- Если хочешь - кашу новой эры. И положила конец эре греха.
- Да уж... Тут хочешь - не хочешь...
- Как ты знаешь, - говорю я, - наступившая Эра Водолея как раз и зачата в наши дни. Кому-то надо было об этом заявить в полный голос. Кому? Ждали-ждали... Кому?! Ни Обама, ни Путин, ни Корея, ни Китай... Все как воды в рот набрали! Масоны молчат, мормоны тоже, ротарианцы и подавно. Кто?.. Бильдербергеры? Молчание... Кто возьмет на себя эту миссию?!
Тишина...
- А что Папа? - спрашивает Лена.
- Ватикан? Нем!..
Вот Тина и вызвалась. Мужество в том, чтобы возопить на весь мир, чеканя каждое слово: "Na4alo положено!". Не гласом вопиющего в пустыне, но ровным тонким точным Словом, не скованным льдами вечной человеческой мерзлоты: "А верь Любви!". И расписать эту Любовь по нотам, разложить по полочкам... Разжевать для каждого утлого ума и недоумка - вот Что Это значит! Про Это у неё - в каждой строчке! Ну не в каждой, конечно, но каждое её слово исполнено и дышит Любовью. С большой буквы! А то!..
Такая вот Тина...
На рубеже, где не дают чины,
я так мятежно зла и безмятежна,
И дремлет в ножнах, смотрит злые сны,
свирепая отточенная нежность.
Эта ее неземная философия свирепой отточенной нежности, думаю я, наверняка призвана расшатать земную ось. Эти аннунаки...
Я обнажаю, как клинок, оскал,
когда меня почти прижали к дверце.
Получит каждый то, что он искал -
единоверцы и инаковерцы.
Ну вот! Ясное дело - аннуначка! С небесным оскалом!
Я встала, как назло, не с той ноги:
все виноваты - даже самый правый.
И я корнаю гриву и стихи,
взрываю очаги и переправы.
У них, по всей видимости, тоже там наверху бывает, что "не с той ноги". Доходит до сумасшествия... И тогда у нас - разыгрывается стихия, природный катаклизм...
Но будет ночь распахнутой, как плащ,
как дверь наотмашь, как душа - раздетой.
И я прощу тебе, дрянной толмач,
твой перевод, похожий на наветы,
На оговор, на ложь, на приговор,
на крик совы. Молись. Я знаю-грешен.
Я обожаю правильных врагов.
И убиваю максимально нежно.
- И что, - спрашивает Лена, - до сих пор было неясно, что...
- Неясно. Мгла, тьма, Содом и Гоморра, полный Армагеддон... Ты же сама видишь, что... Крик совы...
- Что?
- Это был настоящий Хаос... До тех пор, пока...
- Да, да-да, вот и я об этом, - говорит Лена, - разобраться во всём этом нагромождении тел и дел...
- Нам, - киваю я, - так и не удалось. Вот даже ты...
- Да уж... Тут с вами и вашими клонами не то что чёрт ногу - бог голову... Повредит.
- Бог, - говорю я, - надеюсь, всё поставит на место. На то он и Бог! Это ведь его промысел. Ему, правда, понадобятся помощники, чьими руками Он сможет разложить всё по полочкам.
- И кто же теперь возьмёт на себя роль Его ангелов на земле?
- Он пока еще думает, - говорю я, - нас Он пока не приглашал.
- Вас? Снова вас? Это кого же - снова тебя, снова Жору, Юру, Аню, Юлю, Наталью? Снова Лёсика, Ушкова и Ваську Тамарова?.. С вашими планариями... Вы же себя целиком и полностью дискредитировали!
- Лен, - говорю я, - так категорично...
- А как?! Вы же...
- Мы...
- А что - ваши гильгамеши и навуходоносоры?! Ваши цезари и македонские?! ленины, сталины и волочковы?!.
Так разувериться!
... и вся эта ваша шушера... шапари, шматковы, швецы... шариковы и швондеры...
- Милая моя, - пытаюсь я её утихомирить, - это же... Мы и все наши клоны... Вообще вся наша Пирамида - это же просто очередной шаг прогресса... Это как если бы...
- Прогресса?! Да вы...
- Колесо истории невозможно остановить.
- Колесо?! Да ваша телега... Собственно, что ткое история? Она не подвластна простым смертным.
- Колея, в которой оно забуксовало...
- Рест, хватит мне пудрить мозги! Ведь нет оправдания вашей узкоумости. Вы взвалили на себя непосильную ношу, вот и расхлёбываете... Нужны новые взгляды, новые...
- Всё новое, - говорю я, - это хорошо забытое старое. Нам нельзя растерять то, что добыто с киркой в руках. Наши технологии социоинженерии и те новые знания, что позволили сделать шаг...
- Да ясно, ясно... Рест, всё это ясно... Вопрос в том, кто теперь сможет взять на себя труд продолжить ваше дело? Кто осмелится утихомирить эти цунами, погасить эти пожары...
- Ты права - omne exit in fumo (всё пошло дымом, - лат.), но у нас теперь есть...
Стоп, стоп! Рест, говорю я себе, помолчи! Ты это уже говорил сто тысяч раз на двухстах тысячах языках мира! Тебе не надоело? Халва же слаще не станет! Стоп! Передышка...
Я как никто другой знаю, Кто должен взять на себя эту роль обновления человечества, его возрождения - Тина! Я просто голову даю на отрез, что только она и способна... Что только ей предназначено... Что только с нею...
И если не она, то кто?
И если кто-то, почему не Она?!
Тина!..
Я знаю: она одна знает КАК это сделать! Что только они с Жорой...
- Ти, - говорю я, - понимаешь, в чём тут всё дело? Вот послушай...
- Я не Ти, - говорит Лена, взяв новую сигарету, - я - Лена. Огня дай...
- Огня, - говорю я, огня - это пожалуйста!
И выбрасываю зажигалку в окно.
- Рест? - Лена удивлена.
- Ты просила огня, говорю я, - лови...
И делаю вид, что думаю, думаю...
- ...потом подожгли, - говорю я, минуту повременив. Кому-то ведь пришло в голову... Всё началось с никудышней забавы. Жоре сунули в зубы его любимую трубку: покури перед тем, как... Чиркнули спичкой, раскурили, ф-па, ф-пааа... И сунули... В зубы!..
- Дай и мне, - просит Лена, - спичку дай... Пожалуйста.
Я подношу горящую спичку.
- Спасибо, - говорит она, задув огонёк.
- Только потом, - продолжаю я, - мы узнали, рассказывал Юра, что так и было задумано, продумано так, что, якобы... Да-да, - изысканные поповьи экзерциции...
- Что изысканное? - спрашивает Лена.
- Муштра такая, только не для вояк - для Жоры. И, естественно, для толпы... Этакий душераздирающий, доведенный до автоматизма садизм. Да-да, не иначе - всё продумано до мелочей, но подано как забава.
- Как?
- Чиркнули спичкой - дали прикурить... Вот с этого огонька-то и началось светопреставление.
Ах, какой это был костёр!
- Подожгли? Жору? Инквизиторы...
- Ага. Тут вот какая история... Инквизиторы... Ты же помнишь, я рассказывал, как мы клонировали самых, так сказать, выдающихся прыщей истории?
- Как же, как же...
- Нам удалось сработать и выпестовать классный клон и самого Великого Инквизитора.
- Это ж кто такой?
- Мы взяли его описание из "Карамазовых" и, что называется, тютелька в тютельку... Одним словом Жора носился с Фёдором Михалычем и с его Инквизитором, как с писаной торбой. Клон этого палача стал для Жоры... Собственно... Это уже не имеет значения.
- Но зачем он вам понадобился? - удивляется Лена.
- История была бы не полной без Яна Жижки и Яна Гуса, без Жанны д'Арк и Джордано Бруно, без... Да сколько их было - тысячи тысяч! Жгли напропалую! Эта история посыпана и их пеплом. И как же нам можно было обойтись без огня?! Вот Жора вместе с Фёдором и сотворили своего Змея Горыныча и Франкенштейна... В одном флаконе.
- Но зачем?
- А зачем нужны КГБ и... Зачистка...
- Невероятно, - восклицает Лена. - Мертвые души...
- Между прочим, - говорю я, - нам удалось, воспользовавшись услугами нашего Инквизитора, воскресить из пепла не только второй том "Мёртвых душ", но и "Теорию единого поля" Эйнштейна. Там...
- Да-да, и что же там?
- Там так и написано, чёрным по белому: этому миру нужно другое человечество.
- Чёрным по белому?
- Чёрным-пречёрным!
- И его сожгли? Жору-то?..
- Ага, Жору! Жжик... Иисус так решил. Чтобы не воскрес! Чтобы Жора твой не воскрес, не вознёсся на какие-то там небеса... Чтобы не явился снова народу через каких-то там девять или сорок дней, лишь для того, чтобы дать новую веру в Жорино воскресение... Чтобы колесо истории не провернулось ещё раз... Понимаешь?..
- Не совсем...
- Пепел... Только пепел от Твоего Жоры и остался - пф!.. и всё, и всё... Просто - пффф...
- Пепел... Пыль... Напылили вы тут... На земле... Спрашивается - зачем?
- Чтобы не взошли ростки новой религии...
- Какой ещё религии? - спрашивает Лена.
- Жорианства!
Лена улыбается.
- Смешные вы... Как дети... Насмешите мир со свои Жорианством...
С Жорианством - пожалуй. Но не с Тиной!..
Вот они-то с Жорой...
Я обожаю правильных врагов
И убиваю максимально нежно...
Точно аннуначка...
Свирепая отточенная нежность...
Молись. Я знаю - грешен!..
И я, дрянной толмач, падаю на колени...
Неужели и у нашей Тины, мелькает мысль, как и у Нефертити, затылочная кость головы вытянута вверх безупречной дыней? Во смеху-то!..
Глава 14.
... - вот именно, - убеждаю я, - именно так всё и было! Прошуршал небольшой дождик... Ну, так... Курам на смех...
Теперь я пытаюсь восстановить в деталях весь ход событий: Жоре дали прикурить...
- ...ты не поверишь! - восклицаю я.
Лена удивлена: с чего бы вдруг?
- Нет-нет, - отвечаю я, - было просто невтерпёж! И не только я - многие пытались! Юрка даже кому-то морду набил. А Васька Тамаров даже стрельнул из своего "ТТ". В воздух - предупреждающий выстрел. Ушков - укакался... В том смысле, что тотчас ретировался, и не стал перечить. Он ведь всегда старался довести дело до конца. Усердно старался. Но как только Васька... Да!.. И вот наш Великий Инквизитор, прозванный кем-то Чумным, бросил горевшую спичку... Все напряжённо ожидали его решения, а он только спичку бросил. Словно это и было его решение. Пустяк. Можно было предположить, что не всё с этим распятием впопыхах ему нравилось. Голову бы на плаху! Иии... ррраз... Топором! Тюк! Чтоб отлетела, как... капустный кочан!
"Мгновение! И голова падёт Как тот кочан у срубленной капусты".
Он долго стоял молча, как бы прикидывая, щуря глаза и мотая своим чёрным капюшоном из стороны в сторону, мол, нет-нет, так не пойдёт, нужен другой подход. А ничего другого в голову не шло. Жаль. Жаль! Ведь если бы не эта спичка, всё могло бы развиваться по иному сценарию. И какой другой подход? В конце концов, со спичками нет никаких проблем: чирк...Эта спичка высветила все тёмные углы мира. А с распятием? А что делать с распятием, милые мои? Э-ка куда его занесло - распять! В наш-то век! Когда вокруг только... Только хай-тек и хай-тек!.. Новые, милые мои, технологии! Разуйте, глАзы! Но он-то тут при чём? Это уже дело Пилатов с Каиафами. С Иудами и пр. и пр... Сегодняшними... Их же никто не отменял! Так, значит, тому и быть - чирк... Как-никак...
Платок долго тлел, порождая сизый дымок... Но как только Жора, сделав пару-тройку затяжек, выплюнул трубку, её жар, рассыпавшись золотыми искорками, маленький фейерверк!, придал спичке живительных сил - платок вспыхнул... Я уж и не упомню, чей это был платок, шёлковый, прозрачный такой, как паутинка. Женщин ведь было пруд пруди, плакали, сморкаясь, кто-то выл... Тайка уткнулась Стасу в плечо, а Светка, та просто рвала на себе волосы... Сидя с Переметчиком на каком-то бревне. Ната попросила воды. Чтобы плеснуть в этот огонь? Нет - сделать глоток-другой и, выплеснув остатки на газон, отдать кому-то стакан, даже не поблагодарив. Теперь все смотрели на этот пожарец у Жориных ног, все к нему вдруг потянулись взглядами и он ожил, ожил... Будто этот мерцающий огонёк только и живился этими взглядами. Чушь, конечно! Что толку-то от этих скорбных пугливых взглядов толпы? И эти её бесхитростные никчемные телодвижения - урвать бы хоть йоту, хоть йоточку. Тина права:
Охочая до зрелища толпа растащит на клочки мою рубаху...
Ещё как растащит! Окажись ты в роли жертвы. Это уже рефлекс! Инстинкт толпы - разодрать одежды приговорённого на мелкие лоскутки - и мне, и мне!.. Ну хоть ниточку, хоть волосок с её головы...
Вит молчал... Взгляд его желтых глаз упрекал нас: я же говорил, говорил...
"И не дай бог с её головы упадёт хоть один волос!" - придумал же кто-то эту бахвальную угрозу. Упадёт, упадёт... Просто рухнет! Ты только дай слабинку, дрогни, сожмись от испуга в комочек... И тот же час - упадёт.
Надо хорошо знать Чумного, чтобы... Надо видеть его глаза.
Бездонные глаза у палача. Они не знают ни любви, ни страха.
А я ведь помню его ещё вполне здоровым и чистым... Чистым...
Затаив дыхание, все следили за этим едва мерцающим огоньком. Казалось, что толпа выдышала весь кислород, и ему тоже не хватает воздуха. Тем не менее, огонёк жил, трепетал... Как маленький флаг на флагштоке... Скороговоркой... Он только-только начинался... Его нужно было разговорить. Что же касается этих тусклых болезненных взглядов... Нет, они не способны были ничего оживить или воспламенить. Эти - нет. Вспомнилось, как Тинка... Лишь однажды она бросила на меня свой мимолётный уничтожающий взор... Пожар! Я как-то там в чём-то чуть-чуть замешкался, сдал, слил, одним словом промазал, что привело к невосполнимой потере, и вот Тинка тогда... Ох уж!.. Два её глаза - как жерла двустволки... Меня словно огнём обожгло! Это был выстрел в упор. Огнемёт! И волосы её помню в тот миг, её огненную гриву молодой кобылицы - змей, просто Змей Горыныч! Правда, - одноголовый... Но такой же огнедышащий... И настырный, настырный... Настигающий, обжигающий, испепеляющий взгляд... Тинкин! Из-под огненной гривы... Это не то, что какой-то там змей искуситель; от Тинкиного - спасения нет.
- Ещё один гимн своей Тине? - спрашивает Лена.
Гимны Тине! В огне!..
И ни слова о её ворожбе. Во удав-то! Удавище! Я - как кролик, как тот пресловутый дрожащий кролик... Приворожила! Пригвоздила! Неповиновение невозможно!
Но сейчас - гимны, гимны...
- Ну, - говорит Лена, - что же было дальше?
- Платок, - говорю я, - сгорел в миг, но поскольку нельзя было допустить, чтобы этот росток жизни тотчас угас, кто-то нерешительно подлил, так сказать, масла... В огонь... Бросил клочок газеты... Или что-то там... Да! Все вдруг встрепенулись, радуясь, что огоньку не дали умереть, что хоть эта новая вспышка стала надеждой...
На что?!
Никто не искал ответа на этот вопрос. Да и некогда было - ведь радовались, радовались... Огню!.. И благодарили, улыбаясь сквозь слёзы, мол, здорово, это здорово, что огонь не угас...
- Tibi et igni? (Тебе и огню, - лат.) - спрашивает Лена.
Гимны Тине!..
- Ага, тебе и огню! Огню и тебе... Это как если бы каждому из нас позволили подживить этот огонь... Чем угодно! Клочком газеты, рублём или ремешком от сандалий... Коллективное такое участие в деле. В общем деле!..
Теперь все глаза были устремлены на этот оживший огонь. Все были просто заворожены этим сизым вьюнком. И уж кто во что горазд - подпитывали его всем, что только было под рукой, что горело и не горело, только бы не дать ему умереть.
Чумной вдруг откинул свой чёрный капюшон, оглянулся и стал пристально вглядываться в глаза присутствующих: может быть, у кого-то есть другая идея?! Он не спрашивал, спрашивали его желтые глаза. Невозмутимо сверля. Других идей не было. Все, кому доставалось от его тяжёлого взгляда, отводили глаза в сторону, упирая свои взгляды кто в спину соседа, кто прикрываясь локтем, как от удара, а кто и топя их в урнах с мусором или в свежих дождевых лужицах... В чем попало...
Нет так и нет! Досадно!.. Да и какая другая идея?! Предать всё опостылевшее за тысячи лет огню - что может быть прекраснее!
Чистка! Может, даже чистилище...
Это - как Тунгусский метеорит: всё - подчистую... И вскоре - новая поросль...
Что может быть прекраснее!
У Чумы рожа вполне довольная! Никто не смог с ним сравниться. Даже Папа! Иуда? Этот жалкий заморыш? Этот скупердяй Караваджишко со своим "Поцелуем", со своим "Взятием Христа..."?
Чума, глядя на осклабившегося Иуду, даже руки потёр от удовольствия: ну что, Микельанджело, взял своего Христа под стражу?
Здесь не хватало нам только "Головы Голиафа" и "Усекновения головы Иоанна Крестителя". Не хватало только поэтики крика - кровавого fecit michela, fecit michela...
Абсолютный шедевр Караваджо!
Он (Чумной) - лучший и всемогущий, даже растоптал Жорину трубку. "Жжжах!" - его восклицание! Он снова поправляет съехавший на бок капюшон и чешет руки.
Итак...
На Жору уже не обращали внимания. Да он и сам был зачарован зрелищем.
Пожарец разгорался.
Вдруг мысль: что если... О, Господи милостивый! Что если все они в сговоре? И Чума со своей спичкой, и Жора на кресте со своей едва раскуренной трубкой? Что если они... Да ну! Нет!.. И Папа со своим Иудой... Что если они... И Тинка, и Тинка! Ведь все они просто жить не могут без огненных феерий, без того, чтобы... И Тина?!
Я медленно повернул голову, заглянул настоящему замаскированному Жоре, с любопытством следящим за действиями Чумы, заглянул ему в глаза.
Он даже не удостоил меня взглядом.
Я дёрнул его за рукав легкой куртки.
- Что?
Он даже не повернул головы.
Внезапно в небе появился вертолёт. Затем ещё. И ещё... Они как какие-то огромные стрекозы из мезозоя летали кругами над нами, стрекоча и стрекоча. Теперь все задрали головы вверх. Яркие лучи прожекторов резали сумерки, выискивая Жору. Стало ясно, что это то ли полиция, то ли телевизионщики или киношники... Я никак не мог вспомнить, какое сегодня число.
- Жор, - сказал я и ещё раз дёрнул его за рукав.
- Ну?
Он лишь мельком взглянул на вертолёты и тотчас потерял к ним всякий интерес.
- Сегодня семнадцатое? - спросил я.
- Восемнадцатое, - сказал он.
Это был день его рождения. Дождя не было, только дальние зарницы. Жорины руки были пусты. Теперь, видимо, уже навеки. Тина верно тогда... Ей бы... Ну да бог с ней.
- Что? - спрашивает Лена, - договаривай. Эти твои полуфразы-полунамёки...
- Мне показалось, что Жора взволнован, но только показалось - его пальцы были спокойны. У меня не было никакого желания поздравлять его. Да и дата не совсем круглая, не юбилейная, даже квадратная... Если все цифры упорядочить соответствующим образом. Если вот как-то так - то как раз и получался квадрат. Ребус!
- Что, тридцать три? - спрашивает Лена.
- Что "тридцать три"? Какие "тридцать три"?! Где теперь эти его "тридцать три"?