- А каковы были результаты осенью? - нехорошо поинтересовался Сократ.
- Всегда однозначными, хотя я за это уже не отвечал. Но тут все бывало в том, что либо рано или поздно выпадал снег на поля, либо сами поля каким-то непостижимым и таинственным образом зарастали сорняками. Хотя одного глобального человека я все-таки уволил из Государственного университета за срыв хода уборочной кампании. Чирьи, видите ли, у него на заднице развелись в несметном количестве!
- Так вот кто выгнал меня из Университета? - беспечально подумал я.
- А не пробовали бороться с сорняками идеологическим методом? - спросил Сократ.
- С сорняками? Нет. Не додумались до твоей методы. А вот с чуждой идеологией боролись насмерть. Но это так, к слову. Далее, я утверждаю, что если бы в какой угодно город или деревню прибыли двое: я и врач, и если бы в Народном собрании, Совете или Думе зашел спор, кого из двоих выбрать врачом, то на врача никто и смотреть бы не стал, а выбрали бы того, кто владеет диалектико-материалистическим словом, - стоило бы мне только захотеть.
- И многих ты излечил, любезный Межеумович?
- Несметно!
- Наверное, тем, что не приступал к лечению?
- Откуда ты знаешь, Сократ? Тайны своего врачебного мастерства я обычно не разглашаю. Но и в состязаниях с любым другим знатоком своего дела я тоже одержал бы верх, потому что успешнее, чем любой другой, убедил бы собравшихся выбрать меня и потому, что не существует предмета, о котором я не сказал бы перед толпою убедительнее, чем любой из знатоков своего дела. Вот какова сила моего диалектико-материалистического искусства, Сократ.
- Это удивительно, милейший моему сердцу Межеумович, - сказал Сократ. - Но, вероятно, к твоему искусству надо относится так же, как ко всякому прочему средству состязания? Ведь и другие средства состязания не обязательно обращать против всех людей подряд по той лишь причине, что ты выучился кулачному бою, борьбе, обращению с оружием, став сильнее и друзей, и врагов, - не обязательно по этой причине бить друзей, увечить их и убивать.
- Каких еще друзей, Сократ?! О чем ты говоришь? Нет никаких друзей, а есть лишь стройные партийные ряды! Но что же делать с теми, кто со временем начинает гнуть несгибаемую партийную линию не в ту сторону? Ссылали в тропики, на банановые плантации. А что делать? Бананы жару выдерживают, а люди - нет! Кого тут винить? Некого. Надеюсь, что мое рассуждение об убеждающем искусстве диалектического и особенно исторического материализма тебе понравилось.
- Как не понравилось, - согласился Сократ. - Еще как понравилось!
- Партиец-диалектик способен выступить против любого противника и по любому поводу так, что убедит толпу, а уж тем более какого-нибудь одиночку или отщепенца, вроде тебя, Сократ, скорее всякого другого. Короче, он достигнет всего, чего ни пожелает.
Тут Межеумович на мгновение очнулся, удивленно огляделся и спросил:
- А почему это никто не подходит ко мне наниматься в ученики? Уж, не происки ли это твои, Сократ?
- Да при чем тут Сократ?! - сказала Каллипига, валяя во рту драхму. - Вовсе он тут ни при чем. Просто ты забыл с утра побриться, вот они и шарахаются от тебя.
Межеумович лихорадочно зашарил ладонью по подбородку, укололся и завопил:
- А почему это ты, Каллипига, не позволила мне побриться в твоей Мыслильне? Уж, не потому ли?
- Да ты ведь сам очень торопился вывести нас оттуда. А не торопился, был бы сейчас побрит и окружен денежными учениками.
- Что делать?! Что делать?! - заметался Межеумович.
- Встретим цирюльню, там тебя и побреют, - успокоил его Сократ.
- Бесплатно?
- Бесплатно - это при коммунизме, - напомнила партийцу Каллипига. - А при тирании за все платить надо, даже за свои жизни.
- Так ведь моя несравненная Даздраперма все деньги у меня отымает. Даже на презервативы не дает!
- Да есть у нас одна драхма, - сказала Каллипига, высунула на языке монету и тут же снова определила ее за щеку, так что диалектик не успел схватить. - А цирюлен в Сибирских Афинах несчетное множество. Сейчас какую-нибудь и встретим.
- А мне какую попало не надо! - сказал Межеумович.
- Тогда самую лучшую встретим, - сдалась Каллипига.
- Это другое дело! Спрашивай про диалектический материализм, Сократ! А уж я буду отвечать погромче, чтобы всем было слышно. А то колледжи, лицеи, университеты на каждом шагу! Говно одно! А партийное воспитание не хотите?! Я вас всех научу, мать вашу так и перетак и еще раз через колено!
- Слышь-ка, вездесущий Межеумович, - сказал Сократ, - ты ведь бесконечно опытен в беседах, и вот что тебе случалось, конечно, замечать. Если двое начнут что-нибудь обсуждать, то нечасто бывает, чтобы, высказав свое суждение и усвоив чужое, они пришли к согласному определению и на нем завершили разговор, но обычно они разойдутся во взглядах и один скажет другому, что тот выражается неверно или неясно, и вот уже оба разгневаны и каждый убежден, что другой в своих речах руководствуется лишь недоброжелательством и упорством, а о предмете исследования не думает вовсе. Иные, в конце концов, расстаются самым отвратительным образом, осыпая друг друга бранью и обмениваясь тяжкими оскорблениями, так что даже присутствующим при этом становится досадно на самих себя: зачем вызвались слушать подобных людей?
- Это все говенная демократия виновата!
- Да ведь сейчас-то тирания, - уточнила Каллипига.
- А какая разница? - обиделся Межеумович. - Раньше мне никто не смел перечить. Согласие было полным, всеобщим и тайным. А теперь каждый Сократ полагает, что он имеет право выражать свое мнение! И зря ты, Сократ, стесняешься прямо назвать себя глупцом! С чем ты решил соревноваться?! С самой передовой в мире идеологией?!
- Видать, люди еще не доросли до нее умственно и душевно, раз так легко расстались с этим земным раем, - сказал Сократ.
Глава одиннадцатая
А тут вдруг и цирюльня предстала перед нами. Да не какая-нибудь там муниципальная, с разбитыми окнами, текущими без передышки кранами и скособочившимися креслами, а построенная по европейскому, варварскому, то есть, образцу, вся из стекла, позолоченного титана и мрамора, с бассейном, массажной, баром и борделем. А очереди - никакой. Ну, ни одного человека!
На стеклянных дверях висело объявление: "Требуется брадобрей, который бреет всех, кто не бреется сам. Испытание: самобритье".
- Здесь и поброюсь, - заявил диалектический материалист и ринулся в брадобрейный зал.
Странно, но и здесь никого не оказалось, ни пациентов, ни хирургов.
- Эй! - крикнул Межеумович. - Сюда! На помощь! Выходи по одному!
На этот зов и вправду вышел один человек.
- Чего изволите? - спросил он.
- Бриться! - приказал диалектик.
- Так, мастеров нету, - сказал человек.
- Как так?! - удивился материалист. - Это же ведь цирюльня!
- Она самая, с бассейном, массажной, баром и борделем от Даздрапермы.
- Мне только побриться. Народ ждет.
- Так мастеров нету…
- Как так?! Почему это нету?
- Никто не нанимается.
- Так я сам побреюсь!
- Самим бриться здесь не положено.
- Так кто-нибудь пусть меня побреет!
- Брить имеет право только мастер…
- Так пусть поторопится!
- Нету мастеров…
И тут я понял, что это мой шанс!
- Я нанимаюсь в мастера, - заявил я.
- С условиями приема знакомы? - спросил человек.
- Читал на входе. Неясность только с оплатой.
- Миллион драхм за каждого побритого…
- Сколько?! - вскричал я
- Три миллиона…
В голове у меня закрутились числа со множеством нулей. Это что же? Значит, я заработаю столько денег, что наверняка хватит на содержание Мыслильни Каллипиги. И все будет хорошо. Философы будут вести свои милые дурацкие беседы. Я буду лежать на нижней полке. Каллипига - чуть выше. Она будет гладить меня горячей ладонью по волосам, а потом, может быть, и скатится ко мне со своего ложа.
- Я согласен, - заявил я.
- Постой-ка, глобальный человек, - сказал Сократ, - тут что-то не так.
- Все так, все так! - завопил Межеумович. - Намыливай! Погуще!
- Будете подписывать контракт? - поинтересовался человек.
- Немедленно, - заявил я.
- Сей момент… Сейчас и принесу…
И точно. Ровно через сей момент он появился, держа в одной руке вощеную дощечку, а в другой - стилос.
- Подожди-ка, глобальный человек, - попытался еще раз остановить меня Сократ. - "Брадобрей бреет всех, кто не бреется сам" А ты сам-то уже бреешься?
- Иногда, - сказал я.
И что он меня отвлекал?!
- За нарушение договора штраф в две тысячи пятьсот лет! Ты видишь этот пункт договора, глобальный человек? - спросил Сократ.
- Вижу, но нарушать договор не собираюсь.
- А вот подпись славного Агатия, - сказала Каллипига.
- Да, - пояснил человек, - цирюльня принадлежит славному Агатию.
- Долго вы еще телиться будете? - начал злиться Межеумович.
Я взял, да и подписал договор. Чего тут было раздумывать? Счастье само валило мне в руки.
Человек выхватил у меня вощеную дощечку и стилос и исчез.
- Начинай! - заторопил меня Межеумович.
- Сначала испытание, - послышался голос славного Агатия.
А затем уже и он сам появился.
- Ты что, думаешь, я бриться не умею? - спросил я его.
- Да нет, - как-то лениво отозвался хронофил. - Жду, когда ты нарушишь пункт договора.
- Не дождешься, - сказал я и начал намыливать себе щеки пеной. Но как только я взял в руки "опасную" бритву, что-то меня остановило.
- Ну, ну! - поощрил меня славный Агатий.
- Остановись! - крикнула Каллипига.
- Начинай! - крикнул Межеумович.
- Поздно, - сказал Сократ. - Надо же было так пролететь…
И тут я все понял. Я могу брить только тех, кто не бреется сам. Если я "не бреюсь", то я должен побрить себя. Но я не могу побрить себя, потому что должен брить только тех, кто не бреется сам. Я попал в ловушку!
И Сократ, и Каллипига это уже поняли. Диалектик же бегал вокруг меня и неустанно требовал намылить и его. Я вытер подбородок салфеткой, в сердцах бросил ее на пол и сказал славному Агатию:
- Твоя взяла! Время сразу все возьмешь или по частям?
- Все возьму, но не сразу. Денек, другой погожу. Посмотрю, что ты, глобальный человек, попытаешься предпринять.
- Да ничего он не будет предпринимать, - сказал Сократ.
- С чего это ему что-то предпринимать, - поддержала его Каллипига.
- Ну, бардак, ну бардак! - заявил Межеумович. - И при говенной демократии, и при тирании, и при олигархии. Да и при развитом социализме такой же бардак был. Нет счастья в жизни!
- А теперь идите. - Славный Агатий вежливо указал нам на стеклянную дверь.
Мы вышли, потолкались на мраморном крыльце, да и двинулись дальше по улице.
Я чувствовал себя скверно и это, наверное, было видно всем.
- Плохо? - спросила меня Каллипига.
- Еще как плохо. Хуже не бывает.
- Бывает, бывает! - не согласился Межеумович. - Еще как бывает!
Что он имел в виду, мне было сейчас неинтересно.
- Может, водки выпьешь? - спросила Каллипига
- Выпью, - сразу же согласился я. - Да только где ее возьмешь?
Каллипига поваляла во рту выигранную мною у Сократова сына драхму, хрустнула чем-то. Мне показалось, что она все же умудрилась сломать себе зубы. Но нет! На ладонь себе она выплюнула две драхмы.
- Раскусила все-таки, - довольным тоном объявила Каллипига.
- Повдоль, - поинтересовался Сократ, - или поперек?
- Повдоль, конечно.
Я взял обе монеты, полагая, что у одной из них будет решка, а у другой - орел и что толщина их теперь будет в два раза меньше. Но драхмы оказались вполне обыкновенными, каждая и с орлом и с решкой, обычной толщины.
- Как это у тебя получилось? - спросил я.
- А я знаю? Во рту глаза нет. Раскусила и все.
- Тогда купим самопальной на обе драхмы, - заявил Межеумович.
- Давай сначала на одну, - предложила Каллипига. - Вдруг еще раскушу…
- А если не раскусишь, - обиделся Межеумович, - нам так и довольствоваться одной бутылкой?
- А если раскушу, то три будет
- А три - это больше, чем одна? - спросил Межеумович.
- Конечно больше. В четыре раза, - объяснила Каллипига.
- Тогда что же это, на каждого по бутылке придется? - обрадовался диалектик.
- По полторы, - уточнила Каллипига. - Но сначала одну на четверых.
Тяжелый труд покупать в ближайшем киоске бутылку взял на себя, конечно, материалист. Он долго приценивался, принюхивался, искал на бутылке какие-то потаенные, ему одному понятные знаки. Но, наконец, выбрал. И именно "Метиловку".
- А точно из метилового спирта? - спросил он у продавца. - Не отравимся?
- Да точно, - сказал продавец. - Сам разливал. А насчет отравления, это уже ваше личное дело. Но стопроцентную смертность наша фирма не гарантирует. Бывают и сбои.
- Ну, ничего толком при тирании сделать не могут! - возмутился Межеумович, бутылку, однако, взял.
Мы расположились тут же неподалеку, возле заборчика, в пыльной траве. Первым апробацию провел сам материалист. Лихо свернув головку бутылке, он опрокинул ее себе в горло, побулькал некоторое время, потом отстранился от емкости на длину вытянутой руки, рассмотрел жидкость на солнце и сказал:
- Тридцать восемь с четвертью градусов. Вот обманывают потребителя!
Утершись рукавом варварского костюма, он передал "Метиловку" мне. Ну, я и хлебнул от души, а занюхивать-то было нечем! Пока я лупал выпученными глазами и пытался то ли вздохнуть, то ли выдохнуть, Сократ продолжил, а Каллипига завершила первый курс розыгрыша первенства по выживанию. Сократ лениво приложился лицом к поле помятого гиматия. Каллипиге-то было проще: она закусывала драхмой. А может, и раскусить ее опять пыталась.
После некоторой внутренней борьбы мой организм одержал верх над всеми проблемами, и мне заметно полегчало. Сократ и Межеумович, видать, готовились к серьезному разговору. Я уже понял, что они сейчас начнут меня восхвалять за мою несусветную глупость. И тогда я решил, что еще не все потеряно. Вот сейчас прикончим бутылку, и я пойду бить морду славному Агатию! И все станет хорошо и еще гораздо лучше.
- Вот что, справедливейший Межеумович, меня в твоих утверждениях изумляет, - сказал Сократ. - Возможно, впрочем, что говоришь ты верно, да я неверно понимаю.
- Я всегда говорю верно, Сократ. И не ошибся ни разу в жизни!
- И ты утверждаешь, что способен сделать умным всякого, кто пожелает у тебя научиться?
Ясно. Это он меня имел в виду.
- Да, Сократ, - с достоинством ответил Межеумович.
- Но, конечно, так, что в любом случае он приобретет доверие толпы не наставлением, а убеждением?
Нет, это не меня имел в виду Сократ.
- Совершенно верно. - Межеумович начал нервно озираться в поисках бутылки.
- Но "у толпы" - это, конечно, значит у невежд? Потому что у знатоков едва ли он найдет больше доверия.
- И знатоки - толпа, - заявил Межеумович и завладел бутылкой.
- Стало быть, невежда найдет среди невежд больше доверия, чем знаток, ведь партийный функционер, как ты говорил, найдет больше доверия, чем врач. Так выходит или как-нибудь по-иному?
- Выходит так, - кратко ответил Межеумович, принимая внутрь.
- Но и в остальных случаях перед любым другим искусством партиец и партийное искусство пользуются таким же преимуществом? Знать существо дела партийному красноречию нет никакой нужды, надо только отыскать какое-то средство убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки.
- Не правда ли, Сократ, какое замечательное удобство, - сказал материалист, отрываясь от горлышка.
Я подумал, что это его заявление относится к простоте и естественности пития из горлышка, но оказывается, он не сбивался на пустяки и имел в виду свое единственно верное учение.
- Из всех искусств изучаешь только это и, однако же, нисколько не уступаешь мастерам любого дела!
И Сократ тут же не уступил в мастерстве пития из бутылки диалектику, а, продемонстрировав свое искусство, без промедления продолжил:
- Уступает ли партийный функционер прочим мастерам, ничему иному не учась, или же не уступает, мы рассмотрим вскоре, если того потребует наше рассуждение. А сперва давай посмотрим вот что… Если человек не знает, что такое добро и зло, прекрасное и безобразное, справедливое и несправедливое, но владеет твоим средством убеждения, то, будучи сам невеждой, он покажется другим невеждам большим знатоком, чем сам знаток? А нет, так ты, учитель диалектического и исторического материализма, ничему из этих вещей новичка, конечно, не научишь - твое ведь дело другое! - но устроишь так, что, ничего такого не зная, толпе он будет казаться знающим, будет казаться добрым, не заключая в себе добра? Или же ты вообще не сможешь выучить его диалектическому и историческому материализму, если он заранее не будет знать истины обо всем этом?
- Если он всего этого не знает, то тотчас же выучится у милого Межеумовича всему этому, - предположила Каллипига и приняла у Сократа эстафетную бутылку.
- Прекрасно, высокоидейный Межеумович! - воскликнул Сократ. - Задержимся на этом. Если ты готовишь кого-нибудь в партийные функционеры, ему необходимо знать, что такое справедливое и несправедливое, либо заранее, либо впоследствии, выучившись с твоих слов.
- Конечно, Сократ! Все, что соответствует партийным понятиям части и справедливости - и благородно, и справедливо.
- А если оно благородно и справедливо по своей сути, но не соответствует партийным понятиям и нормам?