- А ничего хорошего там не было, - скривил я губы. - Установил там крыс Дранохвост иной порядок, чем раньше. Может, и не такой уж глупый. Во всяком случае, псам ничего не досталось. Когда попытались они, как обещано им было, вторгнуться в Котолангу, их кошачье войско встретило и устроило им хорошую трёпку. Поначалу котам даже показалось, что лучше стало жить. Ну а если и не лучше, то хотя бы веселее. Но потом случилось то, что крыс Дранохвост изначально задумал. Послал он гонцов к своему крысиному племени, и пошли крысы войной на Котолангу. А ведь кто кошачьим войском командует? Воеводы Дранохвоста. Кто кошачье войско припасами снабжает? Купцы Дранохвоста. Кто новые крепостные стены построил? Мастера Дранохвоста! Так что сдал он соплеменникам своим Котолангу почти без боя. Думал, глупый, что его за то крысиным царём сделают. А крысы ему сказали: у нас уже есть царь, зачем нам какой-то Дранохвост, от которого к тому же кошками воняет. Набросились на него всей толпой и сожрали. А потом на Псоелангу хлынули, и собачье королевство тоже разгромили. Так что уцелевшие коты и кошки сбежали к людям. И собаки тоже. А крысы увидели, что никакой еды тут уже нет, потому что не пасут, не ловят, не сеют… и ушли куда-то. В глубокие пропасти земли, наверное…
Я замолчал, подбросил полешек в печь. Проверил котёл. Ого, пока я зубы детям да женщинам заговаривал, уже и суп как надо доварился. И курица на вертеле прожарилась в самой нужной пропорции.
- Госпожа моя, - поклонился я, как по правилам вежества полагается, - по-моему, пора звать за стол господина Алаглани и господина Гирхая. А то остынет.
…Ну, не буду описывать, как обедали. Скажу только, что суп мы сварили овощной, добавив туда струганной солонины, а ещё была жареная курицы в подливке из бобов, и нарезанный тонкими ломтями окорок, и хлеб, зачерствелый малость, так то и понятно, гости наши издалече его везли. Я даже не стал спрашивать, откуда именно. Всё равно ведь не ответят.
А после того, как поели мы, господин Алаглани велел мне обустроить госпожу Хайидаи и господина Гирхая. В комнатах ихних прибраться, белье свежее застелить, подушки взбить. Думал я, что и малыша Илагая то же касается, что его сейчас в детскую какую-то надо отвести и спать уложить, но на Илагая оказались другие планы. Взял его господин за руку и повел наверх.
Мне тут же любопытно стало, зачем? Если просто пообщаться с дитёнком, то после обеда не лучшее время, вон он какой сонный и квёлый. И ел, кстати, плохо, суп едва поклевал, курицу расковырял вилкой, и только сладкий сок из чёрной луники допил до конца.
Разумеется, следовало подглядеть и подслушать. Но не так-то просто это оказалось. Не мог же я обязанностями своими пренебречь! Так что пришлось и постели стелить, и вещи в шкафах устраивать, и мокрое сушить, и всякое прочее по мелочи. Да и сбегать коней проведать, поилки наполнить… В общем, вся эта суета заняла у меня едва ли не час. И только когда прилегли гости отдохнуть, собрался я, наконец, поработать. Взял таз, взял тряпку, и отправился на второй этаж, вроде как полы до блеска мыть. Вот такой я хозяйственный…
Само собой, помнил я, что лестница скрипучая, ну так я знаю, как с этим обходиться. Ступать нужно не посредине ступеньки, а по самому её краешку, сперва пятку ставя, а после уже носок. Тогда не скрипнет.
А на втором этаже осталось лишь понять, где нужная комната. Их там пять, между прочим, и все отходят от коридорчика, у которого левой стены нет, а только ограждение резное, то есть вроде балкончика такого получается. В правой же стене - двери.
Нашёл я, конечно, дверь нужную, по дыханию чуть слышному определил. Самая дальняя оказалась. Теперь надлежало понять, как же подглядеть, не попавшись. Не просверлишь ведь дырочку-подглядку, нет на это времени. Но я всё-таки сообразил, хотя и рискованный способ избрал. Тихонько в соседнюю с той комнату забрался, тихонько окно отворил, благо все петли оказались хорошо смазанными. Опять же, повезло мне, что мороз на стёклах узоры свои оставил, цветы да листья всяческие, и потому изнутри комнаты не увидишь ничего. А вот если снаружи продышать дырочку… Не стал я торопиться, проверил. Хорошо, рамы не двойные, а то бы всё без толку оказалось. И хорошо, мороз не так уж давно установился, а то бы и изнутри намёрзло.
В общем, разделся я до рубашки, чтоб движениям ничего не мешало, на руки перчатки с когтями железными надел (пригодись таки, не зря с собой таскал) и, цепляясь этими когтями за брёвна снаружи, подлез под нужное окно. Там ещё удачный выступ оказался, балка от перекрытий пола чуток выступала, пальца на три. С улицы глянешь - незаметно, а тут, на высоте, очень даже полезно.
Осторожно поднял я голову и начал дырочку продышивать. Дуну - спрячусь, дуну - спрячусь. В конце концов продышал смотровой глазок. Одно плохо, сквозь стекло звуков почти не слышно, но в крайнем случае по губам прочту, даром что ли учили меня братья Гиалху и Тосинархай?
Так вот, заглянул я в комнату. Небольшая была комнатка, подобно той, соседней, через которую я наружу вылез. Стояла там кровать высокая, как раз напротив окна, а на кровати лежал одетый в одну рубашонку Илагай. Рядом сидел на корточках господин Алаглани. Малыш, кажется, спал, а господин раскинул руки, словно держал его голову, хотя, приглядевшись, я понял, что головы он всё-таки не касается. Возле господина обосновался кот, лежал, вытянувшись в струнку (раньше за ним такого не замечалось). И всё! Ничего господин не говорил - во всяком случае, губы его оставались неподвижными. Спина как-то заострилась, а ладони, показалось мне, слегка шевелились. Словно вытягивал он что-то из воздуха возле головы дитёнка.
И это долго было. Во всяком случае, я вусмерть закоченел, и держаться мне было ох как трудно! А там, в комнате, ничего не происходило. Вернее, происходило что-то, чего я постичь не мог. Ясен пень, то не было обычным целительством. Господин не поил Илагая снадобьями, не ставил пиявок, не колол иголочками, как это у восточных лекарей принято. Даже не делал никаких пассов, не водил над головой магнитом, и изумрудом своим - как я давно уже сообразил, чародейским - не пользовался. Просто сидел, раскинув руки над головой малыша, и только спина его порой слегка дёргалась.
Наконец, он с видимым трудом встал, плюхнулся в кресло, стоящее возле окна - я испугался было, что заметит он подглядку мою, но не заметил. Выпрямился, тяжело вздохнул - звука я не слышал, но по движению понял. Посидел так, словно с силами собираясь, затем открыл дверь, взял дитёнка на руки и вышел. Кот встрепенулся, подскочил на четыре свои лапы и за ним потрусил.
А я осторожненько вернулся тем же путём в комнату, затворил окно, оделся, дрожа от холода. Чтобы согреться по-быстрому, от пола дюжину раз отжался скоренько, а потом приоткрыл дверь. Никого в коридорчике не было - небось, спустился уже господин. Тогда я уже уверенно вышел и стал пол драить. Драил и сображал: что это было? Чародейство? Или просто сидел он возле спящего ребятёнка и думал невесёлые какие-то думы?
Впрочем, особо долго размышлять было некогда. Уже солнце к лесу клонилось, свет изменился, потеплел, а значит, пора ужином заниматься. Тем более, что помощница моя по стряпучему делу госпожа Хаидайи-мау, небось, всё ещё почивает, в дороге утомившись.
Так оно и вышло. В зале я, спустившись с полным грязной воды тазом, обнаружи только господина Алаглани. Тот сидел в кресле и гладил расположившегося у него на коленях кота.
Поднял на меня взгляд господин и удивленно спросил:
- Гилар, ты где был-то?
- Да полы мыл наверху, господин мой! - сообщил я деловито. - Правда, не всё успел, до дальней комнаты не добрался. Завтра там помою, а сейчас пора ужином заниматься.
- Разве я тебе велел мыть наверху полы? - спросил он глухо.
- А что, у меня своей головы нет? - Сами знаете, братья, лучшая защита - это нападение. - Я что, слепой, не вижу, что тут чуть ли не год никого не было, в доме? Паутиной всё заросло, пыли накопилось столько, что просто стыдно. А ну как госпожа Хаидайи наверх подымется, а после ругаться начнёт, что неприбрано? Может, на меня ругаться, а может, и на вас. Ведь это, как мнится мне, не какой-то чужой дом, а именно что ваш?
- Ладно, - махнул он рукой. - Готовь ужин.
Ну и сготовил я пищу простую, да полезную. Сварганил смешанку из разных овощей, заправив солониной вареной и соусом из густого сока майдахарских яблок. Которые, как вы знаете, и не яблоки вовсе, а просто так называются. Сделал взвар из сушеных ягод луники пополам с ягодами длинношипа. Ну и окорок снова порезал, благо его оказалось в избытке.
За ужином что интересно было, так это как переменился малыш Илагай. От его сонности и вялости и следа не осталось! Щёки румянились, глаза блестели, а уж как он смешанку мою наворачивал! И болтал без умолку, причём в основном ко мне обращаясь.
- Гилар, а ты умеешь из коры делать лодки?
- Умею, - послушно кивал я.
- А свистульки из стеблей дудника?
- И свистульки.
- А играть на них умеешь?
- Вот уж чего нет, так нет, - охладил я мальца. - Не дал Творец музыкального дара.
Ну, соврал немножко, но и впрямь далеко мне до игры Дамиля. Вот уж у кого дар настоящий, а не полударок, как у меня.
- Жалко, - скривился он. - А меня на лютне играть учат, только пока плохо получается. Но я уже могу сыграть песенку про журавля и цаплю!
- Есть у нас в доме один мальчик, - сказал я, - тоже слуга у господина Алаглани. Так вот он на дудке играет - заслушаешься! Вот кто настоящий музыкант!
- Папа, правда? - живо повернулся он к господину Алаглани. - А ты в следующий раз его сюда возьмёшь? Я хочу послушать!
Ага, "папа"! Ну вот всё и окончательно прояснилось, все кусочки мозаики сложились в понятную картинку. Нечто подобное я и раньше предполагал, но теперь это сделалось твёрдо установленным. Господин Алаглани - папа (глаза у мальца, кстати, схожие, да и линия носа), госпожа Хаидайи (которая мау) - мама. Спутник их господин Гирхай, славный воин - пресветлый… Вспомнил я рассказы брата Аланара, вспомнил и ту записку, что по моей просьбе вы ещё осенью оставили в известном месте. Да, всё сходится. И что, подумал я, теперь с этим делать? Причём даже не мне делать, а всем нам?
- Когда будет следующий раз, Илагай, то неизвестно, - строго сказал господин Алаглани. - Сие зависит от многих обстоятельств, а сами обстоятельста тёмные пока что…
И в упор посмотрел на меня.
Я спокойно выдержал его взгляд - а что мне оставалось? Спросил:
- Господин, не остыл ли взвар ягодный? Подогреть, может? Или прикажете вина достать, кое в сумках ваших гостей обретается, наряду с прочими припасами?
- Какой он у тебя хозяйственный, - восхищённо произнесла госпожа Хаидайи. - Такие слуги - просто камни драгоценные!
Я скромно потупился. Незачем им сейчас было видеть мои глаза.
- Скорее, минерал неизвестной природы, - заметил господин. - Сверкает, но не кварц, режет стекло, но не алмаз, исцеляет головную боль, но не изумруд. А ведь поначалу казался простым булыжником…
- Ты ему не доверяешь? - хмуро поинтересовался господин Гирхай.
- Скажу так: вчера утром он спас мне жизнь, на постоялом дворе. Ну или во всяком случае думал, что спасает.
Ох, было мне что сказать, и сказал бы, кабы не присутствие гостей. Но при них из роли слуги выходить покуда не следовало. Потому я молча потянулся за очередным ломтем свинины.
- Да, ты рассказывал, - кивнул господин Гирхай. - Вообще говоря, странный случай. И ты, кстати, повёл себя неосторожно. Когда сам понимаешь что на кону, старенькие братья - это, прямо скажем, мелочь. К тому же, как я понял, убивать его семёрка не собиралась, покуражились бы да отпустили. А поношения добрый брат должен смиренно сносить, ибо так завещано Творцом Изначальным…
- Гилар, - перебил его Илагай, - а ты на саблях драться умеешь?
- Малость умею, - признал я. - Учил ведь меня господин Алаглани.
Думал я, одёрнут сейчас мальца - не лезь поперёк взрослого разговора, но не одёрнули. Зато господин Гирхай заинтересовался:
- Кстати, а зачем, Алаг? Зачем учить-то его начал?
Господин Алаглани ответил не сразу. Вообще, за ужином он был какой-то странный. Вроде внешне ничего не изменилось, но движения сделались чуть медленнее, голос - глуше, глаза щурились, словно было ему больно от света факелов, хотя они едва рассеивали тьму, да и то вдоль стен, так что на стол пришлось подсвечник ставить.
- Да понимаешь, Гирхай, - ответил он наконец, - явной причины здесь нет. Скорее, самому захотелось молодость вспомнить, навыки восстановить… понимаешь ведь, неизвестно, как оно дальше обернётся. Кстати, вчера это пригодилось, не то ничего не успел бы… это ж не мгновенно делается… а так словил бы ножа в первые же секунды. Ну вот… а лучший способ самому вспомнить - это взять кого-то в обучение.
- Ты только про ногу свою не забывай, - озабоченно сказала госпожа Хаидайи. - Не слишком усердствуй, а то опять начнётся…
- Гилар, а ты медведя победишь? - снова встрял в разговор Илагай.
- А это смотря что у меня в руках будет, - степенно ответил я. - Ежели арбалет с тугой пружиной и толстым болтом, да сумею в глаз ему попасть или в ухо - тогда конечно. А коли не будет арбалета, медведь тогда победит.
- А ты каких зверей уже победил? - не унимался малыш.
- Мелких, - отмахнулся я. - Таких мелких, что и не разглядишь под увеличительным стеклом, что у твоего папы, а моего господина, в кабинете городском имеется.
Наверное, зря сказал. Поняли они, что про "папу" я заметил. Впрочем, какой от этого вред, коли господин открыто заявил, что видит меня минералом загадочным, а не простым булыжником? Ну и зачем тогда в булыжник упорно рядиться?
- Мелкие звери, Илагай, - наставительно сказала госпожа Хаидайм, - иногда гораздо опаснее крупных. Ты ведь сказку сегодня слышал, про Дранохвоста…
- Что ж за сказка? - полюбопытствовал господин Гирхай.
- Да вот, рассказал ему Гилар, когда вы с Алагом совещались. Кстати, расскажи уж всем, - обернулась она ко мне.
Пришлось рассказать снова. А когда я закончил, повисла в зале тишина. Только факелы трещали…
- Интересно, Гилар, - сказал наконец господин Алаглани, - где ты эту сказку услышал?
- Да так, - зевнул я. - На базаре в том году старик один слепой рассказывал сказки, ему за то гроши кидали.
- Мама, - подал голос Илагай, - а давай Гилара с собой возьмём, и он с нами будет ездить. С ним нестрашно…
- Было бы куда нам ехать… - непонятным голосом сказала госпожа Хаидайи, погладив сына по невидимым в полутьме волосам.
- А давайте уже спать? - предложил господин Алаглани. - Утро, как учил премудрый Памасиохи, вечера мудреннее.
И разошлись мы спать. Затворил я на засов дверь входную, разошлись гости по комнатам. Илагая устроили в самой теплой, ближней к зале, а господин Алаглани проводил госпожу Хаидайи в её комнату, да так оттуда и не вернулся.
Я же устроился возле печки, подстелив старую драную шубу, найденную с утра в кладовке. Погасил факелы, задул свечи. И началась ночь.
А потом оказалось, что ошибся премудрый.
Лист 30
Всё-таки моя тут вина. Расслабился я, забыл о том, что всегда нужно быть настороже. Но, казалось, теперь-то что может случиться? Ворота изнутри заперты, и дверь входная тоже, и место глухое, безлюдное, откуда здесь беды ждать? А от печки такое мягкое тепло струится, и в животе сытно, и на душе благостно, не понять с чего. Словно не было всех этих четырёх лет, да и не только четырёх… словно совсем мелкий я, даже помладше Илагая, и рассказала мне матушка на ночь сказку про мальчика Хиарамиди, которых победил злых колдунов, хищных великанов и летучих змеев, и женился на прекрасной принцессе.
Даже снилось мне что-то светлое… будто я бричкой нашей правлю, но у коней крылья перепончатые, и мчится бричка над лесами и реками, над городами и сёлами, и встаёт перед нами рассвет, и обе луны тут как тут, и сливаются их жёлтые лучи с рассветом, и ждёт меня впереди какая-то огромная радость, причём не на минуточку, а навсегда.
Но чем лучше был сон, тем хуже пробуждение. Я в первые мгновения даже и не понял, что это уже явь, что кончились сказки и началась правда жизни.
Метались рыжие пятна факелов, слышились крики, звенела сталь о сталь, пронзительно тянуло холодом из разбитого окна. Я быстро на ноги вскочил, но недалеко успел: навалился кто-то сзади, волосатой рукой рот зажал и по затылку чем-то огрел. Прямо как тогда, в ночь Зелёного Старца. Только сейчас я сознания не потерял - то ли голова за четыре года окрепла, то ли удар был слабее.
Слышалось снаружи конское ржание, метались огни, потом пронзительно закричал детский голос - видать, Илагай, больше некому. Извернулся я, впился зубами в руку, зажимавшую мне рот, лягнул назад пяткой и, видно, попал. Но здоровенный мужик оказался, с медведя размерами и силой. А я без арбалета… потому и победил медведь.
В общем, пока этот волосатый меня держал, другой, невидимый во тьме, скрутил меня верёвками. Грамотно вязал, это я сразу понял. А всё же не Тайный Пригляд - те бы сразу и руки, и ноги в железа взяли. И сколь я ни бился, ни дёргался, а только того и достиг, что отвесили мне затрещину, от которой в голове надолго зазвенело.
Потом поволокли за ноги, но недалеко. Дёрнули, подняли - и стали к чему-то локти привязывать. Потом уж я сообразил - к кольцу для факела. Ноги тоже смотали, причём и в лодыжках, и в коленях. А привязав, оставили. И стоял я у стенки, слыша крики, сопение, ругань, плач Илагая. Шнырял кто-то между нами, но факелы они уже погасили, и кто это был, не разобрать. Одно я понял - напавших не один и не два, но и вряд ли больше десятка, иначе и шум был бы громче, и суеты бы прибавилось.
Да, братья, конечно! Конечно, мысленно молился я Творцу Милостливому, прочёл большое молитвенное колесо, и последование от обстояния вражия, и малый просительный канон. По молитвам, кстати, примерно и время определил, ибо когда всё прочитал, начало светать. Значит, вторглись они где-то часа за полтора до рассвета. Что и говорить, самое правильное для этого дела время.
Ну а как посветлело, смог я осмотреться, и увидел: в зале разгром полный, мебель перевёрнута, одно окно разбито и тянет оттуда морозом. А к стенам, в точности как и я, все наши прикручены - и господин Алаглани, и госпожа, и маленький Илагай, и господин Гирхай. У того ещё и голова разбита, кровяные струйки по лицу ползут, хотя, похоже, запеклась уже кровь.
А у господина Алаглани рот забит какой-то тряпкой, и бичевкой через голову перевязана тряпка, чтобы выплюнуть не мог. На госпоже Хаидайи ночная рубашка до пупа порвана, и груди видны, и живот. Илагай - тот уже не плачет, верно, выплакал все слёзы, и смотрит волчонком, который вмиг бы загрыз кого следует, будь у него взрослые зубы.
А вот и они, кого следует. Знакомые лица - та самая семёрка ночная, с коей мы на постоялом дворе схлестнулись. Вернее, шестёрка уже. Нет, даже пятёрка - вот, с бородавкой, лицом вверх валяется, и голова у него на одном лишь лоскуте кожи держится. Видать, достал его кто-то из наших. По всему видать, господин Гирхай.
Кого тут не было - так это кота. Видать, удрал в укромное место. И то хлеб. Ведь если б они и кота порешили, а мы бы чудом каким после спаслись - очень бы господин убиваться по коту стал.