Снова заиграло что-то динамично-энергоемкое, но танцевать расхотелось. Татьяна двинулась вдоль столов, высматривая свое место. Как выяснилось, она с трудом припоминала, где именно сидела, да и, по правде говоря, не видела особого смысла возвращаться именно туда, к соседу напротив и коньячному бокалу; приборы же все равно поменяли перед горячим. Упасть на любое понравившееся место. Хотя бы вот сюда, где еще не кончились на столе бутерброды с икрой.
- Таня?
Показалось. Уже глючит, с чем вас и поздравляю. Надо меньше пить. Надо меньше думать о бессмысленных и все равно недостижимых вещах…
Прищурилась, с трудом фокусируя взгляд.
Женька сидел, откинувшись на спинку стула, с расстегнутым воротом и бокалом между колен. Смотрел на нее блуждающим пьяным взглядом. Не таким уж пьяным: все-таки он ее узнал. А она - так бы и прошла мимо.
- Ты не видела Оксану?
Конечно. Что б он еще мог спросить?
- Не видела. Вряд ли она пришла, ей же все равно пить нельзя.
- Нельзя? - тупо переспросил он.
Татьяна присела рядом, вполоборота. Закинула ногу на ногу. Выискала на столе чистый бокал и сама, без церемоний, плеснула себе из ближайшей бутылки; кажется, опять коньяку. Женька сидел, повернувшись к ней запрокинутым профилем с выпуклым кадыком на мальчишеской шее. Совсем близко.
- А нам-то с тобой можно, - сказала громко, развязно, вызывающе. - Давай выпьем, Женька.
Он повернул голову:
- За что?
- За свободу! За нашу свободу!
(за скобками)
ГЛАВА IV
Выехав на шоссе, Анна случайно свернула не в ту сторону. Ну ладно, допустим, не случайно, а вполне закономерно, в подтверждение нашего извечного топографического идиотизма. Но разворачиваться через сплошную на обледенелой дороге было бы еще большей рискованной глупостью. Двинулась медленно, пытаясь припомнить, есть ли раньше въезда в поселок еще один разворот.
Так или иначе, тут уже совсем недалеко. Раз уж так получилось, посмотрим, вернулся ли он домой; в самом деле, не звонить же по номеру, любезно предоставленному службистами. Глянем и, если вернулся, расскажем заодно про девочку и птенцов.
Вот это мы умели всегда. Придумывать логичное пояснение и оправдание чему угодно. Любой бессмылице, любому безумству. Вполне убедительно - по крайней мере, для себя самой.
Объездная очертила полукруг, и уже через несколько минут Анна увидела море и стволы наклонных сосен. Еще немного, и из-за горизонта начнут расти, как грибы, заснеженные крыши поселка; мы успели неплохо выучить эту трассу. Весь крюк, считая с обратной дорогой, не займет больше часа. Из поселка снова перезвоним домой и, возможно, Олафу… да нет, ему-то зачем, сам даст знать, если что-нибудь понадобится. Другое дело, что ему, кажется, давно уже от нас ничего не нужно.
Прибавила скорости.
…Первая крыша показалась из-за горизонта даже раньше, чем дорога свернула направо и вниз. Граненая верхушка стеклянного купола.
К облюбованному пустому гаражу за пляжем оказалось не подъехать: строительная техника и здесь покорежила землю, перемешала пластами гальку и снег, взрыла колеи и траншеи. Анна припарковала машину на боковой зачаточной улочке, не доезжая до стройки. Вышла, поставила на сигнализацию.
Подходя к бывшему пляжу, попыталась припомнить, как выглядело это место раньше, да хотя бы в субботу, когда мы приезжали сюда за птенцами - и не смогла. Перекрещенные цепочки людских и собачьих следов, извилистая линия прилива, на которой кончается снег, плеск спящего моря по голой гальке… Все это казалось чисто художественной картинкой, смоделированной даже не по памяти, а по каким-то посторонним разрозненным впечатлениям и домыслам. Зато не было и ощущения ломки, разгрома, хаоса, которое не отпускало там, дома. Наоборот, в том, что подобное один в один повторилось и здесь, присутствовало нечто закономерное, правильное. Огромное строение под куполом высилось над поселком монолитно и уже привычно, будто стояло здесь всегда. Логичная доминанта провинциального пейзажа.
Комбинат, говорил Олаф. Правильно, данному населенному пункту давно не хватало собственного комбината.
Из-за угла гигантской постройки выбежала собака. Та самая, большая и лохматая, ей, получается, негде теперь гулять. Потрусила к Анне и свойски ткнулась прохладным носом в ладонь. Анна коснулась мохнатой головы сначала робко, готовая в любой момент отдернуть руку, потом осмелела, запустила пальцы в шерсть, потрепала за ушами. Точь-в-точь как он когда-то, еще до снега, - а мы смотрели, стоя за углом вон того дома, где сейчас припаркована машина. И написали об этом в самом первом письме.
Его ладони точно так же покалывала морозная шерсть, грело тепло собачьего тела. Простое тактильное ощущение - но, совпав, оно рождает совмещение, присутствие, близость; примерно тот же механизм действует, когда, желая понять мысли и чувства другого человека, повторяешь его мимику и жесты. Проникновение, слияние - и боль пустоты. Его здесь нет. Точно нет. Мы бы почувствовали.
- Ульфа!
Как подошел хозяин собаки, Анна не заметила. Подняла голову навстречу:
- Здравствуйте.
- Добрый день, госпожа Свенсен.
- Вы меня знаете?!
- Разумеется, - улыбнулся старик. - Ведь вы уже приезжали к нам в поселок, и не раз. Фонд помощи малоимущим рыбацким семьям.
Да, конечно. Она чуть было не рассмеялась от облегчения, осознания нелепости внезапного страха. Сдержалась в последний момент; получилась милая улыбка.
- Вы можете называть меня Йона, - сказал он. - У меня нет малоимущей семьи, мы вообще живем вдвоем с Ульфой. Однако я немало слышал о вас. Исключительно хорошее.
Так оно обычно и бывает, мысленно усмехнулась Анна. Исключительно хорошее о своей деятельности узнаешь лишь тогда, когда она бесповоротно позади. Даже обидно. Уводя разговор с нежелательного направления, указала на здание посреди пляжа:
- Что это, Йона?
Он обернулся через плечо, и собака Ульфа обернулась тоже.
- Насколько мне известно, комбинат.
- Какой комбинат? Что там собираются производить?
Старик пожал плечами:
- Посмотрим.
Еще высокое солнце спряталось за купол, вспыхнув напоследок на его грани, и остатки пляжа вместе с прибрежными домами поселка накрыла тень, лиловая и густая, а немного подальше, за спиной - Анна специально обернулась посмотреть - полупрозрачная, дрожащая, какую отбрасывала когда-то и наша веранда. Но вряд ли это стекло так же просто разбить.
- Нечто подобное должно было случиться, - сказал Йона.
Что-то в его интонациях напомнило девочку из санатория. Которая тоже говорила так, будто знала. Только не уточняла, что именно.
- Они по всему побережью, вы в курсе? - негромко спросила Анна.
- Я догадываюсь.
- Вы будете молчать? Я имею в виду, не только вы лично - все жители поселка? Это же ваше море.
Ну и бессмыслицу мы несем. Как будто если организовать в поселке - ну, допустим, во всем прибрежном регионе - массовые волнения и протесты, это может что-нибудь изменить. Виктор наверняка все предусмотрел, продумал, обезопасил себя и свой сумасшедший проект в том числе и с этой стороны. Сколько можно, в самом деле, продолжать его недооценивать.
- Вы давно живете в наших краях, правда, госпожа Свенсен? - он прищурился, и она кивнула. - Вы должны знать, насколько необязательна здесь весна. Однако обычно она все-таки наступает. Так или иначе.
Анна переступила с ноги на ногу; под каблуком крахмально скрипнул снег. Усмехнулась:
- Не знаю - насчет весны.
Йона сделал широкий жест, будто обвел циркулем дугу побережья:
- Как только они заработают, весна придет. Однако "после" и "вследствие", как известно, разные вещи.
Внезапно он начал ее раздражать. Все эти глубокомысленные банальности, никакой конкретики, а главное - равнодушие. В прищуренных старческих глазах, в узкой руке, опущенной на холку послушной собаки. Как будто не его мир обрушивается сейчас в тартарары. А может, Виктор на это и рассчитывал. Потому и развернулся здесь - в холодной стране, где люди инертны и флегматичны, где каждый видит перед собой только бесконечное колесо смены времен года и сезонов рыбной ловли. Где и в воздухе, и в воде отсутствует, словно лишний химический элемент, само понятие свободы. Все правильно. У него, без сомнения, получится.
- Вы, я вижу, философ, Йона, - жестко сказала она. - Но вам больше негде выгуливать собаку.
Не прощаясь, пошла вверх по улице, мимо гаражей и границы взрытой земли. Собиралась вернуться к машине, но случайно свернула не в ту сторону. Кажется, уже не в первый раз за сегодняшний день.
* * *
С девушкой Анна пересеклась почти на крыльце его дома. Та сбежала только что со ступенек, еще сохраняя ускорение в стремительной походке, - а перед этим тарабанила в дверной косяк, и мы, подходя, неплохо разглядели ее со спины, высокую, энергичную, рыжую, в ярком комбинезоне. Теперь анфас.
- Ой.
Она отшатнулась, едва избежав столкновения. Затормозила под нашим пристальным взглядом: в полумраке "Колеса", где мы их как-то видели вдвоем, не рассмотреть деталей. Красивая, пожалуй - тем северным типом красоты, который не допускает недосказанности, недочерченности, малейшей доли неопределенности в четких чертах. И ей не больше двадцати пяти.
Молодая.
Определение, которое тихой сапой - и не скажешь, когда, - переместилось из естественного самоощущения во вне, в атрибуты чужого, враждебного лагеря. Их слишком много вокруг, молодых, они плодятся с каждым годом в геометрической прогрессии, и все труднее смириться с тем, что это естественно, что это жизнь… а ведь до недавних пор нам нечего было с ними делить.
Девушка на мгновение обернулась к запертой двери, потом посмотрела за спину Анны, мысленно прикидывая ее путь, который явно не мог лежать мимо, в какое-то другое место. И наконец решилась:
- Простите… Вы к Олегу? Вы не знаете, где он?
Ее женская логика умиляла, равно как и голосок с неуверенными нотками неподготовленной студентки. Ему, наверное, тоже нравится, безжалостно признала Анна. Нет, "нравится" - не совсем то слово; его устраивает.
- Он уехал, - сказала нейтрально, без единого оттенка. - Несколько дней назад. Видимо, еще не вернулся.
- Куда?
- Разве он вам не сказал?
Они так и стояли одна напротив другой под крыльцом. Естественный подъем дороги делал рослую подружку Олега еще выше, и Анна держала подбородок упрямо вздернутым, как если бы стремилась что-то доказать или опровергнуть. Она работает в банке, мы знаем: в другой раз после обеденного перерыва провели шпионским хвостом от самого "Колеса". Возможно, не дура, и даже скорее всего. Она устраивает его во всем.
- Я приехала за лыжами, - вдруг сказала девушка. - У Олега остались мои лыжи. Я только хотела забрать.
Анна приподняла брови. Вот оно, значит, как. Поссорились. Бывает.
- Логично было бы сначала позвонить.
- Наверное. Но он никогда раньше не уезжал надолго.
А ты хотела нагрянуть без предупреждения, приятным сюрпризом, снежным обвалом на голову. За лыжами; разумеется. Такие, как она, всегда заранее заботятся о том, чтоб было за чем вернуться. Вряд ли отдавая себе в том отчет, у них оно получается естественно, само собой. Такой вот биологический вид женщин, кардинально отличный от нашего. Мужчине может казаться, что он главный, что полностью владеет ситуацией, контролирует границы, из-за которых не должны выходить удобные ему отношения - все равно он обречен и рано или поздно капитулирует. Поскольку данный вид физически не в состоянии воспринимать мужчину иначе, нежели добычу.
Между тем девушка тоже рассматривала Анну, и не менее пристально. Правильно, другую она способна воспринимать только в одном качестве: как соперницу. Немолодую, а потому, пожалуй, безопасную.
- Я пойду.
- Подожди.
Отодвинув ее с пути, Анна легко взбежала по ступенькам. Присела на корточки и пошарила за порогом. Ключей на прежнем месте не было, она успела запаниковать - кто?! - и наконец нащупала связку в самом конце тупика узкой щели. Похоже, мы сами их туда кинули.
Выпрямилась и по-хозяйски вставила ключ в замочную скважину. Обернулась через плечо:
- Заходи, поищешь.
Банковская девушка захлопала ресницами. Шагнула на крыльцо, поднялась, не отрывая от Анны напряженного взгляда. Интересно, за кого она теперь нас принимает. Девяносто девять процентов, за его жену. Вернее, за бывшую жену - впрочем, они, как известно, имеют неприятное свойство иногда возвращаться, подсекая под щиколотку планы молоденьких любовниц на скорое замужество. А что, забавная роль. Мы справимся.
Лыжи стояли тут же, сразу за дверным косяком, подпирая стену загнутыми носами, но девушка прошла мимо, не заметив. Двигалась она если не совсем уверенно, то разве что под нашим оценивающим взглядом. Вообще же - так ходят по собственному дому. Она явно бывала здесь, возможно, даже и жила какое-то время. И уж точно собирается когда-нибудь остаться навсегда.
- Лыжи вот, - негромко подсказала Анна, и девушка вздрогнула. Замерла, оглянулась. Сказала, кажется, с облегчением:
- Нет, это Олега. Мои пластиковые.
Двинулась искать дальше. Из коридора Анна слышала, как она вприпрыжку спускается на первый этаж. Ладно, не будем же мы ходить по пятам. Пересекла короткую прихожую и вошла в кабинет.
В первый момент показалось, что окно закрыто жалюзи или ставнями. Серый полусумрак прорезал наискось узкий луч, в котором золотились плавающие пылинки. Яркий солнечный день целиком остался там, снаружи. Анна подошла к окну. Посмотрела поверх широкого монитора.
Не было никаких жалюзи, никаких ставень. И вида на море, такого же, как с нашей бывшей веранды, тоже не было. Была стена. В некотором отдалении, но слишком грандиозная, чтобы это имело значение. Глухая, темно-бурая, она занимала все пространство окна - кроме узкой полоски слева, в которую проникал солнечный луч и едва угадывались фрагментами небо, море и снег. Сверху, если присмотреться, можно различить основание купола. Вот и все.
Олег не сможет больше здесь жить. Виктор отнял у него этот дом, отнял море, отнял свободу. Как и раньше постоянно что-то отнимал, не задумываясь, не замечая. А мы… мы-то, конечно, все видели, но ничего не могли поделать - тогда. Поскольку все, что у нас имелось предложить взамен, ему попросту не было нужно.
Ничего не изменилось. У нас и теперь ничего для него нет. Не считать же, в самом деле, хоть сколько-нибудь ценным свое бессильное сочувствие.
Пора уходить отсюда. Где она, эта рыжая банковская лыжница?
Анна развернулась и в проеме дверей кабинета столкнулась с ней, вышедшей на пятачок прихожей то ли из кухни, то ли из ванной.
- Я везде посмотрела, - сказала девушка. - Нигде нет, наверное, так и оставил в машине… ой. Что это?
Она споткнулась и, присев на корточки, подняла с пола какую-то вещицу. Анна подалась вперед, присматриваясь. Соломенный домик с игрушечным котиком в окне и настоящим пустым гнездышком на крыше.
А ведь мы, уходя, повесили его обратно на гвоздь. Точно, повесили.
И еще проверили, крепко ли держится.
* * *
Дагмар все продумала: либо она остается с Олегом (что не было озвучено, однако подразумевалось по умолчанию), либо забирает лыжи и поднимается в них на шоссе, где реально поймать попутный транспорт. Третьего варианта она не предусмотрела и не просчитала. Пришлось подвозить, не могли же мы вот так взять и бросить ее здесь, в поселке.
- А почему ты не на работе? - поинтересовалась Анна, заводя двигатель. Заработал он не сразу и с небольшими перебоями, похоже, заканчивается бензин - никто же не планировал этот крюк. А резервный аккумуляторный мы, кажется, вообще ни разу в жизни не заряжали, да и, если честно, смутно представляем себе, как он работает. Ладно, до заправки на окраине города, по идее, дотянем.
- У нас проблемы, - сказала Дагмар. - Вы, наверное, слышали: босс исчез, оставив странные распоряжения, на местах не могут разобраться… Так что все операции по филиалам приостановлены, счета заблокированы, а персонал пока распустили по домам.
Точно, она ведь работает в "Бизнес-банке", мы еще тогда обратили внимание. Сотрудница пропавшего Георга Пийлса, маленькое звено все той же захлестнувшейся вокруг нас цепи. Что ж, совпадений не бывает; Анна не удивилась.
- Далее не знаю, что я буду делать… - пожаловалась девушка. - Если нас вообще закроют. Куда я пойду?
С Олегом она явно собиралась разыгрывать именно эту карту, усмехнулась Анна. Слабая женщина, не по своей воле замешанная в темную историю, с неподъемным грузом проблем, упавшим на хрупкие плечи. Которой совершенно некуда идти. Н-да, пожалуй, вряд ли ему удалось бы так просто выставить ее за порог с лыжами.
- Разве мало других банков?
- Вы знаете, не так уж много. Центробанк - закрытая контора, туда не попасть без знакомства. А в местных совсем уж смешные зарплаты… И потом, если лопнет "Бизнес-банк", это ударит по системе в целом. Начнется паника, массовое закрытие депозитов, мелкие банки будут валиться один за другим, - она передернула плечами. - Как в девятнадцатом году.
А ведь и вправду умненькая девочка, признала Анна. По крайней мере, у себя в экономическом колледже она старательно конспектировала лекции. Девятнадцатый год… она тогда хоть уже родилась?
- Ну, для кризиса, как в девятнадцатом, недостаточно закрытия отдельно взятого банка. Нужны объективные факторы дестабилизации…
- Вам кажется, их нет?