Нартов отвел старика в постель и лично укрыл одеялом. Его заботливость была почти искренней. Интересно, объявит Старик утром, что уходит в отставку, или сможет протянуть еще несколько дней? Пожалуй, даже лучше, если протянет с недельку. У Нартова будет время подготовиться.
Как смешно все-таки вышло: Старик прокололся на том, на чем всю жизнь боялся попасться - на любви к своему единственному чаду.
9
Ольга Степановна распахнула дверь в узкую комнатенку с табличкой "дежурный", и вошла. Ночник на столе слабо освещал кожаный диван и лежащего на нем человека. Экран компьютера наполнил комнату странным сиреневым свечением. Могучие бойцы в непробиваемой броне лихо размахивали лазерными мечами. Ольга Степановна шагнула к клавиатуре и нажала кнопку. Цветные фигурки на секунду замерли, затем задергались в конвульсиях и начали таять.
- Говорят, компьютерные герои, погибая, тоже выделяют некоторую энергопатию, - заметил Юрий, наблюдая за действиями гости.
- Не больше, чем ее затратил программист, создавая эту чепуху. Причем поделенную на все "сидюки", - усмехнулась Ольга.
Юрий приподнялся на диване, но потом вновь принял прежнюю, расслабленную позу. В этом кратком движении был весь Мартисс - его привычная вялость и внезапная порывистость. Ольга зажгла верхний свет - она считала, что может распоряжаться повсюду. Даже здесь, в чужой вотчине. Ее уверенность раздражала и восхищала одновременно.
- Премиленькое платье, - улыбка скользнула по крупным чувственным губам Мартисса. - Но ты задержалась… - то ли вопрос, то упрек прозвучал в его словах - она не разобрала.
- Явился Орас и опять канючил на счет своего мальчишки. Не понимаю - если у него столько денег, зачем ему больничная суперсовременная установка? Аппаратуру попроще он мог бы установить дома и растить там свой драгоценный "овощ", - она презрительно фыркнула. - Я дала ему несколько деньков. В принципе, он сам продлевает себе пытку.
- Тебе его жаль?
- Не люблю плебеев, добившихся успеха. Хотя порой приятно поставить их на место.
- Он долго сопротивляется… - задумчиво проговорил Мартисс, - но рано или поздно он станет мартинарием. Вот только… кто захочет поглотить ЕГО энергопатию.
Последние слова заставили Ольгу встрепенуться. Она обвила шею своего любовника руками и зашептала ему на ухо:
- Ты уже начал осуществлять тот сценарий, который мы разработали с тобой утром?
Тот, с Кентисом и его девчонкой? Учитывая факт, о котором мы с тобой говорили? Юрочка, ты умеешь поглощать энергопатию - значит, ты станешь князем… Так чего же ты медлишь?
Мартисс поморщился.
- Умение поглощать - еще не всё. Прежде всего меня не признает Лига, а потом…
- Это не имеет значения. Ты можешь стать вольным охотником. Нужно только набрать достаточно пищи для первого прыжка. Это совсем нетрудно. В каждой клетке этого зверинца сидит бесконечный источник энергии. Ах, если бы я могла поглощать, что бы я натворила! Ты не представляешь! - в голосе Ольге неожиданно прозвучала такая сила, что Мартисс невольно попытался отстраниться. - Но мы всё равно это сделаем с тобой, дорогой. Если бы ты только знал как я тебя люблю!
- Не надо так! Я же просил не говорить… - пробормотал он раздраженно.
- Не говорить, что я тебя люблю? - она коротко рассмеялась. - Разве такое можно запретить? Глупенький ты мой, - Ольга шутливо взъерошила его волосы.
Он высвободился из ее объятий и шагнул к двери.
- Осторожно, с непривычки энергопатией можно отравиться, - предостерегла Ольга.
- Не так уж я непривычен, - усмехнулся Мартисс.
Ольга понимающе кивнула. Когда князья Лиги изволят питаться, погонялам всегда кое-что перепадает. В такие минуты не важно - умеют они поглощать или нет - в данном случае за них работает их хозяин. Они, как собаки, собирают с пола упавшие ненароком куски. Сейчас Ольга хотела воспользоваться именно этой особенностью энергии страдания. Не в силах поглотить в одиночку то, что она могла выжать как погоняла, Ольга надеялась слизать оброненные другими крохи. Мартисс мог ей помочь.
10
Кентису снился прекрасный сон. Он плакал во сне от счастья, и слезы текли меж сомкнутых век. Он вновь стал ребенком, и ему выпала удивительная удача: она нашел папку с белыми плотными листами, толстую-претолстую, как библия. И вот он сидел и изрисовывал лист за листом, наслаждаясь скольжением грифеля по плотной и белой бумаге. А замечательная папка и не думала убывать, хотя стопка рисунков на столе всё росла и росла. Вокруг него шумел фантастический лес и прыгали золотые звери. Их тени ложились на бумагу, он обводил контуры, обреченно сознавая, что это всего лишь сон и, проснувшись, он тут же всё позабудет, ибо столь восхитительное может существовать только во сне. Но, как и в детстве, в сон ворвался отец, отнял папку и закричал: "Не смей транжирить бумагу! Дели каждый лист на десять квадратиков и рисуй!" Разве Старик мог понять, что чистый лист бумаги - это свобода, а квадратики - тюремные клетки, где рисунки просто умрут?!
Отец схватил Кентиса за плечо и стал трясти… Кентис проснулся. Он лежал на сдвинутых стульях в проклятой комнатке с камином, и Юрка Мартисс тряс его, стараясь разбудить.
- Я тебя вспомнил, - пробормотал Кентис, приподнимаясь. - Ты учился в соседней школе и вечно ухлестывал за нашими девчонками. Наши ребята тебя постоянно били.
- Неужели узнал? - Мартисс наигранно удивился. - Ты же всех презирал. Разве кто-нибудь мог быть тебе ровней?
- По-моему, мы даже дружили.
- Да, ты делал вид, что нисходишь до меня.
Юрий поморщился, пытаясь прогнать воспоминания. Память о детстве сбивала с нужного настроя. В те года ненависть и приязнь лежали гораздо ближе друг к другу, как фломастеры в коробке, каждодневно меняясь местами. Они в самом деле были то друзья, то враги, но во взрослую жизнь унесли с собой лишь вражду и зависть.
- Пойдем, - Мартисс старался говорить как можно суше. - Для тебя приготовлено небольшое развлечение.
- Дыба или костер? - поинтересовался Кентис, без всякой охоты вставая.
- Мы не работаем так грубо, - Мартисс подтолкнул пленника к двери.
- Куда же в таком случае мы отправляется в три часа ночи? М-да, Юрочка, вот уж не думал, что из Дон Жуана ты превратишься в заурядного палача.
- А ты сам какую роль играл в ординате? А? Примитивного погонялы. Ты - как я.
- Я - мартинарий, - почти с гордостью произнес Кентис.
- Вот уж никогда не поверю!
- Проверь, - Кентис с гордостью повернул правую руку ладонью вверх. Ожог на коже почти зажил, и теперь явственно проступила красная бугристая буква "М".
- Ну и что? - пожал плечами Юрий. - Знак не проявляется только у князей. А погонялы точно так же клеймятся, как и мартинарии. Так что не обольщайся на свой счет. Ты - погоняла. Между нами всегда было так мало разницы, друг мой Кентис. Только та, что твой отец - мэр города, а мой - неудачник-мартинарий, чью боль вы попивали не стыдясь.
- Значит, ты метишь в князья?
- А ты нет?
- Мартинарий не может быть князем. Погоняла - да… изредка. А мартинарий - никогда.
- Если ты мартинарий, то где твое молочко? Где энергопатия? Я ничего не чувствую.
Кентис рассмеялся в ответ, и смех его прозвучал вполне искренне. После гибели своих работ он ощутил внезапную легкость и пустоту. Казалось, от него отсекли часть живую, и в первый момент он чуть не умер от боли. Но умерло лишь отсеченное, а он, Кентис, остался жить. Его душа сделалась огромной и пустой, она могла вместить любые верования и чувства, и не наполниться. Кентису представлялось, что весь он - огромный сосуд, и в этом он был так схож с другими. Прежде он был иной, а теперь сделался как все. Сейчас он, сам того не замечая, необыкновенно походил на Мартисса - не внешне конечно, но внутренней своей неприкаянностью. Его творчество превращало клоунско-преступную киноварь в благородный пурпур. Прежде он повторял о себе частенько:
"И ни в чем не повинен: ни в этом,
Ни в другом и ни в третьем…
Поэтам
Вообще не пристали грехи."
Теперь он утратил свою бессрочную индульгенцию. Но чувство невиновности его не покинуло.
11
Когда дверь отворилась, и в комнату вошел Кентис, я подумала, что сплю, уткнувшись лицом в подушку и сглатывая боль как горькое снотворное, сплю вполглаза и при этом мысленно пытаюсь разговаривать с Андреем. Но когда следом в дверь протиснулся Мартисс, я поняла, что сон превращается в явь.
- Господи, хоть бы поспать дали, изуверы, - пробормотала бабка со своей койки. - То эта дура всю ночь стонет, то теперь гости к ней пожаловали поразвлечься.
- Эй, бабка, у тебя, погляжу, одно на уме, - грубо огрызнулся Мартисс. - Может, самой охота? Так мы тебе старичка организуем, у нас это не запрещается.
- Слушать тебя противно! - в сердцах сплюнула бабка. - Да ты глаза свои бычьи не пузырь, я свое отстрадала, зря надеетесь из моих старых костей навар себе получить.
Судя по тому, как старуха разговаривала с Мартиссом, я поняла, что Юрия, несмотря на импозантный вид, его не особенно ценят и держат на какой-то низшей, вовсе неуважаемой должности. Тон старухи его задел, и он вспылил совершенно неожиданно:
- Толк будет, ведьма, когда тебя живьем сожгут!
Есть люди, которым идет вспыльчивость, но в поведении Мартисса она выглядела совершенно неуместно. Вообще этот ненужный разговор со старухой сбил и обескуражил его. Он вошел в эту комнату, изображая князя. Но после двух фраз превратился в обычного погонялу. Он и сам почувствовал, что теряет нужный настрой и заторопился, вновь изменил тон, в этот раз на ехидно-насмешливый и почему-то стал постоянно подмигивать Кентису. Надо сказать, что тот выглядел куда более достойно.
- Пришел сообщить вам радостную новость, - подмигивая теперь уже мне, сказал Юрий. - Вчера, после обжаривания в камине, пришлось прибегнуть к услугам врача. Ну, и кроме всего прочего, сделали тест на беременность. И тест дал положительный результат. Ева, представляешь, ты станешь матерью. Какая радость! Я тебя искренне поздравляю. Кентис, надеюсь, ты тоже рад?
Кентис глупо моргнул и уставился на меня. Я заморгала еще глупее.
- Насколько я помню, - пробормотал Кентис, - с данной девицей я ни разу не трахался. Так что вопросы с подробностями не ко мне.
В моем мозгу радостно вспыхнуло "Орас! Новый Олежка!" Мелькнуло даже нечто подвенечно-белое, марш Мендельсона и… тут же всё залило чернотой. Потому что новое существо внутри меня могло принадлежать не только Орасу, но и… Ваду. Я точно не знала, через сколько дней тест на беременность дает положительный результат, но по всем прикидкам выходило, что у меня было гораздо больше шансов забеременеть в ту мерзкую ночь у Вада, чем в объятиях Андрея. Ребенок тут же представился крошечным уродом с безобразными зачатками ручек и ножек, с огромной головой и набыченной шеей. Он лежал толстым кулем в колыбельке и надрывно орал: "Хочу! Хочу! Хочу!"
- Нет! - заорала я как резаная. - Нет! Нет! Нет! - И заткнула уши. Потому что собственный визг оглушил меня. - Какая же я дура! Дура! Дура!
Последнее слово я могла бы повторить раз сто, и всё равно бы не определила меру своей глупости. Я пила в компании Кентиса ликер. А надо было жрать положенные в таких случаях таблетки. Надеялась, что обойдется! Идиотка! Я провела руками по животу, пытаясь определить, в самом ли деле урод сидит там, внутри. Определить, разумеется, было ничего нельзя. Я могла родить ребенка Орасу! Здорового, красивого, замечательного ребенка! Но вместо счастья выходило опять одно дерьмо. Не могу же я подсунуть Андрею урода и с наглой рожей заявить: он твой. Надо немедленно что-то делать. Немедленно! Но что? Я соскочила с постели и принялась лихорадочно рыться в единственном шкафчике. Там нашлась куча оберток, грязное белье и пакет ваты.
Мартисс недоуменно смотрел на меня.
- Что ты ищешь? - полюбопытствовал Кентис.
- Таблетки… Те, что действуют в случае задержки. Говорят, есть такие…
- Сомневаюсь, что они тут могут быть, - хмыкнул он.
В самом деле - с чего им тут оказаться? Кажется, я совсем сошла с ума.
- Вы должны их мне достать, - повернулась я к Мартиссу.
- Почему я? - спросил тот обалдело.
- Вы здесь хозяин. Или отпустите меня в аптеку.
Очевидно Юрий от этой сцены ожидал иного эффекта: нежных отцовско-материнских чувств, страха за не рожденное дитя. Или чего-то в этом роде. Сбитый с толку, он с отвращением смотрел на меня и медленно отступал к двери. Но ретироваться ему не удалось: в комнату вошла высокая красивая женщина в ярко-красном платье и, взяв Мартисса под руку, прильнула к нему:
- Как дела, Юрочка? Получил хоть капельку энергопатии? - я узнала женщину, что видела в больнице выходяшей из палаты Кентиса.
- Ну… возможно даже слишком много… не знаю…
- Ты что же, ничего не проглотил? - изумилась дама в красном.
- Нечего здесь глотать! Пусто! Она требует таблетки, чтобы избавиться от ребенка. Ольга, здесь одна оболочка - я это чувствую!
И тут Кентис ловко нырнул в раскрытую дверь и захлопнул ее. Мартисс рванулся следом, но лишь беспомощно ткнулся в стекло. Несколько раз он дернул ручку, но дверь не подавалась.
- Замок открывается снаружи, - проговорил он упавшим голосом.
- Вызови охрану, - подсказала Ольга.
- Я оставил передатчик в дежурной.
- Юрочка, что с тобой? - проговорила она слащаво, до приторности.
- Не могу так больше! - то ли прорыдал, то ли прорычал Мартисс. - Всё мерзко! Мерзко! Меня тошнит! От них всех тошнит. Ничтожества! Дрянь! Будь они все прокляты! Их можно только пытать, резать на куски, жечь - тогда они еще на что-то способны. А так ничего! Понимаешь, ничего!
- Юрочка, я…
- И ты тоже! - в ярости закричал Мартисс и, сдернув со стены зеркало, яростно швырнул им в дверь.
Вместе со звоном разбитого стекла пронзительно взвыла сирена. Мартисс спешно принялся вынимать осколки, застрявшие в проеме, не обращая внимания, что в кровь режет пальцы. Он уже собирался вылезти наружу, когда подскочил охранник и приставил ствол пистолета к виску.
- Ты что, обалдел? - заорал Юрий. - Я - дежурный по корпусу!
Охранник наконец узнал его и опустил оружие.
- Мартинарий разбил дверь и сбежал, - объяснил Мартисс и полез через проем наружу.
Охранник посмотрел на него еще более обалдело и повернул защелку замка, открывая дверь.
- Ах, да… - Мартисс попытался улыбнуться. Одернул свой сомнительной чистоты халат и, распахнув дверь, с преувеличенной галантностью повернулся к Ольге:
- Прошу вас.
- Я останусь, - ответила та.
- Хочешь попробовать сама? Как знаешь. Только ничего у тебя не выйдет. Могу поручиться.
Сирена смолкла, и сделалось очень тихо. Слышался лишь звук удалявшихся по коридору шагов. Ольга повернулась и несколько минут разглядывала меня как диковинное животное.
- Значит, хочешь избавиться от ребенка?
- Да, - отвечала я очень, забиваясь угол кровати - Ольгу я боялась гораздо больше Мартисса.
- Почему? - она смотрела на меня как прокурор.
- Он мне мешает… И вообще, какое вам до этого дело?
- Никакого, - она пожала плечами. - Ты, верно, не знаешь, что малыш будет страдать, умирая? Ему очень больно, когда его отдирают от матери. Великолепный сгусток энергопатии, цельный, как восхитительный плод. Ну что ж, пойдем и убьем его вместе, прямо сейчас, - и она схватила меня за руку.
Мне вдруг вспомнилась крошечная ручка, отделенная от тела моего не рожденного мальчика. Я закричала совершенно по-звериному и изо всей силы ударила Ольгу ногой в грудь. Она отлетела в сторону, нелепо взмахнула руками и, грохнувшись на пол, осталась лежать неподвижно. Бабка испуганно ахнула и натянула одеяло на голову. Несколько секунд в комнатке никто не двигался. Стояла мертвая тишина. Потом я сползла с койки и наклонилась над лежащей. Ее ноги безобразно вывернулись, а платье задралось. Голова нелепо свернулась на бок. Я хотела дотронуться до ее лица, но не смогла.
"Что же это? - подумала я, изумляясь нелепой неподвижности тела. - Так ведь я…"
Ужас захлестнул меня. И сердце пребольно забилось в горле. В следующую секунду я уже выпрыгнула в разбитый проем и помчалась по пустынному коридору мимо серых однообразных дверей, промаркированных массивными накладными номерами. На полной скорости я пронеслась мимо выхода к лифту. На площадке, к моему удивлению, никого не было. Но я всё равно не отважилась воспользоваться лифтом, а добежала до черной лестницы. Опять же, вопреки всякой логике, дверь оказалась открытой. Красноватый свет забранных решетками лампочек освещал грязные щербатые ступени и груды окурков по углам. Я помчалась вниз. Четыре лестничных поворота - и я с разбега налетела на запертую дверь. Обычное фанерная двухстворчатая дверь. Я дернула ее - она заходила ходуном, тогда я ударилась о нее всем телом, язык замка выскочил наружу - не знаю, откуда взялась такая сила - право, и не всякому мужику удалось бы подобное.
Но… Выскочив наружу, я тут же угодила в объятия какого-то человека, вооруженного увесистой дубинкой. Я попыталась вцепиться ему в волосы, но пальцы соскользнули по коже - его голова была обрита наголо.
- А вот и Евочка! - раздался насмешливый голос, и я наконец узнала Кентиса. - Я сразу понял, что это ты, едва услышал сии громоподобные удары. Кто же еще способен взломать дверь голыми руками!
- Кентис, дорогой, я ее убила. Кажется… - пробормотала я, стуча зубами как в лихорадке.
- Кого? - недоверчиво хмыкнул он.
- Бабу эту в красном. Ударила ногой и убила…
- Потрясающе! Я и не знал, что ты каратистка.
Я попыталась прервать его, но Кентис нетерпеливо махнул рукой.
- О твоих подвигах потом. А теперь слушай: там, за поворотом коридора, перед запасным выходом торчит охранник. Ты помчишься к нему с воплем: "Помогите!" бросишься на шею. Постарайся развернуть его так, чтобы он очутился ко мне спиной.
И он выразительно помахал в воздухе обрезком трубы, который я поначалу приняла за дубинку.
- Вдруг он убьет меня, как только увидит?
- Не волнуйся! Местная охрана не привыкла пускать в ход оружие: мартинарии хотя и с придурью, но обычно народ безобидный. Они привыкли подставлять голову под удар. Ну же! Вперед! - Он ухватил меня за руку и потащил по коридору.
Всё оказалось так, как он говорил - пустынный холл и единственный охранник у дверей. Я вышла из-за угла и остановилась как вкопанная. Охранник увидел меня, но не удивился.
- Эй ты, иди сюда! - приказал он, но я не сдвинулась с места.
- Вот сучка… - он поднес к губам рацию и сказал: - Она здесь.
И направился ко мне.