- Великий Ординатор наверняка сместит Старика и назначит ординатором…
- Никого он не назначит, - перебила Желя. - Некуда назначать. Зачем ординатор без ордината, а?
- И то правда, - отозвалась Карна и на минуту замолчала, делая вид, что любуется красным заревом на фоне ночного неба. - Но всё же ты не права… мартинарии - вещь восполнимая. Был бы князь, а мартинарии всегда найдутся.
- Дилетанты, - фыркнула Желя. - Далеко ли можно уехать с дилетантами?
- Смотря какой князь, - задумчиво проговорила Карна. - Этот - самый необыкновенный…
- Нам нужен другой, - напомнила Желя. - Или ты забыла?
- А если не выйдет? Я всегда сомневалась в жизнеспособности этого плана. Слишком сложно. Сложные системы быстрее выходят из строя. Я бы выбрала самое простое решение.
- Я бы выбрала Ораса, - вздохнула Желя. - Он мне нравится.
- К счастью, твое мнение ничего не значит…
На площадке раздавались хлопки, похожие на выстрелы - но это всего лишь вылетали пробки из бутылок с шампанским. Звон бокалов и смех слышались со всех сторон - отдающая запахом горелого мяса энергопатия достигла Мастерленда, и ее тяжкий дух вызвал нелепое судорожное веселье у подвыпивших и утомленных развлечениями людей. Среди посетителей нашлась пара-тройка способных к поглощению, остальные же тешили себя иллюзией, что тоже способны на многое.
Лишь Карна и Желя понимали смысл происходящего. В инвалидном приюте сгорало настоящее и будущее города…
В тот момент, когда золотое пламя над корпусами залило все небо, в городе на Вознесенском проспекте рассыпался дом. Жильцов в нем не было - здание расселили и начали капремонт, да деньги иссякли, и оно уже около года стояло пустынное, затянутое плотной зеленой сеткой. Здание осело совершенно бесшумно, в одно мгновение превратившись из пустооконной коробки в плотную груду кирпича и штукатурки, погребя под развалинами двух бомжей, ютившейся в пустой квартире на первом этаже.
Но никто не связал эту аварию с пожаром в инвалидном приюте.
14
Катерина неподвижно сидела в кресле. Ее черные волосы спутанными прядями рассыпались по плечам. Она не умывалась, и вчерашняя краска потеками испятнала лицо. Катерину лихорадило, и потому она куталась в пушистый плед, хотя в комнате было тепло, почти жарко.
Когда Орас вошел, Катерина едва приметно вздрогнула. Но продолжала сидеть, глядя в одну точку. Он прошел мимо нее, как мимо пустого места, и демонстративно направился к телефону. Она вздрогнула, когда он спросил: "Больница? Да, пожалуйста… Меня интересует состояние Олега Ораса." Голос отвечавшего в трубке звучал слишком громко и - как показалось Катерине - радостно.
- Пришел сегодня утром в сознание? Отлично! - воскликнул Орас.
Голос его ликовал. Голос победителя.
- …да, этого человека прислал я, он будет находиться с Олежкой всё время. Да, и медсестра тоже… - Орас отхлопывал по столу некое подобие марша. - Я хочу забрать сына как можно быстрее… Сегодня нельзя? Тогда Семилетов останется… Да, он охраняет Олежку. У меня есть все основания считать, что его хотят убить. Да, я знаю, что Ольга Степановна погибла. Пусть врач войдет в курс дела, но без моего согласия ребенку не должны назначать лекарства и делать какие-то процедуры… Что?.. Да, я имею право. Ну и снимайте с себя всякую ответственность - мне плевать.
Он повесил трубку и повернулся к Катерине. Она ничего не спросила. Он прошелся по гостиной, пощелкал пальцами по хрустальным подвескам на бра - сколько же стоила вся эта дребедень, просто немыслимо - потом с наслаждением смахнул на пол фарфоровую вазочку, всегда раздражавшую его своей вычурностью. И наконец остановился перед своей супругой.
- Ты слышала - Олежку скоро привезут сюда.
Катерина едва заметно кивнула.
- Так вот, я хочу, чтобы к этому времени тебя здесь не было.
Она приподняла голову.
- То есть?.. - переспросила Катерина очень тихо, едва шевеля губами.
- Хочу, чтобы ты собрала вещички и умотала, - Орас умел быть груб. - Завтра я подам на развод. Причина, разумеется, твоя измена.
- Что за глупость? - Она пожала плечами. - Ты же знаешь, что у меня нет любовника.
- Придумаешь. На свой выбор. Или милиция начнет расследование преднамеренного убийства. И ты прекрасно знаешь, что ЭТО ТАК.
Катерина попыталась скорчить презрительную гримасу.
- У меня есть свидетели, - Орас добивал ее с наслаждением. - Когда я узнал об этом, мне захотелось сразу же передать тебя в руки следствия. Но потом, вообрази, стало тебя жаль, - этим "жаль" он резал ее без ножа.
Ему показалось даже, что в воздухе распространяется неприятный больничный запах и, ощутив сильнейший выброс энергопатии, сделал над собою усилие, чтобы не поддаться соблазну и не проглотить эту боль, смешанную с ядом. Он лишь отметил про себя, что ощущает энергопатию Катерины впервые. До этого - за много-много дней их пребывания друг возле друга - никогда.
Но она уже справилась с собой.
- Это всё, что ты хотел сказать? - равнодушно спросила Катерина.
- Тебе этого мало? - пожал плечами Орас. - Могу добавить: согласно брачному договору всё имущество остается мне, а ты получаешь лишь гроши, оставшиеся на твоем личном счете, и дом за Круговым шоссе.
- Ага, а если меня посадят на десять лет, то в этом случае я ведь не утрачу права на твои деньги, а? Я права? - она оскалилась, будто хотела укусить. - Дерьмоед, ты продаешь собственного сына…
Он размахнулся и уже готов был ударить наотмашь, но вовремя опомнился и, стиснув кулак, опустил руку. Он понимал, что Катерина вынуждает совершить его поступок, который потом он будет стыдиться.
- За удовольствие увидеть тебя на скамье подсудимых я бы отдал и половину состояния, - ответил он, - но в этом случае Олежка услышит показания свидетелей о том, как его собственная мать - ведь он до сих пор не знает, что ты ему всего лишь мачеха - толкнула его под машину.
- Если он вообще что-нибудь ЗНАЕТ сейчас, - уточнила она.
- Не волнуйся, он будет абсолютно здоров. Со временем.
Орас смотрел на нее снисходительно и брезгливо, он был уверен, что победил в самой трудной схватке в своей жизни.
- Теперь послушай, что я тебе скажу, - она не изменила ни голоса, ни позы. - Неужели ты думаешь, что всё это, - она взмахнула рукой, обводя засилье крикливой мебели в гостиной, - нажито за счет твоих жалких попыток воровать энергопатию у Старика и его ордината? Ошибаешься! Ты бы не стал первым человеком в городе без моей помощи!
- Твоей помощи? - насмешливо переспросил Орас. - Неужели ты мартинарий? Вот бы никогда не подумал!
- Перестань дурачиться - ты выглядишь идиотом! Разве я похожа на ничтожных?! Я - князь Лиги!
- Князь Лиги? - обалдело переспросил Орас.
- И этот тайный лагерь, который ты уничтожил, работал на тебя и твой успех.
- Я никого не убивал!
- Помог уничтожить. Это одно и то же. Неразличимая грань, которую люди душевно сломленные любят обсасывать, как соломинку от коктейля. А ты, я вижу, вообразил, что достаточно вытащить с того света своего звереныша, и успех вернется к тебе. Дурак! Ты сам вырыл себе яму. Ты прав: мне в этом доме делать нечего. Через несколько месяцев ты станешь заурядным мартинарием с женой-шлюхой и дебилом-сыном.
- Но ребенок-то при чем!
В голове его всё мешалось: мысль, что он был вампиром-людоедом, а теперь из-за него погибли десятки людей, его поразила…
- Мне надоела твоя примитивность, - голос Катерины постепенно набирал силу, а лицо оживилось, красные пятна выступили на щеках. - Мне давно хотелось взять всё в свои руки. Что так и будет - я знала с самого начала. Нас больше ничто не связывает…
- И поэтому ты отказалась… - прервал ее Орас, но не договорил, махнул рукою, потому что и так уже догадался.
- Разумеется, - Катерина снисходительно улыбнулась. - Неужели ты наконец понял? Я не хотела связывать себе руки, дорогой. Мне ни к чему уязвимость. Человек, решивший завести ребенка, всегда должен помнить, что его можно в любой момент ткнуть мордой в грязь. В твоей броне счастья это оказалось самым слабым местом. Еще чуть-чуть, и я бы устранила тебя окончательно. Но ты оказался на удивление живучим. Твоя плебейская натура одержала верх.
- Выходит, эти пожертвования на сирот и инвалидов… - пробормотал Орас, и опять замолчал, сам же отыскав ответ. - Нет, ты лжешь! - закричал он в ярости. - Какой ты князь! Я бы почувствовал поток энергопатии, плывущий в твою пасть. Два князя рядом - это невозможно!
Катерина расхохоталась.
- О, я была осторожной, я лишь подбирала крошки с твоего стола, и мне лично этого хватало. В экстренных случаях к моим услугам был инвалидный приют и пара-тройка дойных коровок - я предпочитала поглощать энергопатию на месте, чтобы ни одной драгоценной капли не пролилось. В остальном я работала на Лигу и ждала своего часа. Мне велели увеличить поток энергопатии - я его увеличила. Если бы не этот идиот Нартов, который уничтожил весь лагерь… - Катерина не договорила и поднялась.
- Ага, ты мечтала занять место Старика и возглавить ординат!
- Сегодня ты необыкновенно догадлив, хотя обычно не видишь дальше своего поварского колпака, - она шагнула к двери. - Где же твои менты? Почему не бегут за мной? Почему не вяжут?
Орас рассмеялся:
- А ты-то теперь кто? Твой тайный лагерь уничтожен. Ты - пустышка, оболочка, шкурка ящерицы, пустая личинка… - Он выкрикивал сравнения, и краска медленно отливала от лица Катерины, нервная дрожь вновь охватила ее тело. - Я всегда чувствую, чью энергопатию поглощаю. Так вот: из этого лагеря ты хлебала сама со своей кодлой - иначе бы я давно расшифровал твою контору. Каждый из нас жрал свое согласно вкусам. И не воображай, что твоя примитивная ложь может меня обмануть. Теперь иди, и не забудь помыть за собой грязную посуду. А я посмотрю, что ты сможешь сделать, не имея ни палачей, ни жертв, ни моих денег, плюясь во всех ядовитой злобой. Да ты просто сдохнешь под забором!
Катерина бросила на него яростный взгляд и выскочила из гостиной, хлопнув дверью. Орас медленно опустился в кресло. Он устал, будто только что провел тяжелый и изнурительный бой, но не был уверен, что одержал победу. Прежде он жил легко и напористо. Он мог позволить себе ошибки и некоторую жестокость, которую пытался компенсировать иронией и подачками нищим. Слова Катерины задели его за живое. Можно вложить чужую боль в картины и музыку - и это покажется возвышенным и достойным подражания. Но запекать страдания в булочки - это выглядело слишком унизительно. Его дело, единственная подлинная любовь его жизни, вдруг показалось ему отвратительным.
Он почувствовал, что вновь проигрывает. Да, он вернул себе сына, но тот, возможно, на всю жизнь останется калекой. Он взглянул на свое сердце и не нашел в нем прежней силы - оно зияло огромной дырой, пересохшей озерной котловиной. И он не знал, чем наполнить его и утолить боль. Ева? Ее имя мелькнуло и растаяло. Вряд ли его чувство к ней можно назвать любовью, хотя в эту ночь он рисковал жизнью ради нее. Но и ради абсолютно чужих людей он тоже готов был рискнуть. Тут можно было выжать лишь несколько капель, а требовалась целая река, чтобы затопить душу.
Он тряхнул головой и до боли сжал кулаки. Нет, его так не сломать… Неужели кто-то воображает, что может победить его, лишь потому, что на минуту боль переполнила его сердце?!
- Что, совсем тошно? - услышал он насмешливый голос Кентиса.
Тот без стука ввалился в гостиную и уселся в кресло напротив Ораса.
- Не надо сдаваться, князь. Как там… "И только воля говорит: - "Иди!"" прежде это было моим любимым стихотворением. Я шептал его на ночь как молитву, и это помогало. "Умей поставить в радостной надежде на карту всё, что накопил с трудом…" Как верно сказано, а? Правда, мы копили не трудом, хотя и с упорством, страдания наших мартинариев. И всё утратили! Теперь даже не ясно, кто возглавит ординат, если таковой вообще сохранится.
- Возглавит ординат? - переспросил Орас. - Но Старик…
- Старик разбит параличом и сейчас пребывает в больнице в тяжелейшем состоянии. Скажу, прижимая палец к губам - пусть он умрет. Потому что встать у него нет шанса. Ты, верно, думаешь, что я спятил, коли говорю такое? Нет, просто изображаю, что мне очень больно. А все знают, что я плохой актер - ты уж извини… Временно кто-то из нас двоих должен стать князем Лиги, если мы не хотим, чтобы наш ординат ликвидировали и оставшихся мартинариев передали иным в подчинение. И надо решить, кто: я или ты.
- Какой же из тебя князь! - усмехнулся Орас.
Внезапно он почувствовал прилив силы, но волна эта шла не изнутри, а извне, и он понял, что алчная его душа инстинктивно всосала радостно-горькие капли энергопатии.
- Увы, ты как всегда прав, - вздохнул Кентис и, подавшись вперед, проговорил скороговоркою. - А я так торопился, бежал, ни с кем не разговаривал и старался никого не коснуться душой, чтобы донести тебе свою боль. Ты выпил ее уже, да? Да?! - Он рассмеялся, и смех его, усиливаясь, перешел в звериный бесслезный вой.
Кентис схватил Андрея за руки и изо всей силы стиснул запястья, будто боялся, что хоть одна принесенная капля прольется мимо Орасовой души.
15
Ванна в доме Ораса напоминала бассейн. Я наполнила ее до самого бортика и погрузилась в воду. Ожоги тут же занялись болью с новой силой. Но, глядя на черный кафель с золотым обводом, можно вытерпеть всё что угодно. Черт возьми, почему у мартинариев никогда не бывает таких ванн?
С сожалением я покинула чернокафельное чудо и перешла в комнату, просторную и почти пустую. Тисненые обои на стенах напоминали старинный расписной шелк. Трюмо, с высоченным, до потолка, зеркалом помещалось в углу, и оттуда, из сверкающей золотом глубины, на меня скалилась красная, будто ошпаренная физиономия с расцарапанным носом и узлом мокрых волос на макушке. Я накинула край махровой простыни на голову и прикрыла лицо на восточный манер, оставив узкую щелку для глаз. Так, пожалуй, я выгляжу лучше. Маскировка была произведена вовремя: дверь распахнулась, и толстая тетка, видимо, прислуга, армейским шагом вторглась в комнату и швырнула на кровать ворох каких-то тряпок, скорее всего, белье и одежду.
- А Олежка-то наш жив! - воскликнула она, всплеснув руками. - Кто бы мог подумать!
- Но он и был…
- Что был-то! Куском мяса был. А теперь, говорят, очнулся. Господин Орас в больницу только что звонил, так ему прямо и сказали: в себя пришел. Ясно? - Она погрозила неизвестно кому пальцем и промаршировала к двери.
Я упала на кровать, пораженная обвалом событий. Зачем я теперь нужна Орасу? Он вернул всё, что хотел. У него жена, сын, его дело. Ему больше не грозит опасность стать мартинарием. А мне остается только страдать - и чем больше, тем лучше. Мысль об этом вызывала странное чувство, похожее на радость. Есть наслаждение в том, чтобы пересилить себя, скрутить душу в бараний рог и оторвать от самого милого…
Да, горько-сладко так думать, но в глубине души я знала, что ничего подобного делать не стану. Наверное, каждый может страдать лишь до определенного предела. Есть нечто такое, что, утратив, мы попросту теряем себя. Прежде я восхищалась Кентисом, но он всего лишь играл в страдание, оберегая главное, что питало его душу. И я, как ни пыталась стать сильнее и лучше, не могла отказаться от своей любви. Пусть Орас выгонит меня - сама я просто не смогу уйти. А вдруг мой ребенок - от Андрея? Ведь может быть такое! Я буду каждый день молиться, чтобы это оказалось именно так.
И это неправда, что Лига может умереть. Она всегда будет, потому что есть высоты, на которые поднимает только она. И та энергопатия, что рассеяна в воздухе и земле многовековой татарской плеткой и секирами доморощенных палачей, те страдания, о которых писал еще Шлихтинг, питают нас и поднимают вверх, иначе мы давно бы умерли, задохнувшись от боли.
Дверь вновь распахнулась, и на пороге появился Орас:
- Я еду в больницу. Быстро одевайся - у тебя отвратительный ожог на руке.
- А как же… - я запнулась - мне не хотелось называть Катерину по имени.
- Она уехала, - ответил Орас без промедления, демонстративно отказываясь от прекрасной возможности меня помучить. - Навсегда, - и добавил. - У тебя есть пятнадцать минут, чтобы одеться. И можешь не краситься - никакая косметика тебе сегодня не поможет.
Он захлопнул дверь. А я, ошарашенная, продолжала сидеть неподвижно. Неужели в самом деле все будет хорошо? Неужели это возможно?
На радостях я показала зеркалу язык. Мне очень хотелось, чтобы это было вовсе не зеркало, а экран, через который Великий Ординатор наблюдает на своими мартинариями-рабами. Ему всегда будет, за кем наблюдать. Даже, когда наконец жизнь сделается хорошей и покойной, мартинарии всё равно будут запрокидывать голову вверх, чтобы солнце жгло им глаза и вызывало слезы…
Часть 4
БЕЗ АНГЕЛОВ
1
Шел противный осенний дождь. Столики под тентом кафе пустовали. Сильный ветер обдавал брызгами еще не убранные на зиму столы. Утром я дважды звонила в мастерскую, просила, чтобы прислали рабочих. Мне отвечали очень вежливо. Но никто так и не приехал. Если бы номер набрал Орас, ребята бы примчались со скоростью звука. Но мне не хотелось жаловаться Андрею. Сама я способна на что-нибудь или нет?
Я вышла на улицу. Кентис сидел на крайнем стуле, привалившись спиной к стене и вытянув ноги. Черная широкополая шляпа намокла, обвисшие поля полностью закрывали лицо. Он был как точка… Да нет, не точка, а пробоина в ровной и бесчувственной ткани жизни. Я подошла к нему.
- Зайдешь в кафе?
Он поправил воротник плаща и отрицательно покачал головой.
- Лучше здесь, - Кентис нехорошо усмехнулся. - Погода отвечает моему настроению, - он сделал паузу. - Я говорил с ними.
- С Великим Ординатором?
- Ха! Как же… Это невозможно. Во всяком случае, теперь. Меня удостоил вниманием какой-то мелкий клерк. Вернее, мелкая шавка, воображающая себя князем. Их что-то интересует. Но что - я не мог понять. Если бы ты знала, как противно с ними разговаривать. Ощущение, будто брюхом прешь на пулемет. Тьфу.
Он отвернулся и принялся рассматривать затянутый сеткой дождя собор. От дождевых брызг мое платье промокло и стало липнуть к телу. Я поежилась.
- Так что же они сказали?
- Ждите, вам займутся.
- Что это значит?
- Сам бы хотел знать, но мне не потрудились объяснить. Теперь, после смерти Старика я для них ничто.
Он слишком торопился подчеркнуть свою ничтожность. Ни прежде, ни сейчас верить Кентису было нельзя.
- Ты сказал, что Орас…