Я хочу поблагодарить всех, кто воевал рядом с нами, включая погибших и находящихся в госпиталях, за то, что они честно выполнили свой долг, и среди них нет никого, кто бы бежал от врага, бросив боевых товарищей. Очень надеюсь, что когда что-нибудь случится у нас дома, американцы тоже придут на помощь нашим странам, а не будут вспоминать политические причины и очередные выборы, чтобы не вмешиваться.
Первое, что я получил, вернувшись домой, был скандал по поводу моего выступления с нападками на американцев. Добросовестный журналист Томсон, на следующий день, передал по телеграфу тщательно записанные слова. Вроде и обижаться не на что, никто за язык не тянул, но неприятно. Не для прессы говорилось. До сих пор уверен что мне очередного звания не дали из-за этого шума. Еще два года сидел на старой должности, а ведь в душе надеялся получить повышение.
28 июля 1956 г
– Здравствуй, полковник, – доброжелательно скалясь, сказал он.
– Здравствуй, журналист, – ответил я, ему в тон, пожимая руку. – Вот как не пытаюсь вспомнить, вроде тебе приглашения не посылал.
– Где двести человек, там еще для одного места всегда найдется, – улыбнулся он.
– Но я тут вполне официально, – заявил Роберт, показывая приглашение. – Позвонил твоей жене, и вот оно.
– Официально? – переспросил я.
– Дружески, – ответил он, улыбаясь еще шире. – Все-таки не первый год знакомы. Никаких статей в газеты без разрешения. Просто уж очень ты интересный человек, полковник. Там, где ты находишься, всегда есть что-то занимательное. Вот хотя бы твое место проживания.
– А что такого интересного в моем поселке?
– Много разного, – энергично кивнул Роберт. – Два других ваших поселка вошли в городскую черту Иерусалима и ничем особенным не замечательны. Совсем другое дело – твой. Первый из бывших арабских сел, к которому подключены общеизраильская электрическая и телефонная сеть. Первый, в котором проведен водопровод и канализация.
Кроме того, за последние пять лет в "Памяти Дова" население увеличилось больше чем на сотню семей. Но люди уж больно занимательные. Четыре армейских генерала и одиннадцать полковников, начальник полиции иерусалимского округа, три начальника отдела полиции из центрального округа, а простых майоров с капитанами я просто не считал. И еще, создатель израильской штурмовой винтовки и нобелевская лауреатка. Парочка простых, – он улыбнулся снова, – миллионеров.
А полицейских, если подумать, у нас, действительно очень много. Пограничники, до сих пор, часто работали вместе с полицией. В последнее время спецназовские роты использовали при облавах на уголовников. И после армии многие шли служить в полицию.
– Занимательная информация, – согласился я. – Хотя среди новых жителей имеются и простые люди, родственники старожилов, где-то пару сотен семей. И какое это имеет отношение ко мне?
– Это ж у вас, русских, говорят "муж и жена одна сатана", но это интересно только в общей картине.
– Вот уж ерунда какая, никак наши служебные дела не пересекаются, а моя жена абсолютно не имеет привычки спрашивать моего одобрения на хозяйственные дела в поселке. Но ты продолжай. Что там еще?
– Еще много… Ты совершенно не типичный случай в ЦАХАЛе. В конце 40-х из армии были уволены практически все офицеры с коммунистическим и левосоциалистическим прошлым. Практически все высшее командование выходцы из Бейтара, учившиеся в военных училищах США и Англии. Не обошлось без давления нашей американской администрации, когда в США шла охота на коммунистов. Ты вот знаешь, что лично тобой очень плотно занималась и разведка, и Госдепартамент?
– И что они могли найти в моем прошлом? – с интересом спросил я.
– Разве что факт нахождения в комсомоле.
– Ничего особенного и не нашли, но это и не важно. Подозрительно само происхождение и страна, откуда приехал, особенно в свете этих американских историй со шпионажем. Кстати, ты по-прежнему ходишь с крестом на шее?
– Показать? – спросил я, берясь за пуговицу.
– Верю. То же очень странно смотрится в еврейском государстве.
– Э, – говорю, – ты совершаешь старую ошибку. Проблема в том, что существует вечная путаница между понятиями еврей как вера, и еврей как национальность. Там, за границей, это смешивается. В СССР религию вообще в расчет не принимают. А у нас, в Израиле, происходит создание нового народа – израильтян. Все приехавшие перестают быть евреями и становятся марокканцами, русскими, румынами и тому подобное. Спроси любого, он тебе обязательно разницу разъяснит. Так я по своим побуждениям и реакциям намного ближе еврею, происходящему из Киева или Минска, чем из Касабланки, но вполне способен ужиться с ними обеими. А вот дети их и внуки, прекрасно помня откуда они происходят, считают себя израильтянами и у них нет особых барьеров между разными общинами.
Настоящими евреями в Израиле остаются только разные хасиды, которые никак не желают становиться одним народом с остальными, и для которых главное подчиняться своему духовному наставнику. К жизни страны они имеют очень мало отношения и, слава Богу. В их, живущем исключительно по законам Торы, государстве я бы вряд ли прижился. Я никогда не стану евреем, и честно говоря, совершенно не чувствую желания им стать, но в общении с, – я ткнул пальцем в Роберта, – разными американцами и прочими народами, я всегда буду на стороне евреев, потому что это моя страна и я представитель израильского народа. А вот во внутреннем общении я вполне имею свою отдельную точку зрения, и хотя не трещу о ней на каждом перекрестке, все, кого это касается, о ней прекрасно знают.
– И, тем не менее, эти твои командиры батальонов Замир с Абдулом и неформальная связь с депутатом Кнессета Виктором Канавати, – он показал кивком на стол, где тесной компанией сидели обсуждаемые. – Нет, я понимаю, что для витрины израильской демократии требуется подобный экземпляр, как ты, но ведь с Исраэлем Эльдадом ты общался не только для демонстрации, даже после его отставки продолжаете встречаться, а ведь премьер-министр его сильно недолюбливает. И при этом особенно интересно, что лично Бегин приказал оставить тебя в покое, когда американцы сильно давить начали, но и в армии, многие давали на тебя самые лучшие отзывы.
Как интересно, подумал я. Это поэтому я и в Корею угодил? Оказывается, мне одолжение сделали, только забыли об этом сказать…
– Ты каким-то образом умудрился сохранить хорошие отношения, как со старыми кадрами, так и с новым поколением. Причем, что касается нового, то на сегодняшний день, выходцы из твоего батальона и бригады занимают несколько десятков постов среднего уровня во всех родах войск. Он подумал, – Нет, в авиации еще никого нет. А ты у них, до сих пор, старший офицер, не по званию, а по авторитету. Даже со склочником Шейнерманом, по-прежнему, в дружеских отношениях.
Кроме того, ты в курсе, что являешься самым награжденным из действующих офицеров? Орденом Красной Звезды и медалью "За отвагу", орден Отечественной Войны первой степени и второй – это советские, одна американская серебряная звезда – это практически исключительный случай, после Второй мировой иностранцев не награждали и легион Почета.
– Ну, легион Почета – это не совсем боевая награда, – сообщил я.
– А также, – продолжил Томсон, – английские орден "За исключительные заслуги" и медаль от корейцев.
– Глаза бы мои не видели этой гадости, – пробормотал я. – Всем подряд давали.
– Израильских шесть – два "За отличие", три " За отвагу" и один "За доблесть". Случайно, последний, не за Бейт Лехем?
– Все есть в наградных документах, – скучно ответил я. – Если ты такой знающий, никакого труда не составит найти…
Тут к нам подошел Орлов с женой. Жену я видел всего во второй или третий раз – хорошенькая маленькая брюнетка, со спортивной фигурой и короткой стрижкой, а вот с Рафи мы в теории, должны были пересекаться регулярно, батальон спецназа при Генеральном Штабе, находился в ведомстве военной разведки и часто работал по ее заданиям. Вот только, в жизни у меня были, в основном, другие занятия.
– Привет, – радостно сказал я, пожимая ему руку, – и где это ты так долго был, я уже подумал, что тебе вырваться не удалось.
– Я тоже думал, что не получится, сейчас нас бесконечно тренируют на посадку-высадку в вертолеты, но как не странно, отпустили.
– И как тебе новая техника и возможности?
– В теории замечательно, – усмехнулся он. – Только рации работают на другой частоте и авиация их не слышит. А если залепят по вертолету из обычной стрелковки, пробьет насквозь.
– Про радио начальство в курсе. Я уже сделал дырку в голове кому нужно и мне обещали переделать, – сообщил я. – А вот со стенками ничего пока не сделаешь. Навешать серьезную броню, двигатель не потянет. Вы ведь и не должны героически сражаться. Вертолет – это тебе не танк, и даже не крейсер. Тихонечко, огородами залетаете в тыл противнику, взрываете, что запланировано и уходите. А вообще, я к тебе потом подойду, интересны неофициальные впечатления из первых рук. Доклады это одно. Практика – совсем другое…
– Продолжай, – поощрительно сказал я, вернувшись, и вручил Роберту полный бокал. – Мне представляется, что журналист Томсон сумел раскрыть страшный заговор. Лет, так через двадцать, мое глубокое внедрение даст плоды, и я совершу переворот, при дружественной поддержке генералов, вскормленных с, – я показал ладони, – моих рук. Только непонятно, что именно я буду вводить, социалистическое планирование и всеобщее крещение или захват Ближнего Востока, с передачей его на блюдечке Политбюро ЦК КПСС.
– Ну, что ты! – смеясь, воскликнул он. – Ничего такого у меня в мыслях нет. Хотя, лет через двадцать, будет очень любопытно посмотреть, что произойдет. Мне представляется, что из тебя получится замечательный политик, умеющий не обострять отношения с противниками. Профессиональные дела, насколько мне известно, ты проталкиваешь очень жестко, умея убеждать свои оппонентов.
Он вполне по-русски опрокинул рюмку в рот, не цедя маленькими глотками.
– Хотя бы можно вспомнить эту историю с курсами для сержантов или вопрос вертолетов.
– А ты точно не числишься в ЦРУ? Откуда тебе знать, что там было с закупкой вертолетов?
– Я много лет работаю в Израиле и на Ближнем Востоке. У меня очень хорошие источники информации. Да, – сердито сказал Роберт, – и не надо думать, что ты меня тогда обманул. Первоначально, да. А когда я получил точные данные, уже не имело смысла это публиковать. Тогда совсем другие темы стали актуальны. Подписание договора с США о военном союзе многое изменило. И ваши документы и фотографии имели немалое значение при обсуждении ситуации в стране. Так что ты дал мне возможность многое показать и рассказать, а я не стал специально заострять вопрос о некоторых израильских действиях.
– А где журналистская объективность? – с интересом спросил я.
– А ее не существует. Каждый человек, и журналист тоже, имеет свои взгляды. Конечно, бывает, что мне пытаются дать информацию из вашей и нашей разведки или политики, как бы по-дружески, но я всегда перепроверяю подобные вещи. Очень часто, живя в стране, откуда пишешь репортажи много лет, ты невольно становишься на чью то сторону. Для меня, важнее всего, позиция США. И коммунистическое проникновение, в этот регион, на сегодняшний день очень опасно.
– Для вас, США?
– Для нас, включая Израиль…
– Так наши интересы серьезно расходятся. Вы, прикармливаете Саудовскую Аравию и Ирак, которые при малейшей возможности оказывают помощь нашим врагам, и пытаетесь вытеснить англичан, в том числе и из Египта.
– Насер хочет быть не главой Египта, а общеарабским лидером. Я сейчас вернулся из Алжира. То, что он поставляет оружие и обучает на своей территории повстанцев, ставит США в очень неловкое положение перед союзником. Поставки оружия были заморожены и что, лучше стало? Он обратился к СССР.
– Тогда давайте оккупируем Египет. Мы, вы, англичане, французы. Удавим верхушку "Свободных офицеров" и получим от Египта послушное правительство.
– Вот как раз на это, США и не пойдут никогда. Политические интересы не позволят. Вы получите Синай…
– Ревизионисты не видели никогда в Синае части Эрец Исраэль, господин Томсон, даже не смотря на то, что в свое время Египет получил право лишь на административное руководство территории и в теории может его быть лишен – это не египетская земля и никогда ею не была…
– Потому что существовала карта, которую нарисовал Жаботинский. При желании можете нарисовать другую. Синай – это реальность, создавшаяся сегодня, а, не скажем, 2000 лет назад. Такое тоже случается в отношениях между народами. Территория Синая имеет невероятную стратегическую значимость, с которой невозможно сравнить по важности никакой другой район. Англия и Франция получат Суэцкий канал. А что выиграет, США от этой ситуации? Ничего! Гораздо выгоднее выступить посредником и защитником Египта.
– Неумно это будет, Роберт. Поссоритесь с союзниками, а Насер все равно сбежит к СССР в объятья, ему же надо продолжать бороться с империализмом и получать оружие… Может вам тоже кусок от пирога стоит взять? Что вы хотите, процент от канала? Военные базы на Суэце и Синае?
– Да, – согласился он. – Это было бы не плохо. Проблема в том, что там, – он ткнул пальцем в потолок, – предпочитают контролировать нефть не солдатами, а при помощи королевских коррумпированных правительств. Чем это кончается, мы уже видели на примере Египта, теперь похожее может случиться и в Аммане. Но восстанавливать против себя весь арабский мир интервенцией США не станут.
– Ну и что в данной ситуации для США важнее, дружеские отношения с Францией, Англией и Израилем или желание быть самым главным в здешней песочнице?
– Интересы страны состоят в том, чтобы влиять на все стороны, сохраняя баланс сил, – туманно ответил Томсон.
– А тебе писать о том, как человек покусал собаку, – согласно закивал я. – Про то, как собака покусала человека никому не интересно. Встает утром американец и, позевывая, думает, что там такого интересного происходит на Ближнем Востоке? Что, никого не убили, не взорвали? Как скучно…
– Зря смеешься, – серьезно сказал Томсон. – От этих людей зависит, за кого они проголосуют, а разница в подходе к здешним проблемам у разных президентов может быть большая.
– Я тебе откровенно скажу, не вижу разницы между вашими президентами. Они заботятся об интересах своей страны, и это совершенно правильно. Вот только забота о сиюминутных выгодах им мешает видеть перспективу. А будущее у нас не радостное. Насер так и будет лезть в соседние страны. Он что, действительно заботится о своем народе? Пока что на теплые места в национализированных компаниях садятся не специалисты, а его друзья. Даже не друзья, а нужные люди, которым надо заткнуть рот. Раньше иностранцы сосали кровь из египетского народа, теперь сами египтяне этим энергично занимаются. Просто карман поменялся. И вместо того, чтобы улучшать жизнь в стране, деньги уходят на всякие авантюры в Алжире и разных Йеменах.
– А плотина? Разве это не попытка улучшить жизнь простых людей?
– Знаешь, один мой друг, по фамилии Соболь, тебе прекрасно знакомый, – он кивнул, – говорит, что очень сложно предсказать результат. Может быть, как раз изрядное ухудшение. Разливы Нила будут прекращены, и автоматическое удобрение илом тоже. Значит, для начала, придется закупать удобрения и создавать свою химическую промышленность, что совсем не дешево. Будет происходить заиливание реки и проблемы с природой. А еще, наверняка, будут споры с Суданом по поводу воды. Стоить это будет такие деньги, которых у Насера нет и неизвестно, что захотят получить советские товарищи. На словах они большие интернационалисты, но это ведь миллиарды, включая создание электросети на всю страну. Может, они готовы все это подарить совершенно бескорыстно, но тогда мне жаль живущих в СССР. Почему это египтяне должны жить за счет русских?
Впрочем, все это очень интересно, – сообщил я, наливая водку в бокал, – но все в дальнем будущем. Если ты пришел на мой день рождения, ты просто обязан выпить за мое здоровье. Ведь если оно ухудшится, ты никогда не узнаешь, что я бы сделал лет через двадцать. До дна! Так положено… Молодец, какой салатик желаешь? Вот, угощайся… А эти высокие материи меня совершенно не касаются. Что бы ты себе не думал, я армейский офицер, а такие вещи – это вопрос политического решения и его будут принимать на самом верху… В политику меня совершенно не тянет, эта необходимость жить компромиссами, что на самом деле означает жизнь по принципу "ты мне – я тебе", мне не нравится. То ли дело армия – бомбу на голову, или ножом по горлу и все проблемы сразу решаются…
Извини, я вижу, меня Анна зовет, вон рукой машет, совсем уже заждалась…
Я пошел к жене, лавируя между гостями и отвечая на поздравления.
– Омер, ты хорошо проверял нашего старого знакомого Томсона? – спросил негромко, присаживаясь рядом.
– Конечно, – обиделся тот, поворачиваясь ко мне и судорожно сглатывая. – Никакого прикрытия, все настоящее, но связи у него большие. И у нас, и в США. Можно подумать, что ты не читал доклад. Почему нельзя хотя бы в этот замечательный праздник не выслушивать начальственные указания, – закончил он льстивым тоном.
– В те далекие времена, если помнишь, я к этому ведомству отношения не имел и докладов ваших читать не мог, а после Кореи мы с ним особо не пересекались и таких интересных вещей, он мне не сообщал. Он то ли проговорился, то ли специально сказал. В Иордании имеется военный заговор. Нам совершенно не нужны проблемы за рекой. Надо очень внимательно перепроверить всю имеющуюся информацию. Не прямо сейчас, завтра, с утра, – сказал я, глядя на его обиженное выражение лица. – Займись им еще раз очень внимательно. Все контакты за последнее время.
– Завтра суббота, – трагически сообщил Омер. – Выходной.
– Так это прекрасно! Никто не будет тебе мешать.
– Он что, специально пришел с этим?
– Нет, похоже, это было для будущих теплых отношений. Только он сказал или очень много, или очень мало. Выходной для тебя уже кончился. Для меня, впрочем, тоже. Не нравятся мне такие совпадения. Только позавчера шло обсуждения в очень узком кругу, а сегодня американцы делают очень прозрачные намеки. Можешь тщательно дожевать, – сказал я, видя его тоскливый взгляд, направленный на тарелку, – и собирайся. Я, как начальник, к прибытию должен иметь соображения хорошо потрудившихся подчиненных.