- А потом увидел ее. - Дюшка поморщился. - Нет, я ее видел где-то…
- Это потому, что ты слишком много читаешь, - объяснил я. - И много фильмов смотришь. Вот и кажется, что ты уже все видел и что все уже случалось. У тебя то, что ты в книжках прочитал, перемешивается с тем, что ты видишь. Путаница в башке.
Я хотел сказать, что он еще и врет напропалую, а когда много врешь, очень часто начинаешь путать собственное вранье с окружающей правдой, по себе замечал сколько раз, вранье вообще очень сильно все вокруг разрушает.
- Может быть, и так, - согласился Дюшка. - Иногда сон приснится, а через два дня я уже и не разбираю, то ли сон, то ли было… Мне кажется, я скоро умру.
Я вздрогнул. Это действительно было неожиданно, от Дюшки то есть, обычно Дюшка собирался жить долго.
- Чушь несешь, - зевнул я. - Ты будешь жить вечно. Как и я. Могу поспорить.
На следующий день я заглянул к Котову.
Котовы жили и вправду хорошо. Дом у них на Коммунальной, тоже за мостом, хороший домик, с мансардой и балконом. Участок большой с грядками, гараж с ямой, синие "жигули" четвертой модели, георгины желтые, георгины красные, летний душ, долгий вид на реку, беседка и самовар.
Сам Котов сидел дома и обедал, ел рыбные пельмени. Увидев меня, он ничуть не смутился вчерашней и внезапной своей трусости, и объясняться не стал, словно ничего позорного не случилось.
- Привет, - сказал он.
Я - приличное знакомство, поэтому меня мама Котова пригласила за стол. Отказываться не стал, у Котовых всегда интересно готовят, то макароны длинные с укропом, то картошка, в масле жаренная, то пирожки с мясом. В этот раз были обычные рыбные магазинные пельмени, но не со сметаной, а с настоящим баночным майонезом.
Стали мы есть. То есть я ел, а Котов вилкой по тарелке скрипел. А меня не раздражает. Что там дальше вчера случилось, не спрашивал, вроде как неинтересно ему.
- И что? - спросил я, зачерпнул майонез чайной ложкой и съел. - Получилось? Фотографии то есть?
- Как сказать… - уклончиво ответил Котов. - Не все. Сейчас пойдем, посмотрим.
- Не получилось?
Котов задумчиво раздавил пельмень и размазал его по тарелке.
- А вы как? - все-таки спросил он. - Познакомились?
- Ага. Немного. Анна и Марк, они с Алтая. У них отец лесник, а сами они на каникулах.
- Ну да, сейчас же каникулы…
Ладно, мы доели пельмени, не сумели отвертеться от шарлотки и уже после шарлотки побежали в мансарду.
У Котова своя комната, то есть даже свой маленький этажик, мансарда, правда, сейчас напополам с дедом. А по бокам мансарды такие треугольные чуланы, в одном кладовка, в другом фотолаборатория. Котов, кстати, хороший фотограф, его часто в газете печатают в местной. Он портретист, фотографирует городских знаменитостей, комбайнеров, машинистов, ударников труда.
- Вот, вчера вечером проявил. Не знаю…
Котов вручил мне тоненькую пачку фотографий.
- Фотография - это не лобзиком выпиливать, - сказал Котов задумчиво. - Фотография - это стихия…
На первой фотографии как раз стихия. Река. Тот самый пляж с сухим деревом. Все очень четко, красиво, сразу видно - не хоть бы кто снимал.
- И что?
- Дальше смотри, - продолжал Котов.
Я стал смотреть дальше.
Хотя дальше смотреть особо и нечего было, на всех следующих снимках ни реки, ни Анны с братом - ничего, только размазанные сияющие пятна, такие получаются, если падающие снежинки камерой ловить.
- Непонятная такая штука, - сказал Котов. - Пленка словно частично засвечена. Но она не может таким образом засветиться. То есть может, но для этого ее надо в рентген-установку засунуть.
- И что ты думаешь?
- А ничего не думаю, - ответил Котов. - Если бы я на "Агфу" снимал, то тогда можно было бы думать. А это же "Свема", что с нее взять? Она в одном месте снимает, в другом не снимает, в третьем брак. А может, проявитель паршивый. - Котов пожал плечами. - Сейчас нормального проявителя и в Москве не найти… Вот, смотри, тут интересный кадр. - Он показал фотографию.
Самый краешек берега, река с изгибом, деревья. Левая часть снимка съедена белизной, а на правой над рекой висит яркий шар. А на некотором расстоянии от него еще один, поменьше.
- И что это значит? - не понял я.
- Похоже на гало, - пояснил Котов. - Природное явление. Это когда вокруг солнца круги. Иногда это совпадает с повышенной влажностью и объектив это ловит. Тогда образуется как бы световой купол, и создается впечатление, что на небе не одно солнце, а несколько…
- И что? Ты же сам говоришь - природное явление. Если природное явление, то чего удивительного?
- Природное, это да… - Котов проморгался. - Я про него в журнале читал, вживую никогда не видел. Как-то со льдом в атмосфере связано. Причем, кажется, оно крестообразное…
Котов достал лупу и стал разглядывать фотографию.
- Смотри. - Котов сунул фото мне под нос.
Много света, это точно. И при желании можно увидеть крестообразность - между маленьким и большим пятном вроде как протянута тоненькая световая жилка. А можно и не увидеть.
- Раньше считалось, что гало - это знак беды, - сказал Котов.
Еще один, подумал я. Знаковидец и предчувствователь. Я вот ни в чем никаких знаков не вижу, пусть хоть черная кошка через дорогу перебегает, я не сворачиваю. И на люки водосточные без опаски наступаю. И по дереву не стучу.
- Гало предвещает наступление тяжелых времен, - заметил Котов мрачно. - Это и в "Слове о полку Игореве" сказано.
- Ты что, туда же? - испугался я. - Читателем стал? "Слово о полку Игореве" осилил?
Котов усмехнулся:
- Нет, не читал, что я, Дюшка какой? Журнал "Советское фото", там про это заметка печаталась. Так вот, перед набегом половцев в небе целых четыре солнца сияли. Четыре. Во как.
Котов указал пальцем в потолок, точно там эти солнца крутились.
- Ты еще про грибы расскажи, - хмыкнул я. - Что грибы к войне лезут, а сова к гусеницам кричит.
- Сова не к гусеницам, - возразил Котов. - Сова к колорадским жукам. Если долго ухает, значит, жуков много вылупится.
Котов снова стал разглядывать фото.
- А ты что думаешь? Про Анну и ее брата?
- Ничего не думаю, - ответил Котов. - Они же вам сказали - отец их сюда на каникулы отправил, сам за ними скоро приедет. Вот и все объяснения. Слушай, Вадим, вот что я сейчас сделаю… - Котов почесал себя фотографией по носу. - Я сейчас к Геннадий Иванычу схожу, - сказал он. - У него увеличитель помощнее моего, может, еще чего из пленки вытянем… Хотя зачем? - Котов поглядел на меня.
- То есть как зачем? Узнать…
- Что узнать? - щурился Кот. - Ну, Дюшка понятно, он "Трех мушкетеров" перечитанный, но ты же нормальный человек. Ты-то что хочешь узнать? Что вы ко всем лезете, а? Живут люди, не трогают никого, а вы…
Котов умный. У него отец инженер, мама бухгалтер, и сам Котов считать умеет. И думать.
- Нечего узнавать, - повторил Котов. - Дайте людям покоя.
Котов умный, Котов прав. Чего мы взбесились, на самом деле, не надо лезть, пусть отдыхают, не деревенщина мы, точно.
- Хорошо, - сказал я. - Ты к Геннадию Ивановичу тогда, а я тоже побегу, мы встретиться договорились…
- С кем?
- С ними. С Анной и братом ее.
- А, понятно…
Я вернул фотографии Котову, направился к лестнице.
- Вадим, - позвал Котов.
- Что? - обернулся я.
- Не знаю… - Котов поморщился. - Ты думаешь, я вчера струсил?
Он подошел поближе. Я не ответил. Потому что именно так я и думал.
- Я не струсил, - сказал Котов негромко. - Понимаешь, я не струсил, я вдруг увидел…
Котов обернулся, но за спиной у него не было никого.
- Этот пацан… - Котов совсем зашептал: - Этот… Марк его зовут, значит… Он был готов меня убить. Точно тебе говорю.
Глава 6. Тени
Марк сидел на широких перилах, рядом стояла трехлитровая банка с томатным соком. Банка открытая, и сока в ней болталось на две трети, а лицо у Марка было красное и сонное, видимо, сока напился.
Анна сидела на несущем мостовом брусе и ела сухие печенья из газетного пакета. Я ненавидел такие печенья, пухлые, квадратные, не сладкие и не соленые, никакие, но в нашем магазине только такие и продавались, да еще "Чайное" иногда. Но Анна эти печенья ела с удовольствием. Сидела и ела, соком томатным иногда запивала.
Интересно, они что, всегда едят? Я одного такого человека знаю, Ленюшку Зотова. Он тоже всегда ест, а когда съедает все у себя дома, идет по соседям, но соседям он давным-давно надоел, они его не пускают. Ленюшка пьяница, денег у него нет, и он приучился питаться всем подряд: иргой, клевером, щавелем, горошком из акации, ворованной морковью. Как его ни увидишь, он все время жрет, а при этом худой.
Анна и Марк тоже тощие, но не как Ленюшка. Ленюшка гнилой, видно, что ткни и посыплется, а эти другие. Собранные. Тот же Марк тощий, а из стеклянной банки пьет, как из стакана. То есть он ее одной рукой за горлышко берет и пьет. А внутри сока три литра. Фехтованием, наверное, занимается. У нас в классе Тельнов на фехтование ходит, так его на руках никто положить не может, пусть хоть старшеклассники пробуют, - кисти железные.
- Много томатного сока пить вредно, - сказал я Марку. - Может живот заболеть.
- Да мы чуть, - ответил Марк. - Банку. Вчера сливового выпили, очень-очень, пока голова не заболела. А березовый? Ан, березовый, да?
- Как бы да, - кивнула Анна. - Мне виноградный еще.
- Виноградный и мне еще, - согласился Марк.
- Ты с виноградного уснул, как ежик.
- Да с виноградного любой уснет. - Марк отхлебнул томатного. - Скажите? - Он посмотрел на Дюшку.
- Я от меда засыпаю, - сообщил Дюшка. - А от сока не засыпаю.
- А я от сметаны сплю, - сказал я. - И от сгущенки, если сразу полбанки навернуть.
- А можно сгущенку найти? - Марк поставил на перила банку. - Можно?!
У нас три банки в погребе за солеными огурцами спрятаны, но это на Новый год - мама их сварит и сделает "Муравейник", как раз и грецких орехов пришлют. Я люблю "Муравейник", особенно если его не из печенья сделать, а из сухарей, а еще лучше из коржиков.
- Я могу достать, - тут же сказал Дюшка. - У отца могу попросить, он найдет. Но не сразу, неделю надо подождать.
Ладно, подумал я. Одну можно. Конечно, ругаться станут, но перед Новым годом вряд ли сильно, скажу, что очень захотелось, вот и съел. В честь праздника простят.
- У меня есть сгущенка, - зевнул я. - Как раз лишняя банка.
Марк сразу на меня уставился, и Анна тоже.
- Реально? - спросил Марк.
- Что? - не понял я.
- Банка?
- Есть, - подтвердил я. - Я принесу. Чаю попьем.
- Чаю попьем, - повторила Анна. - Я сушки купила.
- Я люблю сушки, - тут же заявил Дюшка. - Я могу дома взять сушки…
Дюшка заглянул ей в глаза.
- Приходите вечером, - пригласила Анна. - Мы сегодня суп варить будем.
- Какой? - сразу же спросил Дюшка.
- Суп. Мы пойдем.
Марк надел на банку капроновую крышку, убрал в рюкзак. Вторую взял под мышку.
- Приходите, - повторила Анна. - Обязательно.
- Придем, - заверил Дюшка. - Обязательно.
Они двинулись по мосту на другой берег, спустились по насыпи, пропали за кустами. Всё.
- Пойдем за сгущенкой, - предложил я.
- Не, я тут посижу, - сказал Дюшка, - где-нибудь…
- Домой тогда сходи, - посоветовал я. - Времени много еще.
- А ну! - Дюшка отмахнулся. - Загонят еще. И там папаша с рыбалки… Ты когда обратно пойдешь, на мосту постой, я тебя увижу.
- Ладно.
Я побежал домой.
У нас погреб не в подполе, а в картофельнике, как раз под вишнями. Яма глубокая, там в самую жаркую жару прохладно, пахнет сыростью, а по кирпичным стенам свисает фантастическая белоснежная плесень.
В погребе у нас как обычно: картошка, морковь, лук и свекла, ну и заготовки разные: огурцы соленые и маринованные, помидоры, тушенка - двадцать больших промасленных банок, завернутых в газету, - наш стратегический запас. А еще ведерные бутыли с макаронами и крупами. Все как полагается на случай атомной войны, чтобы месяц-другой продержаться. А в самом низу погреба заглушка трубы, а сама труба на пятнадцать метров вниз уходит. Артезианская скважина. В случае атомной войны на ней можно продержаться. Год-другой.
Сгущенка и концентрированное молоко спрятаны за огурцами. То есть не то чтобы очень спрятаны, просто не стоят на виду. Это как бы намекает на то, что брать их не стоит.
Я просунул руку между холодным стеклом и наткнулся на железо. Сначала вытащил концентрированное. В готовом виде оно не очень, а вот если размешать с сахаром и какао и хорошенько растереть, а потом на ночь в морозильник, то получается вполне себе нормальное мороженое, не хуже, чем из сухого. Следующая банка. Сгущенка. Я стряхнул пыль и спрятал банку под рубашку.
Вылез из погреба. Пообедал борщом. Послонялся по дому для виду, колеса на велике подкачал, цепь подтянул и смазал. Под яблоней повалялся, земляники поел, посмотрел на тлю. На смородине расплодилось тли, и в земле обосновались муравьи, которые теперь эту тлю угнетали - интересно наблюдать. Хотя не люблю природу, в ней все глупо и жестоко, все друг друга жрут и от этого довольны. И никак их не переубедишь.
Потом побежал обратно на мост. Сгущенку в сумку из-под противогаза засунул, у меня в ней донки обычно лежат.
Ждать на мосту долго не пришлось, через пять минут показался Дюшка. Лицо перемазано зеленкой, рожа кислая, наверняка щавель жевал.
- Добыл сгущенку? - сразу спросил он.
- Добыл.
- Молодец! - обрадовался Дюшка.
Точно это я ему сгущенку добыл.
- Покажи, - потребовал Дюшка.
Пришлось достать банку и убедить Дюшку, что с ней все в порядке. Он хотел ее даже сам понести, но я отказался. Сгущенка моя, дарить ее тоже мне.
- Тогда пойдем. - Дюшка пошагал вдоль реки.
Дорога показалась еще короче, верный признак, что мы стали привыкать, только с моста сошли, вот уже и Номжа. А может, это Дюшка торопился. Или я торопился.
Остановились над Номжей. Дюшка установился на жердях прямо посреди речки, раскачивался, пружинил. А я чуть ближе к берегу. Кажется, он мне хотел что-то сказать. Обдумывал, решал, сказать все-таки или нет.
- Отец хочет в июле в Астрахань ехать, - сказал Дюшка. - На месяц. На рыбу.
- Ты поедешь?
- Не знаю… не решил еще. Как ты думаешь, в нашем городе можно найти розы?
- Анна любит цветы? - ничуть не удивился я.
- Все любят цветы… Я к тому, что, наверное, роз не найти…
- Ты ей цветы хочешь подарить, что ли?
Дюшка стал раскачиваться так, что жерди затрещали.
- Она сказала, что у них розы не растут, а ей посмотреть хочется.
- Не знаю… До вечера тут стоять будем?
Мне надоело торчать над водой, я качнул жерди, они треснули по-настоящему. Дюшка испугался и поспешил на сушу.
Перебрались через Номжу.
Почти сразу я почувствовал запах дыма и еще какой-то, вкусный.
- Она же говорила - суп! - обрадовался Дюшка.
На поляне Анны и Марка все было как вчера, над огнем висел черный помятый котелок, а вокруг самого костра устроились несколько сидений, выпиленных из поваленной сосны. Анна сидела и смотрела на реку, а Марк варил в котле.
- Привет, - издали поздоровался Дюшка. - А мы сгущенку принесли!
Вообще-то я ее принес, ну да ладно, пусть.
- Единственная банка во всем городе, - сказал Дюшка. - С огромным трудом удалось добыть!
- Не единственная…
Но довозразить я не успел, Дюшка подскочил ко мне, сунул руку в сумку и нагло достал сине-белую банку.
- Вот! - воскликнул он. - Вот она!
Дюшка рванул к Анне и вручил ей сгущенку с такой торжественностью, с какой вручают выигрыш в лотерею. И Анна приняла сгущенку торжественно и аккуратно, точно она опасалась, что жестянка разобьется.
- Ее можно так есть, но вкуснее сварить, - посоветовал Дюшка. - Только на медленном огне надо.
- Варить? - немного удивилась Анна.
- Да, варить. Это очень вкусно. Она как карамель получается; если на хлеб намазать, особенно хорошо. Но надо очень осторожно, мы как-то на октябрьские варили, так у нас она взорвалась и весь потолок загваздала! Потом ложками соскребали!
Он стал рассказывать Анне об особенностях варки сгущенки, а я направился к Марку, занимавшемуся приготовлением супа. Суп странный у него получался - из томатного сока и с рыбой. Рядом с Марком стояло ведро с наловленной и уже почищенной мелочевкой: ельцы, окуни, ерши и сорожка - не зря я ему удочку наладил. Толковый тип, стоило подсказать про удочку, а дальше сам справился, еще как справился, полведра натаскал. Марк доставал рыбешек из ведра, внимательно оглядывал каждую, после чего опускал в кипящий томат.
- Что за суп? - поинтересовался я. - Харчо? Почему тогда рыба?
- Не знаю, - пожал плечами Марк. - Я так варю, по себе. Рыбы наловил - и варю, хорошо же.
- Из томатного сока?
- Ага. - Марк примерил к ладони окуня, улыбнулся, запустил в котелок. - С томаткой суп будет. Будет ведь? - Марк посмотрел на меня.
- Наверное. Хотя я не знаю…
- Я знаю. - Марк продолжил сгружать рыбу в варево. - Я все про это знаю. Надо эти еще запустить, длинные…
Марк отправил в котелок еще рыбешку, я заметил, что места там мало осталось, рыбины друг на друге сидели, не суп получится, а каша. Рыбная. А Марк взялся за морковь. Она у него уже почищена оказалась, две штуки. Одну мелко нарубил своим ножом, вторую, чуть подумав, кинул целиком.
- Теперь лук…
Лук Марк порезал на чурбаке, то есть не порезал, а как-то посек. Он ставил луковицу на дерево, прицеливался лезвием и шинковал быстрыми движениями, так что через минуту оставались лишь мелкие кубики. Измельчил три штуки, а когда получилась изрядная горка, Марк ссыпал ее в варево и сходил за следующей банкой сока.
- Гущеварно получилось, - порадовался он. - Смотрите-ка!
Марк воткнул в котелок деревянную черпалку, она чуть наклонилась, но не упала.
- Суп как надо, - сказал Марк. После этого он добавил в котел еще томатного сока.
Я сильно сомневался, что получится съедобно. Но Марк был человеком в себе уверенным. Он натрусил в суп черного молотого перца, потом подсолил, потом помешал, потом стрельнул для запаха угольком.
Дюшка продолжал приставать к Анне со сгущенкой, рассказывал, как из нее можно сделать много разных вкусных штук, не только торт "Муравейник". Анна терпеливо его слушала и смотрела на реку. И я стал смотреть на реку, течение потянуло и закружило, и я послушно потянулся за ним; ближе к противоположному берегу в воде лежал камень, его верхушка выступала над поверхностью, мне в голову какие-то странные мысли приходили, раньше я о таком никогда не думал, огненные искры в глубине золотого океана. Янтарь.
Кажется, я уснул, разбудил меня Дюшка, толкнул в плечо, я открыл глаза.
- Ну ты даешь, - усмехнулся он. - Задрых посреди дня.
- Устал чего-то, - ответил я. - Глаза заболели.
Я огляделся. Марк пробовал томатный суп, Анна рвала смородиновые листья в чайник, солнце сильно опустилось и висело над деревьями на другом берегу.