- Ну, и чего ты добился? - жестко спросил отец.
И я, привыкший за время болезни к всеобщему чрезмерному сочувствию, растерялся.
- Ты что, не видел, что он в два раза тяжелее тебя? Если бы он попал в тебя пару раз по-настоящему, изо всей силы, ты мог бы просто умереть, ты понимаешь это? Или ослепнуть, как мне сказал врач. Ты это понимаешь?
Ничего я не понимал.
- Ты, прежде чем лезть в драку, подумай - у тебя шансы-то есть? Ты же не самоубийца. Ну, тебе своей жизни не жалко, ты о матери подумай, обо мне. Запомни - лучше в драки вообще не вступать. Это занятие для дураков, поэтому они их так любят. Умный и сильный сделает все, чтобы боя не было. Вас что, этому в айкидо не учили?
Я ничего не ответил. Но обидно было очень. Однако чуть позже я нашел что сказать.
- А если тебя оскорблять будут, унижать?
- Ты должен запомнить: дурак оскорбить тебя не может. Никогда. Оскорбления дурака - это дерьмо на асфальте. Ты же не лезешь в него руками? Ты просто обходишь его стороной. И потом, кто тебя оскорбил? Этот здоровенный придурок? Да он про тебя знать не знал!
- Он мою девушку оскорбил! - краснея, проговорил я. Этой темы мы с отцом еще никогда не касались.
- Ах, вот оно что! Ну, давай разбираться. Во-первых, почему ты решил, что эта девушка твоя? Я был в школе…
- Зачем? - в отчаянии спросил я. Мысль, что отец был в школе, своим обычным насмешливым взглядом изучал ее!..
- Меня попросил приехать ваш директор. Сам я, кстати, не собирался. Я видел эту девушку. Валя, она не твоя девушка. Она вообще не из тех, за кого стоит драться. Совсем не тот случай. Это как раз с твоим соперником она пара, они как раз стоят друг друга. А тебе между ними делать нечего. Вы с ней разные люди, и никогда ничего серьезного между вами не будет. И не было.
Ужас был в том, что отец был прав, и он высказывал мысли, которые и мне самому приходили в голову, однако я боялся в них всерьез углубиться. И все-таки было страшно обидно. Твои самые тайные мысли, в которых даже боишься себе признаться, выкладывают на всеобщее осмеяние!
- Во-вторых, ты уверен, что он ее тогда оскорбил? - безжалостно продолжал отец. - А я думаю, она тебе просто наврала. С не очень умными женщинами такое часто бывает. И на самом деле ей нравится, когда он тискает ее в углах. А вполне возможно, не только тискает, - безжалостно закончил отец.
Ну, тут я чуть не задохнулся, поняв, что он имеет в виду.
- И в-третьих, то, с чего мы начали. Ты сам полез в драку, не имея шансов победить. Что очевидная глупость. Мало того, ты даже не задумался, что тебе это даст? Кроме сотрясения мозга, ты не получил ничего. В школе мне сказали, что она, эта якобы твоя девушка, с ним как встречалась, так и встречается… Кажется, это так называется.
Тут я, все дни болезни смаковавший упоительные детали нашей встречи с потрясенной моим героизмом подругой, окончательно скис. Отец оказался прав в каждом своем слове. И это сразу выяснилось, как только я вернулся в школу. Мы только посмотрели друг на друга, и стало ясно, что я подставлял свою голову под грязные кулачища Гака вполне напрасно. И сегодня я бы ничуть не удивился, если бы узнал, что моя красавица давно уже носит удивительную фамилию Гак…
Смешно, конечно, но Разумовская час назад втолковывала мне то же, что отец тогда. Не уверен, что достанет сил, не лезь в драку с большими дядями. Даже если сильно влюблен. Тебе же хуже будет.
Глава 24
Трупные пятна
Телефон разбудил меня так рано, что я никак не мог сообразить, кому это нужно. Оказалось, Сереже Прядко.
- Ледников, ты давно не выезжал на место происшествия? - весело поинтересовался он.
- В смысле? - не понял я.
- В смысле на место преступления? - все так же весело сказал он. Почему-то все никак не мог угомониться.
- А что такое?
- Давай руки в ноги и выезжай.
- Куда?
- Запоминай адрес…
Очумелый, я несколько раз повторил адрес, который он продиктовал. Почему-то Люсиновская улица…
- Слушай, ты можешь сказать, в чем дело! Чего ты развеселился-то?
- Ну вот, - огорчился Прядко. - Стараешься сделать человеку с утра приятное, а он на тебя еще и орет. Труп у меня, понимаешь? Труп, на который тебе будет очень любопытно взглянуть. Давай гони, а то прокурорские примчатся, поздно будет - не подпустят!
И Сережа отрубился.
Какое-то время я сидел, ничего не соображая. И даже не сразу понял, что я не у себя дома, а в квартире Разумовской. Видимо, я слишком орал, разговаривая с Прядко, потому что в дверях появилась заспанная Анетта.
- Что случилось? - встревоженно спросила она.
- Не знаю, - пробурчал я, хватая джинсы. - Мне надо ехать.
- Куда?
- На место происшествия.
- Какого происшествия? Ты можешь сказать ясно?
- Господи, да не знаю я, какого! Но раз Прядко говорил про труп, значит - на место убийства.
Разумовская на миг застыла. Она выглядела искренне встревоженной, но я-то знал свою Анетту… И потому словно видел, как лихорадочно заработал, застучал, осмысливая услышанное, ее мозг. Как она деловито прикидывает: кто? когда? почему? А что, если…
- Кто? - коротко спросила Разумовская.
- Он не сказал.
- Странно, - задумалась она. - Почему этот твой Прядко не сказал, кто убит?
- Потому что Сережа - профессионал, который хочет с моей помощью выйти на след. Он знает, что я что-то знаю. Он хочет меня немного помариновать, - объяснял я, натягивая свитер. - Хочет, чтобы я помучился в догадках и сомнениях. Чтобы по пути не придумал, как мне себя вести и что отвечать. Ему нужно, чтобы все было неожиданно.
- И ты не догадываешься, кто это?
- Догадываюсь, - сказал я. - Скорее всего, это Кошкарева.
Разумовская задумчиво посмотрела на меня. Нет, она не стала падать в обморок и шептать "этого не может быть". Она просто задумалась.
А потом сказала:
- Странно.
- Почему?
- Потому что… смысла нет. Никакого.
Теперь пришла моя очередь задумчиво молчать.
Но в голове у меня гудело от недосыпа, поэтому ни до чего интересного я не додумался.
- Ладно, - сказал я. - Мне пора.
- Так мы с тобой и не позавтракали, - вдруг печально сказала Анетта. - Опять.
И что-то вдруг сжало мне сердце, такой искренней и глубокой показалась мне ее грусть. И так это было не похоже на ту Анетту, к которой я привык.
Но было еще что-то, что не давало мне покоя. Я подошел к ней и взял за плечи.
- Дорогая, - сказал я. - Ты действительно не имеешь к этому отношения? Мне не надо спасать тебя?
Она посмотрела мне в глаза и просто покачала головой. И я увидел, что это правда.
На улице я поймал машину и неожиданно быстро добрался до Люсиновской. Когда я вышел из лифта, увидел двух молодых милиционеров, тихонько куривших у открытой двери квартиры. Я попал по адресу.
Квартира была, видимо, совсем недавно отремонтирована и обставлена и потому выглядела какой-то необжитой. И что-то мучительно напоминала. Так выглядят выгородки в мебельных магазинах, вдруг сообразил я. Вроде бы нормальная комната, а на самом деле макет.
Прядко сидел на богатом кожаном диване желтого цвета, по-хозяйски раскинув руки, с явным удовольствием ощущая ласковую упругость подушек, благородную шелковистость кожи. Он окинул меня профессиональным взглядом опера, которому нужно быстро обработать подозрительного лоха. Во взгляде были и угроза, и легкое презрение. И еще его взгляд был такой откровенно оценивающий. В общем, многообещающий был взгляд. Но меня он не напугал. Ибо я был чист перед ним. Больше того, я был чист перед всеми. Если не считать самого себя.
- Ладно, - сказал я. - Не пугай. Не на того напал.
- Ну, как знаешь, тебе жить, - непререкаемым тоном хозяина положения сказал Прядко.
А может, он вел себя так просто потому, что не выспался, ведь ему пришлось вставать даже раньше меня.
- Куда идти? - спросил я.
- На кухню, - мотнул он головой в глубь квартиры. - Там…
В просторной кухне, как и все комнаты, напоминавшей интерьер магазина, на полу лежал Юрий Алексеевич Литвинов. Как всегда элегантный. В надраенных до блеска туфлях. Казалось, что это он сам улегся на полу и долго устраивался так, чтобы не задрались брюки, не сбился галстук, не рассыпался пробор в волосах. И только лужица черной крови возле затылка свидетельствовала о том, что дело обстояло совсем иначе. Но и лужица была какая-то очень аккуратная, словно искусственная…
- Знаешь его? - раздался строгий голос у меня за спиной.
Я обернулся. Это был Прядко. Он стоял, засунув руки в карманы, и сверлил меня все тем же взором опера, только куда более суровым.
- Виделись несколько дней назад, - честно сказал я.
- Ну, пошли - расскажешь, - безапелляционно приказал Прядко.
Сережа уже устроился на столь полюбившемся ему диване, когда его позвали на кухню. Чертыхнувшись, он вернулся на кухню, и я сразу воспользовался моментом - достал мобильник и позвонил Разумовской.
Она ответила моментально, видимо, ждала моего звонка, хотя я и не обещал ей звонить.
- Это Литвинов, - сказал я.
И поймал себя на том, что жду ее реакции настороженно и внимательно. Прямо так, как Прядко ждал моей.
- О господи, - сказала она.
И добавила:
- Бред какой-то!
Я ничего не сказал, потому что послышались шаги Прядко. Я сунул мобильник в карман. Бояться было нечего, но и лишних вопросов не хотелось.
Сережа опять развалился на диване.
- Слушай, а что это за квартира? - спросил я. - Странная какая-то…
- Корпоративная квартира компании "Крокет", - наставительно объяснил Прядко. - У них несколько таких хат. Селят сюда нужных людей, подальше от чужих глаз. Иногда тут живут сотрудники, если возникает надобность. Иногда ребята просто заезжают сюда расслабиться по полной программе. Есть человек, который следит, чтобы здесь всегда был порядок. Очень удобно.
- А что с этим?
- Эксперты работают, - пожал плечами Прядко. - Травма черепа, несовместимая с жизнью. Ладно, Ледников, давай рассказывай все, что тебе известно, а то на меня сейчас начальство навалится. Мало мне твоего друга журналиста, так еще этот… манекен.
Сережа точно определил Литвинова, он действительно иногда жутко напоминал манекен из самого дорогого магазина.
И я рассказал ему все, что знал про "Крокет". Во-первых, он был мой друг, хотя и прирожденный опер, который оставался им в любой ситуации. Во-вторых, он мог мне сильно помочь. А в-третьих, у меня не было причин скрывать от него информацию.
Я только ни разу не упомянул Разумовскую. Впрочем, и Кошкареву на всякий случай тоже. А что делать? Сережа тоже играл со мной с лишними козырями в рукаве.
- Ну что ж, - повеселел Прядко. - Теперь есть с чем явиться пред светлые очи начальства. История, конечно, темная, да еще и политическая, но пусть сами решают. Посмотрю, как они повертятся, когда увидят, что тут каждый шаг для карьеры весьма опасен. Слушай, а хочешь, мы с тобой к этому Бучме съездим, а? Возьмем его тепленьким, посмотрим, с чем его едят? Что-то он должен знать! - Сережа опять стал прирожденным опером, понимающим, что ситуацию нужно крутить, пока не мешают и клиенты растеряны.
- Думаю, не стоит, - охладил его я. Но признаваться в том, что сам уже нанес такой визит, на всякий случай не стал. - Тут разные люди замешаны. И потом, то, что он знает, он нам никогда не скажет. У него чин такой, что нам не подступиться, пока у нас не будет всех козырей на руках. Или пока кто-то наверху не даст отмашку.
- Ну, это мы посмотрим, - бодро сказал Прядко.
И я знал, что он не просто хорохорится передо мной. Если Сережа Прядко решит посмотреть кино про убийство до конца, он разобьется, но посмотрит. Вот только кино бывает разное.
Когда я уже уходил, Сережа сказал, как бы неожиданно вспомнив:
- Да, Валь, помнишь, ты просил узнать насчет этой… Как ее? Амбивалентности, что ли?
- Эмболии, - поправил я.
На самом-то деле я видел: Сережа просто выискивал момент, когда сообщить мне это известие и попытаться по моей реакции выяснить, что сие означает.
- Ну да, - весело согласился он. - Эмболии. Так вот, следов ее в организме твоего друга не обнаружено. Ты как - разочарован?
- Наоборот, - честно сказал я. - Слава богу, что хоть так.
- Кстати, а что это отсутствие значит?
- Значит, его не пытали.
- Да, повезло мужику, - усмехнулся Сережа.
Нормальная реакция. Ждать от него другой было глупо.
Завтракал я у отца. Выглядел он неважно - вялый, осунувшийся, занятый какими-то своими внутренними болями и проблемами. Но выслушал меня внимательно. А я рассказал ему все. Только о Разумовской опять не сказал ни слова. Честно говоря, не было желания услышать от него какое-нибудь высокомудрое заключение, из которого последует, что она мне просто врет.
- Какая-то нелепая история, - сказал отец. - Как будто кто-то на пустом месте раздувает истерику, всех пугает… И всем становится страшно.
- Ну да, на пустом месте, а два трупа у нас уже налицо.
- Труп трупу рознь. Может быть, банальное, нелепое совпадение. Лет тридцать назад в Киеве пропал довольно крупный чиновник. Отмечал с сослуживцами какие-то достижения на даче, а ночью пропал. Там такое началось! КГБ, МВД, прокуратура… Шпионаж, диверсия, государственная измена! А потом выяснилось, что пошел он ночью проветрить пьяную голову и попал под случайную машину. В машине два мужика тоже пьяные были. Сбили, перепугались до смерти и бросили труп в заброшенный канализационный люк. Мы там носились, как очумевшие, столько мероприятий и экспертиз провели, что тошно уже было. Ну а нашли случайно через полгода…
Отец с легким изумлением покачал головой, будто только что об этом узнал.
- Может, и с Литвиновым так? Никакого удара тупым тяжелым предметом не было? Случайно упал, ударился головой об стол. Полы нынче на кухнях скользкие…
- Ну, это бы экспертиза сразу установила. Никаких других следов крови не обнаружено, только та, что под головой.
- Ну, не знаю, - пожал плечами отец. - Пусть еще раз внимательно все осмотрят. А то ты не знаешь, как они сейчас работают!
Спорить я не стал. На отца накатила хандра, и в таком состоянии он становился человеком тяжелым.
Потому он перебрался в кабинет, а я стал мыть посуду. Закончив, тоже отправился в кабинет.
Там я постоял у окна, полюбовался на парящий золотой купол церкви, на сей раз на фоне позднего зимнего рассвета.
- А что до идеи твоих знакомых… - проговорил вдруг отец, доселе молчаливо сидевший в кресле.
- Какой идеи? - не понял я.
- Ну, ты же сам мне только что рассказал, что у тебя есть знакомые, которые работают над планом превращения Украины в альтернативный центр… Чего ты хочешь от иллюминатов?
- Ты, я смотрю, модных бестселлеров начитался. Господи, да при чем тут иллюминаты?
- Да при том, что, как сказано в Библии, отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. Плевал я на все бестселлеры, но я же явно вижу: иллюминатов давно уже нет, а дело их, как говорится, живет. Нынешние вершители судеб тоже считают, что у них есть право и возможности "двигать историю" в нужном направлении. А сами знать ничего не знают о тех, кем намерены двигать. И знать не хотят. Слушай, я тут потрясающую цитату нашел! Дай-ка вон папку на подоконнике…
Я взял синюю папку и протянул ему. Он вынул из нее пару листов бумаги.
- Вот послушай… "Среди его жителей трудно найти хотя бы одного, чье смирение не было бы притворным и чьей душе не было бы свойственно тщеславие и хвастовство. Они презирают иноземцев и по отношению ко всему, что не принадлежит им, проявляют презрение и высокомерие. Каждый из них в своей душе убежден, что весь свет ничтожен в сравнении с их городом. На всей обитаемой части Земли они не почитают никакой другой страны, кроме своей, и убеждены также, что и для Аллаха нет другой страны и других поклоняющихся, кроме них.
Они надменно и высокомерно влачат полы своих одежд, но не отрекаются от неверного мнения ради божественной сущности, считая, что высшая слава и состоит в том, чтобы влачить свои одежды, и не думают о том, что попадут в ад… Чужеземец не встречает у них никакого снисхождения, его обрекают на двойные расходы. Все жители Багдада относятся к нему не иначе как с лицемерием, будто бы трясут дерево, стремясь получить пользу или выгоду. Кажется, что приверженность к этому скверному занятию является у них условием мира и доброго согласия. Недружественное отношение его сыновей к чужеземцам как бы затмевает прекрасную природу их неба и их вод и уменьшает веру в слышанные здесь предания и увещевания".
- Что-то я не понял - это про что?
- Это описание вечного города Багдада и его жителей… XII век… Как сказано?
- А кто автор?
- Абу-ль-Хусаин Мухаммад ибн Ахмад ибн Джубайр аль-Кинани! - с удовольствием провозгласил отец.
- Мне встать? - осведомился я.
- Сиди, - махнул он рукой. - Был в Испании такой арабский мыслитель и путешественник. XII век…
- А при чем тут Багдад?
- А при том, что американцы, прежде чем лезть в Ирак, могли бы и почитать такие сочинения. Как и перед тем, как создавать на Украине альтернативный центр. Ведь украинцы - народ самостийный.
- А зачем им? - махнул я рукой. - Я тут с американской журналисткой разговаривал. Говорю: нехорошо бомбить другие страны и народы по собственному усмотрению и капризу, это на преступление похоже. А она в ответ: я за Буша не голосовала и даже допускаю, что американская политика может быть неидеальной, но… Но, говорит, вы должны понимать, что американская политика рождается из добрых, а не злых намерений! Представляешь? Какая-то младенческая наивность. Состояние сознания - доисторическое! Как будто ничего не было до них, а слова "Благими намерениями вымощена дорога в ад" никогда не были произнесены. И вообще, бесчисленных примеров того, как "добрые, а не злые" намерения оборачивались чудовищными злодействами…
- Да, - уклончиво сказал отец. - Но с другой стороны, вероятно, как раз духовная неискушенность и вот такая прямолинейность и лежат в основе американского духа. Который, заметь, торжествует во всем мире. Сомневающиеся и размышляющие редко оказываются на вершине. Тоже, между прочим, исторический опыт. Впрочем, бог с ними. Давай я тебе лучше про самостийную оранжевую Украину пару цитат зачитаю…
Отец покопался в папке и достал несколько листков.
- Ну, слушай, что не самые глупые люди когда еще писали: "Ограничение поля единой культуры может быть желательно только для бездарных или посредственных творцов, желающих охранить себя против конкуренции…