Риоль неожиданно ощутил, что ему стало скучно, а профессор Юдин продолжал говорить о чем-то:
– …Что же, мы – писатели и поэты должны играть очень важную роль в жизни нашего государства.
И очень хорошо, что мы постоянно чувствуем заботу нашей дорогой Коммунистической партии, лидера нашего великого государства.
Крайст смотрел на профессора своими голубыми глазами, но профессор не обращал внимания на этот взгляд.
– Мы, писатели и поэты должны показать величие нашей страны!
И тогда Крайст, как обычно, не повышая голоса, сказал:
– Огромная страна была создана без поэтов.
Поэты появились потом.
Чтобы страна стала не мелкой…
Профессор Юдин был в своей колее:
– Писатель должен показать всему миру величие своей Родины!
Крайст спокойно посмотрел в глаза Сергея Сергеевича и ответил:
– Писатель должен говорит правду своему народу.
Своему.
Говорить правду чужому народу – это не трудно…
После этих слов Риоль, по выражениям лиц своих спутников понял, что скучно стало не только ему одному.
Искариот встал, девушка, нарисованная углем, и девушка, скачанная с интернета, стали оправлять свою одежду, как люди, собирающиеся уходить.
И даже Крайст вздохнул вздохом, подводящим итог.
Профессор Юдин, видя, что встреча завершается, почувствовал облегчение, и это облегчение он не смог скрыть.
Правда, как хозяин, сохраняющий лицо, Сергей Сергеевич сказал:
– Жаль, что мы не успели поговорить об истории. О нашей любимой науке.
– Напротив, – ответил ему Крайст, – Мы поговорили об истории очень продуктивно.
– Ведь мы пишем не просто историю, а историю наших взглядов на мир! – профессор Юдин поднял указательный палец вверх.
Выслушав эти слова, Искариот прошептал на ухо Риолю:
– История наших взглядов – это история взглядов на наши ошибки…
– Вопросы, поставленные перед мировым сообществом нашей социалистической системой, самим существованием государств, строящих коммунизм… – профессор Юдин настроился произнести аккордную тираду, но, неожиданно для всех, девушка, нарисованная акварелью, прервала хозяина дома:
– Неужели история КПСС ничему не научила даже вас, человека занимающегося историей КПСС?
И в кабинет профессора Юдина проникла тишина.
А, проникнув, захватила весь кабинет.
Профессор Юдин посмотрел на девушку, нарисованную акварелью.
Несколько секунд он молчал.
И оказался настолько погруженным в свое молчание, что не заметил, как Искариот, уже поднявшийся со своего кресла, подошел к нему и коротким движением провел ладонью над его головой.
– А вы, девушка, – Сергей Сергеевич говорил медленно, отвечая за каждое слово, – Вы, кажется, думаете, что историки не сообщают истинных фактов потому, что их не знают…
Не смотря на то, что профессор Юдин отвечал девушке, нарисованной акварелью, последние слова он произнес, глядя на Крайста.
Крайст, встретив этот взгляд Сергея Сергеевича, опустил голову и о чем-то задумался, а Искариот, склонив голову в сторону Риоля, прошептал:
– Впервые вижу, чтобы слова человека заставили Бога задуматься над тем, что происходит с его творением…
А Сергей Сергеевич подошел к Крайсту и тихо сказал ему:
– Похоже, что у Бога от тебя секретов нет, – и Крайст ответил правду:
– У него ни от кого нет секретов…
Когда профессор Юдин закрыл за гостями дверь, он не надолго задумался.
Но его сомнения очень скоро умерли, не дав потомства, и он направился к телефону.
Куда звонить Сергей Сергеевич знал, хотя и пользовался этим знанием не часто.
Уже на лестничной клетке, Риоль подумал о профессоре Юдине без всякого осуждения:
– Если человека постоянно называть свиньей – он рано или поздно захрюкает.
– Да, – построив гримасу на лице, сказал Искариот, – Но только в том случае, если он свинья. Если не свинья – рано или поздно должен зарычать…
Девушка, нарисованная углем шепнула девушке, скачанной с интернета:
– Тоже мне профессор – шут какой-то.
– Если король немного не шут, то он шут полностью…
* * *
Когда Крайст и его спутники вышли во двор, стало уже совсем темно.
Дома, захваченные темнотой, сопротивлялись этой оккупации только редкими электричествующими окнами, постепенно оставляющими свои позиции.
К тому же пошел дождь, такой частый, что его можно было косить косой.
Искариот вытащил из-за спины связку японских зонтиков-автоматов, но раскрыть из никто не успел.
От темного, даже на фоне темноты междудомья, отделилась худощавая фигура и, в два шага пересекши тротуар, оказалась рядом с Крайстом.
В человеке, так неожиданно появившемся перед ними, Риоль узнал одного из молодых людей, с которыми они делили малосновье предыдущей ночи.
– Вот тебе и вернули мальчиков на платформу, – почему-то отметил Риоль, не совсем понимая, зачем этот юноша так долго дожидался их.
Молодой человек, казалось, очень волновался:
– Скажите?..
– Что? – тихо спросил его Крайст.
– Скажите, профессор, каким будет самое главное изобретение человечества в будущем?
Крайст внимательно посмотрел на студента, потом ответил без всякого раздумья:
– Капкан для глупости…
– А каким станет последнее изобретение?
Крайст пожал плечами, посмотрел на Искариота – тот сделал тоже самое – потом на Риоля и, наконец, на девушек:
– Не знаю… – тогда на помощь Крайсту пришла девушка, скачанная с интернета:
– Последним изобретением людей будет измеритель силы любви.
После этого люди людьми быть перестанут…
Молодой человек несколько секунд очень внимательно смотрел на Крайста, но больше ни одного вопроса не задал.
И растворился в дождевой темени так же неожиданно, как и появился.
Риоль почувствовал, что с этим молодым человеком ушло что-то:
Юноша даже не попрощался…
– Это предстоит сделать нам, – ответил Риолю Крайст.
Искариот сунул руки в карманы брюк дорогой французской тройки, и, сдвинув на затылок шляпу коричневого цвета, бессмысленно водил головой, словно его интересовали трещины на двери дома.
Все три девушки притихше молчали, опустив глаза и не глядя на Риоля.
Только девушка, скачанная с интернета, на мгновение подняла лицо и тут же под ее глазами блеснула влага – толи слезинки, толи капли дождя.
Не смотря на то, что никакого предварительного договора между ними не было, все эти времена и все эти дни, Риоль каким-то внутренним чувством – впрочем, никаким иным чувство быть и не может; иначе это не чувство, показуха, как речь на собрании – понимал, что рано или поздно им придется расстаться.
И только сейчас ощутил, что именно этого момента, он боялся больше всего.
– Не переживай, тихо проговорил Крайст, кладя свою тонкую руку на его плечо, – Когда нужно совершать поступки – человек всегда одинок…
– Как-то неожиданно, – Риоль вяло пожал плечами, хотя и понимал, что слова уже ничего не смогут изменить.
– Разлука всегда неожиданна.
Иначе это не разлука…
– Вот, что я хотел тебе сказать напоследок: все то время, что мы были вместе, я показывал тебе историю твоего мира.
Я создавал твою память.
А память отличается от воспоминаний тем, что воспоминания позволяют думать о прошлом, а память дает возможность думать о будущем.
Конечно, я показал тебе только часть истории.
– А остальное?
– Остальное ты должен понять сам.
Искариот, стоявший ко всем спиной, на одних каблуках повернулся к Риолю и оказался с ним лицом к лицу:
– Умный знает, что нужно верить лишь половине того, что видишь.
Мудрый – понимает, какой именно половине.
– К чему ты это, Искариот?
– Не к тому, что было, а к тому, что будет…
– Теперь ты должен пойти по земле сам, – Крайст продолжал говорить тихо, но Риоль отчетливо слышал каждое его слово:
Помни, что земля велика.
– А глупость больше, – добавил Искариот, вновь поворачиваясь к ним спиной…
– Ты сам должен будешь сделать выводы.
– Выводы? – машинально повторил вслед за Крайстом Риоль.
– Выводы.
Они всегда красивы. А иногда – верны.
– Как женщины, – не удержался Искариот, но сделал это, уже не оборачиваясь, хотя и вздохнув.
– Ну, что же, – подумал Риоль, – Значит пришло время ставить точку.
– Если книга не заканчивается многоточием, значит, она писалась зря, – подумал ему в ответ Крайст.
– Почему?
– Потому, что многоточия развивают мысленную перспективу.
И пишущего.
И читающего…
Риоль уходил медленно, но, не оглядываясь, и уже отойдя на порядочное расстояние, он словно вспомнив что-то, быстро повернул голову в сторону подъезда, в котором оставил своих друзей.
Подъезд был пуст.
– Мы еще увидимся? – громко спросил Риоль у пустоты.
– Конечно, – ответила ему пустота…
Часть третья
Андрюша был гад, и его не любил никто.
А времени для любви у него было очень много.
Потому, что он не занимался ничем.
Из него мог получиться балаганный зазывала, прохвост-проповедник, авантюрист с многоточиями, и Родина в него не верила.
Какое-то время Андрюша заполнял комнату в многокомнатной квартире, и одним из его соседей был поэт.
Поэт любил выпить, и Андрюша жил хорошо, потому, что поэту постоянно требовался собутыльник.
А так, как поэт был не бедный, то выпивка и закуска в доме не переводились.
Когда же поэт бросал пьянку и садился писать стихи – у него всегда можно было перехватить пару червонцев на собственную затворническую выпивку и закуску.
Первый раз поэт обидел Андрюшу когда бросил Москву и уехал на Восток.
В отместку Андрюша написал на поэта маляву в ЧК.
Но в ЧК сказали, что поэта знают хорошо, так, как его знают все, и в настоящий момент поэтом не интересуются.
Потом поэт вернулся и привез стихи о Персии, в которой, как оказалось, он никогда не был, и о том, что поэт в Персии не был, а стихи привез – Андрюша тоже написал в ЧК.
После этого Андрюшу пригласили на Лубянку и предложили ему за не большие, если честно сказать деньги, сообщать обо всем, что делает поэт.
Так Андрюша начал жить довольно сносно то на деньги, полученные от поэта за написанные тем стихи, то на деньги, полученные на Лубянке за написанные Андрюшей на поэта доносы.
Но все прекратилось в один миг.
Поэт умер.
Вскрыл себе вены в ленинградской гостинице, название которой Андрюша так и не сумел запомнить.
Правда, какое-то время Андрюша ходил на могилу поэта. Не потому, что любил того, а из-за того, что девушка, такая красивая, словно была нарисована акварелью, каждый раз, встречая Андрюшу у могилы поэта, давала ему по рублику чистого серебра.
Но на тридцатый день, когда Андрюша пришел за очередным рублем, рядом с девушкой оказался молодой человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета.
Человек стегнул Андрюшу кнутом и увез девушку в открытой коляске, запряженной парой гнедых лошадей, а Андрюша усвоил первую в своей жизни истину: "Все проходит!.."
Девушка, нарисованная акварелью, спросила своего спутника:
– За что ты его?
– За то, что он гад, – ответил тот довольно равнодушно. Лишь слегка надвинув на лоб поля своей шляпы коричневого цвета.
– А как же – Бог накажет?
– Чтобы побеждала справедливость, Богу иногда нужно помогать…
От удара Андрюша отлетел на несколько шагов и приземлился в огромную бочку из-под квашеной капусты.
Вылезая из бочки и отряхиваясь от капустных обрезков, он увидел еще одну красивую девушку, брюнетку, словно нарисованную углем:
– Почему она уехала с ним, а не осталась со мной, – Андрюша обладал главным признаком дураков и депутатов – уверенностью в том, что если он сам до чего-то не додумался, то и другие до этого додуматься не могут:
– Я ведь тоже не старый.
Вот сколько лет мне можно дать на вид, девушка?
И девушка, нарисованная углем ответила, почти не разжимая презрительных губ:
– На вид тебе можно дать восемь лет строгого режима…
Какое-то время Андрюша подрабатывал на том же кладбище тем, что указывал посетителям дорогу к могиле поэта. Но платили ему мало и нерегулярно, да к тому же наступило такое время, что на кладбище появилось сразу так много могил поэтов и нет – все больше инженеров, экономистов и работников правления генеральной партии – что Андрюше стало очень трудно определять – к могиле какого именно поэта или не поэта собираются идти посетители.
А еще потом хоронить стали почему-то больше по ночам, и под тихими, покойными, тенистыми деревьями стали мелькать какие-то подозрительные личности очень похожие на самого Андрюшу.
Эти личности стали интересоваться не могилами, а теми, кто их посещает.
Чем это могло кончиться, Андрюша представил себе хорошо и с кладбища удрал.
Именно с удирающим Андрюшей столкнулся Риоль у входа на кладбище. Риолю захотелось зайти туда перед отъездом на поезде "Москва-Мурманск", билеты на который он обнаружил у себя в кармане уже после расставания с Крайстом, Искариотом и девушками.
И, конечно, Риоль не мог слышать разговора между Искариотом и Крайстом, произошедшим после того, как Риоль растался с ними:
– Может мне пойти за ним? – спросил Искариот.
– Не стоит, – ответил ему Крайст.
– Не стоит – оставлять человека одного среди людей.
– Больше несреди кого его оставить, – вздохнул Крайст.
– Тогда, может мне присмотреть за ним?
– Нет, Искариот. Тебя он слишком хорошо знает.
– Ты так думаешь?
– Ладно. Тебя слишком хорошо знаю я…
– Вот, что, – сказал Крайст после небольшого раздумья, – Позвони-ка Петру. Пусть возьмет отпуск у себя на вахте.
Искариот повертел головой в поисках телефонного автомата, но его нигде не было.
– Возьми мой мобильник, – девушка, скачанная с интернета протянула Искариоту "Моторолу".
– У меня есть свой, – Искариот достал из кармана "Панасоник", – Просто я не уверен, что помню мобильный телефон.
– Позвони по любому номеру, – сказала девушка, нарисованная акварелью, – Или попадешь туда, куда надо, или – нет…
…Столкнувшись с Андрюшей, Риоль хотел спросить его о том, где похоронен известный поэт, но Андрюша только махнул рукой так неопределенно, что направление могло быть любым, кроме неба.
И тогда Риоль пошел наугад.
А Андрюша остановился у ворот кладбища и, не долго пораздумав, проговорил сам себе:
– Все. Теперь буду полагаться в жизни только на себя самого.
В этот момент от колонны у ворот кладбища отделился полный, человек с лицом, исполосованным глубокими морщинами, украшенным окладистой кучерявой бородой, одетый в холщовую долгополую рубаху, подпоясанную толстой веревкой с узлами по концам.
– Буду полагаться в жизни только на себя самого, – повторил Андрюша, а человек, появившийся из-за колонны, сказал, не раздумывая ни секунды:
– Не советую…
…Риоль медленно шел по посыпанной битым кирпичом дорожке кладбища, глядя на могилы, сам не зная того, что он ищет.
В какой-то момент, его внимание привлекла не совсем обычная могила – на невысоком постаменте стоял чугунный баран.
Риоль подошел ближе, но его опередил полный человек в длиннополой рубашке, подпоясанной толстой веревкой:
– Это могила барана-у-новых ворот.
– Баран у Новых ворот? – переспросил Риоль, и подумал: "Возможно, я бываю таким же смешным дураком…"
– Нет, Риоль, – Риоль в очередной раз не удивился тому, что его называют по имени совершенно незнакомые ему люди, – Он не дурак.
Этот быран был единственным, кто остановился увидев Новые воротоа, задумался над тем, кто мог их поставить, куда, наконец, ведет дорога?
Остальные бараны прошли мимо незаметив Новых ворот.
Потом они устыдились своей глупости и объявили, дураком этого барана.
Никто не бывает умным настолько, чтобы современники не смогли бы назвать его глупцом.
Но не эта могила тебе нужна.
– А – какая?
– Вон та… – человек, поигрывая кончиками толстой веревки, прошел несколько шагов:
– Это могила Буриданова осла. Столетиями он был символом логики.
– Был? – переспросил человека Риоль.
– Был.
До тех пор, пока люди не поняли, что Буриданов осел символ не логики, а того, как логикой пользуются ослы…
И тогда Риоль понял то, о чем только догадывался Эгриэгерт, посылая его в космос – в даль Риоль улетал за новой логикой.
– Вас послал Крайст? – неожиданно для себя самого, спросил полного человека с кучерявой окладистой бородой.
– Меня посылали другие.
К Крайсту я пришел сам…
– Вы сразу поверили ему?
– Я не знал и не был уверен в том, что все, что он говорит правильно.
Просто я верил за всех остальных людей…
…После этого Риоль ушел с кладбища, сел в поезд, занаряженный двумя паровозами, и поехал в Мурманск.
Уже под Александровым паровозы сменил двухсекционный тепловоз, а, не доезжая Котласа, тепловоз заменили на электровоз.
Больше ничего существенного за время пути не произошло, правда, в столице умер последний интеллигент.
Он умер в своем кабинете, за рабочим столом.
Напоследок, что он успел написать на белом листке стандартной формы, перед тем, как остановилось его сердце:
"Тоска по прекрасному заставляет нас любить акварель…"
Газеты довольно скромно отреагировали на это событие. Выразили дежурное соболезнование – не стране, а только "родным и близким" – за подписями замминистра культуры и ниже.
И даже не сообщили о времени и месте гражданской панихиды.
А секретарь ЦК по идеологии сильно удивился, когда узнал от председателя КГБ о том, что проститься с умершим пришло очень много народу.
Люди в штатском вначале получили указание "разогнать толпу" которая совсем не была толпой, но среди них появился незнакомый им раньше человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, носивший на хорошовыбритом лице аккуратную испанскую бородку. И было в этом человеке что-то такое, что даже без красного удостоверения: "Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР", – на обложке, и записи: "Генерал-лейтенант Кариафов И.И.", – внутри – было очевидно, что этот человек имеет право распоряжаться:
– Всем немедленно вернуться в Управление.
– Есть, – ответили люди в штатском, хотя и не приложили ладоней к головам для конспирации.