Вечный Жид - Станислав Гагарин 6 стр.


- В этой истории я помогу вам разобраться позднее, - пообещал Вечный Жид. - А вот с соседом… Решено! Принимаю его облик и поселяюсь рядом с вами. В палате и наговоримся вдоволь. Нет возражений?

- По рукам, - улыбнулся Станислав Гагарин.

VII

…Первый помощник капитана хмыкнул.

- Выходит похожи наши истории, - сказал он Беглову. - И ко мне он пришел поработать на время и документы отменные показал. Но при чем здесь созвездие Лебедя?

- Погодите, будет и созвездие, - ответил Владимир Петрович. - Но сначала послушайте про обычного лебедя. Я закурю, можно? Бросил уже с год, а вот сейчас опять потянуло.

- Курите, - сказал Игорь Чесноков. - Вот сигареты!

Беглов раскурил сигарету и жадно, глубоко затянулся дымом.

- Так вот, - проговорил он, - случилось это через неделю пребывания в партии нового рабочего. Иван Дудкин всем пришелся по душе, может быть, за исключением Долбояка-Стрекозова, которого, впрочем, никто у нас симпатией не жаловал, а тому на это было наплевать! Шурфы он бил исправно, а что до воспитания в нем нравственных качеств, то на это не было у нас времени, да и вышел уже Долбояк из того возраста, когда пристало время сеять разумное, доброе, вечное в его душе.

Сам Дудкин неприязни к Стрекозову не испытывал, а когда Долбояк задирал его, то либо отшучивался, либо отвечал на выпады шурфовщика обезоруживающей улыбкой.

Работал Иван куда как исправно, понимал с полуслова, будто не первый сезон вышел с партией в поле. А потом случилось э т о… Устроили мы банный день, постирушку затеяли кое-какую, словом, вроде выходного дня с бытовыми нуждами. Я вымылся и сидел в палатке, разбирал записи в полевых дневниках. Сами знаете, как мягчеет душа после бани, настроение было отменное, работы шли в графике, результаты поисков обещали быть куда уж лучше…

И вдруг грянул выстрел. Я разом отбросил бумаги - стрелять попусту в зоне жилья категорически запрещалось - выскочил наружу. Неподалеку от обрыва, за которым клокотал и булькал обширный Бормотуй, стоял ухмыляющийся Долбояк с двустволкою в руках. А в небе беспомощно кувыркался лебедь. Пытаясь удержаться на перебитом крыле, он звонко кричал, призывая на помощь. Но лебедя неудержимо тянуло вниз, и было видно, что упадет он в воды Бормотуя…

Молча смотрели мы на Долбояка, а тот ухмылялся, поводя плечами. "Хорош закусь, - сказал он, мерзко осклабясь и подмигивая мне. - Жаль только, что рыбам на корм пошел…" Тут лицо Стрекозова неожиданно исказилось. Он затрепетал, свиные глазки его забегали, челюсть отвалилась, и этот звероподобный детина плаксиво произнес: "Мама…"

Я повернулся. От банной палатки на Стрекозова медленно шел Иван Дудкин. Лицо его было бесстрастным, скорее задумчивым, взгляд, тем не менее, не отрывался от впавшего неожиданно в детство шурфовщика.

И вдруг Долбояк оживился, закивал головою, вскинул ружье - я в ужасе закрыл глаза. Раздался металлический звук, но это не было щелканьем курка. Я увидел, как Стрекозов переломил ружье и разрядил его. Затем он закрыл стволы, схватился за них руками, размахнулся и расщепил приклад о камень.

Иван прошел к обрыву, махнул рукой, и шурфовщик упал на колени, склонив голову к земле.

А лебедь тем временем был у самой воды. И тогда Иван разбежался и прыгнул с обрыва…

Геолог перевел дыхание, вздохнул и потянулся за сигаретой. Раскурив ее, он продолжал:

- Не может остаться в живых человек, если прыгнет с высоты ста метров, пусть даже и вода окажется под ним… Потом меня мучило даже не это. Я никак не мог забыть, как падал Дудкин в Бормотуй… Он разбежался и прыгнул. В миг парень исчез за обрывом, но тут оцепенение покинуло меня. Я выбежал на край и увидел, как мой новый рабочий, медленно, понимаете, м е д л е н н о опускается к водам Бормотуя.

Вспоминая эту потрясшую меня картину, я объяснял это тем, что в моем мозгу как бы застопорилось время, и падение Ивана предстало воображению подобием замедленной киносъемки. А что же мне еще оставалось делать? Рассудок всегда старается объяснить непонятное земными, естественными аналогами. И если сознанию заведомо известно, что люди не могут парить в воздухе, то сознание скорее усомнится в собственной нормальности, нежели отвергнет такую очевидную, проверенную опытом истину.

Конечно, в те минуты мне было не до абстрактных умствований. Партия моя была взбудоражена случившимся. Кто-то бессмысленно кричал и махал уже плывущему к лебедю Ивану, другие бежали к пологому берегу, куда должен был выгрести Дудкин, коллектор Зося подбежала к поднявшемуся уже на ноги Стрекозову и отвесила ему звонкую оплеуху, но шурфовщик бессмысленно таращился, испуганно озираясь, и на пощечину Зоей внимания не обратил.

Иван со спасенным лебедем благополучно выплыл на берег, и удивительным было то, что никому и в голову не пришло изумиться, поразмыслить над его фантастическим прыжком.

- А потом он исчез, - сказал Владимир Петрович.

- Лебедь? - спросил Чесноков.

Беглов поморщился.

- При чем здесь лебедь? Пропал Иван Дудкин… Честно признаться, сильно грешил я тогда на Стрекозова: не подстерег ли он парня. Но у Долбояка было "железное алиби", и мы решили: ушел Дудкин в родную деревню, поработал у нас две недели и ушел…

- Две недели, говорите? - спросил помполит. - Забавно… Сегодня ровно столько же с того времени, как Феликс пришел ко мне в каюту на острове Диксон.

- Вася Амстердам проработал в лаборатории Мухачева такое же время, - заметил Владимир Петрович. - Видимо, это у него цикл определенный, двухнедельный…

- Это какой еще Мухачев? У меня есть приятель в Москве с такой фамилией. Художник…

- Это другой, - сказал Беглов. - Мы учились с ним в горном. А сейчас он заведует лабораторией в одном из московских НИИ, и это уже другая история…

ГИБЕЛЬ ТРЕТЬЕГО РИМА
Звено второе

I

Первый раз их тряхнуло в десять часов утра.

По-видимому, Зодчий Мира знал о предстоящей катастрофе, просто обязан был знать, иначе события развивались бы безальтернативно, но вида Агасфер не показал, не намекнул даже о будущих подземных толчках, тех или иных баллах по Рихтеру.

Они сидели вдвоем на гагаринской половине, едва вернувшись в палату после завтрака, и только принялись рассуждать о догадке Эмпедокла, связанной с существованием еще более дробных величин сравнительно с известными стихиями, как вошла Марина Поликанина, милая такая и душевная сестричка милосердия, она принесла лекарство на после-завтрака, на после-обеда и на после-ужина.

Лекарство было разложено ею же в стеклянных пузыречках, и Марина поставила их на письменный стол.

- Спасибо, Марина, - поблагодарил девушку хозяин палаты.

- А вам, Колпаков, я уже все отнесла, - сообщила она, обращаясь к Агасферу.

Тот привстал и элегантно склонил голову. Получилось сие у него весьма изящно.

"Ну и джентльмен, - восхитился писатель. - Прямо-таки лорд, а не директор пионерского лагеря…"

Марина с некоторым удивлением посмотрела на мнимого Колпакова и вышла.

- Хорошая девушка, - сказал сочинитель. - Вот бы такую сманить на работу в фирму…

- А где ваше "вроде"? Неисправимый вы оптимист! Сами же повторяете: кадры решают всё… А все невзгоды ваши от кадровых просчетов.

- Вы, к сожалению, правы, - согласился Станислав Гагарин. - Но я буду…

Он хотел произнести слово "стараться", но сделать этого не успел.

Кресло, в котором сидел сочинитель, вдруг взлетело выше журнального столика, с треском опустилось на пол, затем стремительно двинулось к больничной спецкойке на колесах, а сама койка с лязгом поехала к противоположной стене.

Кресло не успело столкнуться с кроватью, перед летящим в кресле писателем выросла стена, его подтолкнуло с сидения и бросило головой о стену.

Удар был сильным. Станислава Гагарина изрядно оглушило, но сознания писатель не потерял, хотя и закрыл глаза и того, что происходило в палате, не видел, оказавшись на время в некоем шоке.

"Мировой вопрос есть попеременная экспансия то одного, то другого, - высветилась в сознании писателя фраза из книги Семушкина об Эмпедокле, над которой он работал накануне, книга лежала у левой его руки, когда Станислав Гагарин писал роман, и сейчас, наверное, валялась где-нибудь на полу, вместе с литературными бумагами. - То побеждает верх с его онтологическим знаком жизни и д о б р а, и тогда направление космического процесса осуществляется как восхождение, рост или "путь вверх". То, напротив, одолевает низ, с его онтологическим знаком з л а и смерти…"

Теперь писатель почувствовал, что лежит на подпрыгивающем от частых толчков полу. Его схватили за воротник куртки - собирался на прогулку - и сильно встряхнули.

- Надо немедленно покинуть здание! Немедленно! - услышал он голос Агасфера и открыл глаза.

Вечный Жид помог сочинителю подняться на ноги, затем попытался открыть дверь, но дверь перекосило и заклинило.

- Через окно! - крикнул Станислав Гагарин. - Второй этаж… Будем прыгать… Авось, не поломаем ноги!

Но окно с двойными стеклами было запечатано наглухо. Открывалась только фрамуга наверху для воздухообмена, через нее пролезла бы разве что кошка.

- Надо разбить стекло!

С этими словами писатель схватил с вешалки махровое полотенце и быстро, но аккуратно обмотал кулак правой руки.

Но едва он занес руку для удара, здание вновь тряхнуло, дверь распахнулась, и в палату вбежала Марина Поликанина.

Девушка была взволнована, но растерянной сестричку назвать было нельзя.

- Что случилось? - спросила она.

- Землетрясение! - ответил сочинитель.

Агасфер промолчал.

- Надо выводить больных во двор, - сказала Марина, и втроем они выбежали в крестообразный коридор кардиологического отделения.

Здесь паники не было.

Семен Николаевич Подольский, шеф отделения, с молодым доктором, который пользовал сочинителя, звали его Александром Леонидовичем, уже направляли больных, в основном это были дряхлые старушки, вниз по лестнице, благо отделение находилось на втором этаже.

Увидев писателя и Агасфера, Семен Николаевич попросил помочь отправить наружу тех, кто не поднимался с койки.

Станислав Гагарин вбежал в палату, где, ом знал, помещалась мамаша знакомого коллеги, детективщика Лёни Словина, женщина едва двигалась, схватил безо всяких объяснений Анну Наумовну на руки и втиснулся в поток, текущий по лестнице - лифт не работал.

Человеческий вал подпирали больные, которых направляли врачи и сестры с верхних этажей.

Агасфер нес старичка, которого до того возили в кресле.

Марину они потеряли из вида. Наверно, она помогала выводить взбаламученных, находившихся вне себя людей из палат.

Выход из вестибюля на волю оказался перекошенным тоже, но вахтеры выбили стекла окон и помогали больным выбраться наружу.

Люди стонали, охали, старухи плакали и тихонько причитали, подскуливая от страха, но послушно выбирались из больничного корпуса, который вот-вот мог превратиться в общую для них могилу.

Агасфер выпрыгнул, не выпуская старика из рук, из окна, бегом отнес его в сторону и принялся принимать беспомощных старых женщин, помогая убраться им подальше.

Выбрался из здания и Станислав Гагарин с Анной Наумовной, отнес спасенную им мамашу приятеля в сторону и огляделся вокруг.

День был солнечным и веселым.

Подземных толчков пока не было.

С дикими криками реяли в небе вороны, нивесть откуда взявшиеся птицы, и со стороны Каширского шоссе надрывно ревели клаксоны автомобилей.

Правая боковина яйцеподобного Онкологического центра отошла от осевой линии, но устояла, не рухнула, являя миру клиновидную трещину-расселину, сквозь которую идиллически голубело бесстрастное небо.

На стороне противоположной, над близким отсюда Варшавским шоссе поднимались иссиня черные клубы тревожного дыма.

Станислав Гагарин в изнеможении опустился на садовую, выкрашенную голубой краской скамейку.

Здесь и там, в скверике, образованном старыми плодовыми деревьями, на скамейках и прямо на едва пробившейся сквозь холодную еще землю траве сидели и лежали больные из писательского корпуса Седьмой городской больницы.

Промелькнула и исчезла в хлопотах Марина Поликанина.

- Что же будет теперь, что же будет? - стремясь отойти от шоковой очумелости, настойчиво спрашивал Агасфера писатель.

- Новые толчки будут, - спокойно ответил Вечный Жид, осматриваясь и оценивая обстановку.

- Еще? - воскликнул Станислав Гагарин. - Этого мало?

Пришелец пожал плечами.

- Близковато расположились, - произнес он, покачал головой и, поджав губы, с великим сомнением посмотрел на перекосившийся, но пока уцелевший писательский корпус.

В плане бело-голубое здание смотрелось, как крест, сие, видимо, и спасло его пока от разгулявшейся подземной стихии, сооружение крепко стояло на земле.

Но сама земля, увы, перестала быть символом надежности и опоры.

Мощный новый толчок, сбросивший писателя со скамейки, потряс округу, левая часть бело-голубого пристанища страждущих, состоявшего из семи этажей, обрушилась и превратилась в бесформенную груду изуродованных панелей.

Душераздирающие крики донеслись с уцелевшей правой половины.

Рядом с парализованным от ужаса писателем возникла Марина. Она вцепилась в плечо Станислава Гагарина и широко раскрытыми ж е л т ы м и глазами впитывала страшное видение обрушившейся в ее сознание беды.

Затем вдруг отпустила сочинителя и бросилась бежать к уцелевшей половине, из окон которой стремились выброситься на волю несчастные страдальцы.

- Куда ты, постой! - крикнул ей вслед Станислав Гагарин и хотел броситься тоже, но Агасфер остановил его.

- Девочка повинуется чувству долга, - сказал Вечный Жид. - В этой реальности она обречена. Оставьте…

И Станислав Гагарин увидел вдруг, как через закрывшийся при первом толчке центральный вход больничного корпуса возникла и зазмеилась трещина в земле.

Она пересекла автомобильную стоянку и быстро двигалась, рассаживаясь вширь и, наверное, в глубину. Трещина расширилась и приближалась к той голой еще клумбе, вокруг которой стояли голубые скамейки.

Оцепенелый сочинитель с ужасом увидел: трещина, будто исполинским мечом расколовшая землю, стремительно приближалась к нему, едва поднявшемуся на ноги после нового толчка.

Он еще прикидывал - справа или слева пройдет от него расселина, снова глянул в основание ее, теперь поглотившее ступени и козырек на колоннах центрального входа, и увидел на краю образовавшейся пропасти милосердную сестру Марину.

Изогнувшись тонким стебельком-телом, она пыталась вытащить из трещины угодившую туда рослую пожилую женщину, вытягивала ее за руки.

Второй рукой женщина пыталась опереться о край разломанного асфальта дорожки, и вот-вот готова была высвободиться, вылезти из трещины.

И тут случился еще один толчок. Марина изо всех сил пыталась сохранить равновесие, но усилия ее были тщетными.

Увлекаемая той, которую она хотела спасти, Марина как бы попыталась взлететь над пропастью, но крылья смелой девушки не раскрылись, и Марина белой птицей исчезла с поверхности искореженной земли.

Станислав Гагарин закрыл лицо руками, он успел привязаться к милой и доброй сестричке, ее гибель потрясла его.

- Пойдемте, - тронул его за плечо Агасфер. - Надо спешить, чтобы вернуть все к другой временной отметке…

- Куда спешить? - горестно проговорил писатель. - Мир рухнул… Пропала Москва. Третий Рим…

- Я оставил машину на Власихе, - пояснил Вечный Жид. - А в ней устройство для концентрации и переброса энергии, которой позволил мне распоряжаться Совет Зодчих.

- Но как же вы попали сюда? - спросил Гагарин.

- На электричке и на метро, - улыбнулся Агасфер. - Как простой смертный…

"Олух ты Царя Небесного, а не простой смертный, мать твою перетак и едак! - в сердцах подумал сочинитель, немало не заботясь, что Вечный Жид прочтет его мысли. - Нашел время раскатывать на электричке…"

Вслух он спросил:

- Что это?

- Сейсмическое оружие, - ответил Агасфер.

II

Их было трое. Девочка, мяч и собака.

Всем троим было весело, они от души забавлялись игрой, которую придумала девочка. Она громко смеялась и хлопала в ладоши, мяч самоотверженно ударялся о землю, чтобы взмыть в выцветшее от солнца июльское небо, а пес дурашливо лаял, он был еще очень молод, но уже понимал, что звонким собачьим голосом радует доброе сердце маленькой хозяйки.

Именно по молодости лет пес утратил собачью осторожность и, когда мяч неудачно приложился к земле и выкатился на мостовую, Шарик, самозабвенно лая, бросился следом.

Девочка бежала за ним. Так они и оказались все трое под колесами бешено мчавшейся кареты "скорой помощи".

- Нет, - сказал Беглов, взглянув в напряженное лицо Чеснокова, - несчастья не случилось… Произошло нечто иное, неожиданное, не поддающееся объяснению. Мы с Мухачевым только что вышли из его института и шли по этой улице к станции метро.

На этот раз у меня был свидетель… Мы увидели, как с противоположной стороны выбежала за мячом собака, потом девочка, как сбились они вместе, замерли, беспомощные перед радиатором ринувшейся на них "Волги". Я хотел зажмурить глаза, чтобы не видеть того страшного, что должно было сейчас произойти, и тут передо мной мелькнуло лицо Ивана Дудкина.

Потом все исчезло… И машина, и эта обреченная троица на мостовой. Иван Дудкин, одетый в модный джинсовый костюм, стоял на обочине мостовой. Я оцепенело смотрел на него… Вдруг между нами с громким воем промчалась "скорая помощь". Едва она скрылась, на мостовую выкатился мяч, его догнала на середине собака и обхватила лапами, задержала. Затем появилась девочка, подняла мяч с асфальта, другой рукой схватила собаку за ошейник, и все трое отправились в сквер.

Иван Дудкин перешел на тротуар. Он заметил, что я смотрю на него, поднял руку в приветственном жесте, улыбнулся и быстро зашагал прочь.

Теперь я вспомнил, что рядом стоит Володя Мухачев, и повернулся к нему. У Володи были вытаращены глаза, отвисла челюсть. Он все видел.

- Иван Дудкин, - выговорил я наконец. - Откуда он здесь взялся?

- Какой Иван? - отозвался мой друг. - Это наш новый лаборант. Амстердам его фамилия, Вася…

Я рассказал Мухачеву о таежной встрече с э т и м Амстердамом, об истории с лебедем, и Володя поверил: ведь он только что видел содеянное его лаборантом. Мы вернулись в институт, где Мухачев разузнал адрес Дудкина-Амстердама, он жил в дачном поселке Ильинка. Мы примчались туда на такси, но хозяйка дачи сказала, что жилец еще утром съехал с вещами. Так во второй раз оборвался след этого удивительного человека…

- Человека? - переспросил Игорь Николаевич. - Но ведь вы только что утверждали, будто он из созвездия Лебедя.

- Ну и что же? Ведь его поведение было в высшей степени человеческим…

- Как же вы объясняете происшествие с девочкой?

Геолог пожал плечами.

- Мы так и эдак прикидывали с Мухачевым… Тут два объяснения. Или мы стали жертвой наведенной галлюцинации, массового гипноза, и сцена неотвратимо надвигавшейся катастрофы была внушена нам тем же Дудкиным-Амстердамом, либо…

Назад Дальше