Пешеходы и машины двигались туда и обратно. Легковые автомобили и фургоны въезжали в него рядом с нами, чтобы ждать в крайней восточной точке, где проверялись паспорта и документы и автомобилистам давали разрешение покинуть Бещель, а иногда и отказывали в нём. Постоянный поток. Ещё несколько метров, через узкий проезд внутреннего контрольно-пропускного пункта под дугой зала, следовало ещё одно ожидание у западных ворот здания, чтобы въехать в Уль-Кому. Обратный процесс происходил на других полосах.
Затем автомобили с проштампованными разрешениями на пересечение появлялись со стороны, противоположной той, в какой исчезли, и въезжали в иностранный город. Часто они поворачивали назад, на заштрихованные улицы в Старом городе Бещеля или в Старом городе Уль-Комы, оказываясь в том же пространстве, что занимали несколькими минутами раньше, но в новой юридической сфере.
Если кому-то требовалось попасть в дом, физически расположенный рядом с его собственным, но находящийся в соседнем городе, то дорога, охраняемая непреклонной властью, была совсем другой. Вот что редко удаётся понять иностранцам. Житель Бещеля не может пройти несколько шагов в стоящий рядом альтернативный дом, не совершив бреши.
Но стоило человеку пройти через Связующий зал, и он мог покинуть Бещель, а в конце зала вернуться (телесно) точно туда, где только что был, но оказаться в другой стране, туристом, удивляющимся посетителем, выйти на улицу, которая разделяла широту и долготу его собственного адреса, на улицу, где он никогда не бывал раньше, архитектуру которой он всегда не-видел, к уль-комскому дому, стоящему рядом и разделённому целым городом с его собственным, теперь невидимым там, оставленным по ту сторону Бреши, у себя дома.
Связующий зал подобен горловине песочных часов, точке входа и выхода, пуповине между городами. Всё здание образует воронку, позволяя посетителям из одного города попасть в другой, а из другого в первый.
Есть места незаштрихованные, но где Бещель прерывается тонкой частью Уль-Комы. В детстве мы усердно не-видел и Уль-Кому, поскольку наши родители и учителя безжалостно нас на это натаскивали. Нарочитость, с которой мы и наши уль-комские современники привыкли не-замечать друг друга, находясь гросстопично рядом, весьма впечатляет. Мы имели обыкновение бросать камни через альтернативные участки, пробегать долгий кружный путь в Бещеле и поднимать их снова, споря, поступили ли мы недолжным образом. Брешь, конечно, никогда не проявлялась. Мы проделывали то же самое с местными ящерицами. Они всегда оказывались мертвы, когда мы их подбирали, и мы говорили друг другу, что их убило небольшое путешествие по Уль-Коме, хотя с таким же успехом убить их могло приземление.
- Больше не будет нашей проблемой, - сказал я, наблюдая, как несколько уль-комских туристов появляются в Бещеле. - Махалия, я имею в виду Бьела. Фулана Деталь.
Глава 7
Полёт в Бещель с Восточного побережья США включает в себя хотя бы одну пересадку, и это лучший вариант. Всем известно, что это сложная поездка. Есть прямые рейсы в Бещель из Будапешта, из Скопье и из Афин - для американцев, вероятно, лучший. Формально добраться до Уль-Комы им было бы труднее из-за блокады, но требовалось лишь пересечь границу Канады, и тогда можно лететь прямо. Международных рейсов в Нью-Вольф ("Новым Волком" прозвали растущую уль-комскую экономику) было намного больше.
Джири прибывали в бещельский Гальвик в десять утра. Я давно уже велел Корви известить их по телефону о смерти дочери. Сказал ей, что сам буду сопровождать их на опознание тела, но она сможет присоединиться ко мне, если захочет. Она захотела.
На случай, если самолёт прибудет рано, мы ждали в бещельском аэропорту. Пили плохой кофе, купленный в аналоге "Старбакса" в терминале. Корви снова расспрашивала меня насчёт работы Комитета по надзору.
Я спросил, приходилось ли ей когда-нибудь выезжать из Бещеля.
- Конечно, - сказала она. - Я была в Румынии. И в Болгарии.
- А в Турции?
- Нет. А вы?
- Бывал. И в Лондоне. В Москве. Однажды, давно, в Париже и в Берлине. В Западном Берлине, так он тогда назывался. Это было до объединения.
- В Берлине? - переспросила она.
Аэропорт был едва заполнен: в основном возвращающиеся бещельцы плюс немногочисленные туристы и восточноевропейские коммивояжёры. Туристам трудно ездить в Бещель или в Уль-Кому - где ещё отдыхающим устраивают экзамены, прежде чем пустить их к себе? - но всё же я, хотя там не был, видел фильм о новом уль-комском аэропорте, в шестнадцати или семнадцати милях к юго-востоку, по ту сторону пролива Булкья от Лестова, где был значительно больший трафик, чем у нас, хотя требования к их посетителям не менее строги, чем наши. Когда сколько-то лет назад его стали перестраивать, то за полгода лихорадочной работы он из несколько меньшего превратился в гораздо больший, чем наш аэропорт. Сверху его терминалы объединялись в полумесяцы зеркального стекла, разработанные Фостером или кем-то наподобие.
Группу иностранных ортодоксальных евреев встречали, судя по одежде, их гораздо менее набожные местные родственники. Толстый сотрудник службы безопасности опустил свой автомат, чтобы почесать подбородок. Присутствовали один или двое устрашающе одетых исполнительных директоров с недавно прибывших "золотых" рейсов, наши новые высокотехнологичные, даже американские, друзья, искавшие водителей с плакатами для членов правления компаний "Сиэр и Кор", "Шаднер", "ВерТех", те руководители, что не прилетели на своих самолётах или не были доставлены вертолётом на собственные вертолётные площадки. Корви увидела, что я читаю надписи на их карточках.
- Какого хрена кто-то станет сюда инвестировать? - сказала она. - Думаете, они хотя бы помнят, что соглашались на это? Правительство на этих пикниках явно подсовывает им рогипнол.
- Типичные для Бещеля пораженческие разговоры, констебль. Вот они-то и тащат нашу страну вниз. Представители Бурич, Ньисему и Сьедр выполняют именно ту работу, которую мы им доверили.
Бурич и Ньисему - это ещё понятно, необычайным было то, что организацией торговых ярмарок занимался и Сьедр. Это даже приносило некоторую пользу. Тот факт, что, как показывали эти иностранные гости, имелись хотя бы небольшие успехи, в силу этого делался даже ещё более замечательным.
- Верно, - сказала она. - Серьёзно, посмотрите на этих ребят, когда они выходят, - клянусь, у них в глазах паника. А эти машины, что перевозят их по городу, к туристическим местам, к участкам штриховки и всему такому? "Осмотр достопримечательностей". Верно. Бедолаги пытаются найти выход.
Я показал ей на табло: самолёт приземлился.
- Значит, вы поговорили с руководительницей Махалии? - спросил я. - Я пару раз пытался ей позвонить, но вызов не проходит, а её мобильный мне не дают.
- Не очень долго, - сказала Корви. - Я застала её в их центре - ну, при раскопках в Уль-Коме есть что-то вроде научно-исследовательского центра. Профессор Нэнси, она из больших шишек, у неё целая куча аспирантов. В общем, позвонила ей, убедилась, что Махалия была её подопечной, что какое-то время её никто не видел, и так далее, и так далее. Сказала ей, что у нас были основания полагать - точка, точка, точка. Переслала фотографию. Она была очень шокирована.
- Да?
- Точно. Она… всё повторяла, какой замечательной аспиранткой была Махалия, твердила, что поверить в это не может, спрашивала, что случилось, и так далее. Так вы были в Берлине. Значит, вы говорите по-немецки?
- Говорил когда-то, - сказал я. - Ein bißchen.
- Зачем вы туда ездили?
- Молодой был. Там проводилась конференция. "Полиция в разделённых городах". У них были занятия по Будапешту, Иерусалиму и Берлину, а ещё по Бещелю и Уль-Коме.
- Какая хрень!
- Знаю, знаю. Именно так мы тогда и говорили. Совсем не по делу.
- Разделённые города? Удивляюсь, как это вас в академии отпустили.
- Понимаю, я и сам чувствовал, что моя дармовщинка чуть ли не испаряется под порывом патриотизма других. Мой руководитель сказал, что это не просто непонимание нашего статуса, но оскорбление Бещеля. Недалеко от истины, я полагаю. Но это была субсидированная загранпоездка, зачем мне было отказываться? Мне пришлось его убедить. Во всяком случае, там я впервые повстречался с улькоманами, которым, как видно, тоже удалось преодолеть свой гнев. Особенно запомнилась одна из них, с которой мы познакомились на дискотеке для участников конференции. Мы тогда внесли свою лепту в разрядку международной напряжённости, под песенку "Девяносто девять воздушных шариков".
Корви фыркнула, но пассажиры начали проходить в зал, и мы напустили на лица такие выражения, чтобы при появлении Джири выглядеть уважительно.
Сотрудник иммиграционной службы, сопровождавший их, увидел нас и мягко кивнул им в нашу сторону. Их можно было узнать по фотографиям, которые переслали нам американские коллеги, но я в любом случае понял бы, что это они. У них было выражение, которое я видел только у лишившихся детей родителей: от усталости и горя лица у них выглядели глинистыми, какими-то комковатыми. Они проследовали в зал такой шаркающей походкой, словно им было на пятнадцать-двадцать лет больше, чем на самом деле.
- Мистер и миссис Джири? - обратился я к ним, упражняясь в английском.
- Ах, - сказала женщина, протягивая руку. - Ах да, вы, вас, вы господин Корви, это…
- Нет, мэм. Я инспектор Тьядор Борлу из ОООП Бещеля. - Я пожал руку ей, руку её мужу. - Это Лизбьет Корви, констебль. Мистер и миссис Джири, я, мы очень глубоко сожалеем о вашей утрате.
Оба они кивнули, заморгав, как животные, и открыв рты, но ничего не сказали. Горе заставило их выглядеть глупо. Это было жестоко.
- Могу я отвезти вас в ваш отель?
- Нет, благодарю вас, инспектор, - сказал мистер Джири.
Я взглянул на Корви, но она вроде не упустила ничего из того, что прозвучало, - понятливости ей было не занимать.
- Мы бы хотели… мы бы хотели исполнить то, ради чего приехали. - Миссис Джири теребила свою сумку. - Мы бы хотели её увидеть.
- Конечно. Пожалуйста. - Я повёл их к машине.
- А профессора Нэнси мы увидим? - спросил мистер Джири, когда Корви тронулась с места. - И тех, с кем Мэй дружила?
- Нет, мистер Джири, - сказал я. - Боюсь, мы не можем этого сделать. В Бещеле их нет. Они в Уль-Коме.
- Ты же знаешь это, Майкл, знаешь, как оно здесь устроено, - сказала его жена.
- Да-да, - сказал он мне, как если бы услышал эти слова от меня. - Да, простите, позвольте мне… Я просто хочу поговорить с её друзьями.
- Это можно устроить, мистер Джири, миссис Джири, - сказал я. - Посмотрим, нельзя ли им позвонить. И…
Я думал о пропусках через Связующий зал.
- Нам придётся решить вопрос о сопровождении вас в Уль-Кому. После того как уладим дела здесь.
Миссис Джири смотрела на мужа. Тот не сводил взгляда с улиц и снующего вокруг транспорта. Некоторые эстакады, к которым мы приближались, находились в Уль-Коме, но я был уверен, что он не воздержится от того, чтобы их разглядывать. Ему было бы всё равно, даже знай он, что это не положено. По дороге открывался ещё и незаконный, связанный с брешью вид на блестящую уль-комскую Зону быстрого развития, заполненную ужасными, но огромными произведениями публичного искусства.
На обоих супругах были значки посетителей в бещельских цветах, но у них, как у редких получателей сострадательных виз, не было никакой туристической подготовки, никакого представления о местной пограничной политике. Из-за своей утраты они лишились всякой чувствительности. Опасность брешей с их стороны была весьма высока. Нам требовалось защитить их от совершения бездумных действий, которые в лучшем случае могли бы привести к их депортации. До официальной передачи ситуации в ведение Бреши мы должны были исполнять обязанности нянек: не отходить от Джири ни на шаг, пока они бодрствуют.
Корви на меня не смотрела. Нам придётся соблюдать осторожность. Будь Джири обычными туристами, они должны были бы пройти обязательное обучение и успешно сдать далеко не формальный экзамен на въезд, как теорию, так и практическую, связанную с ролевыми играми часть, чтобы претендовать на визу. Они бы знали, хотя бы в общих чертах, основные опознавательные элементы архитектуры, одежды, алфавита и манер, знали бы незаконные цвета и жесты, обязательные детали - и, в зависимости от своего бещельского преподавателя, предполагаемые различия национальных физиогномик, - отличающие Бещель, Уль-Кому и их граждан. Хоть мало-мальски представляли бы себе, что такое Брешь. Не то чтобы мы, местные, знали о ней намного больше, важно то, что они бы знали достаточно, чтобы избежать очевидных брешей со своей стороны.
После двухнедельного - или сколько там он длится? - курса никто не думал, что посетители впитали в себя глубокий, почти безусловный инстинкт различения наших границ, каким обладают бещельцы и улькомане, усвоили реальные зачатки не-видения. Но мы всё-таки настаивали на том, чтобы они вели себя так, словно это с ними произошло. Мы, равно как и власти Уль-Комы, ожидали соблюдения строгого публичного этикета, отсутствия всякого взаимодействия с соседним заштрихованным городом-государством, да и вообще явного обращения на него внимания.
Поскольку санкции за брешь серьёзны - от этого зависят два города, - сам факт бреши не должен подлежать сколько-нибудь обоснованному сомнению. Мы все подозреваем, что, в то время как у нас есть долгий опыт его не-видения, в Старом гетто Бещеля туристы тайком замечают уль-комский застеклённый мост Ял-Иран, который в буквальной топологии примыкает к нему. Глядя на струящиеся ленты воздушных шаров бещельского парада Ветреного дня, они, вне сомнения, не могут, как это можем мы, не-замечать устремлённых к небу каплевидных башен в уль-комском дворцовом районе, которые рядом, хотя отстоят на целую страну. Пока они не указывают на них пальцами и не восклицают - вот почему, за редкими исключениями, иностранцам до восемнадцати лет взъезд не разрешается, - все, кого это затрагивает, могут склоняться к возможному отсутствию бреши. Именно такой сдержанности учит предвизовая подготовка, а не строгому не-видению местных жителей, и большинству обучаемых хватает ума это понять. Когда это возможно, мы все, включая Брешь, гарантируем посетителям презумпцию невиновности.
В зеркале машины я заметил, что мистер Джири смотрит на проходящий грузовик. Я его не-видел, потому что он был в Уль-Коме.
Время от времени они с женой что-то бормотали друг другу - мне не хватало то ли знания английского, то ли слуха, чтобы разобрать их слова. В основном же они сидели молча, каждый наедине со своим горем, выглядывая из окон по обе стороны автомобиля.
Шукмана в лаборатории не было. Зная себя, он понимал, каким покажется тем, кто приехал взглянуть на умершую. Я бы не хотел столкнуться с ним при таких обстоятельствах. Хамзиник провёл нас в помещение хранения. Её родители одновременно застонали, войдя и увидев очертания под простынёй. Хамзиник с безмолвной почтительностью ждал, пока они готовились, и, когда её мать кивнула, открыл лицо Махалии. Они снова застонали и уставились на неё, а после долгих секунд мать коснулась её лица.
- О да, да, это она, сказал мистер Джири и заплакал. - Это она, да, это моя дочь.
Как будто мы просили от него официального опознания, чего мы и не думали делать. Они сами захотели её видеть. Я кивнул, словно его слова чем-то нам помогли, и взглянул на Хамзиника, который опустил простыню на место и принял занятой вид, пока мы вели родителей Махалии к выходу.
- Я очень этого хочу - поехать в Уль-Кому, - сказал мистер Джири.
Я привык слышать у иностранцев этот лёгкий нажим на глагол "ехать": им казалось странным употреблять его.
- Прошу меня простить, я знаю, вероятно, это будет… будет трудно организовать, но я хочу увидеть, где она…
- Конечно, - сказал я.
- Конечно, - сказала Корви.
Она поспевала за нами со своим разумным запасом английского и время от времени вставляла словечко. Мы обедали с Джири в "Королеве Гзезилле", достаточно комфортабельном отеле, с которым у бещельской полиции имелась давняя договорённость. Его сотрудники были опытными в оказании услуг сопровождения, едва ли не равнозначных тайному лишению свободы, необходимому для неквалифицированных посетителей.
К нам присоединился Джеймс Такер, сотрудник среднего звена посольства США, ему было лет двадцать восемь или двадцать девять. Иногда он обращался к Корви на отличном бещельском. Окна столовой смотрели на северную оконечность острова Густав. Мимо проходили речные суда (в обоих городах). Джири ковырялись в своей перченой рыбе.
- Мы подозревали, что вам захочется побывать на месте работы вашей дочери, - сказал я. - Мы обсуждаем с мистером Такером и его коллегами в Уль-Коме, какие нужны документы, чтобы провести вас через Связующий зал. Думаю, день-два, и всё будет готово.
В Уль-Коме, конечно, не посольство: угрюмый Отдел интересов США.
- И… вы говорили, теперь это, это в ведении Бреши? - спросила миссис Джири. - Говорите, это дело не станут расследовать в Уль-Коме, но передадут этой Бреши, да? - Она смотрела на меня с огромным недоверием. - Ну а когда мы с ними поговорим?
Я глянул на Такера.
- Этого не будет, - сказал я. - Брешь не такая, как мы.
Миссис Джири не сводила с меня глаз.
- Мы… полищай, да? - спросила она.
Я сказал "мы", подразумевая и её саму.
- Ну, среди прочего, и это тоже. Она… они не такие, как полиция в Бещеле или в Уль-Коме.
- Я не…
- Инспектор Борлу, я буду счастлив объяснить им это, - сказал Такер.
Он медлил. Ему хотелось, чтобы я ушёл. Любое объяснение в моём присутствии должно быть воздержанно вежливым; наедине же с другими американцами он мог бы подчеркнуть, как смехотворны и затруднительны эти города, как жаль ему и его коллегам, что преступление, совершённое в Бещеле, отягощается дополнительными сложностями, и так далее. Мог бы позлословить. Противостояние такой чужеродной силе, как Брешь, сбивало с толку.
- Не знаю, как много вам известно о Бреши, мистер и миссис Джири, но она… она не похожа на другие силы. Имеете ли вы какое-то представление об её… возможностях? Брешь - это… Она обладает уникальными силами. И она, ну, крайне секретна. У нас, у посольства, нет контактов ни с одним… представителем Бреши. Понимаю, как странно это должно звучать, но… Могу вас заверить, что репутация Бреши в преследовании преступников, э-э, весьма впечатляет. Они беспощадны. Нас известят об их продвижении и о любых действиях, которые они предпримут против кого бы то ни было, кого найдут виновным.
- Означает ли это?.. - начал мистер Джири. - У них здесь есть смертная казнь, верно?
- И в Уль-Коме? - добавила его жена.
Конечно, - сказал Такер. - Но на самом деле вопрос не в этом. Мистер и миссис Джири, наши друзья в Бещеле и власти Уль-Комы собираются вызвать Брешь, чтобы передать в её ведение дело об убийстве вашей дочери, поэтому бещельские и уль-комские законы вроде как утрачивают значение. А санкции, имеющиеся у Бреши, совершенно безграничны.
- Вызвать? - переспросила миссис Джири.
- Существуют протоколы, - сказал я. - Надо их соблюдать. Прежде чем Брешь выразит готовность позаботиться об этом деле.
- А что насчёт суда? - спросил мистер Джири.
- Он будет закрытым. Брешь… её суды, - предварительно я попробовал в уме "решения" и "действия", - являются секретными.