А когда они вернулись в свое здание с окнами на "Детский мир", памятник основателю спецслужб и ресторан "Берлин-восточный", то – кто и почему отдал новый приказ, разбираться не стали, а отнесли все к извечному бардаку, творившемуся между "Детским миром" и Восточным "Берлином"…
Впрочем, большинство народа не обратило никакого внимания на эту смерть, а найденная в неопубликованных черновиках фраза, так и не была опубликована и сгинула в лубянских архивах, не вызвав смятения и споров: "Величайшая подлость художника – низведение искусства до уровня народа…"
Приблизительно в это же время, девушка, нарисованная углем, спросила Крайста:
– Интеллигент – это тот, у кого интеллигенты папа, дедушка и прадедушка?
– Нет.
Интеллигент – тот, у кого дети интеллигенты…
* * *
…Порт был маленький, каботажный, однокрановый.
Такие, если уж и не приносят большой экономической пользы, то и вреда экологического не несут почти никакого.
В порту пахло водорослью эмферимерфой, состарившимся в воде железом и мелкими грехами, вроде бутылки водки на троих в обеденный перерыв и получасовых опозданий на работу.
Ворота в порт никто не охранял, и спросить дорогу в контору было не у кого.
Наконец Риолю встретил потасканный мужичонка с кислым мордатым лицом и руками не любящими работу.
Лицо мужичка показалось Риолю знакомым, но он не мог вспомнить, где и когда встречал его – толи, встреча была не значительной, толи лицо мужичка было слишком типичным для того, чтобы его могла идентифицировать память, не перепутав с еще многими такими же никакими людьми.
По лицу его было видно, что в своей жизни он не прочел ни одной книги.
– Ага, – сказал мужичонка, и Риоль не понял – к чему?
– Где контора порта? – спросил Риоль, на всякий случай, беря собеседника за рукав – в том было что-то такое, что наводило на мысль о возможности побега.
– А, там, где начальство, – свободной рукой мужичок описал неопределенное направление в виде замкнутого круга.
– А где начальство?
– А там, где контора порта…
Продолжать столь содержательный разговор было бессмысленно, и Риоль применил проверенный способ всех путешественников по неведомым землям, достоверно известным тем, что они населены людьми – отпустив мужичка, пошел в том направлении, куда вело больше всего следов.
Конторой оказалось быстромонтируемое двухэтажье, собранное из гофрированного железа, с крыльцом на деревянных сваях и стеклами почти в каждом окне.
Прямо над конторой нависала стрела арочного портального крана – явное нарушение любого вида техники безопасности.
На стреле громадели буквы: "Не стой над душой!"..
Возле крыльца, пренебрегая заповедью всех подчиненных: "Постоишь рядом с начальством – получишь приказание", – шлялось около десятка неприкаянных тружеников, одетых кто во что горазд, но с непременными якорьками на тужурках, помятых фуражках и рукавах того, что когда-то вполне могло быть пиджаками.
На груди, каждый носил, как некий символ посвященности и причастности к месту действия, тельняшку, на которой когда-то синие полосы чередовались с когда-то белыми.
Теперь тельняшки окрасились временем и серостью, но полосы все-таки проглядывались.
Видимо процесс бездельничанья у этих людей вошел в тупиковую фазу, когда все что должно быть сказано – сказано, все, что не должно быть сказано – сказано тоже. Во всяком случае, к появившемуся возле конторы порта Риолю, все головы повернулись почти одновременно. Лишь не большое исключение составили те, кто недобездельничал.
Риоль вновь воспользовался принципом опытного новичка. Перед тем, как задавать вопросы он сказал всем:
– Здравствуйте.
Интеллигентность, хотя и не всем по вкусу, но привлекает каждого.
– Здравствуйте, – ответили Риолю некоторые, а остальные стали смотреть на него с любопытством – очевидно, это были люди, с которыми возле конторы порта здороваются не каждый день.
– Вы не подскажете, кто из управления порта занимается вербовкой на траулеры?
– Начальник отдела кадров.
Только его у нас нет.
– А кто за него?
– Начальник порта.
– Это упрощает дело…
Начальник порта сидел в окружении старых больших шкафов, в которых хранились старые толстые ненужные отчеты о старых путинах, за маленьким стареньким столом на маленьком стареньком стуле и читал старый "Советский сорт".
Так уж выходило, что во всем кабинете начальник порта был единственным молодым.
Появление Риоля не то, чтобы застало начальника врасплох, просто он сразу не смог понять – зачем к нему в кабинет вошел крепкий, неиспорченный водкой, хорошотренированный мужчина приблизительно одних с самим начальником лет.
На моряка Риоль мало был похож.
"Хотя моряки рыболовного флота вообще похожи на моряков только по праздникам", – подумал начальник порта и протянул Риолю руку.
Рука у начальника порта была крепкой.
– То, что на работу к нам пришли устраиваться – это хорошо. Только вот проблема у нас вот какая: опытных штурвальных, палубных, траловых – матросов, одним словом, у нас полно.
Вот, целый двор без дела болтается – аванс выпрашивает.
"Раз аванс выпрашивают – значит не без дела", – подумал Риоль.
– Мне штурмана нужны, тралмастера, механики, боцмана, наконец.
Вы – кто?
И Риоль, впервые за последнее время, задумался над тем – кто же он на самом деле?…
В кабинет начальника порта без стука вошла женщина в поношенной рабочей куртке и, не слова не говоря, положила на стол перед начальником кипу бумаги, состоящую, в основном, из писем и бандеролей таких легких, что наверняка также содержали бумагу.
– Почта, – вздохнул начальник, и по этому вздоху почувствовалось, что с почтой он возиться не любил, – Брошу все и уйду обратно на сейнер…
Привычно неприязненным движением начальник взял в руки письмо, лежащее поверху остального, повертел в руках, но, прочитав адрес отправления, заинтересовался.
Вскрыл пакет и стал читать бумагу поверху которой раскрашивалась многоцветная шапка "Министерство рыбного флота. Главное управление по кадрам."
Оторвавшись от бумаги, начальник порта посмотрел на Риоля и спросил:
– Вы – Риоль?
– Да, – ответил несколько озадаченный Риоль. Того, что его имя могло упоминаться в бумаге из министерства, он никак не ожидал.
Потом подумал об Искариоте и понял, что ничего иного он и не мог ожидать.
– Так вы – штурман?
Риоль ответил после секундной паузы:
– Вообще-то – да.
– Ничего себе – "вообще-то". Вас рекомендует министерство.
– Не стоит переоценивать такие рекомендации.
– Да нам – хоть без всяких рекомендаций, лишь бы штурман был, – вздохнул начальник.
– А, что со штурманами проблемы?
– Никаких проблем. Тех, кто умеет прокладывать курс – просто нет.
И все.
Нет нигде.
Разумеется – только в нашей системе…
– А где же все штурмана? – Там – на больших белых пароходах…
– Ну да ладно, что нам конторе торчать. Пойдем на пирс. Там твой сейнер стоит. Тебя дожидается.
Ржавеет понемногу.
– Хорошее дожидание, – улыбнулся Риоль.
Он сделал это впервые с того момента, как расстался с Крайстом.
– А корабли, как люди – дожидаются чего-нибудь, даже тогда, когда уже дождались…
Длинный деревянный мол, как одинокий зуб столетней старухи упирался в перспективу, туда, где серое небо сливалось с серым океаном.
Чайки, помойщицы всех морей, ломали крылья в полете над водой, крича и дерясь за куски пищи, спутнице всех портов в которые приходят опорожнить свои трюмы те, кто рано или поздно, все равно вернется туда, откуда пришел – за горизонт.
Окоем, как говорили прошлые пришлые…
Где-то, посреди пирса одиноко маялся своей покойной суетой маленький сейнер – младший, непризнанный брат всего того, что плавает за счет вытесненного объема воды, от корыта до авианосца – черный, упорный, башковитый выступающей над ютом рубкой.
Мачтовый набор сейнера с траловой лебедкой на половине длины мачты, покачивался на прибойной волне, словно кивая самому себе.
Даже издалека чувствовалось, что сейнер поскрипывает, словно бурчит себе под туповатый нос и, тем самым, выражает свое неудовольствие людским небрежением к его службе.
В нескольких метрах от того места, где деревянный пирс упирался своим основанием в каменную кладку на берегу, на маленьком песчаном клочке, среди обветренных валунов на надувном матрасе лежал человек, подложивший себе под голову аккуратно сложенный морской китель с несколькими полосами на рукавах.
И, видимо, погода способствовала изоляции его чувств.
– А вот и ваш капитан, – сказал начальник порта, указывая Риолю на лежащего человека. И добавил, обращаясь уже не к Риолю, а к лежащему:
– Бездельничаешь?
– Да, – честно ответил начальнику порта капитан.
– Помни, бездельничанье не рождает великих проектов.
– Зато, хоронит идиотские идеи…
– У вас будет очень опытный капитан, Риоль.
По статистике, у сейнеров под его командой, самые большие уловы.
И не думайте, что сейнер "Архимед" не надежен.
– Это хорошо, – ответил Риоль, – Не надежно другое.
– Что?
– Статистика.
Из всех лженаук – она самая популярная…
* * *
…Капитан был капитаном давно, почти всю жизнь.
Вначале он был капитаном Красной Армии, но после того, как армия стала совать свои пушки туда, где капитану хотелось побывать без всяких пушек и снарядов, ему стало неловко за себя, и однажды, вернувшись из Варшавы, он, предварительно сдав свой танк на слад, уволился из вооруженных сил и масс.
– Что, не каждый способен умереть за родину? – сказал капитану толстый генерал, который никогда не о чем не задумывался и не вспоминал о том времени, когда сам был капитаном.
А когда генерал сам был капитаном – он тоже ни о чем не задумывался, потому и стал толстым советским генералом.
– Я способен умереть за Родину, но только в одном случае, – ответил генералу капитан.
– В каком?
– Когда за родину мне не стыдно…
После этого, капитан стал капитаном милиции, но после того, как по указанию лысого генерального секретаря от милиции стали требовать того, чтобы она ловила молодых людей в узких брюках и цветных носочках, вместо того, чтобы ловить воров, капитан уволился и оттуда.
– Не каждый способен охранять покой родины? – сказал капитану толстый полковник, который хотел одного – стать толстым комиссаром.
– Я способен охранять покой Родины, – ответил будущему комиссару капитан, – Но только в одном случае.
– В каком?
– Когда мне не стыдно за себя…
Не то, чтобы ему нравились узкие брюки, скорее наоборот, просто ему не казалось, что то, что ему нравится или не нравится должно нравится или не нравиться всем остальным. И он никак не мог объяснить – за что он задерживает задерживаемых.
Не задержанным, а себе самому.
Тогда капитан ушел на флот и потому, что любил море, и потому, что надеялся на то, что море полюбит его.
Никакого большого судна ему не досталось, и он стал капитаном маленького рыболовного сейнера.
– Справишься? – просили капитана, окончившего мореходную школу, в управлении по кадрам.
– Как всегда, – ответил капитан.
Тогда один из старых капитанов-наставников – худой, высокий человек с голубыми глазами, видимо видавшими многое, обутый в стоптанные ботинки – тихо сказал ему на ухо:
– Только не забывай: раньше ты служил, а теперь придется работать…
– Это сейнеры типа "Одиссей", – рассказывал Риолю начальник порта. Служит уже почти сорок лет. Так, что ничего экспериментального. Все консервативно, проверено временем.
А Риоль подумал:
"Консерватизм – это восторг по поводу красоты прабабушки, умершей много лет назад…"
– …В общем – серия "Одиссей", – на этих словах начальник порта отправил свой оптимизм на вакации и попросту махнул рукой:
– Ваш – называется "Архимед", – добавил начальник порта, и Риоль ответил, не рассчитывая на понимание:
– Однажды, я встречался с ним…
Начальник порта толи не расслышал слов Риоля, толи не предал им значения:
– Капитан, я нашел штурмана на судно.
– Это радует безмерно, – человек встал со своего матраца, надел китель и поровнял на лбу фуражку, ориентируя кокарду на переносицу ребром ладони.
– Скажите, – Риолю захотелось задать начальнику порта деликатный вопрос, но он не знал, как это сделать.
– Спрашивайте прямо. Флот – это такое место, где околичности вредят делу.
– Почему этот опытный капитан, человек, явно, с головой, занимает всего-навсего должность капитана маленького сейнера?
На вопрос Риоля, начальник порта только непонимающе пожал плечами:
– А разве бывает такая маленькая должность, на которой нельзя было бы лишиться головы…
Через полчаса Риоль и капитан, стоя у борта и, подпирая поручни руками, наблюдали за тем, как по трапу на борт поднимаются люди.
По одному и маленькими группками.
Риоль смотрел на довольно разношерстную толпу, состоявшую из малобритых, сильнопохмеленных, груборуких людей и, почему-то вспомнил слова: "Каждый человек – это целая вселенная", – матросы сейнера на вселенную и все вместе, и каждый по отдельности походили мало.
А, может, просто вселенная не походила на них.
– Если хочешь познать вселенную, перестань называть вселенной одного человека, – проговорил капитан, оборачиваясь к Риолю.
– Но… – Риоль не знал, что ему возразить, но возразить хотелось.
– Если хочешь понять человека – не льсти ему, и не называй целым миром.
Если хочешь понять мир – отнесись к человеку как к человеку.
И не больше…
Каждый поднимавшийся на борт предъявлял свою матросскую книжку.
Только у одного, толстенького, мордатолицего, мелкоглазого матросской книжки не оказалось.
По всему было видно, что новичок был человеком близким, в том смысле, что недалеким.
– Как тебя зовут?
– Андрюша.
– Ты, что, впервые в океан собрался? – спросил Андрюшу капитан.
– Я только теперь определил – чем я хотел бы заняться, – Андрюша лупоглазил капитана еще не решив, ему уже нужно гордиться своим поступком или пока еще нет.
Следовавший за Андрюшей курчавобородый плотный человек в длинной рубахе, подпоясанной толстой веревкой с крупными узлами на концах, посмотрел на Андрюшу и проговорил:
– Теперь осталось найти того, кто будет это оплачивать…
Глядя на Андрюшу, Риоль спросил капитана:
– Возьмешь его?
– Возьму.
– А не боишься, что он будет плохо работать?
Может его сразу уволить?
– Не боюсь.
И, в конце концов, плохо работают не те, кого уволили, а те, кого оставили на работе…
Когда на борт взошел человек в длиннополой рубахе, капитан спросил:
– А рыбу-то тебе ловить приходилось?
Человек поднял на капитана свои иссини черные глаза, блеснул ими, а потом опустил почти смиренно:
– Приходилось.
Я, может быть, самый известный рыбак на весь подлунный мир.
– Тогда – проходи, – кивнул капитан.
– Ты даже не спросишь, кто я? – спросил человек, видимо привычный к большему к себе вниманию.
– Зачем же?
Если ты самый известный рыбак на свете, значит, это ты поймал Золотую рыбку на потеху своей глупой старухе…
Когда человек скрылся в недрах кокпита, и сделал это довольно уверенно, капитан тихо спросил Риоля:
– Как ты думаешь – он не из бомжей?
– Не думаю, – ответил Риоль, – Во всяком случае, золотые ключи от больших дверей у него, кажется, есть…
– По местам стоять! – громко, усилив голос слегка помятым рупором, скомандовал капитан, – С якоря сниматься! Трапы на борт!
Швартовые отдать!
Взвизгивая и отзываясь клацающими, отрывистыми, как точки в тексте, металлическими звуками, звено к звену, цепь пошла на борт, обнажив на конце двузубый, лапотный якорь, замерший, в конце концов, в клюзе правого борта.
У кормы поднялся бурун, сразу столкнувший судно с места так стремительно, что из двух, брошенных швартовых, лишь один долетел до пирса, а второй, упав в воду, закружился в кормовом водовороте, ожидая пока портовые шкипера вернут его на причальную тумбу. Туда, где этот швартовый станет ожидать того, кто захочет воссоединиться с землей, вернувшись из плавания.
Сейнер подал два гудка.
Первый ворчливый.
А второй – уже бодрый, веселый.
И берег оказался в будущем…
Корабли как люди – не возвращаются к родному дому, только если гибнут или не могут найти свой путь в тумане…
…Риоля поразило то, как быстро, совсем недавно одинокий и какой-то неживой кораблик превратился в слаженный, готовый к действию механизм, на котором и люди, и машины – все работали, и каждый знал свое место так, словно иначе и быть не могло.
– Хорошо тебе удается организовать труд, – сказал Риоль капитану.
– У нас слишком мало людей, чтобы организовывать труд плохо.
– И все-таки – у тебя на судне все хорошо делают одно дело. – Если все думают, что работают – значит, все уже заняты одним делом…
Когда кораблик оказался от берега на расстояние горизонта, а сам берег и пирс на нем превратились в едва различимую черту, Риолю почудилось, что на пирсе мелькнули три женских фигурки.
И хотя, даже своим острым зрением он не мог рассмотреть лиц, Риолю показалось, что девушки ему знакомы.
Тогда он взял и помахал им, и в ответ над пирсом мелькнули три девичьих платка.
Как только суденышко покинуло акваторию порта, на борту воцарился тот временный покой, который перемежает работу по отправке и работу по лову.
Многие матросы появились на палубе.
Осматривали ее родную, но в чем-то изменившуюся со времени последнего плаванья – там облупилась краска, показав новый рисунок трещин, там погнулась стойка – кто его знает – от чего это произошло? Может кран задел грузом, а может сам метал, старея, скрючивается как подагрический ветеран, помнящий еще "белое" правительство.
Да, что – "белое" – нормальное правительство еще помнящий.
– Знаешь, какая рыбы тогда была?
– Какая?
– Одна фотография не меньше полкило весила…
Вышел на палубу Андрюша, подошел к начищенной рынде, потрогал ее пальцем, потом послюнявил палец и потрогал рынду опять.
Вышел и полноватый человек с окладистой бородой, одетый в длиннополую рубаху, подпоясанную толстой веревкой.
Постояв, поглядев на небо, голубое с единственным, но очень большим облаком прямо по курсу, он подошел к капитану:
– Ты в Бога веришь? – спросил человек, проводя пухлой рукой по своей бороде.
Капитан посмотрел на человека, посмотрел на Риоля, потом – вновь, на спрашивающего:
– Нет.
– Почему? – это не было допросом. Скорее, вопрос напоминал обыкновенное, хотя и заинтересованное, любопытство.
– Он ничего не может поделать не только с законами природы, но даже с обычной таблицей умножения.
Какой же это – всевышний?