С этими словами Сократ встал, как бы, действительно, собираясь уйти. Но только что он встал, как Ксантиппа схватила его одной рукой за локоть, а другой - за гиматий. Чтобы не порвать свою последнюю и довольно ветхую одежду, Сократ вынужден был остановиться.
- Куда это ты собрался? - поинтересовалась Ксантиппа.
- Как куда? - удивился Сократ. - За самогоном. Не видишь - у нас гости.
- Не пущу тебя, Сократ, - завелась Ксантиппа. - Если ты уйдешь, то, неизвестно, через сколько дней воротишься! А какая у нас будет без тебя беседа? Прошу тебя, Сократ, останься с нами. Для меня нет ничего приятнее, чем слушать твою беседу с Протагором, особенно если ее будет поддерживать и направлять доблестный Межеумович. Сделай нам всем удовольствие, Сократ!
- Ты всегда была мне приятна своей любовью к мудрости, Ксантиппа. Я и теперь хвалю тебя и люблю, так что хотел бы сделать тебе приятное, если бы ты и попросила у меня невозможного. Но сейчас это все равно, что просить меня следовать вдогонку за быстроногим Ахиллесом, бегуном в расцвете сил, или состязаться с кем-нибудь из участников марафонского забега, а то и с государственными гонцами, да еще и не отставать от них. Ты ведь знаешь, Ксантиппа, что я сам к себе предъявляю еще гораздо более высокие требования и хотел бы поспевать за ними в беге, да только не могу. Но уж если всем непременно хочется видеть, как я бегу нога в ногу с Протагором, то попросите его приноровиться ко мне, потому что я-то быстрее бежать не могу, а он медленнее может.
- Нехорошо ты говоришь, Сократ, - опечалилась Ксантиппа.
- Ладно, тогда останусь, - как-то уж очень легко согласился Сократ.
- А самогон? - поинтересовался Протагор.
- Какой самогон? - удивился Сократ.
- Да за которым ты собрался идти!
- Как же я за ним пойду, если вы меня не пускаете?
- Мужи, собравшиеся здесь! - торжественно произнес Межеумович. - Я считаю, что все вы тут родственники, свойственники и сограждане - по природе, закон же гостеприимства - тиран над людьми - принуждает ко многому, что противно природе. Так стыдно было бы нам, ведающим тайную природу вещей, мудрейшим из сибирских эллинов, именно поэтому соединившимся теперь здесь, в этом средоточии сибирской эллинской, да к тому же еще и народной, а заодно уж и партийной мудрости, в величайшем и благополучнейшем доме Сибирских Афин, - стыдно было бы нам не высказать ничего достойного такой чести, но спорить друг с другом подобно никчемнейшим людям. Так вот я прошу вас и советую вам, а проще говоря, - приказываю, пусть Протагор идет за самогоном, а Сократ накрывает столы яствами. А я уж лично прослежу, чтобы все было хорошо и еще лучше.
Ксантиппа растерянно оглядела самый благополучнейший дом Сибирских Афин, сообразила что-то и сказала:
- Нет, не подобает Сократу, хозяину дома, самому накрывать столы яствами! Да и последняя ножка у стола давеча обломилась. Тебе, Сократ, не надо, если это неприятно Протагору, стремиться к такому виду беседы, который ограничен чрезмерной краткостью. Отпусти и ослабь поводья речей, дабы они явились перед всеми в великолепном и благообразном обличье. Протагору же в свою очередь не надо натягивать все канаты и пускаться с попутным ветром в открытое море слов, потеряв из виду землю. Обоим надо держаться какой-то середины. Так вы и сделайте. А уж я достану самогону. Недаром ведь вчера у меня один веник купил сам Гераклит.
Это понравилось всем присутствующим, и последовало всеобщее одобрение, сопровождаемое грохотом листа железа за окном. Ксантиппа вышла. А диалектический Межеумович тут же решительно высказался по поводу распорядителя намечающегося симпозиума.
- Это дело тонкое! - важно сказал он. - Если выбранный будет хуже нас, тогда не дело, чтобы худший руководил лучшими, если же он одинаков с нами, это будет тоже неправильно, потому что одинаковый одинаково с нами будет и действовать, так что незачем и выбирать. Быть может, вы выберете лучшего, чем мы? По правде-то, я думаю, невозможно вам выбрать кого-нибудь мудрее меня.
Слова диалектического материалиста вызвали у слушателей громкую похвалу, усиленную до небывалого уровня громыханием железа во дворе. Все согласились: только исторический Межеумович может быть мудрее самого себя.
А у меня сперва, когда он это произнес, а прочие зашумели, закружилась голова и потемнело в глазах, точно ударил меня здоровенный кулачный боец. Потом я, - по правде говоря, чтобы выиграть время и обдумать, что, собственно, собирается делать материалист, - еще крепче замолчал.
- Клянусь Зевсом! - сказал Сократ. - Кстати случился мудрейший Межеумович на нашем безалкогольном симпозиуме. Мудрость его есть, пожалуй, нечто издревле божественное, пошла ли она от Отца и Основателя или от еще более древних времен.
И впервые при упоминании бога диалектический материалист не вспылил, не раскричался в сердцах, понося правдивыми речениями глупого человека, а согласно закивал головою и даже подтвердил:
- Божественное, а как же! - И далее, уже на правах распорядителя симпозиума: - Ату его, Сократ! Ату Протагора!
Немного расстроенный тем, что не удалось вырваться из милого дома, Сократ, тем не менее, поддержал разговор.
- Не думай, Протагор, - сказал он, - чтобы, разговаривая с тобой, имел я какое-нибудь иное намерение, кроме одного: рассмотреть то, что каждый раз вызывает недоумение. Мы-все вместе как-то способнее ко всякому дурному делу, слову и мысли. Один же, хотя бы и мыслил, сейчас же озирается в поисках, кому бы сообщить свою мысль и у кого бы найти ей поддержку, а то и отдать на сохранение и преумножение, как Время славному Агатию. Я тоже из-за этого охотнее беседую с тобой, чем с любым другим, полагая, что ты всех лучше, не считая, конечно, материалистического Межеумовича, - но уж он-то непременно вставит в нужном месте свое диалектическое и непререкаемое слово, - так вот, ты всех лучше можешь исследовать как вообще все то, что надлежит исследовать порядочному человеку, так и в особенности вопрос о добродетели. Кто же другой, как не ты? Ведь ты не только считаешь себя человеком безукоризненным и действительно являешься достойным, но даже думаешь, что можешь сделать хорошими и других, не в пример некоторым иным людям, которые сами по себе порядочны, однако не способны сделать других такими же.
- На кого это ты намекаешь, Сократ?! - мгновенно возмутился Межеумович. - Уж не на меня ли?!
- Что ты, материалистичнейший мой, - попытался тут же оправдаться Сократ. - Ни в коем случае не на тебя.
- То-то же! - возгордился диалектик. - Смотри мне! А то нашел, видишь ли, порядочного!
- Ты, Протагор, - продолжал Сократ, - до такой степени уверен в себе, что, в то время, как другие скрывают это свое умение, открыто возвестил о нем перед всеми сибирскими эллинами и, назвав себя софистом, то есть учителем мудрости, объявил себя наставником образованности и добродетели и первым признал себя достойным взимать за это плату частным образом. Так как же не привлечь тебя к рассмотрению этого вопроса, не спрашивать тебя и не советоваться с тобой? Никак без этого невозможно.
- Штрафное очко Сократу! - объявил неутомимый Межеумович. - Нечего расхваливать Протагора, который на поверку-то оказался еще дурнее меня. Переходим, товарищи, к следующему вопросу повестки симпозиума!
Тут в избу как раз вошла Ксантиппа, да не одна, а с соседом Критоном, тем самым, что никак не мог поставить новый забор, потому что со стороны Сократовой усадьбы он должен был быть подгнившим и скособочившимся. Ксантиппа держала в руках вязанку уже порыжевшего местами, а в общем-то еще зеленого лука; Критон в каждой руке - по четверти самогону.
- Ну изводят самогон, ну изводят! - вместо приветствия сказал Критон. - Еле достал.
А диалектик как увидел лук, так сразу и заорал:
- С моего огорода!
Но скандала Межеумович поднимать не стал, на правах распорядителя симпозиума подскочил к вошедшим, понюхал лук, утвердился в мысли, что лук действительно с его огорода, а потом по очереди принял из рук Критона бутыли, вырвал зубами пробки из них, тоже сперва понюхал, а потом и глотнул из каждой, определяя убойную силу.
Кажись, с этим пунктом программы все складывалось нормально.
На улице загрохотали уже два листа железа, слаженно и уверенно.
- Твои проказники, Менексен и Софрониск, крышу моего дома разбирают, - сообщил Сократу Критон. - Да пусть поиграют…
Сократ ничего не ответил, не успел, а может быть, и не хотел.
- Наливай! - гаркнул диалектик, словно командовал артиллерийской батареей. - Опрокидывай!
- По правилу первины великому Зевсу, принесшему… - начал было Протагор, но Межеумович не дал ему договорить.
- Опять религиозный выверт! Какой в жопу Зевс?! Да что он мог принести?! Критон это принес, а не Зевс. Заряжай!… Пли!
Ну, выстрелили по второму разу, залпом… Начали закусывать луком, хотя солонки с солью Ксантиппа пока никак не могла найти. Критон тоже записался в расчет батареи и теперь умильно смотрел на кратно увеличивающееся в его глазах скопище философов.
Лишь Протагор порывался вернуться к предыдущему вопросу и уловил-таки момент.
- Кажется, - сказал он, - дело обстоит так, как ты говоришь, Сократ, и притом кому другому, а мне-то стыдно было бы не ставить мудрость и знание превыше всех человеческих дел.
- Превыше всего - диалектический и исторический материализм! - заорал Межеумович, видимо, уже изрядно надышавшись пороховых газов.
- Прекрасны твои слова и истинны, - сказал Сократ, чем неимоверно возвысил Межеумовича в его же собственных глазах. Хотя обращался-то Сократ, оказывается, к софисту. - Но знаешь, Протагор, люди большей частью нас не слушают и утверждают, будто многие, зная что лучше всего, не хотят так поступать, хотя бы у них и была к тому возможность, а поступают иначе. И сколько бы я ни спрашивал, что же этому причиной, все утверждают, что делают так потому, что уступают силе удовольствия и страдания или чему-нибудь из того, о чем я сейчас говорил.
- Да ведь я думаю, Сократ, что и многие другие люди утверждают неправильно.
- Так давай, Протагор, вместе с тобой попытаемся убедить людей и разъяснить им, что же с нами-всеми происходит, когда мы-все уступаем удовольствиям, гневу или страху и не поступаем наилучшим образом, хотя и знаем, что такое высшее благо. Может быть, если мы им скажем: "Люди, вы не правы, вы обманываетесь", - они нам ответят: "А если, Протагор и Сократ, дело не в том, что мы уступаем удовольствиям, гневу и страху, но в чем же оно и что об этом думаете вы - скажите нам".
- К чему, Сократ, нам обязательно рассматривать мнение людей толпы, говорящей что попало? - сказал Протагор.
- А вот это верно, - подтвердил строгий Межеумович. - Народные массы нуждаются в железном управлении со стороны Самой Передовой в мире партии. А сами по себе они ничего не понимают.
- Человек, зная, что зло есть зло, все-таки его совершает, - сказал Сократ.
- Почему же? - сурово спросил сосредоточенный Межеумович.
- Потому что он побежден, - ответил Сократ.
- И кто же его победил? - озадаченно спросил несомневающийся Межеумович.
- Мы-все, - сказал Сократ.
Межеумович насмешливо расхохотался:
- Право, смешное это дело! Ты, Сократ, говоришь, будто тот, кто делает зло, зная, что это зло и что не следует ему это делать, побежден нами-всеми! Да ведь только мы-все, взявшись за руки, скопом, так сказать, и смогли бы построить коммунизм - счастливейшее на земле и небесах общество! А будь ты, Сократ, да и всякий другой, безропотно покорен партийной дисциплине, ты был бы счастлив и безо всяких, а уж тем более дальнейших, рассуждений. Так ведь не захотели счастья! Кусайте теперь локти!
- Так в чем же ошибка? - спросила Ксантиппа.
- Если бы я сразу сказал, что дело здесь в неведении, вы бы надо мной посмеялись, - продолжил Сократ. - Но если, например, ты, Ксантиппа, станешь и теперь смеяться надо мной, то посмеешься только над собой.
- Окстись, Сократ! Когда это я над тобой смеялась? - удивилась Ксантиппа.
И все другие клятвенно подтвердили, что Ксантиппа никогда над Сократом не смеялась.
- Раньше я считал, а Протагор и сейчас считает, что те, кто ошибается в выборе между добром и злом, ошибаются по недостатку знания. А ошибочное действие без знания совершается, мол, по неведению. Протагор вот и заявляет, что он за деньги излечивает от неведения. Ты же, Ксантиппа, полагая, что тут нечто другое, чем просто неведение, и сама не пошла и детей наших не отдала к учителю этого знания. Заботясь о деньгах и не отдавая их такому учителю, мы, с точки зрения нас-всех, поступили плохо и как частные лица, и как граждане Сибирских Афин.
Тут все согласились, что детей надо отдавать в учение к нам-всем. И даже Критон успел вставить слово:
- А то ведь разберут крышу и сдадут в Чермет за гроши…
- Ну и хитер ты, Сократ, - сказала Ксантиппа. - Теперь-то я понимаю, что быть ниже нас-всех - это не что иное, как невежество, а быть выше нас-всех - не что иное, как мудрость. Не будем отдавать детей в учение к нам-всем, Сократ!
И с этим заявлением Ксантиппы все единодушно согласились, только проницательный Межеумович нахмурился.
- А я?! - недовольно спросил он. - А психический и психологический материализм?! А Отец наш Всевышний со всеми своими партийными Апостолами до самого, что ни на есть последнего?!
- Глупину диалектического и исторического материализма постичь трудно, - попытался успокоить его Сократ. - Тут даже одного знания мало. Здесь еще и принуждение нужно.
Все согласились и с этим.
- Если верно все сказанное раньше, - сказал Сократ, - то захочет ли кто-нибудь из людей пойти на то, чтобы перечить воле и мнению нас-всех? Или это невозможно? Ведь есть какая-то тайная и страшная сила, объединяющая и направляющая нас-всех.
- Никто, конечно, не захочет, - единодушно решили все.
- Я одобряю, Сократ, - сказал Протагор, - твое рвение, и ход твоих заблуждений. Да я, думается мне, не такой уж дурной человек, а зависти у меня меньше, чем у кого бы то ни было, по крайней мере, чем у диалектического Межеумовича. Я многим говорил о тебе, Сократ, что из тех, с кем я встречаюсь, я всего более восхищаюсь тобой. Я даже утверждаю, что не удивился бы, если бы и ты стал одним из людей, прославленных мудростью, а не только знанием того, что ты ничего не знаешь. Если доживешь, конечно…
Тут все согласились, что Сократ ни за что не доживет до тех времен, когда смог бы прославить себя мудростью, а затем провели соответствующие действия с кружками и четвертями. А поскольку разливал сам Межеумович, то из-за ревности он налил Протагору в кружку на два пальца меньше, чем всем остальным.
Глава тридцать третья
- Итак, ты, Протагор, утверждаешь, - спросил Сократ, - что человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют?
- Да, согласился Протагор.
- Тем самым ты утверждаешь, что-де какой мне кажется каждая вещь, такова она для меня и есть, а какой тебе, такова же она в свою очередь для тебя. Ведь человек - это ты или я, не так ли?
- Ты правильно понял, Сократ, - согласился Протагор.
- А я?! - возмутился диалектик. - Я что же, по-вашему, уже и не человек?!
- Как же, - попыталась успокоить материалиста Ксантиппа, - ты человек и есть, милый Межеумович. Это очень даже заметно. Вспомни знаменитые слова какого-то философа: пью, следовательно, существую. А ты как раз сейчас пьешь самогон, который принес Критон.
- То-то же! - возликовал исторический материалист. - Знаю я вас! Но не забывайте, что руковожу симпозиумом и надзираю за самогоном именно я!
- Мудрому человеку не подобает болтать вздор, - сказал Сократ, чем было снова не вызвал негодование Межеумовича, но "причастность к мудрости" остановила его. Тем более, что обращался-то Сократ к софисту. - Так что последуем за тобой, Протагор. Скажи-ка, разве не бывает иной раз, что дует один и тот же ветер, а кто-то мерзнет при этом, кто-то - нет. И кто-то не слишком, а кто-то - сильно?
- Еще как бывает, Сократ! - согласился Протагор.
- Так скажем ли мы, что ветер сам по себе холодный или нет, или поверим тебе, Протагор, что для мерзнущего он холодный, а для немерзнущего - нет?
- Уж поверь, Сократ, - улыбнулся софист.
- Тогда, клянусь Харитами, Протагор, ты очень премудр и эти свои слова бросил нам, всякому сброду, ученикам же своим втайне рассказал истину.
Протагор усмехнулся в пустую кружку и промолчал.
- Если бы мы измерили или потрогали что-то и оно оказалось бы большим, или белым, или теплым, то, попав к кому-нибудь другому, оно не стало бы другим, во всяком случае если бы само не изменилось. А с другой стороны, если бы то, что мы измерили и потрогали, действительно было бы всем этим, то оно не становилось бы другим от приближения другой вещи или от каких-либо ее изменений. А вот мы, мой друг, с твоей легкой руки принуждены делать какие-то чудные и потешные утверждения.
Протагор все пристальнее всматривался в дно пустой кружки и упорно молчал.
- Дело в том, - продолжал Сократ, - что если бы мы с тобой были великими мудрецами, изведавшими все глубины сердца, и нам от избытка премудрости оставалось бы только ловить друг друга на софистических подвохах, то, сойдясь для такого поединка, мы могли бы отражать одно рассуждение другим. На самом же деле, поскольку мы люди простые, давай-ка прежде разберем предмет наших размышлений сам по себе - все ли у нас согласуется между собой или нет?
Протагор согласился.
- А когда так, то давай прежде всего спокойно - ведь в досуге у нас нет недостатка, - не давая воли раздражению, в самом деле проверим себя: каковы же эти наши внутренние видения?
- Для начала, Сократ, возьми себе в собеседники кого-нибудь помоложе, - предложил Протагор, - чтобы он совсем уж простодушно отвечал на твои вопросы.
- Что-то ты, Протагор, совсем ослабил канаты своих речей, - сказала Ксантиппа. - Ведешь беседу как уставший бегун.
- Оставьте меня на закуску.
- Давайте, я буду наставлять вас в истине, - предложил свою кандидатуру диалектический Межеумович.