Встала, поправила косу. Подошла к столу в центре студии, в последний момент едва не споткнувшись на проводах. Виктор поднялся навстречу, отцепляя и выдергивая из-под пиджака микрофон-петличку. Татьяна поискала его глаза: мы с тобой союзники, Витька, мы заговорщики, мы сейчас ему покажем! Но он не заметил, не поймал сигнала. Вылез из-за стола, глядя мимо нее, с видом оскорбленной и гордой собаки.
Ассистентка пристроила петличку на воротник, просунула провод под свитером, закрепив тяжелый аккумулятор сзади на поясе джинсов. Татьяна села, чувствуя, как блямба на поясе тянет назад а внутри сами собой выстраиваются планки жесткого металлического каркаса. Но камеры, по крайней мере, она ни капельки не боялась. И помнила наизусть тринадцатикратно озвученный Виктором текст.
- Давайте, Танечка.
Глубокий вдох - и:
- Я знаю: ты не хочешь больше, чтобы за тебя решали другие. Тебе надоело предвыборное вранье и отсутствие настоящего выбора. Знаешь, мне тоже все это надоело. Давай придем и отдадим голоса за свободу! За нашу свободу!..
Глянула в упор на Розовского, одновременно захватив краем глаза Виктора. Который демонстративно пялился в другую сторону, изучая, видимо, надпись на дверях студии. Ну и пусть.
- Танечка! - сокрушенно воскликнул политтехнолог. - Ну что же вы сразу отвернулись? Я же объяснял: еще три секунды работаем на камеру. Вы сумеете повторить?.. Тот же взгляд те же интонации?
Она пожала плечами:
- Попытаюсь.
- Думаю, у вас получится. Катя, подгримируйте Татьяну Андреевну! И камерой, наверное, надо чуть поближе наехать…
Появилась гримерша со своим арсеналом, похожим не то на палитру художника, не то на выставку пробников в косметическом магазине. Зашевелился оператор, проснулись осветители. На границе поля зрения, будто на краю обитаемой земли, вздрогнул, напрягся Виктор. На него никто уже не обращал внимания.
Гримерша дематериализовалась, прыснув напоследок лаком на косу; в воздухе повисло остро пахнущее облачко. Розовский поудобнее устроился в кресле. Оператор поднял руку для отмашки.
- Я, наверное, пойду?
Голос Виктора прозвучал резко и басовито, совершенно по-мальчишечьи. Все головы дернулись в его сторону, как на ниточках. Кроме, разумеется, ее.
- Останься, - приказал Розовский. - Может, научишься кое-чему.
Рука оператора упала. Мелькнуло хулиганское желание тупо проговорить текст без интонаций, как Виктор на тринадцатом дубле; а было бы здорово. И он бы понял, что мы вместе - против них. Жирных политтехнологов и непубличных миллионеров, скользких и циничных людей, у которых свои интересы и при этом виды на нашу с тобой свободу. И в наших руках сделать так, чтобы они ее не получили.
- Я знаю: ты не хочешь больше, чтобы за тебя решали другие…
Коротенький текст кончился, а она так и не успела перейти к его саботажно-шутовскому проговариванию. Что и констатировала про себя, молча глядя в камеру: один, два, три.
- Замечательно, Танечка!
Розовский вскочил с кресла. Он порхал настолько легко и резво для своей комплекции, что казался надутым гелием. Татьяна осмотрелась, наконец, по сторонам: Виктор, конечно, никуда не ушел. Стоял за спиной оператора, расставив ноги и заложив большие пальцы рук за пояс в беспомощно-независимом жесте.
- Все? - спросила Татьяна и взялась за петличку на шее.
- Да-да, можете вставать. Мы же дадим ему еще один шанс, правда? - политтехнолог крутнулся вокруг своей оси в поисках Виктора. - Давай. Посмотрим, как там твой кураж.
Виктор потоптался на месте, явно обдумывая возможность все-таки послать ко всем чертям, хлопнуть дверью, одним махом потеряв все, кроме свободы. Затем решился, шагнул вперед. В его глазах прыгнуло что-то страстное и дикое, бьющее наотмашь, сшибающее наповал: наверное, это он и был, тот самый кураж. Наскоро отцепив с пояса квадратную блямбу, Татьяна поспешила выбраться из-за стола с противоположной стороны.
Виктора молниеносно подсоединили к микрофону, припудрили, причесали.
- Поехали, - равнодушно сказал Розовский.
Виктор заговорил. Сильно, красиво, душевно, убедительно. Политтехнолог улыбался, сложив руки на животе. Для этого он ее сюда и пригласил, поняла Татьяна. На заранее отведенную роль в маленьком спектакле, топорном, незамысловатом и лживом, как и в шестнадцатый раз озвучиваемый сейчас на камеру текст. По-видимому, столь же действенный. Дмитрий Розовский до сих пор не провалил ни одной избирательной кампании, говорил… неважно кто.
Не вышло - вместе против них. Получилось с точностью до наоборот. Разыграно по правилам, установленными вовсе не нами, ради чьей-то чужой цели, которая, разумеется, будет успешно достигнута.
Только вряд ли у нее есть что-то общее со свободой.
(за скобками)
ГЛАВА V
Она проваливалась в снег по бедра, по пояс, потом выбиралась, брела по колено, опять проваливалась… Иногда, если попадался упавший ствол, получалось пройти по нему несколько шагов и еще шаг-полтора - проскользить по насту, который, конечно, тут же проламывался под ее тяжестью. Слежавшийся снег был сплошь покрыт осыпавшимися иглами и лущеными шишками, исчерчен полупрозрачной сеткой лунной тени. Черные деревья стояли, как призраки, и приходилось держать руки все время вытянутыми вперед, чтобы внезапная ветка не хлестнула по лицу. Хотя какая разница, какой смысл?
Мы идем домой. Простая и ясная цель. Домой. Может, удастся дойти.
Можно было заночевать где-то в городе. В офисе, например… ну да, конечно, в офисе, какой, к черту, офис, от одной мысли мерзкая дрожь по хребту. Или пересидеть ночь в каком-нибудь круглосуточном кафе… ага, так они и остались открыты без света. Да хотя бы на давно заброшенном морвокзале, там уютные залы, и в них постоянно, мы знаем, ночуют бомжи. Мало ли где.
Но любая остановка немыслима, как смерть. Только идти и идти, все равно куда, но будем считать, что все-таки не по кругу, а вперед. Чтобы быть уверенной, стоило держаться береговой линии - но тогда они все время попадались бы на глаза, граненые стразы комбинатов, жуткие под луной. Лучше через лес. Короче и быстрее - если не сбиться с пути. Но не сбиться невозможно, лес не терпит прямых линий, мы давно плутаем наугад, не представляя себе даже приблизительного направления, и пускай, потому что истинная цель у нас одна - не останавливаться, не останавливаться…
Совсем юный, двадцатилетний лес. Геометрические посадки молодых деревьев переплетены беспорядочным буреломом и дикой порослью вокруг толстых узловатых пней, кое-где вздымаются гиганты, по прихоти древесной судьбы уцелевшие тогда, в двадцатом. Нынче не уцелеет никто. Ни море, ни лес, ни город, ни люди, ни любовь. Но это неважно. Важно идти.
Мороз после полуночи стал цепким и звенящим, от него слипались ноздри и с треском лопались под ногами ветки глубоко в снегу. Весна. Своих ног в тесных сапожках на каблуках Анна давно уже не чувствовала. Пальцы рук, затянутых в тонкие перчатки, пока еще болели. Но это ненадолго. Не надеемся же мы, в самом деле, проблуждать здесь, в лесу, до утра. До утра нас точно не хватит.
А выйдем ли мы к дому или нет - непринципиально.
Надо подумать о детях. Срочно подумать о детях, это действенно, это безотказно, хотя, конечно, прием подметный и довольно дешевый. Хорошо, подумали. Вспомнили, представили ярко, проглотили соленый спазм. А теперь вдохнуть побольше колкого воздуха - и двигаться дальше. Проваливаясь по колено, по бедра, по пояс… Ничего не меняется. Просто идти, и все. Напрямик, сквозь заросли и бурелом, наступая на поваленные стволы и щетинистые пни, не разбирая дороги, не оборачиваясь…
И вдруг лес зазвучал.
Сначала чуть слышно, на низкой органной ноте, потом по нарастающей, постепенно набирая силу и высоту, надрыв и вибрацию, отчаяние бессильного крика. Звук несся со всех сторон, обрушивался сверху, наполняя собой морозный воздух, словно упругая пружинистая масса.
Анна остановилась, в тот же момент со всей очевидностью осознав, что больше не способна сделать ни шагу. Вскинула руки к вискам, зажала уши - но пронзительный вопль зимнего леса прошил перчатки и ладони легко, будто и не встретив сопротивления. Он продолжал расти, почти переходя в ультразвук, и уже не различить внешнюю неистовую волну и бурлящую пульсацию в мозгу, потрясенном, дезориентированном… Стволы и ветви деревьев плыли и дрожали, теряя очертания, дробясь в лунном полумраке. Переступив с ноги на ногу, Анна коснулась локтем ближайшего ствола и вскрикнула, панически отшатываясь - он оказался горячим даже сквозь толстый рукав.
Она бросилась бежать. Бежать - неправильное слово, бежать по-настоящему, конечно, невозможно в глубоком снегу, среди раскаленных ветвей. Низко опустив голову, по-прежнему зажимая уши ладонями, а сведенными локтями пытаясь защитить лицо. Ничего не видя и уже не слыша, только чувствуя всей кожей нестерпимое давление и жар - жгучий, но не отменяющий стужи, сковавшей бесчувственные ноги.
Рано или поздно мы должны упасть, подумала о себе привычно отстраненно - нет, гораздо отстраненнее, чем всегда.
И в конце концов упала.
* * *
- Аптечку принеси, говорю.
- Какая еще аптечка? Вот, держи.
- Внутрь ему, если мужчина, если же нет - раздеть!
- И не стыдно вам гоготать?
- Вот так… еще глоточек… Гляди, заработало, а?
Горло обожгло, и Анна распахнула глаза. Увидела белый свет, голый, как больничные стены. Изображение проступало постепенно, будто при проявке старого фото. Фон сгущался, темнел, а людей и предметов все равно не разглядеть, и детали пропадают в расфокусе…
- Как вы себя чувствуете?
- Она, по-моему, пока не того. Не слышит.
- Дай ей еще.
- Не надо, - сказала Анна.
Зажмурилась, несколько раз сморгнула, пытаясь навести резкость. В помещении оказалось довольно темно, а может, несбалансированное зрение до сих пор искажало картинку. Прямо перед глазами висело что-то черное, тревожное. Отодвинулось и оказалось бородой, настолько самодовлеющей, что о ее носителе ничего больше и не скажешь, кроме как "чернобородый". Вокруг были еще мужчины. Человек шесть. Или четыре. Или кто их знает.
К губам приблизилось твердое, с закругленным краем, в нос шибануло резким запахом: нас не послушали, а может, мы ничего и не говорили, по крайней мере вслух. Вскинула руку, чтобы отвести в сторону стакан. Услышала приглушенный вскрик, ругательства погромче, звон внизу. На груди и коленях стало холодно и мокро.
- Вы чего? - спросил, кажется, чернобородый.
- Теперь уж точно придется раздеть, - усмехнулся кто-то.
Анна стиснула пальцами и помассировала виски. Снова огляделась по сторонам. Пора приходить в себя. Сообразить, где мы находимся. Кто эти люди, сколько их, по крайней мере: один, два, три… трое всего.
- Я все понимаю, но зачем же стаканы бить?
- Простите, я не хотела, - сказала Анна чернобородому, прислушиваясь к собственному надтреснутому голосу. - Не рассчитала движения.
Тот молча протянул ей полотенце, а сам нагнулся, собирая осколки. Подобрал несколько крупных и выкинул куда-то у себя за спиной, а остальное вместе с лужицей водки попросту растер подошвой.
- На счастье, - бросил один из троих, маленький, темноглазый, подвижный. - Как это вас угораздило среди ночи?
- Я шла домой.
- Пешком через лес? Оригинально.
- Машину пришлось оставить на заправке, - с трудом подтягивая расползающиеся слова, пояснила Анна. Нужно же что-нибудь сказать. Хотя бы затем, чтобы перестали расспрашивать.
Мужчины переглянулись. С таким зримым взаимопониманием, словно мы и вправду дали исчерпывающее пояснение всему.
- Я тебе говорил? - сказал чернобородый.
- Оно-оно, - подтвердил третий, самый молодой из них. - "Вспышка звезды". Я на "Обозревателе" видел.
- В городе все к чертям повырубалось, скажите? - мелкий и подвижный обращался к Анне. - Отопление, электричество, транспорт… Правда?
- Не знаю, - она сглотнула; блокировать, не вспоминать. - Электричество… да.
В который раз осмотрелась: глаза, слава богу, уже работали нормально, честно фокусируясь на предметах. Помещение было небольшое, приземистое, обставленное спартански и функционально - стол-скамейки-мойка-холодильник-чайник-микроволновка - кухня у них тут, что ли? За окном, отороченным по краю легкой морозной бахромой, стояла непроглядная чернильная темень, как всегда бывает, если смотреть ночью из ярко освещенной комнаты. Лампы под потолком горели в полную силу, негромко жужжал холодильник.
- А мы давно на термоядере, - перехватил ее взгляд подвижный. - Химик не гордый, чего уж там. Мобилу вам зарядить? Давайте сюда. Зато машина у меня на эксклюзивном топливе! Подброшу вас с утречка домой, без проблем. Недалеко же?
- Недалеко, - кивнула Анна.
- Чай, кофе будете? Или все-таки водочки?
- Спасибо. Чаю было бы неплохо.
- Паша, поставь.
Молодой, не поднимаясь, дотянулся до тумбочки с электрочайником, внутри почти сразу же забулькало. Человек по прозвищу Химик хозяйственно сунул в розетку подзарядку Анниного мобильного, потом выудил из подвесного шкафчика пластиковую чашку, опустил в нее чайный пакетик, подставил под носик. Чернобородый хмуро барабанил пальцами по столу.
- Они успели раньше, - бросил он.
- Кто бы сомневался, Жора, - энергично согласился Химик, протягивая Анне чай. - Но я не понимаю, чего ты паникуешь. Тебе ж бабки заплатили? Вот и нормальненько. Сиди.
- А вы про того банкира слышали? - вклинился Паша.
Химик отмахнулся:
- Все всё слышали. Ребята, поймите, это проблемы Вика. И он с ними пока справляется. Деньги пошли через другой банк, и пошли вовремя. Мы провели генеральный дубль? Провели. Завтра запуск сети, и со своей стороны мы его организуем. А с термоядерами Вик уж как-нибудь сам… Не наше собачье дело.
- Этот, как его, Пийлс, тоже так думал.
- Согласен, не повезло чуваку. Но тему с пугалкой они уже отработали, можете расслабиться. Эти пацаны не повторяются, они креативные.
- Вот-вот. Накреативят что-нибудь еще.
Текучему, броуновскому Химику не сиделось на месте.
Подскочил, принялся нарезать круги вокруг стола. Приостановившись за спиной чернобородого Жоры, похлопал его по плечу:
- Не дрейфь, старик, ОК? Давить каким-то образом на нас имело смысл гораздо раньше. Но Вику удалось спрятать базу как следует, за что ему отдельный респект, - а сейчас уже поздно. Нажать на кнопку может кто угодно. Завтра начнется битва гигантов, а мы спокойненько постоим в сторонке. Самому любопытно, честное слово.
Чернобородый привстал, поискал его глазами, нашел на краю обзора и развернулся вполоборота:
- Любопытно ему! Ты последние показатели по термосейсмике видел?
- Видел. Ну и?
- Тебя ничего не смущает?
- Все в пределах погрешности, Жора.
- И кто, интересно, установил такие пределы? Там же вдвое!
- Во-первых, в один и восемь. Во-вторых, ты не учитываешь экраны комбинатов, которые при запуске сработают, естественно, в обратную сторону. А в-третьих…
- Ну-ну. Что у нас в-третьих?
Химик пожал плечами:
- Весна.
Молодой парень, Паша, смотрел то на одного, то на другого - с преданностью юнги, допущенного до серьезного разговора морских волков. Однако, надо думать, он хоть что-то из сказанного понимал, по крайней мере в общих чертах. Анна не понимала ничего. Почти ничего. Они и не обращали больше на нас внимания, прекрасно зная, что мы ничего не поймем. Так, странноватая дамочка, случайно подобранная в лесу. Временный и не особенно важный предмет обстановки. Даже имени не спросили.
Поставила на стол пустую чашку. С размаху, с резким стуком, обрывая разговор и фокусируя на себе все взгляды.
Мы здесь. Мы есть. С нами нельзя не считаться.
- Вик - это Виктор Винниченко? - спросила напрямую.
Мужчины дружно изобразили немую сцену. Затем Химик, меньше всех склонный к ступору, отмер и присвистнул:
- Ну и ну. То-то мне все время казалось, что я вас где-то видел.
- Меня зовут Анна, - сообщила она; лучше поздно, чем никогда. - Анна Свенсен.
- Точно! - он щелкнул пальцами. - Я же отвозил вашего супружника в клинику на своей машине. Вы-то меня, конечно, не запомнили с заднего сиденья. Кровищи, кстати, на чехлы накапало дай боже… Вот и делай людям добро.
Упоминание об Олафе царапнуло тупым и ржавым: опасно, но не больно, почти не больно… Отметем, забудем, сосредоточимся на другом. Этот человек работает на Виктора. Они все тут, кажется, на него работают. Они должны быть в курсе того, что происходит. Более или менее.
- Думаю, господин Свенсен найдет способ вас отблагодарить, Химик. Простите, не знаю вашего имени…
- И не надо. Я привык.
- Я тоже благодарна вам за… - она сглотнула, - спасение. Так что там с топливом и электричеством? Какая "Вспышка звезды"?
Химик усмехнулся:
- Термоядеры чудят. Это на пару дней, на больше их не хватит.
- Ты думаешь? - усомнился Жора.
- А иначе они давно бы уже отмочили нечто подобное. За милую душу наплевали бы на мировую стабильность и баланс сил. Ведь цель какая: показать, что они реально круче всех альтернативщиков на рынке вместе взятых. Но они не круче, в том-то и дело. Поэтому им пришлось выложиться по полной. В нуль, если не в минус.
- На что выложиться? - требовательно спросила Анна.
Чернобородый развернулся к ней:
- Всемирное акционерное общество "Концерн "Термоядер"" проводит пиар-акцию "Вспышка звезды". Вчера шло первой новостью во всех масс-медиа, как это вы пропустили? По взаимным договоренностям с другими альтернативами в течении суток "Термоядер" исполняет соло в сфере топлива и энергетики, - он хмыкнул в бороду. - Могу себе представить, что это были за договоренности.
- И сколько они стоили, - подхватил Химик. - И бабок, и прочих ресурсов, альтернативщики же не полные идиоты. Сутки - это, конечно, понты для прессы. Назавтра ничего не изменится, пойдет волна паники. Они рассчитывают под это дело завалить и подмять всех, кого получится. А главное, нашего с вами общего знакомого, Виктора.
- Какое он имеет отношение…
Она не договорила. Мужчины переглянулись - и грохнули, все разом, даже юный Паша. Прохохотавшись надрывно, будто прокашлявшись, переглянулись снова. И уже все вместе посмотрели на Анну.
Ничего смешного.
- Его комбинаты у моря, я понимаю, - сказала она. - Но конкретно?
- Аш-два-о, - ответил Химик. - Конкретнее не бывает.