* * *
- А у нас нету света! - завопил, выбегая навстречу, Нед. - Мы вчера вечером свечки жгли!
- И камин затопили! - старался перекричать брата Иган.
Анна машинально вскинула руки, зажала уши ладонями. Детские голоса показались невыносимыми, как тот ночной звук в морозном лесу. Гаркнуть, оборвать, прекратить, заставить замолчать. Нам ничего не нужно от этого чужого холодного дома, кроме тишины.
Вклинился еще один звук: резкий автомобильный сигнал. Химик прощался перед отъездом. Не мог, безупречно воспитанный, укатить, не попрощавшись.
Следом за мальчиками в прихожую вышла пожилая гувернантка:
- Доброе утро, госпожа Свенсен. Рада, что вы нашли возможность вернуться. Дети очень переживали.
Наши бандиты прыгали вокруг в диком танце, плавно перешедшем в потасовку, а затем и в приличную драку. Переживали они, как же, мы ни секунды не сомневались. Госпожа Йенс стояла невозмутимая, и не пробуя сделать детям замечание: разумеется, ни одного лишнего движения, пока мы не озвучим сумму сверхурочных - профессиональный подход. Уволить на месте без расчета; так ведь затаскает по судам.
Пахло дымом. Наш декоративный камин меньше всего приспособлен для отапливания помещения - даже одной гостиной, не говоря уже обо всем доме, да и труба наверняка засорилась. Но уже совсем скоро это не будет иметь значения. Аш-два-о.
- Эта "Вспышка звезды" - ужасное безобразие, - сказала госпожа Йенс. - Доставить людям столько неудобств! Неужели они надеются, что в результате кто-нибудь и вправду перейдет на их жуткую термоядерную энергию? Лучше уж пересидеть один вечер при свечах.
- При свечах классно, - подтвердил Иган. - Ах ты так?! А ну я тебе…
- Мама, а он дерется!
- Он сам первый лезет!
- Прекратить!..
Во рту засаднило, как будто наружу вырвался огромный колючий шар, разодрав горло и оцарапав небо. Незнакомый голос прокатился по пустому дому, набирая звучности и высоты, словно реактивный самолет, отскакивая от каждой стены, как шаровая молния; завибрировало гигантское зеркало в конце коридора. Откуда оно там взялось, это зеркало?..
- Мам, ты чего? - прошептал Нед.
Старуха Йенс держалась с демонстративно отсутствующим видом, не глядя в нашу сторону. Хоть бы она догадалась увести их в детскую. Такая малость, ну что ей стоит?
- Я устала, - выговорила Анна глухим, сорванным голосом. - Мне необходимо лечь спать. Госпожа Йенс, займитесь детьми. Надбавка двадцать процентов. Кроме того, если не ошибаюсь, вы все равно не сможете сейчас добраться до города.
Гувернантка поджала губы. Кажется, хотела что-то сказать, но передумала.
- Лично мной можно не заниматься, - бросил Иган. - Только, ма, тебя там ждет какой-то дядька. В кабинете. Пошли, Недди, сыграем в "коммандос".
- Только, чур, я зелеными!
Бандиты унеслись наперегонки, гулко топая на ступеньках. Гувернантка последовала за ними. Напрасно мы сказали про двадцать процентов, достаточно было напомнить: она теперь неопределенно долго вынуждена пользоваться нашим кровом, что само по себе стоит денег. В этой стране подсчитывают все. Мы так и не научились как следует, со вкусом это делать.
Мы так и не научились здесь жить - потому наша жизнь в конце концов и ухнула в бездонную пропасть, ко всем потусторонним чертям. Впрочем, скоро - вот-вот - туда же рухнет абсолютно все и у всех. Слабое утешение.
Кажется, Иган (или Нед?.. мысли путаются, и трудно сфокусировать сознание в четко направленный яркий луч) сказал, будто нас ждут. Не может этого быть, сейчас каждый сидит в своем логове, дожигая последние свечки и аккумуляторы в глупой надежде, что к вечеру все наладится, заработает, станет как было. В кабинете? Представляем, какая холодина там сейчас, в и без того вечно выстуженном угловом помещении с двумя внешними стенами. Ладно, пойдем посмотрим. Только убедиться, что никто никого не ждет, доползти до спальни и упасть, наконец, на кровать.
Зашагала по коридору, ощущая затылком холодный взгляд зеркала в спину - словно соглядатая из-за угла. В бывшем нашем доме давно заправляет неизвестно кто. Не стоило сюда возвращаться. Единственное, что заставило нас вернуться… не дети, нет, не стоит себе льстить, выстраивая моральное оправдание бессмысленным и слабым поступкам. Только полнейшее отсутствие альтернативы. Мы просто не смогли придумать другого места, куда нас можно было бы отвезти. Такого места нет. Нигде.
Свобода - это когда всегда, везде имеется выбор. А в нашей жизни всего было по одному: дом, дело, семья… Потому в ней теперь ничего не осталось. И по-настоящему хочется только спать.
А если… что-то внутри встрепенулось, побежало по телу, разгоняя кровь и сон. Если это… Мы же позвонили ему! Он мог определить номер. Мог понять: у нас что-то не так. Все не так, абсолютно все.
И приехать.
Так не бывает, нечего себе выдумывать. Давать волю даже не женской - чисто девичьей иррациональной логике, согласно которой в момент, когда жизнь обрушивается у последней черты, непременно должен объявиться тот, кто спасет, увезет далеко-далеко, все за нас решит, подставит грудь под наши очистительные слезы. Такого не бывает никогда. Несчастная женщина отталкивает мужчин, как магнит с одноименным зарядом. Она способна притянуть лишь дополнительные несчастья.
Толкнула дверь кабинета, и человек поднялся навстречу:
- Ну наконец-то, госпожа Свенсен. Здравствуйте.
Она расправила плечи и усмехнулась, входя:
- Я должна была догадаться, что это вы.
- Последнее время догадливость вам изменяет, - службист тоже слегка изогнул губы. - И не только она.
Разумеется, они знают, отстраненно подумала Анна. Они знают все. Настолько, что совершенно неясно, в каком качестве можем им понадобиться мы. Да еще и до такой степени, чтобы поджидать нас вот так, дома.
- Вы хоть в курсе того, что происходит? - отрывисто спросил он.
- Где?
- Перестаньте. Я говорю о "Вспышке звезды". Боюсь, вам будет неприятно узнать, что эта "вспышка", скорее всего, затянется. Как и ваш ремонт: помните, я предупреждал в нашу последнюю встречу?
- Советуете по-быстрому подключиться к какой-нибудь термоядерной подстанции?
- Я не для того приехал, чтобы давать вам советы.
Ну так и говори поскорее, чего ради ты приехал. Анна вопросительно молчала, глядя на него в упор. Незваный гость снова присел в кресло, развернувшись в профиль к окну; в утреннем сером свете он выглядел, прямо сказать, неважно. Помятый, мешки под глазами, да и в голосе, запоздало заметила она, что-то не слышно неторопливой стародикторской вальяжности. Теряете форму, господа органы. Пожалуй, пора бы вас ампутировать - безболезненно и навсегда.
- Все очень плохо, Анна, - скороговоркой сказал службист. - По сравнению с тем, что сейчас начнется, девятнадцатый год… вы ведь помните девятнадцатый год? Не буду проводить грубых параллелей, но сегодня на наших глазах разверзается глубочайший кризис. И мы вместе с вами могли б хотя бы попытаться его остановить.
До чего же они, как бы это помягче выразиться… консервативны. Один в один - те же самые слова. Те же удочки с теми же изрядно проржавевшими крючками. Когда-то давно мы уже попались на нечто подобное, спасибо.
- За подготовкой акции "Термоядера" наши люди наблюдали давно, - продолжал он. - Естественно, такие вещи не делаются в момент: к "часу икс" должны быть перекрыты все каналы поставок топлива, блокированы подстанции, исчерпаны ресурсы на местах и так далее. Сложный многоступенчатый расчет. Масса переговоров с первыми лицами разных альтернатив, каждое из которых оказывало сопротивление в большей или меньшей степени. Где-то подкуп, чаще откровенное давление и удары по болевым точкам. Но я не об этом. Когда мы отслеживали "термоядерную" схему, выяснилось наиболее любопытное, - он закашлялся и полез в карман. - Вы позволите закурить?
- Нет, - отрезала Анна. - Вентиляция не работает, а у меня дети. Дальше.
Все-таки именно так: это они работают на нас. Вот, примчался прямо домой и делает доклад. А мы можем выслушать или недослушать - на свое усмотрение. И сделать из услышанного собственные выводы.
- Выяснилось следующее, - службист сглотнул, страдая без курева. - В переговорах с альтернативщиками термоядеры шли буквально по горячим следам. Чуть раньше с каждым из субъектов этого рынка проводил аналогичную беседу…
Планировалась наверное, эффектная пауза.
- Виктор Винниченко, - устало уронила Анна. - Что вы еще узнали?
Он умолк, словно с разгону въехал по накатанным рельсам в улавливающий тупик. Снова сглотнул, судорожно двинув кадыком над дорогим, но небрежно завязанным галстуком. И наконец выговорил заранее заготовленное, напрочь утратившее убойную силу и смысл:
- Виктор Винниченко. Вам что-нибудь говорит это имя?
- Говорит, - без выражения отозвалась она.
Службист порывисто подскочил, зашагал туда-сюда по кабинету. Хоть согреется, усмехнулась Анна. Поежилась, обхватила руками плечи. Спрятаться бы под одеяло, завернуться бы в плед, желательно с головой. Не видеть, не слышать, не вникать, не осмысливать…
- Мы, конечно, присмотрелись к нему пристальнее. Собственно, он постоянно находился под наблюдением, как и все фигуранты… вашего общего дела. Но любой многолетний надзор рано или поздно становится чисто формальным, увы. Кто он такой, этот Винниченко? Рядовой политик не самой влиятельной в мире страны. "Наша свобода", салатовые галстуки. У него даже бизнеса серьезного не было, одна депутатская зарплата. Плюс деньги жены, конечно: Инна Глебчук-Винниченко, наследница крупной теневой империи. Все очевидно и малоинтересно…
Остановился у окна, бросил быстрый взгляд в сторону новостройки:
- На тот момент, когда мы взялись отслеживать все линии его нынешнего проекта, было уже поздно. Так запущено, что уже не остановить. И на первый взгляд абсолютно самоубийственно. Когда устоявшийся, устраивающий всех баланс на рынке пытается подорвать изнутри мировой энергетический концерн - это все равно бессмысленно с экономической точки зрения, но тут можно хотя бы предположить существование каких-то скрытых резервов. Но если подобное планирует один человек… Не укладывается в голове.
- В ваших головах оно и не уложится.
Повернулся, сузил глаза - едва заметно против света:
- Я знаю, что вы имеете в виду, Анна. Самое время порассуждать о свободе. Вас просили позвонить. Олегу Стеблову. Позвать его сюда. Почему вы этого не сделали?
Анна тоже встала. Просто чтобы не смотреть снизу вверх. Чтобы в упор, глаза в глаза:
- Какого черта вы привязались именно к нему? "Термоядер" расшатывает мировую экономику, рушит ее, ввергает в кризис - и ваша контора не смеет пикнуть: не та компетенция, не тот уровень. Виктора Винниченко вы недооценили, упустили, слили позорно, и он еще даст осознать в полной мере, какие вы слабаки против него, какие все против него слабаки. А тут человек хочет просто жить. Спокойно, самостоятельно распоряжаться собственной жизнью - не страны, не мира, только своей! Такая вот свобода. Почему она вас настолько раздражает?! Почему бы не оставить его в покое и не заняться делом?!
Перевела дыхание, негромко прочистила саднящее горло. Теперь осталось указать ему на дверь - и все. Полная ампутация, чем бы она ни грозила. Впрочем, нам уже нечем угрожать. Ничего у нас больше не отнимешь.
Службист вздохнул:
- В нашем деле разбирается каждый, как в сексе или в футболе, я давно привык. Вас просили позвонить, Анна.
И его слова материализовались в воздухе звоном, резким и не очень-то мелодичным, мы никогда не придавали мобильному столько значения, чтобы баловаться рингтонами. Не вздрогнула, почти не удивилась. Совпадений не бывает. На определитель номера можно не смотреть. И нет смысла сбрасывать звонок под пристальным взглядом службиста.
- Алло.
Голос. Не понять, далекий или близкий:
- Я так и думал, что это ты.
(за скобками)
Плакат висел прямо напротив входа, слева от зеркала. Новенький, глянцевый, его уголки загибались из-под полосок скотча, наклеенных наискосок. На плакате у нее была безукоризненная прическа, очень белые зубы и ни одного прыщика. И ярко-салатовый свитер с высокой горловиной - серый на самом деле.
- Танечка, - разулыбалась бабка на проходной. - Смотрю: та невже правда до нас? А я оце тебя как раз повисыла, так гарно. Проходь, проходь.
А в прошлый раз допытывалась, в какую мы комнату, усмехнулась Татьяна. И студенческие забрала.
Проходя к лифту, не удержалась, снова посмотрела на плакат. Правда же, красиво. И он будет это видеть каждый раз, проходя через вестибюль.
На этаже Татьяна запуталась. В обе стороны расходились крыльями одинаковые квадратные блоки, а номер комнаты она думала, что помнит, а оказалось - возможны варианты. Проще всего было бы, конечно, постучать в любую дверь и спросить, где он живет. Проще для кого угодно, только не для белозубой звезды с плаката в вестибюле.
Топталась на площадке перед лифтом, пытаясь вызвать дежа вю: последний раз они приходили сюда еще на каникулах вдвоем с Олегом и, кажется, свернули нале… направо? Кстати, насчет этажа она уже тоже засомневалась.
И тут он появился сам. Из проема разъехавшихся створок у нее за спиной.
- Привет, Краснова.
Развернулась стремительно, как в танго:
- Женя… А я как раз к тебе.
- Ага. Идем.
Мимолетно коснулся рукой ее плеча. Не останавливаясь, повернул все-таки налево и прошагал через блок уверенно и твердо, на ходу выуживая из кармана ключ. Притормозил перед дверью, подергал за ручку:
- Дурачков моих нет. Жалко, им тоже полезно. Вон, Костик уже понемногу проникается. К тебе неровно дышит, - хохотнул, проворачивая ключ.
Татьяна вошла. Сначала смотрела под ноги - мало ли на что можно наступить в общажной комнате, где живут трое парней, - потом, присев на краешек скрипучего стула, огляделась по сторонам и сразу выделила взглядом на стене среди голых баб и мотоциклов собственную фотографию: такую же, как на плакате, только маленькую, календарик. Ах да, Костик. Видимо, сосед-пятикурсник. Какая разница.
- Чайник ставить? - спросил от дверей Женька. - Или ты отдаешь и убегаешь?
- Ставь, - с вызовом сказала она.
- О'кей, - вызова он, кажется, не заметил. Вот и прекрасно.
На ближайшей кровати (Женькиной?) лежал растопыренной обложкой вверх глянцевый журнал, тот самый. Дотянулась, посмотрела: и открыт он был, разумеется, на том самом развороте. "Топ-десять свадеб нынешнего сезона". На почетном седьмом месте - "Виктор Винниченко, 23 года, самый перспективный политик нового поколения, и его очаровательная соратница Оксана". Ярко-салатовый букетик на груди похоронного костюма, взбитые сливки оборок на торте-кринолине и флер-д-оранж понятно какого цвета. Гламурненько, кто бы спорил.
Послышались шаги, и она едва успела пристроить журнал обратно.
Женька вошел, покачивая чайником, плеснул заварки по вряд ли мытым кружкам, долил кипятку и придвинул Татьяне ее порцию вместе со щербатой сахарницей без ручки. Плюхнулся на кровать, очень ненавязчиво спихнув журнальчик в щель возле стены. Допустим. Сделаем вид, что никакого журнала тут и вовсе не было, откуда взяться такому барахлу в мальчишеской комнате?
- Давай, - сказал Женька.
- Может, я сначала чай допью?
- Да ну тебя, Краснова. Пока ты будешь допивать, я уже просмотрю по диагонали. Может, у меня вопросы возникнут.
- Хорошо, - нагнулась за сумкой. Глянула параллельно полу: журнальный глянец сиротливо поблескивал под кроватью в породистой бородатой пыли.
Выпрямилась и положила на стол пухлый файл:
- Вот. Смотри.
Женька промычал "угу" и стащил файл с пачки распечаток, словно кожу змеи. Он смотрел в бумаги, а Татьяна смотрела на него. Как изменился. Но он переживет, выдержит. Свободный человек способен выдержать все, потому что он умеет понимать. Он поймет и примет выбор других свободных людей, даже если они уничтожают его счастье. Вот только это умение никак не уменьшает боль.
- А чего ты их сама принесла? Некого было послать, что ли?
Сморгнула, боясь быть застигнутой на взгляде в упор. Конспиративно уставилась в кружку:
- Ничего, корона не упадет. Ты же сам сказал, вдруг будут вопросы.
- Да нет, вроде все понятно, - его пальцы с нестриженными заусеницами перебирали распечатки. - Передай Виктору… ладно, я ему сам скажу при встрече. Все здорово, только, по-моему, надо хотя бы на оперотряд закупить нормальные стволы. Пневматика, резина - это несерьезно… Что с тобой, Танька?
Протянула руку через стол:
- Дай посмотреть.
Женька пожал плечами:
- Чего ты там не видела?
Ничего она не видела. Потому что дура. За все сорок минут дороги так и не догадалась заглянуть в файл, думая, мягко говоря, о другом. А когда Виктор, не без удивления передавая ей бумаги - "правда сама поедешь в общагу?" - сообщил, что назначил Женьку, слишком юного, чтобы идти по спискам, старшим полевым командиром, пропустила мимо ушей. Решила, будто это такой прикол; слабовато для настоящей моральной компенсации.
Рука так и лежала на столе ладонью вверх, словно мертвое насекомое. Совсем рядом барабанили по разлинованной распечатке то ли плана, то ли сметы Женькины пальцы. А затем его угловатая кисть решительно сгребла бумаги в стопку:
- У Виктора же они в компе есть? Пускай он тебе и покажет.
Татьяна не стала настаивать. Убрала руку.
- Женя…
- Ась?
- По-моему, тут что-то не то, тебе не кажется? Полевые командиры, оперотряды, стволы… Зачем?
Он попробовал всунуть распечатки обратно в файл, куда они категорически не влезали, тогда забрал со стола и бросил на кровать, на место, освобожденное журналом с "Топом свадеб". А сам, отпрыгнув подальше к стене, закачался на панцирной сетке:
- Ты чего-то недопонимаешь, Краснова. Игрушки кончились. Мы ввязались в драку по-взрослому, и на нас больше не станут смотреть снисходительно, сквозь пальцы. Настоящую свободу надо уметь отстоять. Если надо, с оружием, да, а что? До этого, конечно, не дойдет, но мы должны быть готовы. Просто чтоб они знали.
- Кто?
Женька очертил в воздухе круг:
- Все!
Он раскачивался все сильнее, и сетка ритмично поскрипывала, как если б… Перестать, сосредоточиться, подумать! Виктор ничего ей не сказал, он знал, она будет против, и знал, что она в конце концов окажется права. Нельзя. Ни в коем случае нельзя создавать никаких вооруженных формирований, ничего даже отдаленно похожего на них, потому что…
"Нужен толчок. Дестабилизирующий фактор, с которого начнутся кризис и хаос, необходимые для беспрепятственного дележа".
Конечно, это не была идея Виктора, он давно ничего не придумывает и не решает сам. Но именно он поручил ее реализацию - Женьке. Которому только-только исполнилось восемнадцать. Который поверил ему, поскольку должен был непременно, срочно хоть в чем-нибудь ему поверить, доказывая самому себе: еще не все потеряно, мало ли что может случиться между людьми, это не отменяет общего и главного - нашей свободы…
Бедный Женька. И он все равно не поймет.
- Я поговорю с Виктором, - жестко отчеканила Татьяна. - А если не поможет… я еще кое с кем поговорю.