Это специально построенный мусоросборник, рассчитанный на тонны мусора и теперь переполненный. О! Огромное богатство, люди. Невообразимое.
Зато легко себе вообразить, что, если кто-нибудь случайно или с посторонней помощью - у! - угодит в этот невидимый колодец, кажущийся забитым до отказа, а на самом деле заполненный мягкой клейкой магмой - результатом сырости и процессов трансформации, химических и физических, - его ждет верная смерть. Неизвестно, от чего раньше: от разрыва сердца - ах! - при падении с такой высоты или от удушья.
Своим судорожным паучьим шагом я обхожу горловину колодца и сажусь на отцовский трон.
Э-хе-хе, хорошо на троне.
Еще как хорошо.
Хорошо?
Ох и хорошо, люди! Чем хорошо? Сам не знаю. Чувствую, что хорошо, а вот чем именно - не пойму.
Не пойму, если буду сидеть сложа руки.
Я должен действовать.
Да, но как? У меня есть одна маленькая идейка.
Будут и большие идеи, друзья. Обязательно будут.
Ричард владеет словом.
Ричард - властелин восклицаний.
А-ха-ха-о-хо-хо!
Я жду, пока мой смех замрет под сводами огромного пустынного зала. Кто сказал, будто ослиный рев не долетает до неба?
3
Мне совестно, мне стыдно признаваться.
Но в этой говорящей книге я должен быть искренним (откровенным), люди, должен быть самим собой - ой, до конца.
Потому я не могу не признаться, что мусор, который я вижу, ууу, сильнейшим образом притягивает меня. Как магнит, во.
Возбуждает интерес.
Я объясняю это неодолимой страстью ко всему, что выходит за рамки.
Возможно, подобное случается и с вами, друзья, но вы не должны становиться на этот неправильный путь, если вы люди нормальные и хотите жить (здравствовать) как нормальные люди.
Начиная с моего тела, я весь из ряда вон, весь отклонение. Вы это лучше поймете, когда я познакомлю вас с другими обитателями дворца, то бишь с лучшими представителями народа, живущего здесь, в этой великой Стране.
Притягиваемый (влекомый) мусором, я спускаюсь с трона.
Внимание.
Обычный мусор меня не интересует: к нему я, как и все, привык.
Меня подмывает искать в нем необычное. Как подсказывает мне чутье (интуиция), мусор, начало и конец этого мира, должен заключать (содержать) в своем лоне смысл и разгадку, ответ на вопросы, роящиеся в моем мозгу. Угу.
Гениальном мозгу, с извилинами, состоящими из вопросительных знаков - особенно с тех пор, как я стал читающим, а не только говорящим.
Если кто-нибудь из вас умеет читать - но по-настоящему, без дураков, - он более или менее поймет, что я имею в виду. Если же он читает с трудом или совсем ни в зуб ногой, тем лучше для него, во-во, поскольку ему уже дано жить по ту сторону словесного барьера. Ах, я и сам намерен забыть слова, но пока что они нужны мне для достижения моей цели.
Я забуду их - ихихи - во сне: проснулся - и не помню ни словечка (а-ха-ха).
Несколько книг, которые у меня есть, восходят к до… не знаю чего - когда в ходу еще было множество слов. Но у нас, в великой Стране, неизменно первой во всем, их становилось меньше и меньше и уже оставалось не более тысячи. Я полагаю.
Впрочем, я хочу вам сказать о моем "Ричарде III", необыкновенной (исключительной) книге, книге в моем вкусе, написанной неизвестно кем и посвященной какому-то Уильяму Шекспиру, должно быть, важному господину. У, думаю даже, что королю.
Я не знаю никого, кто мог бы поведать о моих подвигах (ах!), о событиях, героем которых мне предстоит скоро стать (сделаться), так что приходится самому составлять этот отчет (хронику).
Только будут ли еще на свете читатели? И-хи-хи. Ух.
Но эти роковые дни заслуживают того, чтобы я о них рассказал.
Возможно, ради еще одного Ричарда.
Перед тем как запустить длинные пальцы-когти (указательный и средний у меня настоящие великаны) в мусор, я бормочу молитву. У, собственного сочинения. Вроде той, что я читаю в дверях, выходя из своих апартаментов.
Спички, денежки, очки, сигареты, ключ, платок.
Чтобы ничего не забыть.
- Святая Троица, помилуй меня, грешного, ничего не могу с собой поделать.
Лучше всего повторять молитву несколько раз - по крайней мере пока совершается преступление (кощунство).
Я отодвигаю набор льняных носовых платков (дюжину), два аккуратных свертка (что в них - неизвестно, но, судя по весу - тяжести, - это книги), три пиццы (полуфабрикат), флакон лосьона после бритья, две упаковки нарезанного ломтиками хлеба, и в моих сверхчувствительных пальцах оказывается бумажный шарик.
Его местонахождение указывает на то, что он выброшен недавно.
Шарик оказывается запиской.
Посланием.
Ого! Эгегегегегегегеге.
Глянь-ка, ну и ну, у нас кто-то умеет писать.
Интересно, что это за грамотей.
Послание состоит из одной-единственной строчки. Написанной вкривь и вкось, печатными буквами.
"Я люблю тебя. А.".
Гм, кто такой А.?
И к кому он обращается?
Внимание, друзья, сюда кто-то идет.
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни…
Это монотонное пение мне знакомо. О, еще как!
Значит, можно не прятаться.
Напевая (мурлыкая) "Эй, парни", единственное место из песни, которое она знает, моя жена Елизавета приближается, толкая перед собой тележку для покупок, набитую доверху.
Она одета в свой вечный балахон из грубого полотна, грязный и заскорузлый от пота. Она молода, у нее светлые волосы, высокий выпуклый лоб, маленький носик и большой рот (полный зубов).
Выдающаяся представительница женской части населения великой Страны.
На ее лице - обычное выражение изумления и довольства.
При виде меня она недовольно поджимает губы.
- А, ты здесь, Ричард? Это не о’кей, будь уверен. Ты не должен выходить из твоего… из твоей…
Наказание, люди. С ней, ей-ей, нельзя без резкостей.
- Апартаменты. Это называется: апартаменты. Ты так никогда и не выучишь это слово.
- Его нет в моих двух сотнях, значит, не о’кей.
- Можешь называть и по-другому - тюрьмой, каталажкой. Слышала такие слова? А?
Елизавета кивает. Ишь ты!
- Будь уверен! Если твой отец узнает, что ты свободно гуляешь по дворцу, он тебя посадит под замок.
- Я его уничтожу.
Она не обращает внимания на мои слова.
Я столько раз обещал (грозил) это сделать, что она и теперь воспринимает мою угрозу как обычную идиотскую болтовню.
Она благочестиво (нейтрализуя заодно мое кощунство) касается лба, груди и живота. Осеняет себя тройным знамением, общим для всех, кто принадлежит к церкви отказа, нашей правящей церкви.
Знамением Святой Троицы.
Мы отправляемся в свои апартаменты (Елизавета говорит "домой").
В самое мрачное крыло дворца.
- О’кей, я выполнила свой ежедневный долг, - довольным голосом сообщает Елизавета. - Купила все, что могла.
Если говорить о вещах, от которых мы отказываемся (которые приносим в жертву), ууу, у нас, увы, ничтожно мало мусора по сравнению с огромным его количеством в тронном зале, в папской кухне и в покоях Его Святейшества. Но моя жена (ах, тут она молодчина!) не жалеет своих сил и моего жалованья (полагающегося - причитающегося - мне как аббату Йоркскому), чтобы сократить эту огромную разницу.
Чтобы быть не хуже других.
Елизавета живет ради этой вот счастливой минуты.
Сипя от удовольствия, она одну - у! - за другой берет покупки с тележки.
Каждую покупку она называет, после чего выбрасывает - приносит на алтарь мусора.
- Хлеб, молоко, яйца, сигареты…
Я прошу оставить мне пачку сигарет, но она - ах ты! - выбрасывает весь блок.
- У тебя в комнате еще целые три пачки. Иии, сколько! - И она опять затягивает свою чертову песню: - Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Я сжимаю в кулаке бумажный шарик - эгегегеге - и смотрю на жену, которая прямо-таки с чувственным удовольствием продолжает отказываться (освобождаться) от только что сделанных в торговом центре покупок, стараясь заполнить долины между нагромождениями мусора.
- Две пары туфель - эй, парни, - зеленые и желтые.
- Терпеть не могу зеленые туфли.
- О, две новые рубашки для тебя - эй, парни. Нравятся? О’кей.
Я даже не успеваю разглядеть, какого они цвета.
Впрочем, мне все равно, я сроду - у - не носил рубашек.
Обе рубашки в блестящих конвертах падают на пол, покрытый мусором.
- Эй, парни - эй, парни. Платье для меня. Красивое, а? Будь уверен!
Она разворачивает зеленый в синюю полоску холщовый балахон, прикладывает к себе и поспешно бросает на пол.
Молодчина. А?
Одному богу известно, нужен ей новый балахон или нет.
Может, и нужен - у, только не зеленый в синюю полоску.
Я спрашиваю, купила ли она книги.
Свой долг (свои обязанности) жены и домашней хозяйки Елизавета выполняет безупречно (безукоризненно). Тут, друзья, к ней, ей-ей, не придерешься. Вот и сейчас я не успеваю спросить, как уже получаю ответ:
- Будь уверен! Четырех штук хватит?
Я заграбастываю книги, толстые, в твердых переплетах, раскрываю их и отшвыриваю прочь.
Обычные ненапечатанные книги.
Елизавета, как всегда, отвечает на мое разочарование (абстрактное, умозрительное) сочувственной улыбкой.
Улыбкой, заменяющей слова (ааа), которые я слышал от нее тысячу раз.
Она качает головой.
- Ой-ой-ой.
(Муж, ты того, во-во, рехнулся. Печатных книг нет в продаже давным-давно, с самого сотворения мира, а тебе подавай, ай-ай-ай, именно их. Неужели для траты времени мало тех, что у тебя уже есть? Э, это не о’кей. Вдобавок они старые, держать их не о’кей. Вещам положено стареть в мусоре. Для этого и существуют вещи, будь уверен. Ты того, Рикки, я еще не знаю - чего, знаю только, что это не о’кей, будь уверен.)
Если б она перестала повторять свое "будь уверен", я бы еще мог ее пощадить. Правда, люди.
Вы говорите, я должен ее пощадить?
Вы этого не говорили, и-хи-хи-хи?
О’кей.
4
О’кей.
Я чувствую, что все может начаться сейчас. С этой минуты.
Песчинка, которая порождает обвал.
Я медленно разворачиваю записку.
В расправляемых складках проступают слова.
Елизавета меня не видит. Она сосредоточенно жует яблоко, гарантирующее (обеспечивающее) ей ежедневную (pro die) порцию витаминов.
- Эй, парни, - эй, парни.
Она продолжает петь, жуя.
- Бетти.
- А?
- Я должен бросить тебя в мусор.
- Эй, парни - чего это?
- Так нужно.
- Эй, парни - жена не вещь. Эй, парни - она человек женского рода (пола). Ей-ей, будь уверен. И по закону так - эй, парни.
- Конечно, дорогая, но по закону жена должна быть верна мужу.
- У, будь уверен, так оно и есть. Жена должна быть верна - а как же! - мужу. О’кей. Если хочет жить - эй, парни.
Сейчас, друзья, я попробую ее огорошить.
Надеюсь, мне это удастся.
Сегодня я чувствую себя очень хитрым, ловким, умным (сверх, супер, архи).
Везучим. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
- Согласен, - говорю я. - В таком случае могу я узнать, кто такой А.?
- А.? Первая буква алфавита, а что?
Пока она держится как ни в чем не бывало.
Либо до нее еще не дошло, либо она чиста.
Да поможет мне бог.
- На А начинается имя того, кто написал тебе записку.
О, она краснеет, ага, краснеет.
- Ах, мне? - лепечет она. - Записку, угу. Мне? Эй, парни.
- Конечно, тебе.
- Где ты ее нашел?
- В тронном зале.
- Эй, парни, угу, верно. На полу, угу. Я ее подняла и бросила - эй, парни.
- Наверно, он, этот твой А., не знает, что ты умеешь читать только красные цифры, которые зажигаются в магазинах на кассовых аппаратах.
Она пытается взять себя в руки.
- Будь уверен, я не умею читать.
Она заявляет об этом с гордостью.
- А он едва умеет писать. Хочешь, прочту, что он пишет?
- Эй, парни - эй, парни, не… не хочу…
- Ах не хочешь!
- Ладно, о’кей.
- Он пишет: "Я тебя люблю".
Елизавете приятно это слышать: она улыбается уголками сжатых губ.
- О, наверно, эти слова очень о’кей.
На ее лбу (челе) появляется сосредоточенная складка. В широко раскрытых глазах - ужас.
У, как она кричит! Ого!
- Ричард, ты опять трогал мусор! Бог тебя накажет.
Ой-ой-ой.
Она поняла. А я-то идиот, не подумал. И влип.
- Я? Да нет, я не прикасался к мусору, клянусь.
- Ты плохо кончишь, ох, плохо, а из-за тебя и я. Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Приходится снова искать в ней сообщницу.
Упрашивать не выдавать меня.
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Вырывать клятву, что она меня не предаст.
Ох, друзья, ох, люди.
- Прошу тебя. Бетти!
- Жена не выдает своего мужа - эй, парни.
- Почему ты не говоришь "будь уверен"?
- О’кей, будь уверен.
- Обещаю тебе никогда больше этого не делать.
Надоело обещать, пропади оно пропадом. Аж зло берет.
Особенно сейчас, когда я всерьез собрался дать бой и выиграть (одержать победу).
У, они у меня запомнят.
- Эй, парни - эй, парни.
- Бетти, я не нарочно. Это получается само собой, это инстинкт, который сильнее меня. А все из-за ошибки в моих хромосомах (ах!).
Елизавета назидательно (предостерегающе) поднимает пухлый указательный палец.
Я стараюсь втянуть голову в плечи, под прикрытие горба.
- Твоя вера должна победить плохие хромосомы. Рикки должен бороться. Эй, парни - будь уверен!
- Да, Бетти, я буду стараться.
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Я ее ненавижу?
У, ненавижу.
Я повторяю и повторяю про себя слово "ненавижу", будто твержу молитву или монотонное заклинание.
Хорошо бы пристроить это слово к чему-нибудь более основательному. Например, к злости, к ярости.
Неужели мне не дано испытывать ничего, кроме скуки? Тоски?
Тоски одиночества (сиротства).
Ах.
Люди, я хочу, я должен ненавидеть, в противном случае я похож на того Ричарда только внешностью.
- Эй, парни. Уу.
Елизавета взяла записку.
Внимательно рассматривает ее, поворачивая то вверх ногами, то обратной стороной.
- Рикки.
- Что?
- Ты умеешь читать и писать. Говорил, что умеешь, о’кей? Значит, записка от А. - тебе.
Неужели? У, я должен поду-у-мать. Ненавижу. Ненавижу. У-у-у.
- Мне?
- Тебе, - убежденно заявляет она. - А. значит Анна, будь уверен.
Если бы так, люди!
- Анна, жена моего брата?
- Ага. Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
- Исключено. Она меня видеть не может.
- Эй, парни - эй, парни. Будь уверен, тебя все видеть не могут, одна Елизавета, твоя жена, может.
Ненавижу, у, ненавижу.
- Я тебя не просил приносить себя в жертву.
- Ты - нет, а мой отец - да. "Пойдешь за хромого Ричарда, папского сына. Ради моего бизнеса". Отец так и сказал, а я сказала "о’кей".
Елизавета произнесла все это спокойно.
Тщательно подбирая слова.
Следует признать, она умеет прекрасно пользоваться своими двумя сотнями слов. У, уверен, что двумя сотнями, не больше.
- Эй, парни - эй, парни.
Может, она еще и умная?
Не знаю, почему я женился именно на ней.
С моей фигурой выбирать не приходилось. К тому же меня не очень-то выпускали на люди. Можно сказать, держали в изоляции. Потом Его Святейшеству пришло в голову, что мне нужна жена.
Меня женили мой отец и отец Бетти, граф Оклахомский.
Высокий джентльмен. Неизменно одетый в черное. В темных очках.
Крупный капиталист. Оборотистый.
Себе на уме. Осторожный.
У нас нет газет. Но, даже если б и были, вы никогда не встретили бы в них его имя.
Граф Оклахомский. Ихихихихи.
5
- Эй, парни - эй, парни - эй, парни.
Ишь ты, она еще поет!
- Твой отец, граф Оклахомский. (Эхехе.) Незавидная участь. Что делать - поголовная ликвидация аристократии.
- Эй, парни. Наверняка его погубил твой отец со своими кардиналами.
- Ты так спокойно об этом говоришь. Неужели в тебе нет ни капли ненависти к моему отцу?
- Ненависти, гм?
Ясно, что это слово лежит на периферии словесного (языкового) созвездия Елизаветы.
Слово-то она знает, но, видно, не совсем хорошо. Не до конца.
Она повторяет его, вслушивается в звучание, повторяет еще раз:
- Не-на-висть.
- Да, ненависть. Ненависть, - говорю я с нажимом. - Чувствуешь, какое беспощадное слово? Как клинок. Слово, которое буравит, пронизывает, переворачивает все внутри. Ненависть. Ненавидеть. Чувствуешь, как звучит? Ты должна ненавидеть моего отца.
- За что? Ты ведь тоже присутствовал на ликвидации.
- Конечно. Мне предоставили эту честь. Так что ты и меня должна ненавидеть.
До чего приятно, о, до чего славно, люди (читатели?), смотреть, как эти господа исчезают в чреве земли! Иии.
Так было в тот день.
Мы приехали в Техас. Отец должен был освятить там самую высокую в мире гору мусора.
Не знаю, сколько тысяч футов в высоту - ух ты! - и в глубину - ух!
У людей было праздничное настроение, как всегда на мусорных торжествах - ах, - и там собралась вся аристократия великой Страны, человек сто.
Не знаю, почему в тот раз отец не покачал отрицательно головой, как обычно, когда я о чем-то его прошу ("Ричард, мать правильно тебе говорит: не морочь голову отцу").
Я попросил взять меня с собой - в составе свиты.
Он и бровью не повел. Это означало, что он согласен (не возражает).
Какое расточительство, люди! Иих! Тонны синтетического мяса, ай-ай-ай, море пепси-пойла! Даже моя страшная (чудовищная) внешность вписывалась в общую картину праздника, и кто-то - кажется, сам князь Хьюстонский - высказал сожаление, что я не техасец, ихихи, иначе я бы завоевал для Те-ха-ха-са первенство по уродству. Ух ты!
Я ходил по Хьюстону в поисках женщины, испытывая желание спариваться (совокупляться). Как бы не так!
Наши женщины в этих случаях не то чтобы сердятся и посылают к черту. У, они смотрят на тебя отсутствующим взглядом, слегка приподняв брови, и ты понимаешь, что зря стараешься, что ничего у тебя не выйдет.
Пустой номер. Ровным счетом ничего. Шиш.
Но в тот день мне все равно было весело.
Ясно, что участь родовитой знати уже была решена.
И наступила минута, когда аристократы дружно бросились вниз головой - ой - в недра мусорной горы.
Всколыхнув разноцветное месиво, они мгновенно исчезли. Папская свита хранила почтительное молчание, а народ свистел и аплодировал, бросая в воздух - ух - шляпы.
Интересная деталь: граф Оклахомский, мой тесть, предпочел прыгнуть ногами вперед.
Оттолкнулся и - плю-ух! Только его и видели.