Теперь – новости о Вашем будущем. В 1976 году Вы начнете писать книгу, не надеясь ее издать. Будете писать для себя, ничего не скрывая и ни на чье мнение не рассчитывая. Но – будьте уверены – когда Вы ее закончите, она пойдет в самиздат, и у Вас будут новые неприятности… Ага, Вы опять подумали: что, дескать, за детские глупости, что за игры в предсказания? Хорошо, напишу о Вашей сегодняшней жизни. Извольте: Вы практически нигде не бываете, в город не ездите, только ходите один на прогулки… Конечно, можно предположить, что я за Вами следила или, еще хуже, другие следили и проинформировали меня. Но тут уж я ничего сделать не могу, если Вы так обо мне подумаете, то отвечать не станете.
Придется на всякий случай изложить Вам всю мою историю, а там – решайте. Итак, повторяю: я, Юлия Воскресенская, в девичестве Громушкина, историк, замужем, имею сына Алешу. Родилась в 1967 году. Когда была еще маленькой, отец купил в подарок моему брату Виктору Машину времени, сделанную неизвестно кем – каким-то изобретателем, который умер, не успев толком закончить работу. Вдова сдала машину в комиссионный магазин, где ее мой отец и приобрел.
Почти четверть века Машина жила в нашей семье, пока Виктору не пришла в голову дурацкая идея отправить на ней родителей в 19-е столетие и сделать там помещиками. Отец, которого Вы можете, кстати, увидеть на нашем участке, плотный такой мужчина, сейчас ему сорок три года, так вот – уже в новом веке отец заскучал – по разным причинам, о которых долго писать, да и Вам вряд ли интересно. Вот брат и решил коренным образом изменить его и матери судьбу, переправив их в другое время… По "дороге" Машина сломалась, брат пытался ее чинить, и в конце концов они добрались-таки до девятнадцатого века. Там и остались. А брат, повозившись с ремонтом, все же сумел вернуться, но тут Машина забарахлила окончательно. Он бился, бился и понял, что сделать ничего не может – ни забрать, ни даже еще раз увидеть родителей. Так мы и не знаем, что с ними. То есть сейчас их, конечно, уже давно, лет сто пятьдесят, нет в живых.
Брат Виктор, которого мы все, не скрою, просто проклинали, улетел в Израиль, где живет постоянно с женой. Обещал вернуться и наладить Машину, чтобы, как он думает, можно было навестить родителей в том времени, когда они еще были живы. А пока Машина досталась мне. И так как она не совсем бездействует, то есть может передвигаться во времени, но не более, чем на 30 – 35 лет назад и обратно, я и воспользовалась этим, связавшись с Вами таким необычным, диким с Вашей точки зрения способом. Отправилась в семьдесят пятый год и послала письмо по почте.
Мое письмо еще не в корзине? Тогда попытаюсь объяснить, почему именно с Вами я решила поговорить. В 1988 году, когда мне был двадцать один год, я прочла эту Вашу, пока даже не начатую книгу, и она произвела на меня огромное впечатление. Тогда я прочитала и все предыдущие, и, тут Вы правы, те, что о войне, показались мне честными и прекрасно написанными, третья, изданная в конце шестидесятых, простите, не понравилась совсем, и я поняла, что Вы писали ее под дамокловым мечом цензуры, просто для заработка. А потом наступило молчание. Не знаю, что Вы делали в те годы, но пока новых книг нет, а вот та, что Вы еще напишете, выйдет в восемьдесят восьмом… Откуда мне известно про то, что Вы снова начали писать в семьдесят шестом? Да из предисловия к этой лучшей Вашей книге. Вы там пишете, когда ее начали, что при этом думали и какова была после ее написания Ваша и книги судьба.
Из того же предисловия и рецензий, а также из множества статей о Вас, появившихся в печати в 80 – 90 годы, я знаю многое о Вашей жизни. Да, сейчас Вам 65, и Вы считаете себя стариком, жизнь которого уже на исходе. И уверены (сами потом об этом сказали), что больше ничего Вам не написать. Но последующие годы показали, что это не так. Написали. И еще как получилось! А в острые моменты Вы вели себя, как молодой, полный сил человек. Вот увидите – еще удивитесь своей стойкости.
Каждый раз, отправляясь на Машине в Ваше время, я жутко боюсь провалиться куда-нибудь в каменный век или застрять там, у Вас, где я была еще девочкой. И все же рискну, "отвезу" это письмо в 1975-й и положу в дупло. Интересно, ответите ли Вы. И смогу ли я оказаться там еще раз, чтобы взять ответ?
Вот пока все, что я могу Вам сказать.
Да, обратите внимание на шрифт. Ведь это не пишущая машинка, правда? Это – лазерный принтер компьютера (электронно-вычислительной машины), на котором я и все мы тут сейчас работаем. Может быть, это хоть как-то убедит Вас, что я не "пудрю Вам мозги"? Нет, вряд ли… И все же надо попытаться.
С уважением,
Юлия Воскресенская
2 октября 2005 года
Милая Юля! Отдаю Вам должное – фантазия у Вас превосходная, Вы, наверное, не только историк, но и начинающий прозаик. Пишу "начинающий", потому что всех печатающихся более или менее знаю. Хотя, конечно, возможно, Воскресенская – псевдоним. Короче, снимаю шляпу. Придумать ситуацию, которой не может быть, потому что не может быть никогда, и упорно настаивать на ней – это надо уметь. Надо также уметь изложить сюжет живым языком, что Вы и сделали в Вашем последнем письме. В общем, Вы меня заинтриговали, и я готов к переписке с Вами, несмотря на все еще теплящиеся подозрения… за которые мне, честно говоря, стыдно. Может быть, конечно, прозы Вы и не пишете, и это просто мистификация, но и в таком случае – снимаю шляпу. И даже ловлю себя на том, что (безумец!) готов иногда Вам верить. Вот позавчера прогуливался мимо дома этих Громушкиных, где наш с Вами дуб, заглянул в дупло – вдруг там внеочередное письмо. Письма не нашел, зато на участке были люди – человек лет сорока – сорока пяти и девочка, которой я бы дал лет восемь, в пуховой шапочке с длинными ушами. И я вдруг подумал: а что, если все, о чем Вы пишете, правда, и девочка – Вы? Я даже хотел окликнуть ее, но в это время отец громко скомандовал "Юлька, домой!" И это окончательно сбило меня с моего материалистического панталыку.
Честно признаюсь: не написал Вам сразу, потому что, прочитав Ваше последнее письмо, решил, что мистификации и розыгрыши мне ни к чему, стар я для всевозможных игр. Надо зарабатывать на хлеб, чем получится, и жить так, как я живу – одинокой, размеренной жизнью. За эти две недели я ездил в город всего один раз, побывал на заседании литературного объединения "Голоса молодых", где не услышал ничего интересного, кроме того, что бывший руководитель этого объединения Д., старый мой знакомый, в конце этого месяца или начале следующего в очередной раз соберет в клубе какого-то завода непечатающихся и, как он говорит, гениальных авторов. Он обещал мне сообщить, когда и где это будет, и я, наверное, съезжу, послушаю гениев, если силы найдутся.
Но я отвлекся. Решив, что переписка с Вами мне не нужна, я задержался с ответом, а сегодня вот встал, на улице солнце, синицы скачут под моим окном, клюют крупу, которую я для них насыпал. И я подумал: нельзя быть таким старым, трусливым сухарем, – вот хочет милая молодая особа переписываться со мной, который, вроде, никому уже не нужен, придумала забавную историю, чтобы все выглядело романтично, – дупло, предсказания моих будущих успехов и проч., так почему я должен от всего этого отказываться? Это, в конце концов, просто интересно. Вот и пишу. Кстати, хочу напомнить Вам, что по возрасту мог бы быть Вашим дедом… это если Вы, действительно, родились в 1967 году. Тогда Вам сейчас только восемь лет, что исключает возможность писать такие "взрослые" письма. Ну, а если Вам тридцать восемь, дело другое, тогда я мог бы быть Вашим отцом.
Но я пришел вот к какому выводу: по существу, Вы предлагаете мне некую игру, и я готов принять ее условия: Вы живете в XXI веке (до которого я доживу вряд ли), прилетаете сюда на своей волшебной Машине, приносите письма оттуда, из прекрасного далека, а я Вам отвечаю отсюда, из моей бренной жизни.
И это именно Вас, восьмилетнюю, в белой пуховой шапочке, я видел бегающей по заснеженному участку. И хорошо, что не окликнул и ни о чем не спросил – согласно правилам нашей с Вами игры я не должен ничего больше проверять и выяснять. И подозревать в том, что кто-то Вас подослал, тоже не должен, это стыдно и низко.
Итак, играем! Жду Вашего письма. И вопросов – ведь Вы же хотите что-то обо мне знать, хотя и так знаете удивительно много, в том числе того, что еще не произошло, то есть Вы, милая фантастка, сочинили, чтобы меня утешить и обнадежить. Но… играем…
Ваш Сергей Валентинович из "прошлого" века.
15 октября 1975 года.
Р. S. Почему-то через дупло Ваше письмо шло дольше, чем по почте.
Дорогой Сергей Валентинович! Спасибо Вам, спасибо, спасибо! За доверие.
Не в том дело, что Вы, якобы, иногда начинаете верить в мои, как Вы пишете, фантазии. В них Вы, боюсь, до конца никогда не поверите, так как мне известно, что Вы отпетый материалист и атеист. Разве что лет через десять начнете удивляться, откуда я знала так много о Вашем будущем. Подумаете тогда, что я гадалка или ясновидящая какая-нибудь. А пока спасибо за то, что Вы решились на игру с неизвестной корреспонденткой, отбросив мысли, что она агент… сами знаете кого. Но то, что мое письмо шло так долго – еще одно доказательство того, что мы живем в разных временах. У Вас время идет быстрее, чем здесь, и это соответствует каким-то законам физики, мне непонятным.
Тем временем до меня, хоть я и знаю, что творилось в стране до Перестройки (слово это Вам пока не знакомо, но через десять лет узнаете), только сейчас дошло, что я со своими посланиями и хождением, как кот ученый, вокруг дуба могу накликать на Вашу голову неприятности, если не беду. А потому должна писать аккуратно, и Вы, пожалуйста, отвечайте мне осторожно. Не ровен час, нас выследит какая-нибудь гнида, будет читать эти письма и потом на Вас навесят Бог знает что – а как же: "тайник"!!! От одного этого у них уже шерсть становится дыбом и хвост морковкой – "вышли на след". Поэтому я, опустив это письмо, во-первых, посмотрю, не тащится ли кто-нибудь за мной. А потом постараюсь издали проследить, как Вы будете его доставать.
Я могу это сделать, вот только подойти к Вам не смогу, боюсь окончательно "добить" Машину, и тогда конец нашей переписке, а может, и мне самой. Ведь, насколько я понимаю, мой брат Витя испортил Машину именно тем, что наплевал на запрет контактировать с аборигенами (то есть обитателями того времени, куда Машина занесет). О том, что такое общение нежелательно, было написано на листке, приклеенном внутри машины – видимо, изобретателем. И это предписание я выполняю строго, а знаете, как мне хочется увидеть родителей, пусть в том, далеком времени, которого больше нет? И не просто издали взглянуть – это я уже сделала, и ничего не испытала, кроме боли. Нет, мне хочется подойти, заговорить… Но я себе это запретила. А Вас я издали видела и не раз – надо сказать, Вы все такой же красавец, как на фотографиях тридцатых-сороковых годов. Может, потом придумаю какой-нибудь знак, чтобы Вы догадались, если мы случайно встретимся, что это – я, девочка Юля из прошлого, она же взрослая Юля из будущего.
Да, я довольно много знаю о Вас – из того же предисловия к книге, которую Вы будете писать и назовете "Полуденный ветер".
Кстати, не верьте программе "Время" – несмотря на оптимистические прогнозы синоптиков, шестого ноября – перед праздниками – у вас там ударит мороз под минус двадцать, а потом повалит снег. Такого снегопада в наших краях не бывало с 1912 года. (Как Вы думаете – откуда у меня эта информация? Соглядатаям знать об этом неоткуда, небесная канцелярия им, слава Богу, не подконтрольна.)
Еще о будущем. Если Вам интересны мероприятия в клубе, куда Вас приглашали, то не откладывайте, идите туда скорее – потом дирекция клуба закроет двери для писателя Д. и его учеников, после того как один поэт прочтет там "непристойные" с точки зрения всяческого начальства стихи – об однополой любви. Я об этом узнала недавно из чьих-то мемуаров, а для Вас это способ проверить, выдумываю я будущее или ЗНАЮ.
А спросить я хочу, во-первых, о том, насколько автобиографичен Ваш роман – ни в одном из источников, которые я читала, об этом ясно не сказано. Про то, что с Вами было при Сталине, уже после войны, тоже не совсем понятно. Вот что Вы делали и чем при этом руководствовались, сказано точно и без скидок себе самому. Это здорово!
А еще – вопрос невинный – кого из современных авторов Вы любите, а кого – нет? Как Вы относитесь к классикам, знаю, а вот к тем, кто сегодня рядом? Например, поэт Олин. Про многих Вы тоже отвечали в разных интервью в восьмидесятые годы, но, может быть, кого-то забыли, упустили, или к тому времени у Вас изменились пристрастия?.. А мне интересно, кого Вы любите и читаете именно в 1975 году. И кого ненавидите? Или для Вас все одинаково хороши? Чисто по-человечески? Но так не бывает… Про самиздат, который Вы, я уверена, никогда и в руках не держали (что, съели, поганые шпионы?), – я не спрашиваю. Спрашиваю про то, что опубликовано. И, кстати, что Вам ближе – проза или поэзия? Это ведь не важно, что сами Вы пишете прозу. А любить как раз можете стихи. Тогда – какие?
Теперь о фантастах, за которых Вы заступались. Могу Вас утешить – это сейчас классики, всеми признанные. Про Вас я так не говорю, классиком Вы не станете, но очень, очень известным автором – да!
Еще, простите за вторжение в Вашу личную жизнь и не отвечайте, если не хотите, но что случилось с Вашей женой? Про нее скупо сказано где-то, что она трагически погибла в 1972 году. Если Вам не тяжело, напишите, что произошло. Был ли это несчастный случай, внезапная болезнь или, может быть, в ее смерти кто-то повинен? Почему вы, один, как перст, живете на даче? Вообще о годах Вашей жизни после смерти жены везде говорится очень скупо.
А о творческих делах, вроде бы, достаточно. И я знаю, что главный шум вокруг Вас еще впереди. И предупреждаю, что скандал, на который Вы пойдете с открытыми глазами, состоится. Но Вы – молодец, не потеряете лица.
Ой, кажется, я опять написала лишнее. И если наш шпион будет это читать…
Вот и ответьте мне, насколько я могу быть откровенной? Чего Вы не хотите касаться в нашей переписке, а о чем – можно. Например, о Вашем детстве – можно? Мне и это интересно, ведь я убеждена, что характер формируется именно тогда, в детстве.
А о любви?..
Я не тороплю Вас. Напишите, когда будет настроение. Я, сказать по правде, побаиваюсь часто эксплуатировать Машину, так что объявлюсь в Вашем времени к концу октября – началу ноября.
Ваша Юля из будущего.
20 октября 2005 года.
Милая Юля!
Простите за долгое молчание. Я просто был болен, простудился, когда ездил в город, слушать гениальных поэтов. Поэтому Ваше письмо, видимо, долго меня дожидалось.
Докладываю: особенно гениальных я не обнаружил, хотя, признаю, – все это лучше того, что публикуют. Но один произвел на меня сильное впечатление, фамилии я (извините) не запомнил, а стихи были хорошие, особенно про совесть: "А то, что совестью зовем, не крыса ль с красными глазами, всегда следящая за нами, как бы присутствуя во всем…" – дальше не помню, но – хорошо. На самое последнее заседание клуба я не поехал по разным причинам – плохо себя чувствовал, а потом не хотел встречаться с одним человеком, который туда постоянно ходит. А Вы, Пифия, были правы – мне потом рассказали, что на том, последнем сборище читались стихи об однополой любви, это вызвало недовольство в "верхах", и, видимо, все это будет запрещено – я имею в виду встречи в клубе.
Мне дважды показалось, что я Вас вижу. Первый раз на том чтении стихов, где я побывал. Была там одна молодая дама, худенькая, похожая на птичку. Выступала очень смело, а зовут ее Юлия Вознесенская. А Вы же у нас Юлия Воскресенская…
А второй раз был вчера. Я сидел у окна и тупо смотрел, как на дворе идет снег.
И вдруг мимо моего дома по улице прошла женщина. Шла она довольно медленно и смотрела на мои окна. Это была – точно – не Вознесенская, и я бы вообще не обратил на нее внимания, мало ли кто ходит по улице? Но на ней была надета пуховая шапочка с длинными ушами, точно, как та, что я видел на девочке Юле у дома Громушкиных. Шапочка была этой женщине явно мала. И я вдруг подумал, старый безумец! – что это Вы, что в Ваших письмах все правда, и вот Вы прибыли из будущего, чтобы взять мое письмо, а не найдя его, прошли мимо дома. Нарочно в той самой шапочке. Вы же писали, что дадите мне знак.
Потом я сказал себе, что впадаю с маразм, но тревога в душе осталась. И вот сегодня решил Вам написать и отнести в наше дупло, чтобы Вы зря не ходили и не беспокоились.
Писать о своей жизни не хочу, скучно. Тем более что Вы сами утверждаете, будто все Вам обо мне известно из каких-то неведомых источников. И даже книгу, ту, что у меня и в мыслях нет, Вы уже, якобы, прочли.
Хотя поверить в это все-таки невозможно.
Теперь о моей жене. Для чего Вам это? Да, она погибла в 1972 году, утонула в нашем озере. Я при этом не присутствовал, зато присутствовали другие лица, которые палец о палец не ударили, чтобы ее спасти. И за это я одного из них, честно признаюсь, ненавижу. Да, ненавижу. Никогда в жизни не испытывал этого чувства, а тут – испытываю. Человек это, поверьте, мерзкий. Но называть? Хотя… Могу и назвать – это довольно известный вполне благополучный поэт Хрипунов, который теперь именует себя Олиным, – вы меня о нем почему-то спрашивали. Кстати, по моему мнению, поэт он плохой. Когда моя жена тонула, он сидел на бережку с друзьями, выпивал и читал им свои вирши. И ему было не до того, что женщина ушла в воду и ее полчаса нет. А потом выяснилось, что ей в воде стало плохо, она потеряла сознание, и если бы ее своевременно вытащили на берег, осталась бы жива. Но никому, повторяю, не было до нее дела. Вот все, что я могу написать об этом…Что-то я разволновался. Придется принимать валидол.
Простите, что не на все вопросы ответил. В частности, о литературе. Могу сказать только, что это слишком широкий вопрос. Сейчас вот перечитываю Диккенса, все подряд, и мне кажется, что ничего лучше нет, то есть мне не нужно. А вообще на такие темы лучше разговаривать, сидя за столом и держа в руке чашку чая или, если угодно, рюмку водки. Но Вас это не устраивает. Вопрос, что я люблю больше – прозу или поэзию, поставлен некорректно. Все равно, что спросить, что я предпочитаю – котлеты или яблоки. Иногда читаю одну прозу, иногда нужна бывает только поэзия. С другими людьми, может быть, все происходит иначе, не знаю.
А Ваше предсказание насчет погоды, как ни странно, сбылось. Ровно шестого ноября подул холодный ветер, температура "за бортом" упала до -20, а потом повалил снег и дороги стали непроезжими, т. к. их никто, естественно, три дня не расчищал. Откуда Вы это могли узнать? Совпадение, другого объяснения нет.
В общем, я скучный, злой старик, так что, если Вам надоело мне писать, бросьте.
Я не обижусь. Стар я для игр, дорогая Юля. Тем более что, честно говоря, до конца не понимаю, откуда Вы взялись, чего хотите и зачем придумали фантастическую ситуацию с машиной времени. Еще раз простите.
Ваш
В. Заставский.
Кстати, это псевдоним.
14 ноября 1975.