…Партийные планы превратить в цветущий сад какой-нибудь более или менее пригодный для этого район, вроде Украины или Кубани, проваливались еще на уровне посадки саженцев, а потому, для того чтобы планам не умирать безвременно, было решено превращать в цветущий сад пустыню.
Абсурдность этой идеи не пришла в голову не одному портрету с первомайской или седьмооктябрьской демонстрации убожества. И, кроме того с процессом садорождения образовались промашки – никто из вождей, имевших от двух до семи классов образования, толком не знал, как именно растут яблоки – преобразование пустыни было решено начать с куриной фермы под малокомуизвестным городом Казалинском.
По ходу процесса выяснилось, что кроме кормов курицам-несушкам понадобится вода.
Тогда и решено было сделать отводной канал от великой нерусской реки Сырдарьи.
На строительство канала понадобился всего на всего год, но за этот год вся вода из разрушенного, создававшегося веками русла Сырдарьи, ушла в песок пустынь Кызыл-кум и Кара-кум.
Не стало воды в реке – обмелело, прогрелось и испарилось под среднеазиатским раскаленным солнцем Аральское море.
Эта короткая и грустная история произошла совсем не задолго до того, как Риоль оказался в этих местах.
Впрочем, история эта – еще не вся…
Риоль приехал в пустыню в самое спокойное и безмятежное время конца лета. Когда ветер Афганец уже закончился, а ветер Самум еще не начался.
…На станции Сары-Шаган, на берегу наполовину соленого, наполовину пресного озера Балхаш, в старом здании со стенами из побеленного кирпича и таким же кирпичным полом, Риоля встретил человек с красивым, тронутым временем и солнцем лицом:
– Анатолий Романов, – представился он и крепко пожал руку Риоля, – Долго знакомиться нам некогда, так, что поговорим в машине.
Если проголодались, по дороге есть караван-сарай.
Там и позавтракаем.
– Где?
– В караван-сарае. Мотеле, по-вашему…
Риолю лицо Анатолия показалось знакомым, хотя он твердо знал, что не мог встречаться с ним раньше.
Просто Романов кого-то напоминал Риолю: кого?
И Риоль очень быстро вспомнил – Эгриэгерта.
Только у Эгриэгерта волосы были чуть темнее, а у Романова больше было седины.
"Все хорошие люди должны быть похожи друг на друга", – подумал Риоль, но, вспомнив капитана, подумал дальше: "Даже если они и не похожи внешне…"
Каждый имеет то лицо, которое он заслуживает…
Почему-то Риоль не вспомнил ни о Крайсте, ни об Искариоте – наверное, потому, что в этот момент, ему нужно было принимать решение самому. И вместе с Анатолием Романовым.
– Что произошло? – спросил Риоль, когда они затряслись по дороге, наезженной в обожженном, затвердевшем солончаке, белесом, безжизненном.
– Без воды гибнут люди.
Риоль умел реагировать быстро:
– Что уже сделано?
– На поиски воды отправилась экспедиция.
– Они нашли воду?
– Нет. Но они сами пропали.
– Теперь воду должны будем искать мы?
– Нет. Вы должны будете найти пропавшую экспедицию.
– Почему не полетели вы сами?
На этот вопрос Риоля Анатолий Романов не ответил.
Он просто больно посмотрел на Риоля, а потом опустил глаза.
Потом, когда Риоль узнал о том, что произошло в семье его нового знакомого, он не осудил никого.
Еще в те времена, когда Риоль командовал космическими экспедициями, связанными с риском, он никогда не брал в полет тех, у кого только что случилась беда:
– Люди должны лишать беды шанса ходить к человеку парами…
Если есть такая возможность.
– Ну, что же, найдем, – проговорил Риоль, пока плохо представляя то, что ему предстоит. А потом, не зная сам – почему, добавил:
– Найдем, помолясь.
– Тогда заедем к военным, – совершенно серьезно ответил Риолю Анатолий Романов.
– Зачем?
– Легче молиться Богу, когда четыре министерства заняты твоим снабжением, и у тебя есть спутниковая связь…
– С кем я полечу? – спросил Риоль после недолгого молчания.
* * *
То, как мы радуемся, возможно – это всего лишь случайная удача.
То, каковы мы в беде – это то, что мы есть на самом деле…
…Анатолий Романов оказался в поселке у пресно-соленого озера посреди пустыни по распределению после окончания Геологоразведочного института в Москве.
И так вышло, что квартира в двухэтажном кирпичном доме, построенном военными строителями для полигона ПВО, со временем перешедшем из ведения Министерства обороны в пользование геологического управления, оказалась его первой, собственной квартирой.
Его первым собственным домом.
До этого, Анатолий жил в большой семье в городе Калинине, находившемся почти посредине, на дороге между Белокаменной и Городом-на-Болоте.
Старая и древняя столицы еще кое-как строились, а Калинину ничего из квадратных метров как-то не доставалось, и жили Романовы хотя и в центре, на улице Советской, но в многокомнатной коммуналке, где каждому члену семьи не доставалось не то, что комнаты, собственного угла.
В комнатушках величиной в четыре кровати, а когда-то в четыре гроба, жили в то время очень многие из тех, кому при Хрущеве хрущоб не хватило, а кооператив построить оказывалось не на что.
Даже уроки школьнику Анатолию приходилось делать на лестничной клетке, деревянной, с почерневшими перилами.
И хотя в Калинине был свой политех, учиться Романов поехал в Москву, в единственный ВУЗ в который с удовольствием принимали иногородних – Геологоразведочный.
Надо же было хоть кому-нибудь заниматься геологией за пределами Московской области, там, куда москвичи не только не стремились, но и отбрыкивались всеми честными и нечестными способами от возможности прославиться в провинции.
В институте было общежитие, перенаселенное, довольно чистое, фарцовое, со строгими правилами поведения, писаными и неписаными, которые можно было выполнять или не выполнять, правда, невыполнение правил проживания в общежитии грозило отчислением или лишением стипендии. А иногда и лишением зубов – это про законы неписаные.
С курса, на котором учился Анатолий Романов, в пустыню распределилось девятнадцать человек. Но пустыня оказалась такой большой, что легко растворила группу однокурсников, разбросав их по разным местам, которые хоть были все на одно, пустынное, лицо, но отстояли друг от друга зачастую на расстояния, которые даже телефон объединял только через Москву.
Кто-то оказался подальше от железной дороги, а кто-то поближе, но постепенно, это перестало играть роль, потому, что выпускники московского Геологоразведочного института перестали встречаться.
В пустыне пути пересекаются часто.
Просто люди оказываются в точках пересечения в разное время.
Должность, которую в начале занимал Анатолий, была не большой, не требующей привычек и особенный знаний, но он всегда доводил начатое дело до конца.
А это было настолько непривычно не только в пустыне-у-озера, но и во всех иных районах огромного Советского Союза, что бросилось в глаза даже подслеповатому от старости начальству в Москве.
Анатолия Романова пригласили в министерство, но там он долго не задержался по той же причине, по которой был приглашен.
Причина эта называлась человеческой порядочностью.
Так уж устроен человек, что, сколько бы он не работал, скажем, в торговом отделе какой-нибудь районной администрации или в Совете Министров, сколько бы он ни брал взяток, и души всякой давно лишился, ан душа-то, откуда-то из-под тишка, его все равно исколет укорами, если рядом с ним появится человек, взяток не берущий.
И станет такой, не берущий взяток, бельмом в глазу для всех остальных.
Даже для тех, у кого давно уже все глаза в бельмах.
Вот и убрали Анатолия Романова из министерства не потому, что он плохо работал, а потому, что или работал хорошо, или не валил ни на кого свои неудачи.
Министерство в СССР – это такое место, где виноватых не ищут, а назначают из числа имеющих минимальные связи в вершках.
Вернулся из столицы Анатолий в свою же квартиру, но на новую должность – министерство держит марку, и хоть за плохую, хоть за хорошую работу, своих сотрудников повышает.
Анатолий Романов стал начальником геологоразведочной партии.
Одной из многих в территориальном геологоразведочном управлении в городке Приозерске, в пятнадцати километрах от железнодорожной станции Сары-Шаган.
Через год после возвращения Романова из Москвы, по такому же, как и сам Анатолий распределения в Сары-Шаган приехала Анна.
Они познакомились быстро и случайно, но не познакомиться они не могли потому, что геологический Приозерск был так мал, что все рано или поздно знакомятся.
Познакомились.
А потом поженились.
Анатолий Романов любил свой дом потому, что его всегда в нем ждали. Анна Романова любила дом потому, что в нем она могла ждать любимого человека.
В центре пустыни – это очень много.
Впрочем – это много и в любом другом центре…
В общем, для Романова все складывалось хорошо – у него был дом, хорошая работа и любимый человек рядом…
…Разумеется, в геологии, как и везде на свете, существует иерархия. Только иерархия в геологии строится довольно своеобразно – как правило, начальник отряда умеет делать то, что делает шофер, а вот шофер, делать то, что умеет делать начальник отряда не умеет.
Вот и вся разница.
А рюкзаки все члены отряда таскают одинаковые. И приборы таскают все члены отряда на своих плечах, а не на плечах подчиненных.
Даже нашивок на рукава или погончиков со звездочками для геологии не изобрели, и когда какой-нибудь партийный или советский начальник случайно или комиссионно оказывается у костра, где сидят геологи, он вынужден спрашивать:
– Кто начальник отряда? – а-то, ведь можно пожать руку простому технику или разнорабочему.
Взаимоотношения людей в геологических партиях по всему Союзу таковы, что в любое время, любой работник геологической партии может запросто зайти в гости к любому.
Это не только прилично – это принято.
И постепенно дом Романовых стал таким домом, где редко обедали одни хозяева. И часто им приходилось обедать не дома, не потому, что кто-то считал себя обязанным пригласить их ответно, а просто оттого, что им все были рады.
Вот так бывало – зайдут Анатолий с Анной в магазин за продуктами к обеду, и встретят в кого-нибудь из знакомых, и тут же решалось, что еще подкупить, чтобы пообедать вместе у тех или других.
И аргументом в выборе места обеда чаще всего служило то, что один из хозяев с рыбалки привез большого судака, или то, что одна из хозяек получила посылку от родственников.
Вообще, поводов всегда много в небольших городках: день рождения тещи или книга писателя Трифонова, шахматная партия или коробка новых патронов двенадцатого калибра с синтетическими гильзами.
Для того, чтобы изменить эти отношения между геологами, нужно стать очень большим геологом-начальником.
Замминистра геологии, например.
Но это уже почти не геолог.
…Постепенно прошел год, потом второй, и уже нельзя было представить Романовых без Приозерска и Приозерска без Романовых.
…В городке ракетчиков – все дети хотят стать ракетчиками, в городке летчиков – летчиками, в городке моряков – моряками, в городке геологов – геологами.
До тех пор, пока не вырастут.
Однажды Анатолий Романов выступал перед школьниками местной школы, и, конечно, не обошлось без вопроса:
– Легко стать геологом? – Анатолий хотел рассказать о геологоразведочном институте, о техникумах в Старом Осколе и Инте, но почему-то сказал:
– Геологами становятся только те, кто ими рождается…
– Как поэтами? – Как поэтами…
…Все, на первый взгляд в семье Романовых оставалось хорошо, и никто из друзей ничего не замечал, потому, что грусть в глазах Анна прятала не только от друзей, но и от себя самой.
И причина этой грусти была одна – у Романовых не было детей.
Проходил год за годом, а их, по-прежнему оставалось двое.
Но однажды, посреди рабочего дня, на столе Романова зазвонил телефон:
– Я была у врача.
Скоро нас станет трое…
В кабине у Анатолия всегда находилось много народа, и каждый из присутствующих понял, что начальник партии получил какую-то важную весть.
А Анатолий Романов опустился на стул и тихо проговорил:
– Значит, Бог все-таки есть.
– А ты в этом сомневался? – спросил молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в дорогую французскую тройку и шляпу коричневого цвета – ненадолго появившийся в Приозерске, корреспондент центральной газеты.
Поговаривали о том, что этот журналист славился оптимистичными передовицами, посвященными любви к человечеству, но, однажды, выходя из местного ресторана и будучи в подпитии, репортер проговорился:
– Любовь ко всему человечеству?
Кроме прохвостов ее могут декларировать только алкоголики…
Как журналиста его сразу как-то не полюбили потому, что каждое интервью он начинал словами: "Вы имеете право сохранять молчание, потому, что все сказанное вами, может быть использовано против вас…"
Кроме того, он вызывал подозрение тем, что никогда ничего не записывал.
– У тебя, что, такая хорошая память? – спрашивали его.
– У меня самая лучшая память на свете.
Она не держит ничего больше получаса…
– А ты в этом сомневался? – спросил столичный журналист, поглаживая свою аккуратно подстриженную "под испанку" бородку. – Нет. Просто как-то не было случая задуматься об этом…
По весне Анатолий отвез Анну в Целиноград – ближайший большой город с настоящей больницей, а не местной санчастью.
Целиноград был городом со своей судьбой.
Когда времена Степлага прошли, кое-кто из репрессированных вернулся на Большую землю, а кто-то остался, и так, как в Степлаг отправляли в основном интеллигенцию, то выжившие со временем создали на вначале пустынных, а потом целинных землях совсем не плохую систему образования и здравоохранения.
Школы и больницы Целинограда оказались лучшими, потому там работали хорошие учителя и врачи.
…Вечером приемный покой роддома наполнился молодыми будущими отцами – почему женщины рожают чаще всего ночью, не задумывался никто – каждый ждал своего маленького чуда. Самого естественного чуда на свете.
…Часов с одиннадцати стала выходить старенькая медсестра, называть фамилию и делать очередного мужчину счастливым.
Иногда выходил врач, и от этого радости было еще больше.
Наконец пришел черед Анатолия – к нему вышел врач, они поговорили совсем не долго, а уже ночью компания молодых отцов, веселая, нетрезвая гуляла по городу, радуясь и восхищаясь сама собой. И самым веселым из всех был Анатолий, и никто не заметил того, что на его голове появились первые седые волосы, как никто не узнал, что его ребенок родился мертвым…
…Ночью Анна проснулась, не проснулась, а пришла в себя, измученная самой страшной женской болью она, сама не зная, почему это делает, подошла к окну.
Вечером прошел дождь, и асфальт на дворе казался черным, даже в свете лампочки, освещавшей двор.
И в этом свете, Анна увидела лицо своего мужа над огромными буквами, выложенными из цветов:
"Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!"
* * *
Риоль узнал эту историю уже потом, а пока он просто спросил:
– С кем я полечу?
– С летчиком…
– Где летчик?
– В диспетчерской.
– Тогда поехали в диспетчерскую.
Караван-сарай отменяется…
…В диспетчерской авиаотряда находился только один человек.
Он был одет в длиннополую холщовую рубашку, перетянутую толстой веревкой с большими узлами на концах.
Лицо этого человека, покрытое глубокими морщинами, прикрывала большая окладистая борода, и только летная фуражка выдавала в нем принадлежность к авиаотряду.
Риоль узнал в нем матроса, отказавшего стать боцманом и рыбака, самого известного в мировой истории, подошел к этому человеку и пожал ему руку:
– Раньше ты открывал дорогу в Рай, – тихо сказал человеку Риоль, – Теперь работаешь авиадиспетчером.
Это, что? Понижение в должности?
– Нет.
Просто командировка по обмену опытом…
– Что-нибудь слышно нового о пропавшей экспедиции?
– Нет.
– Они не выходили на связь?
– Нет, – ответил человек в длиннополой холщовой рубашке, а потом тихо прибавил:
– И уже не выйдут…
"Факты – упрямая вещь", – подумал Риоль. "Иногда, факты работают слишком уж упрямой вещью", – в ответ на это подумал диспетчер.
– Ты знаешь, что с ними случилось?
– Знаю.
И ты тоже скоро узнаешь это, – человек в холщовой рубахе хотел добавить еще что-то, но в этот момент в помещение диспетчерской вошел молодой высокий парень, одетый в кожаную летную куртку на молнии:
– Я – летчик, – просто сказал он.
– Я – Риоль, – так же просто ответил Риоль.
Они познакомились, чтобы стать друзьями.
Хотя и ненадолго.
В этом не было ничего необычного, ведь в определенном смысле, всю жизнь, мы заняты только одним – выбираем себе друзей.
Дальнейший процесс знакомства прервал диспетчер, спросивший летчика:
– Ты рад, что получил это задание?
– Нет, – ответил летчик.
– Почему? Нормальная работа.
– Потому, что работать всегда плохо.
Хорошо отдыхать.
И не верь тому, кто говорит обратное…
– Куда нам лететь? – спросил летчик.
– Вот сюда, – человек положил на карту свою ладонь, оказавшуюся неожиданно большой, – Так, как можете залететь на чужую территорию, то пройдите таможню.
Это соседняя дверь.
На запертой, заплеванной двери таможни висела бумажка.
Риоль пригляделся и прочитал написанное на ней:
"Мы такие же, как вы…"
После этого они с летчиком вернулись в диспетчерскую:
– Таможня пуста.
– Жаль, – почему-то сказал человек в холщовой рубахе:
– Тогда летите сразу вот сюда, – он указал пальцем на островок в глубине Арала.
– Там ведь давно уже суша, – задумчиво проговорил летчик.
– В этом и вся проблема…
Почему, проблема заключалась именно в этом, Риоль пока не знал. Он знал только то, что человек в длиннополой рубахе ничего зря говорить не станет.
– Помолитесь перед полетом, – сказал диспетчер, и Риоль машинально перекрестился, а летчик, усмехнувшись, сказал: – В полете над пустыней больше святости, чем в любой молитве…
…Если самолеты одной серии считать родственниками, то среди них непременно есть старшие и младшие братья.
Тот самолет, на котором предстояло лететь летчику с Риолем, был одним из самых старших братьев в семье АН-2.
Таким старшим, что вполне мог иметь не только детей и внуков, но и правнуков.
– Летать-то приходилось? – спросил летчик.
– Приходилось, – ответил Риоль.
– Давно?
Риоль промолчал, не зная, как ответить.
– Ну, в общем – в далеком прошлом, – выражая сомнения в опытности Риоля, пожал плечами летчик.
– Нет, – проговорил Риоль, а потом, не зная – зачем, сказал правду:
– В далеком будущем, – и теперь промолчал уже летчик.
Хотя посмотрел на своего пассажира очень внимательно…