Петя учился в спецшколе, и у них было примерно полкласса евреев. Директор когда-то был знаком с Исааком Иаковичем, поэтому его приняли без взятки. Петя не понимал, зачем одним евреям терроризировать других, когда есть вон и осетины, и болгары, и даже пара-тройка русских пацанов. Может быть, это оттого, что он полукровка? Или потому что еврей не по матери, а по отцу? С годами Петя узнал, что дело было совсем не в том. Просто родовой инстинкт проявляется в более старшем возрасте. А в третьем классе одни ищут жертву, другие ею становятся. Таковы садистские детские законы существования. Однажды Пётр отдубасит толстяка Гутмана и решит больше никогда не быть жертвой…
Наезжающий гриф расстроился и поковылял прочь. А к Петру подскакала другая птица.
- Я считаю, что всех негров надо съесть, - немного картавя, говорил стервятник с головой очкарика Кости Коломенского. Этот был евреем всего на четверть. - Решится сразу несколько мировых проблем. Новые территории, всеобщее повышение интеллекта, снижение преступности. Понятно, если написать в меню: "Это мясо Сейду Мумбаки, умерщвлённого в возрасте двадцати двух лет", - да приложить фотографию, никто есть блюдо из негра не будет. Но никто ведь не заставляет нас это писать! Просто "бифштекс по-кенийски" или "гуляш а-ля Кот-д’Ивуар". Как ты на это смотришь?
- А что будет с рэпом, хип-хопом, баскетболом, в конце концов? - возмутился Пётр. - В Африке есть самобытные культуры…
- Назови мне хоть одну! - ухмыльнулся стервятник. - У негров ГЕНЕТИЧЕСКОЕ отсутствие ума. Тысячелетия лазанья по пальмам, питания подножным кормом и свободного совокупления убили их разум на генетическом уровне. Вот нам приходилось выживать в диких условиях, и мы стали самым умным народом на Земле…
"Кому это "нам"? - подумал Пётр. - Русским или евреям?"
- И не надо мне тут говорить о гуманизме и расизме, - продолжал Костя. - Будущее Земли за сильными и умными людьми! За нами! А неграм надо объявить, что в таком-то месте бесплатно выдают видеомагнитофоны, и вся Кения выстроится в очередь. Только вывози фуры с тушками! Они так ничего и не поймут, пока в стране не останется ни одного жителя! А если кто-нибудь поймёт и не встанет в очередь, значит он достоин жизни. Всё элементарно.
Костя постоянно втягивал Петра в свои дурацкие споры, толкал шизофренические теории, и никогда нельзя было понять, в шутку или серьёзно очкарик всё это говорит. Но с ним было крайне интересно общаться, чёрт возьми! Этот гриф не был таким плоским, как Гутман и Загода.
Тут к Петру подковылял другой стервятник, и Костя уступил ему место.
У Гарика Селивёрстова внешность и внутреннее содержание были диаметрально противоположными. Внешность была утончённая, аристократическая: продолговатое лицо с правильными чертами, прямые русые волосы, длинные руки с пальцами музыканта. А вот внутреннее содержание было упрощённым, приземлённо-мещанским, если не сказать быдловским или плебейским. Иногда Пётр задумывался: есть ли у таких людей душа или они - обычные пустые биороботы? Как и у каждого плебея, гордыня Гарика была распердячена до немыслимых размеров. Он был мелочным, завистливым, прямолинейным, самодовольным, наглым, подлым и трусливым одновременно. Но Пётр за что-то любил этого жалкого и высокомерного человечка - они два года ходили в друзьях.
- Ну как там у вас в милиции? - спрашивал гриф-Гарик для проформы. На самом деле то, чем живут другие, его никогда не интересовало. - Давно я о тебе ничего не слышал. А я вот уже умер.
- Как умер? - удивился Пётр.
- Жена меня бросила через два года после свадьбы. Да она была дура круглая. Мать я уж давно похоронил. Работу я потерял. Засел за компьютер, пока интернет не отключили. Пробовал пить - не получается. Стал смотреть телевизор. Чувствую себя всё хуже и хуже. Вызвал "Скорую", меня отвезли в больницу. Потом перевели в другую. Так никогда и не выписали. Какая-то скоротечная лейкемия, или что-то вроде того. Переливание не успели сделать. Однажды ночью как начало меня дёргать всего, дежурный врач подошёл, посмотрел так грустно и говорит: "Преставляется, бедняга". Даже до реанимации не доехали. Ты не знаешь, что это значит: "преставляется"?
- Выражение есть такое - "преставиться ко Господу". Приставка пишется через "е". При ставляют стражу, а к Богу пре ставляются. И не вздумай сказать "пред ставился", мол, "здравствуйте, Господь Господевич, меня зовут "Гарик"".
- К какому Господу? Никакого Господа я не видал. Дурак этот врач! Я, как помер, сразу стал стервятником. А чего, пи́щи много. Вот сегодня тебя склюём, завтра ещё кого-нибудь. Я тут даже одну пещерку нашёл, там музыкальный центр стоит. Я лапкой кнопку нажимаю - и что ты думаешь? Рейв! Я сам сначала не поверил. И музыкальный центр не какой-нибудь, а "Техникс", последней модели. Я, конечно, больше "Пионер" люблю, но этот тоже ничего…
- И как тебе быть стервятником?
- А ничего, жить можно. Лучше, чем на Земле. Там меня одни дураки окружали. А здесь все свои. Правда, мы не разговариваем почти, каждый своим делом занимается. Но так даже лучше. Слушай, пойду-ка я ещё закушу, а то всё без меня склюют.
И Гарик, пихаясь крыльями, стал пробиваться к Петру № 2. А к Петру № 1 припрыгал ещё один стервятник - самый крупный из всех. Это был Аким.
- Знаешь, почему мы тебя вон там пожираем? - спросил осетин без всякого кавказского акцента: он родился и вырос в Москве, а акцентом овладел уже в школе, с большим трудом, чтобы рассказывать анекдоты про кавказцев.
- Потому что я - живой труп?
- И это тоже. Но главное в другом: ты, мой друг, уже почти продался врагу. Всех предателей рано или поздно съедают.
- Ты о пришельцах?
- Какие пришельцы! - засмеялся Аким. - Враг один. Он мешает людям свободно жить и развиваться, подчиняет себе их волю, превращает их в идиотов. Он - противник всякого накопления и сторонник нищеты. Он - тоталитарный властитель, великий диктатор, тиран от века, и от века вербует себе рабов. А эти дурачилы покорно идут за ним, как овцы за пастухом. Послушай, друг мой, не поддавайся на его уловки! Я чувствую, ты сейчас на перепутье, нам отсюда многое видно. Рассекречивай уловки врага, не давай себя обмануть, и, может быть, ты ещё спасёшься из его лап.
Гриф степенно удалился и включился в общую трапезу, а к Петру подошёл Вова Курляндский.
- Привет, друган! - сказал Вова, больно ударяя его крылом по плечу. - Я вот думаю, ты - не ты? Ты, - удовлетворённо констатировал он, внимательно осмотрев грифа-Петра.
- Я, - подтвердил Пётр.
- Помнишь, как мы зажигали с тобой, пока меня бабка в Израиль не увезла?
- Тогда и сло́ва-то такого не было - "зажигать"…
- Мы же с тобой в духовном мире, здесь времени нет, можно говорить, что хочешь, - сообщил Вова. - А как морду друг другу били, помнишь? Ух, как я тебя ненавидел. И любил.
- А почему? - спросил Пётр.
- А потому что только в тебе и во мне был стержень. И, пожалуй, ещё в Вадике, но Вадик не в моём вкусе.
"А действительно, почему среди стервятников нет Вадика?" - подумал Пётр. И тут же догадался, почему: Вадим никогда его не подставлял, не предавал и не использовал. Он всегда был чудесным парнем, Вадик.
- Я не про волю говорю, а про стержень, - продолжал Курляндский. - Вон Аким уже стал владельцем банка - зверская волища! - а стержня в нём нет. Только в нас троих был стержень. Многие стали, так сказать, успешными, а про нас думают, что мы полные отморозки. Но здесь, в духовном мире, всё видно чётко. Все парни из нашего класса, кроме нас троих, в полной заднице и останутся в ней до конца жизни. Поездят на "Лексусах", поживут с фотомоделями, полакают ви́на тридцатилетней выдержки и ау! Помрут и перейдут из своей маленькой задницы в гигантскую ж…у мира… Видишь кровь на моём клюве? Нет? А знаешь, почему её нет? Потому что я ни кусочка от тебя не съел!
- А что ты делаешь с этими?
- А я не с ними. Я из другого лагеря. Если бы ты знал, какое чудо со мной произошло в Иерусалиме! Но сейчас ты всё равно не поймёшь. Иудейское чудо №Х, по негласной классификации раввинов. К счастью, народ наш теперь стал весьма толерантным в вопросах веры. Можно быть ортодоксом, каббалистом, атеистом, кем хочешь: только люби и финансово поддерживай своих… Я тебе одно скажу: не сдавайся, друган! Найди своё истинное "я"!
Гриф Вова Курляндский расправил крылья, поднялся в небо и полетел в сторону гор, высящихся на востоке.
- Где будет труп, там соберутся и орлы! - крикнул он на прощанье.
Пётр какое-то время постоял в задумчивости, а потом глянул в сторону пиршества. Оказывается, Петра № 2 уже полностью сожрали, но его начисто обглоданный скелет всё-таки шевелил кистью левой руки. Стервятники сидели кучкой чуть поодаль и чистили пёрышки.
- Господи, сделай так, чтобы я прозрел! - вдруг вырвалось из груди у Петра, и от его безумного крика птицы разлетелись по равнине.
- Воистину так! - прохрипел скелет и перестал шевелиться.
* * *
Иваненко проснулся одновременно со Светой. За завтраком она хотела сделать бутерброды с колбасой, но Пётр вырвал у неё колбасную палку и сунул назад в холодильник.
- Что это с тобой? - удивилась первая любовь.
- Извини. Не могу её видеть. После того, что мне сегодня ночью приснилось, я, наверно, целый месяц буду вегетарианцем. - И он подробно описал Свете кровавую пирушку, которую видел во сне.
- А что, Гарик действительно умер? - спросила Света.
- Да не знаю я!
- Петь, а я бы на твоём месте помолилась за одноклассников.
- Опять ты со своей молитвой? Не умею я молиться, не хочу!
- Да я же только о твоём комфорте забочусь…
- В смысле?
- Не помолишься, тебе каждую ночь будет этот сон сниться. Феномен очень распространённый.
- Правда, что ли?
- Правда.
- Хорошо, помолюсь, - сказал Иваненко. И не соврал: он как раз решил сегодня снова отправиться в вызолоченный храм.
Глава 6
Фамилия майора
Службы в храме опять не было. Свечница почему-то не узнала Петра и опять начала нести про благообразие, благолепие и благоговение. Но Иваненко сказал, что хочет помолиться, и та тихо испарилась.
В этот раз Пётр пошёл не к иконе Христа, а к Казанской иконе Божьей Матери. Глаза у Богородицы были грустные, с каким-то красноватым оттенком, как на фотографии, где вспышка высветила кровеносные сосуды глазного дна.
- Помилуй мать мою Людмилу, Вадима, Светлану, а ещё одноклассников моих - Владимира, Константина, Александра, Игоря, Акима и Гутмана, - прошептал Пётр и перекрестился. - А ещё рабу Божью Ольгу, и упокой раба твоего Алексея…
На душе стало, как будто, полегче. Он побрёл по храму, разглядывая иконы, и вдруг увидел на лавочке ОБ.
- Присаживайтесь, - сказал ОБ, отрешённо улыбаясь. - На Алину Васильевну не обижайтесь, что она вас не узнала, у неё плохая память на лица.
- Что мне делать дальше? - хрипло спросил Пётр, сев вполоборота к ОБ.
- Вы же отлично знаете. Помочь вдове. А мы обеспечим вам неприкосновенность со стороны силовых структур.
- Где её искать?
- Вы же - следователь. Полагаю, неподалёку от руководителя секты.
- И как я должен ей помочь?
- Помогите ей воссоединиться с покойным мужем. К сожалению, даже пришельцы не могут его вернуть на Землю. К тому же это совсем не нужно. Следовательно, надо отправить несчастную на небеса к супругу. Ведь она сильно страдает. Оружие вам использовать нельзя, поэтому, когда найдёте её, постарайтесь обойтись подручными предметами. Или вот этим. - ОБ вынул из кейса бронзовую статуэтку, дублирующую парусник с Петром Первым на Москва-реке.
- Мне это не нужно, - сказал Иваненко и встал, собираясь уходить.
- Если возникнут проблемы, заходите к нам в храм, - сказал ОБ, любуясь своей статуэткой.
* * *
"А когда пришелец не сидит в иконе, от неё действительно исходит какая-то положительная энергия, пускай она и вся в золоте", - думал Пётр по дороге домой, вспоминая, как молился Богородице. Что-то в молитве за других было такое приятное. Чувствуешь себя добрым-добрым, этаким божком, покровителем всех этих несчастных. А самое приятное в том, что несчастные даже не подозревают, что ты за них молишься. От всего этого испытываешь огромное чувство удовлетворения.
Вот дикари не молятся за других. Какая им от этого польза? Они молятся о здоровьице, об успехе в бизнесе, чтобы крокодил не съел… Нет кайфа в том, чтобы молиться о здоровье и благополучии членов своей семьи или даже о друзьях - ведь ты лично заинтересован в их здоровье и благополучии. Истинные верующие должны молиться за врагов, за чужих людей. Вот где настоящий кайф! Иваненко понял это, когда стал молиться за одноклассников, которых не любил и много лет не видел, за Алексея и Ольгу, которые были его врагами. Нет, ведь действительно получилось! Теперь стервятники больше не приснятся!
Чувство какой-то небывалой эйфории не помешало милиционеру почувствовать, что за ним хвост. Об этом сообщили волосы на загривке.
"Только не оборачиваться, сдержать себя и не оборачиваться, - твердил себе Иваненко. - Если они не узнают, что я про них знаю, будет шанс оторваться".
Свернув за угол, он резко рванул вперёд, забежал в арку и проскользнул в ближайший подъезд, напугав выходящего мужичка. Через полчаса Пётр осторожно выбрался из подъезда и окольными путями направился к дому. Загривок молчал: похоже, хвост оторвался.
* * *
У Светланы был выходной. Она уже успела съездить на рынок и наготовить кучу вкусной вегетарианской еды, а колбасу скормила бездомным собакам.
- Рановато благодаря тебе у меня в этом году начался Рождественский пост, - улыбнулась Света, пока он обозревал приготовленные ею блюда. - А ты-то где был?
- В храм ходил, молиться.
- В какой?
- Знаю я один очень милый храм, в полутора часах ходьбы отсюда. Но тебе я туда ходить не рекомендую. Для тебя там слишком помпезно, гламурно, я бы сказал.
- А ты не врёшь, правда, молился?
- И не думаю.
Их прервал звонок в дверь.
- Кто это может быть? - насторожился Пётр.
- Понятия не имею. Коммивояжёры, наверно. Спрячься на всякий случай в туалете.
Сидя в темноте на унитазе, Пётр слышал, как Света сначала разговаривала с кем-то через дверь, потом открыла - и опять неразборчивые голоса. Неужели попа́ притащила?
Минут через пять Света сказала, что он может выходить.
За столом на кухне сидел майор ФСБ и ел бородинский хлеб с израильской редиской.
- Зачем ты его впустила? - выпучил на Свету глаза Иваненко.
- Он - не враг, а друг.
- Тебе́ это откуда знать? Молитвенница великая, да? Определять Божью волю наловчилась?!
- Успокойтесь, дорогой Пётр Исаакович, я всё сейчас объясню, - сказал майор, вытирая рот платком. - Я больше не тот человек, которого вы знали, если можно так выразиться. Броня пробита, старое мировоззрение рухнуло. Я продолжаю служить, мне по-прежнему доверяют, я сумел скрыть от начальства изменения, произошедшие во мне. Но теперь я чувствую себя двойным агентом, кротом, окопавшимся в Службе Безопасности. Я ни на кого никогда не полагался, всё привык делать сам. Я даже остался холостяком, хотя начальство сильно давило на меня в этом вопросе. И я привык доверять эмпирическому опыту. Вам интересно, старший лейтенант, как я вас вычислил?
Пётр кивнул.
- Вообще-то вас должны были взять на следующий день после вашего побега, но у нас в управлении последнее время творятся какие-то странные вещи. Не буду вдаваться в подробности, но люди стали вести себя неадекватно. Про ваше дело забывают, вас как будто не видят. Я думаю, вы в курсе, почему это так?
- Возможно.
- Так я и предполагал. Итак, как я вас вычислил? Как и для моих коллег, этот адрес, где мы сейчас с вами находимся, был для меня невидим. Я рассказал об этом своему другу, с которым познакомился двенадцатого сентября сего года. И знаете, что он мне сообщил вчера вечером? Что видел вас у одной продуктовой палатки. Я решил там подежурить, и, как видите, дежурство оказалось весьма успешным. Чутьё у вас очень хорошее. Но должен вас огорчить, оторваться вы пытались весьма неумело.
"Значит, во второй раз загривок всё-таки подвёл! - подумал Пётр. - Вот дурак! Хотел же идти другим путём! Впал в эйфорию и пошёл мимо этой долбанной палатки!"
- Не расстраивайтесь, всё к лучшему, - сказал майор. - Я здесь, потому что боюсь, что вы натворите ещё каких-нибудь бед. Позволите дать вам совет? Посоветуйтесь с мыслящим человеком. Мне кажется, вы такого человека знаете, у него и фамилия соответствующая.
- А этот человек на свободе? - спросил Иваненко.
- А кто его удержит в заключении? Несколько лет назад Анатолий Сергеевич уболтал одного из наших лучших следователей, и тот вышел в отставку. С тех пор профе́ссора поместили в специальный список "неприкосновенных". Считается, что государству будет меньше вреда, если таких граждан не трогать… Так вот, я прошу вас, дорогой Пётр Исаакович: не принимайте необдуманных и скоропалительных решений, у вас есть к этому склонность. Поговорите с профессором. А больше я вам пока ничего не скажу. Вот, кстати, я принёс вам ваш паспорт. Учитывая сложившиеся обстоятельства, вряд ли кто-то из наших сотрудников обнаружит его отсутствие.
Майор положил на стол паспорт, встал и вышел в прихожую.
- Не прощаюсь, - сказал он, крепко пожимая Петру руку. - Надеюсь в скором времени ещё с вами увидеться.
Майор поклонился Светлане и, развернувшись на каблуках, вышел на лестничную клетку.
- Скажите, как ваша фамилия? - спросил Пётр вдогонку.
- Степанов, - ответил майор через плечо и зашагал к лифту.
* * *
- Странно всё это, странно, - рассуждала Света. - Тебе пришельцы помогают. Это очень плохо. Не следовало бы принимать от них помощь. С другой стороны, может, в этом особый Промысел Божий?
- А мне уже всё равно, кто мне помогает. Я что-то как будто немножко запутался. Пусть будет Мыслетворцев, запутаннее уже не будет. У тебя есть его телефон?
- Есть.
- Ну и позвони ему сама, пригласи. У меня будет теперь здесь приёмная. Пусть приходят майоры, отцы Антонии, Мыслетворцевы…
- Серьёзно? Отца Антония тоже позвать?
- Не всех сразу. По одному.