы следовали, нам первым делом пришлось миновать, по возможности не-видя, здание, тыл которого был обращён к Уль-Коме, а фасад находился в Бещеле, и очереди бещельских и возвращающихся уль-комских пассажиров, шипевшие в терпеливом возмущении. Вспыхивали бещельские полицейские мигалки. Мы, как и обязаны были, все это не-видели, хотя при этом не могли не знать, что в ближайшее время окажемся на той стороне. Обогнув огромное здание, мы подкатили ко входу в него со стороны проспекта Уль-Майдин, напротив Храма Неизбежного Света, где медленно продвигалась очередь в Бещель. Там Дхатт припарковался - небрежно, не поправившись, наискось от бордюра, с этаким чванством милицьи, оставив ключи висящими наготове, - и мы вышли, чтобы через вечерние толпы приблизиться к широкому двору и границам Связующего зала.
Внешние охранники ни о чём нас не спрашивали и вообще ничего не говорили, когда мы рассекали людские очереди и шли по дорогам, пробираясь через стоящие машины, лишь пропустили нас в ворота ограниченного доступа на территорию собственно Связующего зала, где огромное здание готово было нас поглотить.
Пока мы шли, я смотрел по сторонам. Я шагал позади Иоланды, неловко двигавшейся в своей маскировке. Смотрел поверх торговцев едой и всякой всячиной, охранников, туристов, бездомных мужчин и женщин, других работников милицьи. Из множества входов мы выбрали самый открытый, широкий и лишённый извивов, под сводом старой кирпичной кладки, с хорошей видимостью через зияющее промежуточное пространство, над массой толп, заполнявших гигантское помещение по обе стороны от контрольно-пропускного пункта - хотя желающих переместиться из Бещеля в Уль-Кому было заметно больше.
Из этого положения, с этой точки зрения, мы впервые за долгое время не должны были не-видеть соседний город: можно было смотреть вдоль дороги, которая связывала с ним Уль-Кому, через метры ничейной земли и границу за её пределами, непосредственно в сам Бещель. Прямо вперёд. На ждавшие нас синие огни. Бещельский "синяк", едва видимый за опущенными воротами между государствами, мигание которого мы не-видели несколько минут назад. Когда мы миновали внешние пределы архитектуры Связующего зала, в дальнем его конце я увидел фигуру в полицейской форме, стоявшую на платформе, с которой наблюдали за толпами бещельские пограничники. Женщина - она была ещё очень далеко, по бещельскую сторону ворот.
- Корви.
Я не осознавал, что произнёс её имя вслух, пока Дхатт не спросил у меня:
- Это она?
Хотел было ответить, что на таком расстоянии не разглядеть, но он сказал:
- Погодите секунду.