Глава 9. Взрыв в сейфе
Ангел Габриэль сидел в своей машине, припаркованной у дома Ирины Сергеевны. Господин сказал ему, что, возможно, кто-то заявится к ней, пока она и муж на работе. Кто это может быть, добавил он, он пока не знает, но ощущение опасности было вполне реальным. Настолько, что и Габриэль сразу почувствует, когда опасность приблизится.
Пока что в подъезд и из подъезда никто не входил и не выходил, и он, обострив свои чувства, думал о том, что все чаще приходило ему в голову. Кипение человеческих чувств и страстей, бесконечная жизненная суета… Вот уж поистине был прав царь Шломо - или, как называют его русские, Соломон, - когда писал в своем Екклезиасте: "Суета сует, суета сует - все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки"… Царя можно было понять - уж кто-кто, а он познал и суету и ее тщету, как, наверное, никто. Мудрецы считали, что писал он эти строчки в старости, изрядно устав от семисот жен и трехсот наложниц, многие из которых были чужеземками. И не столько царь обращал их в свою веру, сколько они совращали царя Шломо своими богами и божками. Не случайно Писание говорит: "Не было его сердце полностью предано Господу…"
Удивительное дело, думал ангел, как часто люди не видят самих себя и дел своих. И даже мудрецы не избегают этой участи. Даже царь Шломо. Да, он был мудр, и не случайно Писание сохранило рассказ о том, как он судил своих израильтян. Пришли к царю две блудницы и просили рассудить их. Одна рассказала, что несколько дней назад обе родили сыновей. Но прошлой ночью ребенок другой женщины умер, и та подменила своего умершего ребенка на ее живого. Встав утром покормить младенца, она тотчас поняла: мертвый ребенок у нее на руках - не ее сын. Другая женщина настаивала, что живой ребенок - ее, а первая блудница лжет.
Царь приказал принести меч и повелел: "Рассеките живого младенца надвое и отдайте половину одной из женщин, а половину - другой". "Прошу, господин мой, - в ужасе закричала одна из женщин, - отдайте ей этого живого ребенка и не умерщвляйте его". Другая же оставалась непреклонной: "Пусть же не мне и не тебе не будет - рубите!". "Отдайте первой живое дитя… Она - мать его", - приказал царь.
Проницательно рассудил царь, проницательно, усмехнулся ангел Габриэль. Мудрость его позволяла понять движения чужой души и истинную материнскую любовь. А где была его мудрость, когда при строительстве храма обложил он народ такой непосильной податью и ввел принудительный труд. Да, храм был великолепен, но не случайно возроптал народ против царя…
И не случайно сын и наследник мудрого царя Рехавам отличался, по общему мнению, тремя качествами: был жаден, нахален и глуп. Как же было царю к концу жизни не возроптать: "Всему свое время и свой срок каждой вещи под небесами: время рождаться и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное…"
И сегодня люди остаются такими же: в кипении страстей, в жизненной суете не остается у них ни времени, ни подлинной мудрости взглянуть на себя со стороны и понять, чего на самом деле стоят их смешные и тщеславные метания, и какую цену платят они за слепоту свою.
И все же, и все же… К своему удивлению, все чаще казалось ангелу, что была в их жизни какая-то привлекательность, недоступная ему, парившему над жизненной суетой людей и видевшему их насквозь. Вот, например, Ирина Сергеевна. С момента, когда он впервые увидел ее, - она так радостно впустила его в свою квартиру, когда он приехал за ней для встречи с Господином, - она сразу стала ему чем-то странно дорога.
Сердце ангела должно быть холоднее и больше обычного людского, ибо иначе не вынести ему тот поток людских страданий, горестей и редких радостей, с которыми он сталкивается. И все-таки что-то недоступное его пониманию порой тянуло его к людям, заставляя завидовать их суете. Как в случае с Ириной Сергеевной. Да, завидовать. И Господин его понимал, наверное, то, что тянуло его к людям, ибо он понимал все. И говорил ему не раз: Габриэль, мы несем бремя, и это бремя нелегко. Но нужно быть твердым, ибо мы так же нужны людям, как они - нам…
…Как странно, что и по сей день печаль старого царя Израиля столь же сжимает сердца людей, как и тысячелетия назад. "Кто любит деньги, тот не насытится деньгами… Как вышел нагим из утробы матери, так и уйдет таким, каким пришел; и за труд свой ничего не унесет в руке своей… и что пользы ему, что трудился на ветер?"
Истинно так, думал ангел Габриэль, положив руки на руль "вольво" и не сводя внимательного взгляда с подъезда. Истинно так. И все же… Вот он долгие века выполняет волю Господина своего, часто надолго погружаясь в гущу людскую. Да, все хрупко у людей, все зыбко, все меняется. Как говорил тот же царь Шломо: "Всему свое время и свой срок всякой вещи под небесами: время рождаться и время умирать…"
Истинно так. Но не только жалость и сострадание к людям испытывал ангел, как учил его Господин. В который раз он отметил самым краешком сознания, что испытывал и какую-то странную зависть к людям, словно в их суете, в их метаниях, в их страстях было нечто привлекательное. Да, он как бы парил над миром, да, он был далек от смешных человеческих страданий и радостей, и должен был испытывать к людям, как учил его Господин, лишь бесконечное сострадание. Но почему-то все чаще приходила ему в голову одна и та же странная мысль: наверное, была в этой вековечной суете какая-то радость, раз род людской никак не может - или не хочет - жить в мире и душевном спокойствии. Наверное, от этого Господин так печален, и печаль его - он это видел - все густела и темнела…
Он вспомнил, как смотрела Ирина Сергеевна на тех, кого любила, на мужа и дочь, да и на тех, кому помогала… Да и он чувствовал радость, когда помогал тем, к кому посылал его Господин. Это все были хорошие люди, потому что к плохим Господин его не посылал, разве что наказать кого-нибудь. Но это была радость как бы издалека, радость чужого в чужой семье.
Он усмехнулся. Габриэль никогда не щадил себя. Ангелом можно было быть только тогда, когда ты был строг к себе и выжигал в себе все слабости и недостойные соблазны. Это были пустые мысли, ибо никогда не стать ему простым смертным. Он поставлен Господином быть его рукой, его глазом, его мечом, и никогда даже в глубине сердца не возжелает он стать просто человеком и покинуть Господина…
Внезапно он почувствовал опасность. Чувства его мгновенно напряглись, и внимание его обострилось. К дому подъезжала машина. "Фольксваген Пассат", заметил он. Чувство опасности достигло предела, и он понял, что оно связано с этой машиной и тем, кто выходил из нее.
Он вытащил из кармана свой мобильный телефон с фотоаппаратом и сделал несколько снимков, так чтобы был виден номер машины, и человек, вылезавший из нее. Солидный, похожий на музыканта человек с длинными седеющими волосами. В руках у него был маленький саквояжик.
Музыкант вылез из машины, щелкнул брелком, запирая дверцы, тщательно проверил их, подергав за ручки, еще раз огляделся и быстро вошел в подъезд.
Пора было направиться за ним. Габриэль вошел в подъезд и небольшим усилием воли стал невидим. Он всегда помнил, что проделывать это можно лишь тогда, когда никто на него не смотрел, ибо исчезновение человека прямо на глазах у другого может быть опасным для смотрящего.
Музыкант на него не смотрел, и невидимый ангел спокойно поднялся вместе с ним на лифте. Музыкант, мысленно улыбнулся Габриэль имени, которое он дал человеку с седеющими волосами. Прямо музыкант. Сейчас откроет свой саквояжик, достанет что-нибудь вроде губной гармошки и сыграет трогательную песенку перед запертой дверью квартиры Ирины Сергеевны. Вместо гармошки музыкант достал какую-то блеснувшую в полумраке лестницы штучку, отмычку, понял Габриэль, замер на мгновение, прислушиваясь, вставил в замок, сделал несколько движений, удовлетворенно кивнул и открыл дверь. Стоя почти вплотную к взломщику, ангел вошел вместе с ним в квартиру.
Опыт, похоже, был у музыканта-взломщика немалый, потому что он довольно быстро нашел то, что искал. Габриэль сразу понял, что именно он удовлетворенно прятал в карман - паспорт.
Интересно, подумал он, ему, очевидно, нужен был именно паспорт, потому что больше ничего он не искал, обвел комнату внимательным взглядом, довольно кивнул самому себе и пошел к выходу. Выскользнуть вместе с ним невидимому Габриэлю было нетрудно. Пока музыкант ждал лифта, ангел уже быстро спускался вниз и успел даже сделать из машины еще один снимок, на котором взломщик выходил из подъезда.
Можно было, конечно, в любое мгновение остановить его, можно было узнать, для чего ему паспорт Ирины Сергеевны, можно было, наконец, вытащить паспорт у него из кармана, но Господин приказал ему просто проследить, что будут происходить, и ни во что не вмешиваться.
Он мысленно позвал Господина и доложил ему о случившемся.
Лена Петровская смотрела, как мучительно и неуверенно старик, переводивший через Вестерн Юнион сто долларов в США, заполнял бланк перевода. Руки, которые высовывались из чересчур коротких рукавов пиджака, были в желто-коричневых пятнах старческой пигментации.
- Давайте, я вам помогу, - сказала Лена.
- Буду вам крайне признателен, - по-старомодному галантно сказал старик и несмело улыбнулся: - Это внуку, у него через неделю день рождения, он там с матерью, я хочу сказать, с моей дочерью, - начал охотно объяснять он. - Уже два года, как они уехали, и знаете, похоже, дочка уже жалеет. - Почувствовав, что девушка слушает его, старик благодарно продолжал: - Она врач, а там, знаете, такие сложности для русских медиков, надо что-то там пересдавать, в общем, начинать, так сказать, заново…
Лена вполуха слушала рассказы старика и думала, как странно получается: старик, видно, сам нуждается, пиджачок вон потрепанный, а переводит сто долларов в Америку, в самую богатую страну в мире. Из пенсии, наверное, скопил, отказывал себе во всем, не иначе…
Внезапно она услышала какой-то грохот, треск и звонкий хруст ломавшихся стекол, пол под ней дернулся, на мгновенье она потеряла сознание, а когда пришла в себя, увидела, что лежит на полу около своего стула. То есть не увидела, а поняла, потому что вместо посетителя и экрана компьютера взгляд ее упирался в потолок. В голове гудело, и соображать было трудно, но она все-таки догадалась, что ее бросило на пол взрывом. "Наверное, теракт", - пронеслось у нее в голове, но почему-то она не очень испугалась. А может, просто не успела еще испугаться. Опять, сколько их уже было… Вот добрались и до банка. Лежать или встать… Выстрелов не было, только что-то истошно кричали сотрудницы. Она с трудом встала, уцепившись за свое кресло. Болела коленка. "Наверное, чулок порвала", - пронеслась у нее в голове нелепая маленькая мыслишка.
Пронзительно завывала сирена, кто-то безостановочно кричал. Слава богу, кажется, цела, подумала Лена и вдруг заволновалась, где ее старик с переводом. Мимо кто-то пробегал, сирена продолжала завывать. Старик лежал на полу, и ей показалось, что он не дышит. Не обращая внимания на крики и топот пробегавших людей, она нагнулась над ним. Старик попытался, видно, улыбнуться, но вместо улыбки вышла гримаса боли.
- Простите, - пробормотал он, - я, кажется, упал…
Несколько пожарников в тяжелых шлемах ловко разматывали катушку со шлангом.
- Помогите мне, пожалуйста, поднять человека, - попросила она.
- Сейчас, девушка. Вон уже со скорой помощи бегут.
- Лен, ты цела, слава богу? - спросил ее Алексей Иванович, их дежурный охранник, и начал помогать ей усадить старика в кресло.
- Цела, цела, а кто-нибудь…
- Да нет, вроде жертв и пострадавших нет, ну там не считая синяков и шишек. Взрыв, видно, не очень сильный и в помещении сейфа. Вон, видишь, дым оттуда идет. - Только сейчас Лена ощутила запах дыма. - Стены там мощные, вот они и защитили. Я побежал, Лен, сейчас саперы появятся, и мне положено быть с теми, кто входит в сейф. Да ты сама знаешь, сколько раз мы с тобой спускались туда, когда ты оформляла аренду ячеек…
- Вот деньги для перевода, - сказал старик, - я ж не успел вам их отдать.
- Какой перевод, вы разве не видите, что творится? Приходите завтра, я думаю, успеют привести банк в порядок…
- А как же внук, день рождения у него…
- Ну, если вам так срочно, придется пойти в другое место. Сейчас в Москве много отделений Вестерн Юнион.
- А где ближайшее?
- По Новопесчаной, две остановки троллейбуса отсюда. Садитесь на любой.
- Спасибо большое, вы так любезны. До свиданья, девушка.
Старик медленно заковылял к выходу, а Лена впервые огляделась. Дыма было уже меньше, женские крики прекратились, и заведующий отделением бегал по залу, как квохчущая наседка, и громко повторял: "Всем просьба оставаться на своих местах до дальнейших указаний! Никакой опасности нет, мест своих не покидать до дальнейших указаний!"
Лена заняла свое рабочее место. Все было не так страшно, даже ее компьютер не выключился, только сполз немного в сторону. Она тут же водворила его на место, осмотрела коленку - как ни странно, чулок был цел.
Ей почему-то захотелось немедленно позвонить маме, и она подняла трубку. Гудка не было. Наверное, где-то шнур порвался. Она сидела в своем кресле и чувствовала, как голова медленно проясняется. Слава богу, сотрясения, похоже, не было. Мысли ее стали густеть, и она подумала: как странно, такое потрясение, а у нее глаза закрываются. Наверное, она все-таки задремала, потому что вздрогнула от неожиданности, когда кто-то назвал ее имя.
- Вы Лена Петровская? - спросил ее какой-то незнакомый человек.
- Я.
- Я сотрудник ФСБ подполковник Кремнев, вот мое удостоверение. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
- Как вы быстро…
- Стараемся, - улыбнулся подполковник. - Мне сказали, что вы оформляете аренду сейфов.
- Ну, не только это, но верно, сейфы тоже я оформляю.
- Посмотрите, пожалуйста, по документам, кто последним брал в аренду ячейку сейфа номер семнадцать.
- Одну минуточку. - Лена достала книгу учета аренды ячеек. - Ага, вот. Номер семнадцать. Оформлен вчера.
- А кем?
- Кипнис Ирина Сергеевна. Сроком на неделю.
- Спасибо, а адрес нанимательницы или как это у вас называется, тоже есть?
- Обязательно, - ответила Лена и продиктовала адрес.
- Спасибо. - Подполковник что-то записал в блокноте и добавил: - Скорее всего, нам придется еще разок побеседовать с вами. До свидания.
- До свидания.
Глава 10. Странный террорист
Подполковник Кремнев откинулся в кресле и закрыл глаза. От толчка легкое кресло на колесиках отъехало от стола и остановилось у стены прямо под портретом президента. Что-то было в этом взрыве нелепое, и это раздражало его. Ему нравилось, когда он понимал, что происходит и что двигает людьми в их поступках. В конце концов, в этом и был смысл его работы сотрудника Федеральной службы безопасности. Когда понимаешь смысл и цель преступления, легче найти виновного.
Но во взрыве в банке было нечто, что вызывало недоумение. Во-первых, взрывное устройство, которое было приведено в действие часовым механизмом, было довольно слабеньким - всего двести граммов взрывчатки, маленькая шашечка. И не нужно было быть профессиональным взрывотехником, чтобы понять, что такой взрыв, да еще в ячейке сейфа банка с мощными стенами, никакого особого ущерба не причинит. Как, собственно, и произошло. Повредило несколько соседних ячеек, от взрывного удара вылетело несколько стекол, вот, строго говоря, и все. Для чего же было этой Кипнис Ирине Сергеевне закладывать двести граммов безоболочной взрывчатки в арендованный сейф? Скорее всего, чтобы каким-то образом повредить или уничтожить то, что было в соседних ячейках. Но как раз во всех соседних ячейках, поврежденных взрывом, не было ничего особенного. Драгоценности, довольно убогие, никак не тянущие на устройство взрыва, весьма умеренные деньги… Конечно, может быть, она имела целью другие ячейки, подальше от той, что была ею арендована. Но в таком случае, если, конечно, она не круглая идиотка, вернее было бы заложить не двести грамм взрывчатки, а раз в пять, как минимум, больше…
И еще одна странность. Если эта террористка в своем уме, она должна была понимать, что слабый взрыв легко даст нам возможность определить, куда именно была заложена взрывчатка, а стало быть, узнать, кто арендовал эту ячейку. Выходит, или она все-таки идиотка или… Или она хотела почему-то причинить банку неприятности. Что не исключало, а скорее, наоборот, указывало на ее психическое расстройство. С другой стороны, найти взрывчатку, пусть даже и немного, часовой механизм, смонтировать все вместе указывало на определенный расчет.
Подполковник с раздражением посмотрел на часы. Даже с учетом московских пробок, которые скоро, похоже, полностью парализуют город, эту Ирину Сергеевну Кипнис должны вот-вот привезти. Интересно, что, когда он звонил ей, она не стала охать и ахать, как обычно поступают люди в таких случаях, особенно женщины, да как, да почему, да это ошибка какая-то, а сразу же согласилась приехать. И голос был на удивление спокойным. Впрочем, она доктор биологических наук, заведующая лабораторией, как они довольно быстро выяснили, человек, привыкший думать. Нет, определенно была в этом взрыве какая-то провокация… так, так… Как будто кто-то хотел, чтобы на нее пало подозрение. Так, это уже лучше. Теплее, как говорится в старой детской игре, когда нужно было что-то угадать или найти, и возгласы "теплее" или "холоднее" показывали ближе или дальше от истины водящий. Если это так, тогда понятно, почему нельзя было рвануть сейф как следует. При сильном взрыве определить, куда именно была заложена взрывчатка, было бы много труднее, а то и просто невозможно.
Заболела левая сторона шеи, куда его ранило в третьем году в Чечне под Гудермесом. Рана была неглубокая, пуля, к счастью, прошла по касательной, и все равно, когда он интенсивно думал или возбуждался, она давала о себе знать. Ваххабитская отметина, как называл он ее про себя. Он привычно помассировал шею, и боль немножко утихла.
Звякнуло переговорное устройство, и голос дежурного доложил:
- Приехали, товарищ подполковник. Можно провести к вам?
- Жду.
Террористка оказалась женщиной хотя и немолодой, но довольно привлекательной. Войдя в кабинет, она неожиданно спокойно улыбнулась и как-то очень деловито спросила:
- Шея прошла?
От неожиданности подполковник рассмеялся. Смех всегда отлично маскирует изумление.
- Я даже не успел поздороваться с вами, а вы спрашиваете меня о моей шее. Спасибо, но как вы…
- Честное слово, у меня нет ни одного знакомого в ФСБ, и минуту назад я и понятия не имела, что у вас болит шея. И по виду этого определить нельзя. Вид у вас вполне боевой, почти атлетический. И все же у вас болит иногда шея. С левой стороны, чтобы быть точной. А теперь, когда я произвела на вас такое впечатление, и мозг ваш занят вопросом, откуда, черт возьми, эта баба может знать о боли в шее, задавайте мне все интересующие вас вопросы. Раз вы привезли меня сюда, надо думать, что вы знаете обо мне больше, чем я сама: Кипнис Ирина Сергеевна, одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения.