Глава 12
Тепло и тихо. Неподалёку зябкий ветерок пошевеливает в сумерках тяжёлые от почек ветви сирени, однако жёлтый язычок свечи стоит, почти не колеблясь. Странно: лежишь на рваном пледе, а земля под ним почему-то тёплая; сгущается вокруг стылая мартовская ночь, а озноба почему-то не ощущаешь.
- Свечек много ещё? - спросил Сергей Арсентьевич.
- Предпоследняя.
- И что будем делать?
- Сообразим что-нибудь. Или он сообразит…
- На Бога надейся, а сам не плошай, - проворчал Мурыгин.
Каждый думал о своём. То есть примерно об одном и том же.
- Костик, - позвал Мурыгин. - За кого болеешь?
- В смысле?
- За нас или за них?
- За них.
- Почему?
Стоеростин долго обдумывал ответ.
- Миска, - негромко подсказал Мурыгин. - Навесик. По спинке гладит…
- И это тоже, - согласился Костик.
- А что ещё?
Стоеростин молчал. Молчал и Мурыгин, решивший, очевидно, дождаться исповеди во что бы то ни стало. Наконец Костик шевельнулся, вздохнул.
- Знаешь, Серый, к чему я пришёл с годами? - признался он. - К тому, что всё естественное - безобразно. Почти всё…
- Странно, - сказал Мурыгин. - Мне казалось, ориентация у тебя традиционная…
- Я же сказал: почти. Почти всё… - Лицо Стоеростина было печально. Голос звучал ровно, отстранённо. - Вот я продукт естественного отбора. От одной этой мысли можно удавиться. У меня за спиной - мириады смертей. Амёбы ели амёб, медузы ели медуз… Миллионы лет жрали друг друга заживо - и всё только для того, чтобы на свет появился Костик Стоеростин…
- Вполне естественно!
- А я о чём?
- Ну так уверуй в Бога - и все дела!
- Эх! - с горечью сказал Костик. - Как бы я хотел уверовать, что дважды два равняется пяти! Но, ты понимаешь, сколько ни раскладываю пальцы - всё четыре да четыре выходит… Как я тебе в Него уверую, если вокруг сплошной естественный отбор?
- Сам же говорил, что без самообмана не проживёшь.
- Да. И это, к сожалению, тоже естественно…
Разговор грозил уползти далеко в сторону от главной для Сергея Арсентьевича темы.
- Так почему тебе лучше, чтобы мы их не одолели?
- Потому что вы, суки, опять заставите меня бороться за существование! А я не хочу бороться за существование! Противно мне бороться за существование…
- Ну удавись, - дружески предложил Мурыгин.
- Тоже не хочу… - Стоеростин поднялся, зачерпнул ведёрком водицы, принялся наполнять бутылку. - Сейчас приду…
С пластиковым сосудом в руках он вышел во внешнюю тьму и вдруг пригнулся, почти присел. Выждав секунды три, медленно выпрямился - и тут же присел снова. Явно заколебался, не вернуться ли, но передумал и, не разгибаясь, побежал в сторону ящичка.
Мурыгину оставалось лишь гадать о смысле увиденного. Если это был нагоняй, то по какому поводу (вроде бы ни в чём не провинились), а если очередная дурацкая шутка Стоеростина, то что она могла означать?
Сергей Арсентьевич достал и включил сотик. Устройство пока не разрядилось, но по-прежнему искало сеть. От чего ещё придётся отказаться, если они захватят и поделят всю землю на такие вот экологически чистые участки? От горячих ванн, от автомобилей, от денег… Да, в том числе и от денег. Мурыгин представил подобное будущее и ужаснулся. Пусть у него не было сейчас ни того, ни другого, ни третьего, однако он хотя бы мог надеяться, что со временем все эти блага к нему вернутся. А так…
Сергей Арсентьевич спрятал телефон и достал сигареты - успокоить нервишки. Кстати, от сигарет тоже придётся отвыкнуть… Прикурил, хотел задуматься вновь, когда справа из ночной темноты беззвучно полыхнуло. Зарница? Похоже… Надо полагать, с севера подкрадывалась первая гроза. Рановато, однако в этом году весна и впрямь выпала неслыханно быстрая и сумбурная. То снег, то теплынь.
Зарница повторилась, и в её красноватых отсветах Мурыгин увидел среди голых стволов согнувшуюся в три погибели человеческую фигурку, направляющуюся бегом к навесику. Это возвращался с горшочка Стоеростин…
Он шумно ворвался в заколдованный круг, едва не налетев на кормушку. Свеча колыхнулась, запрыгали тени. Отдышался, уронил опустевшую пластиковую бутылку, тяжко осел на драный плед. Глаза у Костика были круглые.
- Что это с тобой? - неприязненно спросил Мурыгин.
- Со мной?.. - хрипло переспросил Стоеростин. - Наружу выгляни!
Над рощицей взошло, затрепетало бледное зарево. Ощупанный страхом, Сергей Арсентьевич поднялся, осторожно боднул невидимую оболочку защитного пузыря - и был оглушён. Ночь выла, ревела, визжала.
- Что это? - отпрянув в тишину укрытия, в ужасе спросил он.
- Авиация, друг мой… - с идиотской восторженной улыбкой ответил ему Костик. - Военная авиация… с артиллерией…
- Бомбят?!
- Нет ещё. Но, кажется, сейчас начнут.
- Неужели… ядерный удар?.. - еле вымолвил Мурыгин.
- Рядом с городом? С такой высоты? Брось… Для начала долбанут чем-нибудь попроще. Сигарету подбери. Плед прожжёшь…
Сергей Арсентьевич послушно подобрал и выбросил оброненную сигарету. Оказавшись снаружи, огонёк разлетелся искрами, облепившими на миг незримую выпуклость оболочки. Должно быть, против ветра бросил…
Темнота заворочалась, вспучилась, вывернула алое нутро - и половина защитного пузыря стала видимой - вспыхнула ослепительными штрихами. Надо полагать, хлестнуло землёй, осколками, ветками. Язычок свечи колыхнуло, но не от ветра - почва подпрыгнула. Мурыгин не упал рылом в плед исключительно потому, что всё произошло совершенно беззвучно.
- Ничего… - услышал он малость подрагивающий голос Костика. - Держит… Интересно, сам-то он как… снаружи?..
- Думаю… не пропадёт… - В горле Сергея Арсентьевича сделалось шершаво. - Что это было? Бомба? Снаряд?
- А тебе не всё равно?
- Ну… всё-таки…
- Ф-ф!.. Мр-р!.. Ш-ш!..
Оба привскочили от неожиданности и уставились на возникшее возле миски существо. Это была знакомая им кошечка щучьей расцветки с двумя рыжими подпалинами на хребте. Шёрстка - дыбом, зрачки разъехались во весь глаз. Ночная тварь.
- Господи… - поражённо вымолвил Мурыгин. - Откуда ты, киска?..
- Откуда-откуда… - ответил за пришелицу Стоеростин. - Из-под артобстрела!
- Я понимаю… Как её туда занесло? Или он им даже укрытия не сделал?
- Кто?
- Сосед наш!
- Чёрт его знает!..
- Или прямое попадание… - с затаённым страхом произнёс Мурыгин.
- В навесик?
Тот не ответил. Вроде бы кошечка была цела-невредима, только сильно испугана.
- Может, просто погулять пошла, а тут всё и началось… - с надеждой предположил Костик. Протянул руку, но погладить не решился. От ужаса могла и цапнуть. - Напугали киску… дураки здоровые… - Он обернулся к Мурыгину. - Сайру вскрой!
Сайру кошка есть отказалась. Снова ослепительно чиркнуло по куполу, снова шатнулась земля.
- Угодит - выкорчует на фиг… - предупредил Мурыгин.
- Пожалуй… - с кряхтением согласился Костик.
Бушующий снаружи ад был в точности таков, каким он представлен в Писании: огнь и тьма кромешная. Единственное отличие - тишина. В конце концов не выдержали - залегли.
И всё равно было очень страшно. Во время снегопада по крайней мере обозначались очертания купола, а тут полное ощущение беззащитности: лежишь ничком, опасаясь поднять голову, то ли оглохший, то ли контуженый, а вокруг - огненно-чёрный кошмар, неслышный Армагеддон. Вдобавок земля под навесиком не только содрогалась при взрывах - она ещё издавала звуки. Недра тихонько взрыкивали.
Потом кто-то вскочил на спину Мурыгина - и тот чуть не заорал. Передние когтистые лапки деловито по-хозяйски размяли Сергею Арсентьевичу загорбок, словно бы взбивая подушку, после чего бесцеремонная киска свернулась клубком промеж лопаток. Хотел сбросить, как вдруг сообразил, что обнаглела-то она не зря - явно почувствовала себя в безопасности. А коли так…
Закинул руку за спину, попытался погладить.
- У Президента заболи, у спикера заболи, у киски заживи…
Лежащий рядом Стоеростин нервно заржал.
* * *
Конца света они так на сей раз и не дождались - уснули. Просто устали бояться. Приблудная зверушка перебралась на Костика, налёжанного многими поколениями котов, замурлыкала. Это мурлыканье и было последним, что запомнил Сергей Арсентьевич, перед тем как провалиться в сон.
Сначала ему привиделось чёрт знает что, точнее - ничего не привиделось. Громоздились кругом серые глыбы мрака, ворочались, скрежетали, ревели. Словом, почти всё то же, что наяву, только гораздо шумнее. Потом пригрезилось, будто никакая это была не бомбёжка - и они со Стоеростиным пробудились после ночной грозы. Свежий воздух, ясное небо, мокрая трава. "Ну! - хотел сказать во сне Мурыгин. - Что я тебе вчера говорил? А ты: бомбят, бомбят…"
После чего и впрямь проснулся.
Воздух в укрытии, казалось, точно отдаёт недавней грозой, да и утро выдалось солнечное. Стоило, однако, привстав с драного пледа, оглядеть окрестности, сделалось жутко. Дымящаяся роща, изломанный обугленный сад, разбросанная взрывами земля. Удивительно, но нигде ничего не горело, хотя копоти хватало с избытком.
Мурыгин содрогнулся и отвёл глаза. Взгляд его упал на вскрытую консервную банку. Вылизана до блеска. А кошечки нет, кошечка ушла - должно быть, подалась к своим.
Затем обернулся к Стоеростину. Тот сидел и, сгорбившись, неотрывно смотрел на миску. Словно медитировал. Сергея Арсентьевича поразило выражение его лица - отрешённое, исполненное затаённой муки.
- Что?.. - шёпотом спросил Мурыгин.
Костик очнулся, облизнул губы.
- Видишь?.. - обессиленно выговорил он.
Мурыгин взглянул. Обломанные вчера за ужином съедобные отростки скукожились, усохли. Исчез и родничок. От водицы на пне осталась жалкая лужица.
- Что?.. - беспомощно повторил Мурыгин.
- Завтрака не будет, - сказал Костик. Равнодушию, с которым он это произнёс, не верилось.
- Ты думаешь… - Мурыгин не договорил.
- Суки!.. Суки!.. - В тихом голосе Стоеростина заклокотало бешенство. Сжал кулак, погрозил небесам. - Чем же мы вас так достали, а?.. Никуда от вас не денешься!..
Умолк. Потом встал, усмехнулся через силу.
- Вот почему кошке не следует жить дольше хозяина… - с ядовитой назидательностью изрёк он.
- Может, он просто ушел?.. - жалко скривясь, предположил Мурыгин. - Достали - и ушёл…
- Какая нам разница?
- Может… вернётся ещё…
Костик дёрнул плечом и вышел наружу. Мурыгин поспешил за ним. Лёгкие обожгло гарью. Отовсюду наплывали негромкие шумы: шелест, потрескивания, шорох - словно где-то неподалёку оползал по склону песок. Однако непривычные эти звуки воспринимались совершенно естественно. Они вполне соответствовали царящему вокруг хаосу. Другое потрясло Мурыгина: в изломанной роще орали вороны, а в голой кроне чудом уцелевшей яблони опять шла воробьиная разборка…
Растерянно оглянулся:
- Но… навесик-то выдержал…
- Навесик выдержал… - безрадостно отозвался Стоеростин.
- Погоди! А вдруг ему просто не до нас было? Вспомни, что тут творилось!.. Костик! Ну ты же сам сколько раз забывал жратвы дать коту…
В ответ Стоеростин скорчил такую гримасу, что могло показаться, будто он боится расплакаться.
Побрели по исковерканному пустырю. Пахло пожаром, металлом, смертью. И всё вокруг изрыто воронками. Самая большая была подобна кратеру. Как будто метеоритом долбануло. Остановились на краю вынутой взрывом земли.
- А ты ещё спрашивал вчера, за кого я: за нас или за них…
Мурыгин попытался собраться с мыслями, когда рыхлая земля под ногами шевельнулась, подалась вперёд, под уклон. Торопливо отшагнули подальше - и внезапно ощутили знакомое ласковое касание. Будто огромный шершавый язык нежно лизнул их спины - прямо сквозь одежду.
Переглянулись, не веря.
- Ну слава богу… - выдохнул Костик. - Значит, не осиротели…
А грунт продолжал тем временем сползать в воронку. Нанесённая земле страшная рана затягивалась на глазах. Владелец участка исправлял причинённые за ночь повреждения.
- Может, помочь ему? - неуверенно предложил Сергей Арсентьевич.
- Сам справится…
Стало легче дышать. То ли потому что успокоились, то ли потому что из воздуха стремительно улетучивалась гарь. В роще прозвучала дробь дятла.
- А ну как снова бомбить начнут? - спохватился Мурыгин.
Костик вознёс глаза к небу, словно ожидая немедленного повторения ночного кошмара, да так и застыл. Мурыгин запрокинул голову - и с ним приключилось то же самое.
Метрах в ста над землёй хвостом вверх неподвижно висел исковерканный бомбардировщик. Такое впечатление, будто его сначала шваркнули оземь и лишь потом подвесили - в назидание прочим.
Чтобы впредь неповадно было.
Волгоград, февраль-март 2011.
ПОПРЫГУНЬЯ СТРЕКОЗА
Звёзд в ковше Медведицы семь.
Осип Мандельштам
Он положил трубку и почувствовал, что сейчас заплачет. Удастся ли позвонить ещё раз? Если нет, то маминого голоса ему больше не услышать. Разумеется, он ничего не сказал ей, да и вряд ли бы смог, поскольку любой разговор прослушивался. Стоит заикнуться о главном - связь наверняка прервётся. Поэтому беседы приходилось вести исключительно о погоде и самочувствии.
В стеклянную дверь постучали - за ней уже успела скопиться небольшая очередь. Человека четыре. Все гражданские - со смены. Сотики были под запретом (якобы создавали помехи), и комнатёнка с телефоном, так называемая переговорная, оставалась здесь единственным местом, откуда простой смертный мог связаться с внешним миром.
С внешним обречённым миром.
Взялся за переносицу, изображая усталость и озабоченность, вышел. Выбравшись на свежий воздух, проморгался, ослабил галстук, потом и вовсе сорвал, сунул в карман.
Может быть, следовало плюнуть на всё, в том числе на собственное будущее (какое теперь, к чёрту, будущее?) и заорать в трубку: прячься, мама! Под землю, в метро… Нет. Во-первых, больше одного слова не проорёшь, а во-вторых, от того, что грядёт, ни в каком метро не укроешься.
Он с тоской оглядел территорию части: акации защитного цвета, плакаты вдоль асфальтовых дорожек, плац. Двое солдатиков с грабельками, поглядывая искоса на расхлюстанного штатского, доводили газон до совершенства. Они тоже ничего ещё не знали. Не положено рядовым.
Или даже не так: знали, но не знали, что знают…
Воздух шуршал и потрескивал, как наэлектризованный. Стрекозы. Говорят, вылетели они в этом году неслыханно рано и дружно, да и вели себя необычно: вместо того чтобы барражировать парами, роились, собирались в армады, стелились над озерцами.
Зато ни единого комара. Всех выстригли.
Грозное апокалиптическое солнце висело над бетонной стеной, почти касаясь проволочного ограждения на её гребне. Такое чувство, что время остановилось и вечер никогда не наступит.
Когда бы так…
Он присел на скамеечку перед урной, закурил. Слева розовато поблёскивала решётчатая громада радиотелескопа, и смотреть туда не хотелось.
- Разрешите присутствовать, товарищ учёный?
Глеб поднял глаза. Перед ним, благожелательно улыбаясь, возвышался Ефим Богорад. Белая рубашка, галстук, на груди - ламинированная картонка, где каждое слово было заведомой ложью. Разве что за исключением имени и фамилии.
- Скорбим? - задумчиво осведомился он, присаживаясь рядом.
- Да нет, - помолчав, ответил Глеб. - Сижу, завидую…
- Кому?
- Вот ей. - И Глеб указал окурком на стрекозу, украшавшую собой краешек урны.
Богорад с интересом посмотрел на молодого технаря, потом на предмет зависти. Гранёные глазищи насекомого отливали бирюзой.
- Вы со стороны затылка взгляните, - посоветовал Глеб.
- А где у неё, простите, затылок?
- А нету. Одни глаза. Под ними, как видите, пусто.
- Это что же вы… безмозглости завидуете?
- Да, - отрывисто сказал Глеб, гася окурок о край урны, причём в непосредственной близости от стрекозы. Та не шелохнулась. - И дорого бы отдал, чтобы стать безмозглым.
Взгляды их снова встретились. "Да знаю я, кто ты такой… - устало подумал Глеб. - А уж ты тем более знаешь, что я знаю… Тут жить-то осталось всего-ничего, а мы комедию ломаем!"
Такое впечатление, что Богорад прочёл его мысли. Дружески улыбнулся ("Так ведь и ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь…") и вновь сосредоточился на стрекозе, пристально изучая то место, где фасетчатые глаза неплотно прилегали к тулову.
- Действительно пусто, - согласился он. - Тем не менее одно из самых древних существ. Динозавров пережило…
- И нас переживёт, - мрачно закончил Глеб.
- Без мозгов?
- Именно поэтому…
Над бетонной стеной вдалеке вздулся гигантский прозрачный купол. Он менял форму, то опадая и становясь византийски покатым, то яйцеобразно вздымаясь на манер итальянского. Затем распался.
- Ни хрена себе стайка! - заметил Богорад. - Как будто предчувствуют, правда?.. А что, интересно, по этому поводу говорит наш общий друг Лавр Трофимович?
- Ничего не говорит. Стрекозы - не его специальность.
- Да? А мне казалось, он и со стрекозиного переводит…
Глеб насупился и не ответил. Видя такое дело, боец невидимого фронта решил сменить тактику.
- Хотите пари? - неожиданно предложил он.
- На что?
- На коньяк, разумеется. Не на шампанское же.
- Нет, я имел в виду: о чём спорим?
- Если с нами ничего не случится, вы ставите мне бутылку "Хеннеси". Дайте руку…
Глеб подал ему вялую руку.
- Разбейте.