Я оказался в очень неуютном помещении. Всё, как я себе и представлял по многочисленным фильмам и детективным романам – бугристые серые стены, нары, параша в углу и крошечное окошечко с решёткой.
Кроме меня в камере оказался ещё один обитатель – невысокий лысый мужчина в бесцветном пиджачке и джинсах. При виде моих конвоиров он немедленно начал выступать.
- Господа вертухаи! Меня держат в этом гадюшнике уже больше трёх суток!.. – с надрывом закричал он.
- Не возникай, Луговец! – лениво осёк его сержант. – Сколько надо, столько и продержим. Хоть до конца твоей паршивой жизни. Понял, твор?
Луговец сверкнул глазами и уселся на нары. Дверь захлопнулась, и настроение моё стало настолько паршивым, что хотелось заорать, как сокамерник, и начать тарабанить в дверь.
- Присаживайтесь, молодой человек. Этих фашистов всё равно не разжалобишь, - угадал мои мысли Луговец. – Так-то нары нельзя опускать до отбоя, но я добился этого разрешения. Сердце больное. Если подохну в камере, им же со мной возиться.
И говорливый сокамерник рассмеялся. Мне же из-за скверного настроения совсем не хотелось общаться, хотя в обычном состоянии я общителен и словоохотлив.
Я мрачно уселся на краешек нар, сгорбился и уставился в пол. Сперва просто сидел, и мысли бродили у меня в голове хаотично, просто нагромождение картинок сегодняшнего бурного дня: истеричный Полевой, мой арест, изумлённые физиономии коллег, декольте Маринеллы, "Фогель Инкунабула"… Потом, когда я немного успокоился, один-единственный вопрос окончательно утвердился в моей горячей голове – кто написал на меня поклёп в "Антиинвентор".
Я в своё время много читал детективов и чётко усвоил правило: ищи того, кому это наиболее выгодно. Маринелла? Наслушалась моих пьяных крамольных мыслей о бренности существования в нашем стабильном мире и решила меня сдать. Тем более, что меня задержали после злополучного форума. Но Маринеллу я сразу же отмёл. Во-первых, не могли антиинвенторовцы так быстро отреагировать на телефонный звонок, а других способов заявить на меня у неё не было. Может, она сбросила "сигнальчик" по электронной почте? И это вряд ли. Консервативные силовики, в том числе и антиинвенторовцы, не любят этот вид связи и почти не реагируют на него. Во-вторых, какой смысл государственному чиновнику сообщать в серьёзную силовую структуру о такой мелкой сошке, как я. Крамольные разговоры ведёт каждый десятый гражданин нашей страны, у кого в голове осталось ещё мало-мальски мозгов. Не сажать же теперь каждого за одни только мысли? Философы, размышляющие о несовершенстве мира, безопасны для государства, потому как они малодеятельны и неспособны на радикальные действия против власти.
Промышленников, слышавших нашу беседу, я не брал в расчёт. Меня на этом форуме никто не знал, и вряд ли бы самовлюблённые предприниматели запомнили бы мои фамилию и имя на бейджике. Ведь они обращают внимание только на тех людей, с кем им полезно завести деловой контакт. А какая польза от обычного креативщика, пусть даже и ведущего? Остаётся только подозревать моих коллег по "Опциону".
- Били? – участливо спросил сокамерник.
- Что? – вздрогнул я, выныривая из своих размышлений.
- Спрашиваю, вас били эти негодяи?
- А, не, - ответил я и оптимистично добавил: - Пока не били.
Сбил меня, болтун! Соседа по камере можно понять, в таких местах одна только радость и осталась – задушевная беседа.
Коллеги, значит. Первый, кто пришёл мне в голову был Сухов. Хотел, сволочь, отомстить за мои фортели с Танюшкой, и накропал на меня заявление. Вполне логично. Или угрюмый Валера Рощин. Сколько раз я втаптывал его в грязь, показывая, что мои идеи лучше его и многочисленнее. Я спихнул его с должности ведущего креаторщика и сам занял это место. Тоже логично. Я представил, как трусоватый Коля Сухов пишет на меня заявление, подкрадывается к зданию "Антиинвентора" и потихоньку бросает письмо в ящик. Нет, Сухов на такое не способен. Он слишком робок и труслив для этого. Тем более, что в "Антиинвенторе" анонимки не рассматривают, а Коля вряд ли согласится засвечивать своё доброе имя в таком грязном деле. Ведь я его потом и побить могу. А Валера слишком инертен и угрюм, чтобы наклепать на меня. Хотя на сто процентов их снимать с подозрения нельзя.
- Думаете о том, кто вас сюда упрятал? – угадал мои мысли Луговец.
- Нет, я думаю, как отсюда удрать! - огрызнулся я. – Выпилить решётку, сделать подкоп или обезвредить охрану.
- Я понимаю вашу иронию, - грустно подытожил сокамерник и отсел от меня, дав понять, что больше приставать ко мне с вопросами не намерен.
И слава богу. В другой бы обстановке я бы с удовольствием побеседовал с этим на вид довольно умным собеседником. Но мне на сегодня уже хватило беседы с одним умным человеком, Маринеллой, и от этого одни только неприятности.
Преступление обычно совершает тот, на кого меньше всего думаешь, вдруг вспомнилось мне правило классического детектива. А на кого у нас меньше всего падает подозрение? Господин Алексеев? Ему это невыгодно. Если бы директор был мной недоволен, он бы нашёл другой способ избавиться от меня, не привлекая к этому делу силовиков. Бизнесмены не любят подобные органы. Ведь, сдав меня, Алексеев бы получил головную боль в виде всяких проверок, комиссий, объяснительных. Его и сотрудников "Опциона" начали бы таскать на беседы, допросы и создали бы столько канители, что весь бизнес бы пошёл насмарку. Плюс репутация компании испортилась бы, а для любого делового человека это равносильно самоубийству.
Кто тогда? Аня Пеструхина? Фанатка "Опциона", услышала, какую ересь я нёс на форуме, и решила сигнализировать? Тоже не подходит. Прямолинейная экстремалка сперва мне бы в глаза всё высказала. Даша? Вроде я её не обижал, скорее наоборот. Да и зачем секретарше лезть в такие грязные игры. Моя "любовь" Танюшка Гребенщикова? Месть за недостаточные ухаживания? Ревность к Даше или Ане? Конечно, влюблённые женщины мстят по-разному, иногда даже самыми ужасными способами. Но, во-первых, мы с Таней о любви так и не поговорили толком. Во-вторых, она прекрасно видела, что с Аней у меня чисто дружеские отношения, а то, что я щипал Дашу под столом, она видеть не могла. Может, трепло Сухов ей что наболтал?
Так я сидел, перебирая в уме всех коллег и раздумывая о людской подлости. Последним, до кого я добрался, был наш великий и ужасный Ставр. Серый кардинал Холин сильнее всех попадал под мои подозрения. Меня ненавидит, это раз. Все мои идеи воспринимал в штыки, это два. На всех совещаниях пытался запороть наиболее перспективные идеи, это три. Вот, значит, он какой. Ставрида проклятая!
От такой мысли я вскочил и начал вышагивать по камере.
- Надо к отбою готовиться, - заявил сосед. – У вас случайно снотворного не найдётся? Хотя, о чём я! Эти вурдалаки давно бы изъяли…
Тут меня неожиданно осенила прекрасная мысль. А не лофер ли Ставр? Я глубоко задумался и нашёл следующие причины, подтверждающие мою гипотезу. Первое, он все мои наиболее перспективные идеи, которые я выдумывал по ошибке, старался запороть. Как бы давал мне понять, что я своими бреднями не наношу вред компании, а как раз наоборот. Второе, Сухов рассказал мне сплетню про связь Ставра и Ани, в которую я тогда не поверил. Теперь же я подумал, что такое реально – ведь настоящий лофер должен обязательно принимать самое горячее участие во всех внутрифирменных интрижках. Ну, и само поведение Ставра – постоянная беготня с бумажками, организация многочисленных совещаний, придирки к планам и отчётам – всего лишь имитация бурной деятельности.
Я вспомнил, как Ставр привязывался ко мне с дурными вопросами на собеседовании. Кого он тогда во мне разглядел? Будущего перспективного работника, которого нужно ликвидировать ещё на старте?
Но, если Ставр – хорошо маскирующийся лофер, то зачем тогда ему меня загонять в кутузку? Лофер своего брата-бездельника никогда не выдаст, а тем более не сдаст в органы. Так кто же тогда эта тёмная лошадка Холин?
- Который час? – спросил я сокамерника.
- Кто ж знает, - охотно отозвался тот. - Эти дегенераты даже часы отобрали! Отбоя ещё не было, значит, около одиннадцати.
А, может, мне Валька отомстила, чуть не закричал я. Решила отомстить бывшему супругу и написала заявление. Брошенные женщины могут и не такое. Хотя… Мы с ней не виделись три четверти года. Если бы она мне названивала, искала бы встреч, забрасывала бы письмами… Видимо, и этот вариант отпадает.
- Отбой! – заорал неприятный голос в коридоре. По двери нашей камеры несколько раз стукнули дубинкой.
Луговец послушно откинулся на спину и закрыл глаза.
- Тебе особое приглашение нужно? – крикнули мне из-за двери.
Я последовал примеру Луговца, слабо представляя себе, как я смогу уснуть на голых досках без подушки и одеяла.
Закрыв глаза, я продолжил перебирать в памяти всех своих знакомых. Зачем я это делал, я не знал. В конце концов, какая разница, кто меня упёк сюда. Если в моих глупых идеях найдут элементы изобретательства, то посадят надолго. Валька, юристка, рассказывала, что за такое можно получить от года до трёх лет. Если группа изобретателей, то от трёх до пяти. Сектанты-изобретатели творы приравниваются чуть ли не к бандформированиям, им десятка светит.
А если из меня Полевой выбьет признания, что я твор? Вот тогда-то и загремлю под фанфары на всю десятку. Какое-то оцепенение навалилось на меня. Ощущение, как будто это всё происходит во сне или не со мной. Надо бы денег достать на адвоката, лениво подумал я, начал подсчитывать в уме свои сбережения и тут же заснул.
Глава 8
Я несколько раз просыпался из-за дурной привычки пить по ночам воду из-под крана. Воды тут не было, приходилось опять засыпать, облизывая пересохшие губы. Я успевал заметить, что лежащий на соседних нарах Луговец сопит не так глубоко и ровно, как спящий человек. Тоже мается, бедняга, без сна! Не зря же он просил у меня вчера снотворного.
Наутро после скудного завтрака – кусок хлеба и кружка коричневой бурды непонятного происхождения – у сокамерника появилось горячее настроение поговорить.
- Как спалось на новом месте?
Не зря говорят, утро вечера мудренее. Хоть я и не выспался, но на душе уже не было той смертной тоски, которая навалилась на меня вчера вечером. И думать о подозреваемых больше не хотелось. Оптимизма на душе прибавилось. Что у антиинвенторовцев есть на меня? Да ничего! Я чист перед законом. Это какая-то ошибка. Не сегодня-завтра Полевой разберётся и отпустит меня с извинениями.
- Да ничего спал, - вежливо ответил я Луговцу.
- Отошёл немного, значит? – спросил сосед, переходя на "ты". – А то вчера привели тебя. Бледный, как смерть!
Я не решился говорить ему "ты", потому что на вид он был старше меня лет на двадцать.
- За что тебя сюда?
Тут я вспомнил: во многих фильмах показывают, как в камеры к преступникам подсаживают "наседок", которые доводят сокамерников до откровенной задушевной беседы, а потом докладывают всё полицейским.
- Сам не знаю, - осторожно ответил я.
- Что хоть говорят?
- А ничего не говорят. Сигнальчик, говорят, на меня пришёл, - объяснил я честно.
- Что-то натворил? – пристально поглядел на меня сокамерник.
- Ничего.
Луговец вздохнул и улыбнулся:
- Ты, наверное, думаешь, что я – "наседка"! Вот и избегаешь меня.
До чего проницательный дядька!
- Так вот, юноша, я не "наседка". Я – Луговец Евгений Павлович. Слышал про такого?
Я отрицательно покачал головой.
- Совсем недавно я читал лекции по теории изобретательской деятельности. А теперь вот эти недоумки меня сюда заперли, и я сижу тут, как последний уркаган!
У сокамерника была та же дурная привычка, что и у меня: он встал и начал расхаживать по камере.
- Я – последний из поколения настоящих инженеров. Потому как сейчас в вузах готовят не инженеров, а не понять кого! Тупых рисовальщиков трёхмерных моделей на экране! Ты не инженер, случайно?
Обрадованный тем, что не инженер (не "тупой рисовальщик"), я помотал головой отрицательно:
- Чистый гуманитарий.
Сосед, похоже, разочаровался. Беседа скисла, и я, не умеющий сидеть молча, спросил из вежливости:
- А вас за что сюда?
- Вот придут эти идиоты с обедом, вы у них и спросите! – разозлился нервный сосед и опять забегал по камере.
Не хочет рассказывать. Может, он во мне тоже "наседку" увидел? Тут я вспомнил, что в камерах любят ставить всякие прослушивающие устройства и видеокамеры. Поэтому я не стал лезть в душу Евгению Павловичу.
- Разве непонятно, за что меня держат? За мои вредные мысли, которые я пытался вбить в голову своим студентам. За то, что я всегда выступал на стороне творцов…
- Творцов или творов? – вполголоса задал я опасный вопрос, косясь по сторонам в поисках скрытой видеокамеры.
- Нет между ними никакой разницы, молодой человек. Просто творами стали называть подпольных творцов, нелегальных. А других у нас с недавнего времени просто не стало. Или уходи в подполье или не твори: вот такая, брат, политика. Торжество серости и быдлячества.
Мне понравилась манера собеседника излагать свои мысли: складно построенные фразы вперемешку с грубыми ругательствами. Надо будет кое-что перенять. Хотя теперь уж зачем, если меня вполне могут закрыть не на один год! Полевой навесит на меня тяжкий проступок и заставит подписать показания с помощью дубинки.
- Я уверен, что это время войдёт в историю, как новое средневековье. Возможно даже более ужасное, потому как сейчас преследуется любая творческая деятельность.
- Ну, зато на кострах не жгут… - возразил я.
- Для настоящего творца самая большая беда – запрет на творчество. Даже костёр не так страшен. А ещё ужаснее – заставить творца создавать новое по кем-то скроенным шаблонам и схемам. Литератора – втискивать свои опусы в прокрустово ложе криминальных романов и ироничных фэнтези, музыканта – заставлять писать идиотские шлягеры и мелодии для сотовых телефонов, инженера – изобретать подсветку для мусорных баков и кухонные шкафы на колёсиках.
Последние слова задели меня за живое, и я почему-то обиделся за креативщиков, хоть и сам всё время смеялся над этой деятельностью.
- А что тут плохого? – спросил я, вспомнив Маринеллу. – И учёные, и инженеры, и литераторы работают на благо общества. А если общество желает видеть подсвеченные мусорные контейнеры…
- Это всё навязанные потребности, мой юный друг, - грустно ответил Луговец. – Разве есть жизненная необходимость слышать мелодию в сотовом телефоне вместо гудка? Разве не проще установить нормальное уличное освещение, чем пихать светодиоды по всему мусорному баку? Реклама – страшное дело. Это она навязывает нам то, без чего вполне можно прожить.
Он так разволновался, что присел на нары, выудил из кармана пузырёк с таблетками и сунул одну под язык. Видимо, гуманные антиинвенторовцы не стали отбирать лекарство у больного.
- Из-за этого навязывания, люди сами усложняют себе жизнь. Для чего платить деньги за недешёвый фитнес-центр и ездить туда на машине, если можно просто дойти до этого центра пешком и обратно? От пешей прогулки будет не меньше пользы чем от занятия на тренажёрах, причём пользы бесплатной! Для чего пытаться похудеть, поглощая дорогущие лекарства, если можно просто не жрать?!
- Вы простых вещей не понимаете, Евгений Павлович! – подлил я масла в огонь. – Посещение фитнес-центра – это престижно, а пешком ходят только неудачники и лохи. А просто не жрать – это неприятно, ведь хочется полакомиться всякими деликатесами.
- Увы, - промолвил мыслитель. - Люди из-за этой гонки за престижем совсем разучились думать. Как дикари из отсталых племён, кидаются на всё блестящее и пищащее. Безмозглое быдло любит фейерверки и блёстки. А сильные мира сего нам это навязывают. И знаете для чего?
- Чтобы легче управлять?
- Не только. Чтобы легче нам впаривать всякую дрянь, украшенную блёстками и пищалками. А самим навариваться на этом. Всё просто.
- Действительно, просто, - подтвердил я.
- Беда только в том, - продолжил сокамерник. – Что сильные мира сего сами отравлены идеей опций и пытаются решить мировые проблемы блёсками и свистелками. Бороться с дегенератами на дороге видеокамерами. С мировыми терроризмом – зачистками. С пьянством – запретом на ночную торговлю алкоголем. Они уже не видят, что причина этих явлений гораздо глубже, и чтобы с ними бороться, нужен именно изобретательский подход, диалектический.
Я покосился на дверь. Луговец это заметил.
- Не бойся. Эти тупоголовые уже привыкли, что я высказываюсь прямо. Всё равно они никаких конкретных обвинений не предъявят ни тебе, ни мне. Им нужен состав преступления: подпольные кружки технического творчества, тайные фабрики по изготовлению новинок, явки, адреса… Ничего этого они от меня не добьются!
"Не добьются". Не так-то ты прост, Евгений Павлович! Нечего прикидываться простым теоретиком инженерного творчества.
Конечно, он прав, за одни разговоры в камере нас не привлекут. Но и усугублять своё положение не хотелось. Поэтому я честно пытался перевести разговор на другие темы. Но все они одинаково сводились к инженерному творчеству.
- Один умный человек заметил, что среди технических систем действует закон естественного отбора, - разглагольствовал опасный для общества собеседник. – Сейчас эти новоиспечённые технари его пытаются заменить искусственным отбором. И забывают, что прекрасно только естественное. Волк будет сильнее и живучее, чем искусственно выведенные пучеглазые чихуахуа и гламурные болонки. Так и техника, которая появляется в результате борьбы, скачков, технических переворотов будет живучее и прекраснее, чем все нынешние контейнеры для опций.
- Овчарка, - сказал я.
Собеседник выпучил на меня глаза:
- Какая овчарка?
- Обычная. Она появилась в результате искусственного отбора. Но волку не уступит.
Луговец на некоторое время смутился.
- Ну я же полностью не отвергаю всех опций и безделушек. Они, бесспорно, нужны. Но в разумных пределах.
Евгений Павлович вдруг хитро посмотрел на меня и прищурился:
- А ты, мил человек, кем трудишься? Уж больно ты в опциях хорошо ориентируешься.
Я ответил. Луговец неожиданно оживился, заставил меня рассказать о работе креаторщика и зачем-то выпросил у меня визитку. Поскольку меня взяли после форума, я был в деловом костюме, во внутреннем кармане которого у меня всегда лежала пачечка визиток для "работы в кулуарах".
Я рассказал сокамернику всё в подробностях, стараясь говорить погромче, чтобы подслушивающие антиинвенторщики поняли, что я не занимаюсь ничем запрещённым.
Сокамерника, как ни странно, заинтересовали мои идеи. Увлёкшись, я даже рассказал ему свою гипотезу о том, что в скором будущем вся техника будет собираться из функциональных блоков.
- Литературные произведения – из готовых эпизодов, театральные постановки – из готовых сцен, - продолжил Луговец мою мысль. – Компьютерные программы – из модулей.
Он опять зашагал по камере.
- У тебя есть фантазия, юный друг, - сообщил он мне. – И это радует. Значит, ещё не всё потеряно для тебя.
- Спасибо, вы меня утешили, - язвительно проговорил я. – Только кому она нужна, эта фантазия. Придумывать новые безделушки?