Гутников всегда заявлялся раньше всех и пребывал в уверенности, будто это его ноу-хау - заставать шефа свежим, еще не загруженным новыми проблемами и уже разобравшимся со старыми, готовым воспринять его, гутниковский, полет креативной фантазии. Собственно, так оно и было, с единственной разницей, что ты сам запрограммировал его именно на это время, пока твой мозг способен вычленить из вала мутной и странной информации те зерна-вспышки, за которые ты платишь не то чтобы феерическую (как ему почему-то кажется), но вполне приличную зарплату - удивительному субъекту, помеси циника-прощелыги и городского сумасшедшего.
- Доброе утро, Виктор Алексеевич.
Во времена стагнации нигде не платят за идеи. Именно поэтому здесь, у тебя - единственное такое место. Ты сам устанавливаешь правила и прайсы. И покупаешь то, что нужно. Решающе нужно. А у кого - неважно.
- Здравствуйте, Саша.
Оля аккуратно прикрыла за ним дверь - креативный гений никогда не унижался до собственноручного прикосновения к створке, кроме тех случаев, когда хлопал дверью демонстративно, уходя навсегда; Виктор припоминал таких демонстраций штук семь или восемь. Прошагал к столу расхлябаной походкой подвыпившей манекенщицы, взялся за спинку стула и отодвинул его так далеко, будто собирался возложить ноги на стол. Гутников всегда вел себя в офисе фамильярно и вызывающе, чем еще больше подчеркивал смертельную неуверенность в завтрашнем дне своей невероятной синекуры, в собственном высокооплачиваемом креативе, да и вообще в себе, щупленьком мужичонке не первой молодости, непривлекательном для женщин и неудачливом по жизни. Раньше, до сих пор.
- Есть одна идейка, шеф, - начал ритуально-небрежно.
Виктор кивнул, просматривая распечатки на столе. Распечатки были еще за завтраком изучены, расчерчены салатовым маркером и приняты к сведению; но если внимать Гутникову в оба глаза и уха, он неотвратимо наглел. И чем больше, тем труднее было с ним работать. Куда дешевле просто полистать ненужные бумажки.
- Транспорт, - заговорил Гутников, когда его артистическая пауза провисла и расползлась, как промокашка. - Монополия на транспорт при нынешнем раскладе сил в мировой экономике решила бы все. Я поразмыслил тут в этом направлении…
- Направление верное, - бросил Виктор.
- Вы намекаете, что это всем очевидно, - обиделся креативщик, он всегда на что-нибудь обижался. - Тем не менее в данной сфере нефтетрейдеры по-прежнему рулят, даже смешно! А все альтернативщики вместе взятые только создают кордебалет, не больше. Так вот.
Снова пауза. Надо будет как-нибудь выставить его уже минут через десять после начала разговора, в следующий раз не будет разбрасываться чужим временем.
- Я слушаю, - поторопил Виктор.
Гутников заложил ногу на ногу и откинул голову, тряхнув немытыми длинными волосами. Помолчал еще (выставить, сто процентов - вот только сейчас или не сейчас?) и, наконец, изрек:
- Нуль-транспортировка.
- Сами придумали, Саша?
- Вам бы все иронизировать! Скажите еще, что я начитался фантастики! Да, начитался, да, я вообще, людям это кажется странным, время от времени читаю! У меня дома, представьте себе, сохранились книги, пережившие девятнадцатый год, даже зиму двадцатого!.. но это, как вы понимаете, к делу не относится, - он успокоился так же мгновенно, как и впал в истерику. - Нуль-транспортировка - уникальная идея, гениальности которой не умаляет то, что ее автор не я. Но я и не претендую! Я просто советую вам, Виктор Алексеевич. Озадачьте своих физиков-химиков. Пускай пошевелят мозгами в правильную сторону. Вектор я задал.
- У вас все?
Глянул на часы: десять минут. Из них как минимум три ушло на паузы, и еще около четырех - на прочие театральные эффекты. Самое время повоспитывать. Селектор:
- Зайди ко мне, Оля.
Возникла на пороге мгновенно, словно уже овладела гутниковской нуль-транспортировкой. Гений тоже уловил момент блестящей иллюстрации своей идеи и восхищенно присвистнул.
- "Тоско" здесь?
- Ждут, как им назначено.
- Зови уже. Мы с Сашей сегодня быстро справились.
Гутников изумленно вскинул длинноволосую голову.
На нервном, словно снабженном двойным набором мимических мышц лице прокатились по кругу, будто в калейдоскопе, сначала готовность оскорбиться и хлопнуть дверью, затем паника: все, конец, больше никогда!!! - и лихорадочные попытки срочно родить нечто креативное, и набор умоляющих речей и гримас, и…
Этому жалкому и смешному человечку, вопреки общему месту о свободной природе творчества лишенному свободы изначально, от рождения, как некоторые рождаются слепыми или без рук, ты перечислишь в конце месяца не то чтобы феерическую, но все-таки сумму. Согласишься встретиться с ним в восемь пятнадцать того дня, когда он морально созреет для предоставления новой порции креатива. И, скорее всего, уделишь ему полновесных полчаса.
Потому что иногда, очень редко - но такие вещи по определению не могут происходить часто - его странный и нелогичный мозг способен рождать нечто вроде той немудрящей фразочки, с которой началось, по сути, все: "Деньги… я вас умоляю, Виктор Алексеевич. Их можно делать из воздуха. Или из воды".
* * *
- Шикарно выглядишь сегодня, Иришка.
- Визажист из "Эль" нарисовал. В одиннадцать съемка, а мейк-ап специально заказала заранее. Чтобы произвести на тебя впечатление.
- Польщен. Чем сподобился?
- Ну ты же самый привлекательный мужчина во всем парламенте. И беззастенчиво этим пользуешься. Слабой женщине трудно устоять.
Виктор поморщился; получилась улыбка. До чего же неизбежно все они вспоминают о своей слабости, как только начинают проигрывать, парламентские стервы, зубами выгрызшие свое вожделенное равноправие и половинную квоту. Сейчас, когда парламент окончательно превратился в декоративную структуру, светский салон с главной функцией показа мод, эти дамочки оказались здесь на своем месте, как никто и нигде. Однако некоторые из них и в самом деле представляют собой силу. Реальную, экономическую, теневую. Тридцать пять процентов "Ворлд Ойл". Даже по нынешним временам - многовато. Приходится считаться - там, где хотелось бы просто смахнуть с дороги небрежным движением.
Слабую, беззащитную женщину. Вот именно.
Ирку Анциферову Виктор знал еще по временам великого передела, когда в парламенте не просто перетирали кулуарные договоренности, а рубились по-настоящему, и среди счастливцев, прорвавшихся на главный полигон, бабья имелось раз-два и обчелся. Ирка была уже тогда, хотя заправлял всем ее папаша, чересчур одиозный для власти даже тех смутных посткризисных времен. Старика Анциферова хватил удар года четыре назад, и с тех пор Ирина распоряжалась долей сама. Пока на редкость умно и вполне по-мужски. Хотя, разумеется, любое отступление с позиций сопровождалось изрядной порцией женской слабости. Журналисты обычно велись.
Кстати, сегодня как раз пресс-день. Впрочем, нынешних парламентских корреспондентов интересует совсем другое.
Подскочила щупленькая барышня с диктофоном. Тьфу. Виктор лучезарно улыбнулся и рассчитанным жестом вытолкнул вперед Анциферову; правда та и не сопротивлялась.
- Ирина Львовна, что вы думаете о разводе господина Пшибышевского?
- Милая моя, я думаю о других мужчинах. Петр Петрович - откровенно не мой сексуальный тип.
- Скажите как юрист, может ли новая супруга претендовать на…
- Как юрист: да, разумеется. С хорошим адвокатом можно претендовать на все что угодно. А как женщина могу вас заверить: ничего ей не светит, этой певичке. Он на ней не женится, вот увидите.
- Большое спасибо! Кто дизайнер вашего сегодняшнего имиджа, Ирина Львовна?
Анциферова пустилась в пространные объяснения. Виктор отвлекся, поискал глазами Пийлса. С ним непременно надо пересечься, как только разберешься с этой дурой, там серьезное дело. А ее достаточно слегка припугнуть, не больше.
- Ну наконец-то. Все, Витенька, я снова в твоем распоряжении.
- Злоупотреблять не буду. Ты же, наверное, все обдумала?
Вот так всегда. Легкое дрожание лезвийных губ, влажная поволока на глазах, которые искренне умеют только суживаться от ненависти или презрения. Непонятно одно: почему каждая из них так истово верит, что на мужчин - ну, пускай конкретно на тебя - до сих пор как-то действуют подобные штучки?
- Вить, я не могу.
- Почему?
- Ну, во-первых, я ничего не решаю. У меня только десять процентов, ты в курсе.
- А во-вторых?
Звон в голосе. Почти слезы. Но чтобы вышло похоже, она давно уже разучилась:
- Я не понимаю! Зачем?! Сейчас, когда все наконец-то поделено, когда мир потихоньку выбирается в нормальную жизнь, какого черта таким, как ты, нужно непременно кого-нибудь свалить? И почему обязательно нас? Нефтетрейдеры давно рядовые субъекты рынка, точно такие же, как и все альтернативщики. Какого, спрашивается?! Не дает покоя наше прежнее положение? Долгая память хуже сифилиса, Витя. Отстань от меня, слышишь? Просто отстань.
- Не выйдет, Ириш. Я всегда был к тебе неравнодушен, сама знаешь.
- Перестань врать.
- Как только ты пообещаешь поставить на правлении вопрос. Только честно.
- Допустим. И что оно тебе даст? Говорю же, у меня…
- Это уже мои проблемы, договорились?
Договориться с ней, разумеется, ни о чем нельзя. Любая договоренность будет передернута, разорвана, продана столько раз, сколько позволят силы; а что, слабая женщина имеет право на вероломство. Другое дело, что с настоящими силами она уже не соберется никогда. И прекрасно об этом знает, иначе ей и в голову не пришло бы играть на дешевых бабских эффектах. Не до такой степени она дура. Хотя дура, конечно.
Она глядела в сторону, на мраморную лестницу с бордовой дорожкой, по которой поднимались, позируя камерам, декоративные депутаты обоих полов, от-кутюр с ног до головы, пустопорожние герои парламентских новостей. Кое-кто из них действительно что-то решает в этом мире. Кто-то - решал совсем недавно, однако времена, как известно, меняются. Особенно для слабо сильных, а некогда и красивых женщин, чьи морщины теперь аккуратно, и не разглядеть, закрашивают визажисты из "Эль".
Заговорила:
- Даже если ты съешь меня, съешь "Ворлд Ойл" целиком - это я так, фантазирую, - тебя все равно не пустят дальше, Витя. Все понимают, какое великое дело - баланс сил. Если снова начнется передел, не выдержит никто. А монополия, хотя бы такая, как была у нас до кризиса, больше не установится, не мечтай. Для подобных амбиций, Витенька, надо на что-то опираться. А тебе опереться не на что.
Стоп. На лестнице, кажется, показался Пийлс. Точно, он самый.
- Приятно было пересечься, Ир. Извини, уже бегу.
Пийлс, как всегда, бесхитростно следовал в буфет, ни на градус не отвлекаясь от курса в сторону, скажем, сессий ной залы. Его траектория была проста, прогнозируема и неотвратима, как путь следования циклона, и, наметив мысленным пунктиром точку встречи, Виктор неторопливо пошел по галерее. Однако по дороге его перехватили журналисты: двое парней телевизионщиков и толстая тетка с сетевого портала. Тетку интересовал актуальный развод, с ней Виктор разделался быстро, а вот парень похлипче, корреспондент, сделал отмашку верзиле-оператору и пристал намертво, меча вопросы один за другим, словно дротики в мишень:
- Правда ли, что у вас новый личный стилист?
- Учитывает ли он ваше мнение при создании имиджа?
- Насколько радикально вы сменили гардероб?
- Каково теперь число ваших знаменитых салатовых галстуков?
- Почему сегодня на вас нет ни одной детали имиджевого цвета? Означает ли это, что в движении "Наша свобода" назрел ребрендинг?
- Да какой там ребрендинг, - Виктор изобразил утомленную улыбку человека, уставшего отстреливаться. - Я просто забыл. Проспал немного, а до парламента у меня было запланировано несколько встреч… Забыл.
Артистически пожал плечами: все-таки телевидение, картинка. Выход из синхрона.
- Не верьте, юноша, - прогудело за спиной. - Виктор Алексеевич никогда ничего не забывает. Никогда. Вообще.
Он обернулся. Георг Пийлс был уже в полуметре, приближаясь со стороны, противоположной той, куда удалялся. Непредсказуемый, как циклон, одним движением уничтожающий города и репутации метеорологов.
* * *
- Кстати, о климате. Знаете, прогноз погоды сейчас гораздо интереснее самого выпуска новостей. Только из него и узнаешь, что реально делается в мире. В северном регионе, например.
- Бросьте. Вы-то как никто держите руку на пульсе.
- Не уверен. Причем главная переменная по нынешним временам - вы, Виктор, с вашей странной и бурной новой деятельностью. Рассказывайте.
- Рассказываю.
Парламентский буфет - давно, конечно, не буфет, а элитный ресторан с настолько неадекватными ценами, что Виктор всегда морщился, оплачивая здешние счета, - по случаю пресс-дня был почти полон уже с утра. Не лучшее место для серьезных переговоров. Но в сессийную залу, где было, разумеется, пусто и тихо, Пийлса все равно не затащить, да и незачем привлекать к себе столько внимания.
Подошла официантка, оба сделали по заказу, достойному быть опубликованным в завтрашних масс-медиа: журналисты обычно тырили листки с заказами прямо со столиков или стоек, но для приличия ссылались на "источники" среди персонала. Обслуживали в буфете раздражающе медленно, с явным расчетом на то, что занятой человек уйдет, так ничего и не дождавшись, кроме аперитива; деньги в подобных случаях снимали с личной парламентской карты, а с блюдами и напитками официанты поступали по своему усмотрению. Однако до эфира на третьем оставалось еще минут сорок, возможно, удастся что-нибудь выпить и съесть, а не только расплатиться.
Пийлс, кажется, не спешил. Он вообще никогда не спешил, он и говорил, и двигался, и принимал решения с рассудительной неторопливостью, и было абсолютно непостижимо, каким образом он столько всего успевает. Опасный человек. Но только с такими людьми и стоит иметь дело. Ты и сам достаточно опасен; к сожалению, в меньшей степени, чем хотелось бы.
Значит, рассказываешь:
- Во-первых, я хотел бы внятно сказать вам спасибо, Георг. Не знаю, как вы это делаете, но схема по "Бизнес-банку" действительно работает без единого сбоя. Поэтому я…
- Не забивайте мне мики-баки, договорились? Во-первых, вам от меня что-то нужно. В смысле, что-то еще. А во-вторых, я хотел бы ориентироваться в происходящем. Какого черта мы перекачиваем такие средства на ваши рыбацкие счета? Пока я думал, что вы отмываете какие-нибудь активы, я был спокоен. Но вы явно химичите совсем другое. Вон, даже салатовый галстук перестали носить…
- Ну, галстук тут ни при чем.
- При чем, при чем. Вам наконец-то надоели эти игрушки вроде славного прошлого, имиджевых флажков и вашей свободы. Вам уже неинтересно. Придумали нечто поглобальнее, правда?
- Игрушки, Георг, мне надоели уже очень давно. Другое дело, в нашем игрушечном парламенте без них никак, сами знаете. Чем изобретать еще, пользую пока старые… Так чем конкретно вам не нравятся нынешние прогнозы погоды?
- Нестабильностью, Виктор. Вся банковская система держится на стабильности, вернее, на вере в нее. Б двадцатом году, вы помните, все без исключения хранили деньги в чулках под матрасами, правда, это мало кому помогло.
Только когда установился относительный баланс, вернулась ниша для банковских структур. И то, чуть где землетрясение или вооруженный конфликт, вкладчики тут же бежали забирать депозиты, а стоило приостановить выдачу, едва не громили отделения, и так несколько посткризисных лет подряд. Если бы не вынужденная оседлость и мода на удаленный фриланс, мы до сих пор вряд ли восстановились бы в полной мере.
- Любой процесс в обществе - палка о двух концах.
- Вот именно. Когда концы перестают качаться и кое-как уравновешиваются, это и называется стабильностью. И вот во всем регионе за три месяца зимы практически не было снега, зато теперь… Что это, как не скрытая нестабильность? Зимой должна быть зима, весной - весна, летом - лето. Я начинаю волноваться. Так за что они получают такие суммы на счета, ваши рыбаки?
- Рыбаки - это не принципиально. Просто удобная структура, их гильдия. Важен регион как таковой. Собственно, я обратился именно к вам потому, что из отечественных внешних структур он охвачен только "Бизнес-банком".
Пийлс кивнул, прищурился, откинул массивное тело на спинку кресла. Не то чтобы он не понимает, что ты сознательно эксплуатируешь его слабину - сомнительный патриотизм северянина-полукровки местного разлива, помноженный на профессиональную гордость, гиперчувствительную к лести. Ни в коем случае: все видит насквозь, иронизирует, надеется переиграть - и все равно ему приятно, а любое удовольствие расслабляет и ослабляет. Именно поэтому у тебя нет подобных уязвимых точек. Ни одной.
- Мы успели первыми, - самодовольная улыбка; хорошо. - Другие на тот момент еще зализывали кризисные раны. А регион неплохой. Вкладчики не сказать чтобы крупные, но спокойные, без резких движений. И ведь не вымерзли, не перегрызлись в двадцатом, а там было куда страшнее, чем здесь.
- Я как раз о том же. Все-таки это очень далеко, я сам ни разу не был. А вы давно там работаете, знаете уклад, менталитет. Меня интересует, насколько тамошнее население способно выдержать… то, о чем вы говорили. Неявную, латентную нестабильность. Отсутствие снега зимой. Какие-то, возможно, необъяснимые на первый взгляд явления…
Принесли салат для Пийлса и морское ассорти для Виктора. Банкир принялся за еду неторопливо, но жадно, целиком отдавшись процессу гарантированного насыщения. Виктор подцепил вилкой гигантскую креветку, очищенную, но для красоты не обезглавленную; подпрыгнули на стебельках глаза, похожие на зернышки черной икры. А ведь она может быть и оттуда… бр-р-р.
- Приятного аппетита, - невнятно пожелал Пийлс. - В общем, вы правильно рассчитали: регион достаточно инертный. Хотя, с другой стороны, не стоит забывать, прошло каких-то два десятка лет, а у людей там хорошая память. И приличный запас злости.
Он хохотнул и снова потянулся за салатом:
- Вы начали в хорошем месте, вот только не надо мне заливать, что вы там и остановитесь. Но в общем и целом - одобряю. Я давно ждал, когда вам станет по-настоящему тесно в этой уютной стране с вечнозелеными лужайками и аналогичной свободой…
- Там, у вас, тоже скоро зазеленеет. Все-таки весна.
Пийлс прищурился:
- Обещаете? Тогда за это стоит выпить.
Виктор отпил из бокала и точным движением сунул креветку в рот; откушенная голова скатилась на тарелку, словно с гильотины. А вот теперь - пора.
- Деньги идут на фундаментальные исследования по одному проекту, - сказал он. - И если все получится так, как получается до сих пор, скоро от нынешней стабильности ни черта не останется. Ни на севере, ни где бы то ни было. Я вас предупредил, можете подготовиться. Но и вы, пожалуйста, дайте мне знать, как только заволнуются ваши вкладчики. Хотя бы самую малость. Я должен точно отследить момент, а банковская система - лучший лакмус, ведь правда?
- Момент для чего?
Слабостей у тебя нет и быть не должно. Но до чего же здорово в такие вот минуты небрежно взглянуть на часы:
- Договорим в следующий раз, Георг. Семь минут до прямого эфира, черт бы его побрал.