Я мог бы, конечно, напомнить ему - вдруг он забыл! Но зачем? Это ничего бы не изменило. К тому же надо было дождаться развязки. Это распятие, этот пожарец...
- А Тина?
- Толкотня была адская! Столпотворение! Вавилонское! Воистину всевселенское преставление! Папарацци не давали проходу...
Кто-то поднёс к костру балончик и пшикнул на огонь, и тотчас яркая вспышка озарила лица. Все вдруг радостно разулыбались - понравилось.
Костёр разгорался...
Юля даже не пыталась его погасить: её бы просто... Ей бы не дали! Она только смотрела и смотрела на Жору, ела его пытливым взглядом, но он был увлечён огнём.
Tibi et igni!
Запах свежего дыма щекотал ноздри, дым слезил глаза...
- Вы что же, совсем там все очумели? - спрашивает Лена.
- Чучма в чёрном балахоне, как и положено инквизитору, с капюшоном...
- Чучма?
- Чучма - Инквизитор... Потом мы так его и называли - Чучма. Чума!
- Почему Чучма?
- ... с капюшоном на большой лысой голове, Чучма стоял нерушимо. Как памятник. Чёрный человек, чёрный-чёрный... Охраняя огонь от всяких покушений. Почёсывая рука об руку.
Никаких покушений на его жизнь и не было.
- На жизнь Чумного?
- На жизнь огня.
Кто-то сзади отчаянно возопил. Все разом обернулись, как на выстрел, но тотчас вернули взгляды огню. С благодарностью - он искуплял их вину. Ведь вина жила в каждом, в каждом...
- Какая вина? - спрашивает Лена.
- Невыразимая. Это такой комплекс вины. Объяснить и понять - невозможно.
Tibi et igni!
Каждый мог так сказать, но не смог сформулировать. Мне вдруг пришло в голову: огонь - их стихия!.. Эт игни, эт игни!..
- Чья стихия?
- Чья. Они словно сговорились. Ясно чья... Тинка с её огненной гривой, её взгляд, её призывы и восклицания. О неё можно было зажигать не только спички.
"Ломая нимбы, крылья и стихи
Устроим оглушительный аврал...".
Устроили!
Ломая нимбы святости!
Выгибая их под себя,
примеряя, притирая, перетирая...
А крылья - обесперили, обескровили...
Стихи исковеркали,
наломали дров из междометий и слов...
На крюк!
Распинаю тушею
То, что вчера ещё было телом.
Тут было сердце, смотри -
Вот под него место.
Тут оно билось, страдало
В этой юдоли тесной.
И никому до его спазмов
Просто не было дела.
На крюк!
За горло. Оно же пело...
Тинка...
Вот под него место!..
Ти...
- Налить? - спрашивает Лена.
- Телевизионщиков прибывало... Некуда было плюнуть! Разве что на Иуду! С ним, как ты понимаешь, - полный кавараджизм! Хотя, правда, без него, без Иуды... Сама понимаешь...
- Понимаю, - говорит Лена, - кара...
- Кара?
- Караваджизм, - говорит Лена, - а не кавараджизм. Не кавардак, а кара!
Я соглашаюсь: конечно, - кара!
Становилось тепло. Белый солнечный диск ещё виднелся сквозь дым, но свет солнца угасал, мерк по мере того, как разгорался костерец. Уже пошли в ход пояса и сумки, затем туфельки и ботинки...
Дым уже не просто ел глаза - выедал...
Жора что-то громко говорил, глазами указывая то на Папу, то на Иуду, то на Инквизитора... Разобрать слов было невозможно...
- Зрелищеце... - говорит Лена.
Юля кричала: "Светааа!..". Будто ночь была на дворе.
- Хлеба и зрелищ! - говорю я. - Просто хлебом не корми - поддай огня! Ночь же на дворе, ночь... ночь... тьма невысказуемая... несказанная...
Вскоре полетели в огонь кепки, косынки, носовые платки и галстуки, чулки... пиджаки и брюки, фраки, смокинги, наконец, платья, да-да платья и сарафаны... Представь картинку - коллективный обоеполый стриптиз...
- Рест, у тебя тяга к... Это уже было. Ты случайно не...
- К чему тяга-то?
- К голым телам.
- И ты заметила. Да, представь себе. Как у любого художника. Вспомни хотя бы своего любимого...
- Ты художник?
- Как и ты. Все мы в своём роде художники. В меру своего предсталения о... Ты, кстати, видела Тинины работы?
- Рест, ты случайно не...
- Не!.. Не-не!.. Ты бы видела!..
- Тинины?
- У меня и в мыслях не было...
- Но ты же их уже раздевал. Когда Жору распинали...
- Тинины. Видела?
- Где бы я могла их видеть?
- Посмотри, присмотрись... Там... Её тяга к... Посмотри... Надо видеть.
Лена только пожимает плечами.
- Подошли другие, новые и новые... Шли и шли... Раздеваясь и поддерживая огонь. Дровами-то не запаслись, а дать огню умереть - значит похоронить праздник. Так что...
Юля ушла. Она не бросила в костёр ни щепочки, ни соломинки. Только прощальный взгляд. Я видел, как она снизу вверх посмотрела на Жору, как что-то немо прошептали её губы... Я смог прочитать одно только слово. И это слово было "Люблю". И Жора тоже его прочитал: я видел, как он кивнул Юле, мол, взаимно...
И Юра, и Лёсик без всякого любопытства наблюдали за жертвой - Жорой, который ещё не корчился на огне, но только задыхался... Было видно, как он... Такой же как, как всегда... Висит в задумчивости... Вот только дышать нечем. Нечем!..
- Слушай, Рест, - говорит Лена, - ты так рассказываешь... Вы что там все сдурели совсем?! Как можно было...
- Совсем, - говорю я.
- Нет-нет, ты послушай! Вам нет оправдания! Как можно было там стоять истуканами и наблюдать за происходящим?! Своим невмешательством вы просто позволили водрузить новое средневековье! Инквизиция, экзекуции... Вы же... Да на вас просто...
- Что водрузили?
- Вы просто дикари, дикари... Какой век на дворе?! И эта ваша гнусная война!
- Лен...
- Да я даже слушать не хочу!
Лена демонстративно встаёт и идёт в кухню. Я тоже встаю, беру сигарету. Думаю. Я думаю, что единственное оправдание нашей немоте и покорности заключается в том, что...
Какой покорности?
Кому?
Разве мы были покорны? Покорены?
Я включаю свет, чтобы посмотреть на себя в зеркале - ну и рожа! Со стаканом в руке, сигарета в уголке губ... Глаза - пусты!.. А ведь глаза - зеркало души. Так что там в твоей душе, малыш? Признаться, я до сих пор не могу найти оправдания нашей мягкотелости. Хотя если посмотреть... Жора с Тиной тут, конечно, дали всем жару. С этим распятием, с этим костром у креста! И Папа... Неужто нельзя было придумать что-нибудь поспокойнее, посветлее, чем эти огненные кресты? Чем эти толпы голых тел... Смех и слёзы... Никто ведь не принуждал их донага раздеваться...
Но других идей, как сказано, просто не было.
Тина с Жорой...
Что они задумали?
Черти!
Или всё-таки боги?
Ха! Боги...
- На, - примирительно говорит Лена, войдя, - кофеёк, хочешь? С малиновой... Как ты любишь...
Я целую её в щечку: сенк...
- Ты уж прости меня, - говорю я, - плз... Макс, не лижись!..
Макс только смотрит.
- Тебя-то за что?
- Можно было видеть, - продолжаю я, - как Папа что-то время от времени шептал, его губы и руки, пальцы, его пальцы, словно ощупывали слова, которые вышёптывали его сухие холодные губы... Словно пальцы давали волю этим словам. Молитве?.. Я не умею читать по губам, но мне казалось, что они произносили одно и то же - "Ne quid nimis!.. Ne guid nimis!.." (Ничего сверх меры, - лат.). О какой мере были его мысли? Он время от времени шушукался. То с Инквизитором, то с губернатором, то с Иудой...
А Юля ушла...
- Я бы тоже сбежала, - признаётся Лена, - такое накуролесить могли только...
- Аня прибежала, запыхавшись. Как ей удалось найти нас и протиснуться к нам - загадка. Она вся была - нетерпение:
- Ну что, что?! Получается?.. Получилось?..
Она была настолько взволнована, что не могла сформулировать свой вопрос.
Что получается?
Я указал на висящего на кресте Жору, мол, смотри - видишь?.. Порядок!..
Аня только кивнула и улыбнулась, коротко махнув Жоре рукой. Я ничего не понимал, и даже не старался понять - пусть уж будет что будет.
- Тебе нравится? - спросила Аня, всё еще глядя на Жору.
- Да вы там все были чокнутые, что ли? - спрашивает Лена.
- Нет, - отвечаю я, - не все.
- А Тина?
- Юля ушла, - повторяю я. - Как только она...
- Ты говорил. А Тина?..
- Тина занималась Ковчегом. Потом я узнал, что ей удалось... Но это - потом, много позже. Она, как Ной начала строить... И как Колумб открыла нам вскоре... Как Муссолини...
- Как кто?! Муссолини?.. При чём тут этот...
- Он как Ной, спасающий нас от Потопа, выстроил свой Ковчег для возрождения Римской империи. Ну, ты знаешь эту историю со строительством огромного судна на озере...
- Знаю.
- Как Америго Веспуччи со своей Америкой...
- Так что Тина-то?
- Вот и Тинка со своим Ковчегом... Она, знаешь ли... Ах, как она была права! Ей бы... Но об этом чуть позже, потом...
- Ты и в самом деле считаешь, что Тина...
- Ха! А то! А то кто же?! Царица!
- Брось, - говорит Лена, - ты как всегда перебарщиваешь...
- Не всегда! Никогда, даже никогда! Что касается Тины - никогда!
Теперь Лена молчит. Я продолжаю:
- Я присмотрелся к Папе, его губы шептали: "Nihil admirari" (Ничему не удивляться, - лат.). Вот уж верный призыв! Но почему шёпотом, даже немо, беззвучно? Я на какое-то время покинул Жору и мне удалось расслышать - "Nec vixit male, qui natus moriensqui fefellit" (Не худо прожил жизнь тот, кто безвестным родился и умер, - лат).
Далеко не худо, подумал я, думая о Тине. Почему о Тине? Она ведь ещё совсем не жила. Ох, уж мне эти аннунаки!
"...а время роняло сухой горох секунд... трик-трак".
Есть люди, ускоряющие обычный ход вещей и даже историю цивилизации.
Трик-трак...
Есть же люди!.. Или всё-таки боги? Обжигающие горшки...
И о ком я могу думать в первую очередь?!
Жора разгорался... "...то, что вчера ещё было телом".
Не вчера - только что! Что ещё есть ещё...
Пламя уже лизало его розовые пятки... Он тоже, было видно, задыхался...
Трик-трак...
Дождик снова прошуршал своё: "На крюк".
И тотчас стих...
"Распинаю тушею то...".
Он только, прошипев, придал силы костру... Как будто этот самый костерчик был свежим зелёным ростком в знойной пустыне, пробившимся, наконец, сквозь толщу пустынного песка тысячелетий и увидевшим, наконец, свет солнца, свет Неба...
Белого Неба Пустыни...
Спасительный дождик огня.
- Макс, место!..
Глава 15.
- ... ты бы ещё приплел сюда своего Наполеона и Гитлера с...
Я не понимаю Лену: о чём она говорит?
- О чём? Об империи, которую вы задумали выстроить. Очередной рейх!
Ах, вот в чём всё дело - империя!
- Империи, - говорю я, - эти местнические свалки человечества себя давно исчерпали. И Македонский, и Рим с его Цезарями и Суллами, Неронами и Калигулами, и Чингиз-хан, и Осман-паша, и Наполеон, и даже Твой Ленин со Сталиным со своими Марксами и Энгельсами, Гегелями и Фейербахами...
- Никого не забыл?
- Да все они вместе взятые не стоят...
- Ты хочешь сказать, что...
- Верно. Верно! Ведь все они держались на силе, на дикой силе злазлазлазла! И насилия, и насилия.
- Насилия силой, это понятно! И вот вы решили...
- И вот мы решили, - говорю я, - хватит зла!
- Вы решили! Ха!.. Да знаешь ли ты, что то, что вы решили давно уже...
- Знаю...
Я не знаю, зачем Лене вдруг понадобились эти империи зла и насилия. Тут уже всем давно всё стало ясно - так жить нельзя! Все вдруг стали талдычить на всех языках и по всем закоулкам - так жить нельзя! Но никто не предлагал, как можно. Нет-нет - предлагали, конечно. Сколько было благих намерений, которыми выстилали дороги...
Известно, куда они привели. И вот новый виток... Хай-тек!
- Нельзя ошибаться, - говорю я, - пустячный прокол, одно неверное
решение, гнилой шаг в сторону и - привет...
И тут я не разыгрываю никаких комедий: нельзя ошибаться! Наша жизнь в её руках, в Тининых. Я не знаю, откуда у меня такая уверенность! Витки витками, хай-теки хай-теками, это - да! Жизнь ведь не перестаёт эволюционировать ни на миг. И вот она, эта самая Жизнь, без всяких видимых на то причин, выбирает себе в поводыри Тинку! Это - правда? Может быть, это я выбираю, я, для которого Тина просто заслонила собой эту жалкую никчемную жизнь, я, который ослеплён этой Тиной (мне удалось, удалось-таки видеть её пару раз вживую!), я, который силой своего необузданного воображения (силой, а не какими-то там скудными его поползновениями, но смелой силой!.. Это признал даже Жора!) вылепил из липкой желтой глины, как какого-то там воробышка... играючи выдул весёлым хмельным предпраздничным дутьём из бутылочного стекла, как сверкающий шарик для новогодней ёлки, выдул эту самую сказочную Тинку-картинку для собственных умозрительных нужд и забав, я, которому...
- Да уж, - бурчит Лена, - что выдул, то выдул... Надул...
- Не бурчи, не бурчи, - прошу я, - ты же знаешь, что я был в числе первых, кто настаивал на её клонировании. Мы с Жорой точно просчитали...
- Нет-нет, - говорит Лена, - я уверена, что вы с вашей Тиной не просчитались. Я даже признаю, что без неё вы бы так и не угомонились с вашими потугами вылечить планету...
- Вылечить?
- А на что вы, врачи, ещё способны? Вам же и в голову не приходит, что...
- Приходит, приходит, - защищаюсь я. - Вот мы и уцепились за Тину!
- Вы сделали из неё наркотик, - говорит Лена, - и теперь нанизаны на её иглу как... Как бабочки-однодневки, как... кузнечики... прыг-прыг...
- Прыг-прыг?..
- Конечно! Вы уже допрыгались до того, что...
- Что что?!
- Рестик, родной мой, ты меня хоть убей, но я не силах понять...
- Хорошо, хорошо, - успокаиваю я Лену, - я тебя просвещу нашей Тиной. Живи...
Хорошо бы, думаю я, и саму себе объяснить свою, так сказать, завязку на Тину, заточенность на неё. Хорошо бы... Я только, признаю, только тем и занят теперь, что думаю, думаю, непрестанно только и думаю о своей Тине. Не много ли ей, славной моей, не много ли чести!
Не много...
Или всё-таки мало?!
Давайте-ка разбираться.
- А что же Иисус?! Разве он тоже себя исчерпал? - спрашивает Лена.
Кстати, наш Иисус... Мы как-то выпустили его из виду. Где он, что он? Тина как-то вдруг заслонила даже Иисуса. По крайней мере - нашего, клонированного. Иисуса же, Христа, - никто не в состоянии заслонить. Даже Тина, даже Тина.
- Они там с Папой шушукались, - говорю я, - не переставая... Чучма, Папа и Иисус... И с Иудой... Пилат даже отвесил подзатыльник Иуде, как бы шутя, но по всему было видно, что он был зол...
- Иуда?
- Иисус.
Неужели Тинка так уж и заслонила Иисуса, думаю я.
- А Ватикан, - спрашивает Лена, - тоже империя? Неужели зла?
- И вот, - говорю я, - дождик прошелестел...
- Боже мой, - говорит Лена, - пирог, мой грибной пирог!
Империи подождут.
Что же касается Иисуса, думаю я, то Тина как раз и настаивала на том, чтобы он, наш Иисус, не больно-то споспешествовал Чучме в его сладострастии поджаривать Жору. Она-то как раз и назвала его, нашего Иисуса, приспешником и пособником этого самого Чумы, примазавшегося к Папе в его желании заполучить пепел, только пепел - пф!.. И ничего больше! Развеять Жору по ветру и положить, наконец, конец мытарствам...
Пф!..
И ведь нечему поклоняться!
Так, кажется, думала Тина.
Может, и заслонила... Иисуса. Клонированного, конечно.
Её мыслей об империях зла я не знал. Что она могла думать о Македонском, о Цезаре или Наполеоне? О Ленине, Сталине, Гитлере и, скажем, о Мубараке и Каддафи я понятия не имел. А о Путине, об Обаме? Она ни разу о них не вспомнила! А Китай! Мне кажется, одной из её заветных мечт, была мечта об исчезновении границ. Простая мечта. Как палец! Вдруг все - едины! И безгранично счастливы без границ!
Я, конечно, - за! За сбычу её мечт!..
Я - за то и другое, и третье, и четвёртое!.. И пятое, и десятое Я - за! Я - за Тинку!)
Я за Тину! И не перестану, и не перестану... Слушай, говорю я себе, ты опять про халву. Есть же мера всему, понимаешь - мера! Я это не выдумал для себя ("Есть же мера"), об этом мне напомнила Тина. Она так и сказала - "МЕРА. МЕРА"!.. Большими сказала буквами.
Мера мер...
Но дайте мне ту рулетку, чтобы измерить эту её МЕРУ!
Хм, мера... Химера...
- Чуть-чуть пригорел, - говорит Лена, входя и привнося запах подгоревшего пирога, - самую малость. Даже удачно... Чуток горчит. Но ты даже не заметишь.
Я замечаю блеск в её глазах, когда ей таки удаётся меня попотчевать чем-то вкусным. И мне ничего не остаётся, как минуту спустя, нахваливать этот пригоревший пирог.
- Не ел в жизни ничего вкуснее!
Я вижу, как она счастлива!
А что же наш хай-тек?
- Фишка в том, - говорит Лена, - что ваш Иисус...
И делится своими мыслями относительно роли и судьбы нашего клонированного Иисуса.
- ...да-да, точно, - говорю я, - ты права...
Не могу же я возражать ей, жуя её восхитительное произведение кулинарного искусства! Ах, какая прелесть! До чего же вкусно!..
- Ты права, - повторяю я, - наш Иисус, теперь это уже ясно, так и не сумел...
Так в чём всё-таки фишка?
Нужна формула нашего будущего. Как бы это пафосно не звучало. Как бы выспренно не выпирало.
И теперь я просто не могу не думать о Тине: вот формула... Я вовсе не считаю, что ей уже удалось сформулировать эту непостижимость, выткать, так сказать, узор будущего. Но она впервые в истории...
Здесь нельзя ошибиться!
Ведь фишка как раз в том и состоит, что из простой ленточно-нитевой последовательности каких-то там разносортных лоскутков (генов) строится этот самый Храм Жизни - огромное объёмное здание... Храмище! Строится, надо признать, вкривь и вкось! Строилось вот уже более пяти миллиардов лет. Вкривь! И, конечно, вкось! На песке и на глиняных ногах. Колосс? Да! Но с дрожащими коленками и на плоских стопах. Это плоскостопие дорого нам обошлось. И вот только сегодня-сейчас, не далее как мгновение тому назад, совершенство свершилось.
Тинка!..
(МЕРУ, знай, брат)
А вы как думали?!
Из её, я подчеркну - только из её слов и промежутков между ними и вяжется, и ткётся, и нижется ажурная вязь совершенства...
Как бы это высокопарно не звучало!
Это непостижимо?
Ну да!..
Такое не укладывается пока в голове.
- Горяченького? - спрашивает Лена.
- Пожалуй... ага... Спасибо... Ты сегодня прям...