Не зажигая света, они сидели в комнате, радостно взволнованные, счастливые оттого, что стали близкими, оценили друг друга и уже не мыслили себе, как это можно жить в разных мирах, если все их чувства и желания стали одинаковыми, и они находят особую прелесть не в том, чтобы раздувать огонь противоречии, а в том, чтобы уступать друг другу, проявлять терпимость и дружбу даже там, где их наклонности и характеры не совпадают. Памела думала обо всем этом с тихой радостью, считая, что счастьем своим она всецело обязана доброте и отзывчивости мужа. Ласкар размышлял о том же, по приходил к иному выводу. "Видно, - думал он, - для таких женщин, как Памела, истинное счастье становится возможным лишь после серьезных и тяжких испытаний, которые подносит нм жизнь". Как бы там ни было, но он считал себя одним из счастливейших людей на свете. Радость жизни, так долго ускользавшая от него, пришла в его дом, вошла в него. Любимая жена, успех в их совместной с Карелом работе, гуманнее которой нет ничего па свете, - ну что еще надо человеку?
Перед сном Памела включила радио. Хотелось знать, как о них говорят в мире. Наверное, и Ласкару будет приятно услышать.
Она не угадала. Музыка только заполняла паузы, все остальное время станции передавали известия из столицы Силурии. Мир, ошеломленный первым сообщением, требовал, жаждал этих новостей. Общим достоянием людей стали все подробности обследования лаборатории, история с Гешшонеком, очереди у входа в лабораторию. Передали интервью с Мануэлем Сантосом; затем очень занятный репортаж из дома старого огородника Монтекки, приемные дети которого воспользовались микрофоном главным образом для рекламы своей спаржи; говорили о близкой свадьбе Сарджи и Каролины.
Вдруг Памела вскочила и бросилась к приемнику. Начали передавать статью Ганса Хеллера из Урдона.
- Сделай погромче, - попросил Ласкар.
У Памелы загорелись глаза. Как она ненавидела этот голос!
Хеллер пространно рассказывал об истории борьбы со старостью. Он отдал должное братьям Долли. Он не забыл упомянуть и о собственном вкладе в биологическую тайну. Словом, он был предельно объективен до тех пор, пока не дошел до причин неудачи в своей лаборатории. А дальше…
Ласкар вскочил и с горестью сказал:
- И я считал его своим другом! Ханжа! Мерзкий плут, затесавшийся в науку.
Хеллер говорил:
"Вместе с моими сотрудниками я проделал, параллельно с силурийскими биологами, весь путь к тайне и дошел до порога познания жизни и смерти. Цель была близка. Она находилась рядом. Еще шаг, и мы могли бы достигнуть ее. Но в этот очень трудный, я бы сказал, поворотный момент в своей жизни, я остановился и прислушался к голосу совести и разума. Есть нечто большее для человека и христианина, нежели стремление к познанию природы и к личной славе. Речь идет о морали, о совести и вере. Я спросил себя, не является ли мой дерзкий путь в науке вызовом Богу, Деве Марии и устоям церкви, воспитавшей нас, католиков, в духе скромности, уважения к религии и почитания святых тайн? "Богу - богово". Слишком дерзким и сверхъестественным показалась мне попытка человека вторгнуться в область бытия, извечно принадлежащего Всевышнему. По своей ли совести или по наитию свыше, но я не мог этого сделать, не осквернив веры и почтения к церкви. Людям не дано замахиваться на святыню рождения и смерти, ибо там их ждет не радость, а погибель.
Пусть гордецы от науки назовут меня отступником, но я не позволил себе идти дальше по избранному пути. Я вовремя остановился. Достигнутого мной довольно для облегчения участи людей, чей жизненный путь подходит к предначертанному концу. Я всегда помогал и буду помогать им лечить болезни и недуги, пороки старости, но по соображениям христианской морали я не берусь за страшную для человечества попытку посягнуть на самые главные законы бытия, на жизнь и смерть,
Примяв такое решение, я почувствовал огромное облегчение.
И если силурийские биологи, вопреки морали христиан, все же переступили запретный порог, это не делает им чести, как людям и как верующим. Становится понятным всем известный атеизм Полины, Карела и Ласкара Долли, их пристрастие к веяниям, идущим из Москвы и Варшавы, их крайние левые убеждения, с которыми все мы познакомились, прочитав сообщение, наконец, их предвзятая практика, во время которой они подвергли исцелению только тех людей, жизнь которых так или иначе связана с коммунизмом или со взглядами, близкими к нему.
Смрадное облако безбожия и вольнодумия, опасность которых постоянно грозит Западу, - вот что окутывает сейчас лабораторию силурийских биологов, своими работами бросивших вызов христианству и церкви".
После выступления Ганса Хеллера комментариев не последовало. Началась музыка. Лицо у Памелы горело. Ласкар не сказал больше ни слова. Он ушел в кабинет и тщетно пытался вызвать по телефону Карела. Наконец он услышал голос брата. Спросил:
- Как тебе речь Хеллера?
- Иного я не ожидал. Он провоцирует беспорядки.
Какой негодяй! Это называется "не мытьем, так катаньем". Возбудить подозрение, восстановить против пас обывателей, натравить церковь… План очень опасный. Будем надеяться, что наша Академия даст ему отповедь. Как только комиссия опубликует свои выводы, я буду просить президента. Хеллер хочет помешать, это ясно. Будь начеку, Карел.
- Не беспокойся. И не расстраивайся. Ему ничего другого не остается, как только пакостить. Самая грязная работа.
Ласкар попрощался и положил трубку. Памела стояла в дверях.
- Ты устал и расстроен. Ложись спать.
- Нет, ты только представь себе!
Она зажала уши.
- Не хочу больше слышать о нем, прошу тебя…
Ласкар замолчал, он начал ходить по комнате из угла в угол. Лицо его стало жестким, решительным, он сжимал за спиной кулаки. Памела смотрела на него с гордой улыбкой. Какая перемена! Куда девались безвольные обвисшие щеки, жалкий, испуганный взгляд, нерешительная походка! Мужчина, которому призрак опасности придает смелость и мужество. Как она благодарна Карелу и Полипе, вернувшим его к деятельной жизни!
В утренних газетах Карел еще раз прочел статью Ганса Хеллера. Поскольку он был уже подготовлен, статья не оказала на него такого впечатляющего действия, как на брата, но и он встревожился. Последствия могли быть самыми неожиданными.
В этих же газетах Карел нашел небольшое сообщение, которое развеселило его.
Агентство Браварии сообщало:
"Бывший премьер республики господин Стэнриц до конца текущего месяца будет находиться в отпуске, предписанном врачами.
Свой отпуск он проведет не на курорте Каннаббия, как обычно, а в окрестностях силурийской столицы города Санта-Рок, где климат признан более удачным. Премьер-министр Силурии генерал Эллини любезно предоставил господину Стэнрицу свою виллу на берегу моря".
- Полина, посмотри, - смеясь, сказал он. - Нетрудно понять, где собака зарыта.
Она тоже рассмеялась. Все хотят быть молодыми!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Столкновение с коллегами. Встреча с бывшим премьером, последствия которой чреваты опасностями. Провокация
Карел Долли проводил эксперимент над больным в присутствии академической комиссии. До известного этапа он ничего не скрывал от них. Сильно ослабевший Берт Гешшонек прошел весь путь от первого анализа до "купели" на глазах ученых. Им оставалось только восхищаться продуманностью опыта и глубиной познания ведущих сотрудников лаборатории.
Когда дошло до использования засекреченного фермента, Карел сказал с извиняющейся улыбкой:
- Господа, теперь я попрошу вас удалиться.
- Почему, Долли? - спросил председатель.
- Единственная тайна, которую я не намерен открывать, это белковый фермент, полученный мною специально для такого рода опытов.
- Вы хотите утаить от нас сердцевину эксперимента?
- Да, коллеги.
- Вы не доверяете нам?
Карел почтительно склонил голову.
- Я и мои друзья по лаборатории относимся к вам, господин профессор, и к остальным членам комиссии с самым глубоким уважением. Я готов хоть сейчас изложить перед вами последний секрет. Но кто гарантирует, что рецепт ферментального белка, который я скрываю, не станет известным уже завтра такому, скажем, недобросовестному дельцу, как Хеллер? Мы вовсе не хотим, чтобы паше открытие использовали для наживы, для торговли или для иных неблаговидных целей. А ведь Хеллер и ему подобные способны на все, они доказали, что для достижения цели хороши все средства.
- Ваше открытие принадлежит человечеству, Долли.
- Вы правы, оно принадлежит человечеству. Именно потому его и надо уберегать от злого глаза. Человеческое общество? Оно состоит из очень разных людей, из богатых и бедных, добрых и злых, умных п глупых, из тех, кто обкрадывает общество, и тех, кто обогащает и украшает его.
- Люди - братья, они все равны перед богом.
- Равны перед богом? Может быть. А здесь, на земле, они далеко не равны друг перед другом.
- Это уже политика, господин Долли.
- Возможно, что и политика, хотя я всю жизнь сторонился ее, - ответил Карел. Но тем не менее я убежден, что вторую жизнь надо даровать далеко не всем. Право - кому давать еще одну жизнь - пока что в наших руках. Мы убеждены: ее надо дарить только хорошим людям, которые всей своей жизнью, своим трудом уже сделали полезные дела, совершили добрые поступки и могут совершать то же самое впредь.
- Но кто определит, что хорошо и что плохо?
- Сейчас мы трое - Полина, Ласкар и ваш покорный слуга. А дальше… Пусть соберется специальная конференция, пусть этим займется ООН, Всемирный Совет Мира или еще столь же представительный, уважаемый, беспристрастный орган. Когда возникнет такая организация, мы передадим ей все свои права. А пока…
- Вы убеждены, что не ошибаетесь, поступая подобным образом?
- Убежден. До сих пор мы не сделали ошибки, дали вторую жизнь людям, которые творят добрые дела. И отказываем в этом дурным людям.
- А если у вас попробуют купить рецепт?
- Он не продается. Всякие попытки повлиять на наше решение подкупом и посулами обречены на неудачу. Но я уже повторяюсь, господа. Обо всем этом мы сказали в своем первом сообщении.
- Все так, Долли. Но ведь если мы не узнаем схему опыта до конца, то не сможем сделать вывода.
- Точнее?
- Комиссия не составит заключения, вы не получите официальной поддержки со стороны Академии.
Карел прикусил губы. Он понял, что оказался в ловушке. Или - или… Открыть тайну? Нет, нет и нет! Пусть не будет признания, пусть открытие повиснет в воздухе, но выдать секрет… Хеллер, Стэнриц, надменный Шерер… А, поди они все к дьяволу! И он сказал:
- Пусть будет так. Но секрет останется в лаборатории, господа. Он не выйдет за ее двери.
Прощание с комиссией было довольно прохладным.
А дальше началось что-то странное.
Ночью к лаборатории подошла зловеще-молчаливая процессия. Люди, одетые в черное, несли хоругви и кресты. Они пели псалмы. Толпа остановилась против дома. Зажглись дымные факелы. Некто, похожим на полоумного монаха, долго и страстно выкрикивал ругательства в адрес биологов; длинной рукой с зажатыми четками он грозил "безбожным силам, посягнувшим на веру". Но толпу он так и не зажег. Цепь гвардейцев недвижно стояла у входа.
- Фанатики! - презрительно сказал Карел, наблюдая из окна за черными тенями.
- Мне страшно, Карел, - прошептала Полина. - Это напоминает инквизицию.
- Сейчас двадцатый век, а не шестнадцатый. Скорее смешно, чем страшно. Словно съемка фильма по "Испанской балладе…"
Утром явился встревоженный Зуро.
Ои не напевал, лицо его выражало усталость и тревогу.
- Вы знаете, кто стоит перед вами, Карел? О, вы ни за что не угадаете, - сказал он с горькой улыбкой. - Скажете, учитель Зуро? Музыкант Зуро? Нет и нет, дорогой друг. Перед вами сбитый с толку человек, у которого все помешалось в голове. Перед вами отступник. Точнее, богоотступник!..
- Но, милый Зуро, мы знаем вас, как незапятнанного католика.
- Вы-то знаете. И я сам знаю. А вот они…
- Кто - они?
- Дева Мария, он все еще не догадывается! - Зуро всплеснул короткими ручками и вдруг ткнул своей палкой в сторону двери. - Они - это патер Ликор и его помощники. Его преподобие пригласил меня сегодня чуть свет для беседы. Он спросил, верно ли, что Зуро, - то есть я, - подвергся операции в лаборатории Карела Долли и теперь молодеет? Я с удовольствием подтвердил эту радостную весть: да, да, - сказал я. - Так было, ваше преподобие, Зуро молодеет, он уже не боится смерти, и если ему еще удастся похудеть, то он получит достаточно времени и сил, чтобы выпестовать своих лучших учеников, и особенно Мишу Ясанека, за которого он ручается. Вот увидите, Миша станет великим музыкантом. Ему суждено сравняться с Давидом Ойстрахом и еще кое с кем… Так вот, я сказал все это Его преподобию, но он почему-то не порадовался вместе со мной. Он воздел очи к небу и произнес: "Вы совершили великий грех, Зуро". Я думал, он шутит, и тоже пошутил, заявив, что Карел Долли мог бы исправить старость и у Его преподобия, если он хорошенько попросит. Не оценив юмора, патер Ликор набросился на меня, назвал богоотступником и осквернил церковь, послав в ее стенах проклятие на мою голову. Он выгнал меня из церкви. За что, Карел, скажите, пожалуйста? Что худого сделал Зуро и вы вместе со мной? Но это еще не все… Сегодня в трех семьях, в самых состоятельных семьях, мне отказали в уроках. Ха-ха! Кого наказали святоши? Меня? О, нет! Они наказали детей своих. Мне объявили, что не хотят иметь дело с человеком, продавшим свою душу дьяволу. Это вы-то дьявол, Карел, дорогой мой! Смешно и глупо, не правда ли? И в то же время тревожно. Чего они хотят, скажите пожалуйста? Ну, хорошо. Я выйду из положения. Найду трех новых учеников. Пусть они не так богаты, зато юные создания всем сердцем любят музыку, и я полюблю их не меньше, чем прежних. У меня ничего не убудет. Но каково вам, Карел?
- Слуги церкви не согласятся признать наше открытие, Зуро.
- Вот как! Тогда пошлите их к… - Он запнулся, так и не решившись вслух отправить святых отцов далеко-далеко, хотя в душе, кажется, уже сделал это. Тревога все-таки не покидала его. Богоотступник…
- Опасный противник ваш преподобный Ликор!- сказал Карел задумчиво.
- Именно потому я и пришел к вам. Вы должны это знать, Карел.
Он попрощался и ушел, не рассеяв своей тревоги. Во всяком случае, Карел не слышал песни. И это было так не похоже на прежнего Зуро.
На следующую ночь под окнами снова прошла черная процессия. Она сгрудилась у входа в лабораторию и затянула молитву. Горели дымные факелы, сверкали глаза фанатиков, шелестели темные одежды, и в хоре голосов слышалось завывание средневековых ведьм. Тревога усилилась. Но охрана стояла.
- Психологическая атака, - сказал Данц.
Никакого сообщения о выводах комиссии газеты не печатали. Однако разговор Карела с председателем комиссии, - тот последний разговор, где речь шла о секрете белка и о том, кому передать этот секрет, - весь разговор, сдвинутый несколько в сторону, напечатали без комментариев все газеты.
Они как бы говорили: "Судите, читатель, с кем мы имеем дело…"
По городу ходили слухи, что преподобный Ликор выступил в церкви с проповедью, направленной против Карела Долли и его сотрудников. Он угрожал им карой небесной, а поскольку такое наказание является чисто моральным фактором, служитель церкви присовокуплял к небесному взысканию и более веское, земное: он попросту призвал "не допустить развития ереси в науке, оградить от красного проникновения биологию и наказать еретиков по всей строгости государственных законов". Как стало известно позднее, кардинал Силурии одобрил эту проповедь.
- Собака лает, а караван идет дальше, - насмешливо сказал Карел Долли словами восточной поговорки. - Пусть преподобный отец говорит что угодно, наше дело продолжать работу. Факты против домыслов, что может быть вернее?
- Будем брать новых пациентов? - спросила Полина.
- Вот именно! На вызов ответим вызовом. Недостатка в претендентах нет. Кого только взять? - задумчиво закончил он.
- Гешшонек чувствует себя хорошо, - сказала она. - Может быть, у него спросить?
- Вот именно, - обрадовался Карел. - Он знает людей лучше нас, это точно!
Берт Гешшонек не удивился вопросу Карела. Он долго не отвечал, задумчиво рассматривал потолок. Кого? Кого? Потом решительно сказал:
- Ладно, пишите…
После седьмой фамилии Карел остановил его.
- Довольно. Вы хорошо знаете этих людей?
- Как самого себя. Старики отдали силу и жизнь народу. Честнейшие люди. Вам за них краснеть не придется.
Через день в газетах появилось короткое сообщение, окрашенное в тот же недружелюбный цвет. Называлось оно так: "Карел Долли протягивает руку помощи семерым старым рабочим. Все они - или коммунисты, или сочувствующие коммунизму".
Под вечер за Карелом приехали.
Темно-вишневый автомобиль с дипломатическим знаком Браварской республики остановился у подъезда лаборатории. Единственный пассажир предъявил свою визитную карточку: "Поль Рихтер". И больше ничего.
Карел вышел к нему в рабочем халате, ответил на молчаливый поклон и уже приготовился спросить, чем обязан, как Поль Рихтер быстрым расчетливым жестом выхватил из кармана конверт и протянул Карелу.
- Будьте добры…
Карел сел, прочел письмо. Сказал:
- Подождите.
Он нашел Ласкара и Полипу, протянул им письмо.
- Что будем делать?
- Этого надо было ожидать, - произнес Ласкар, прочитав послание.
- Он долго не давал о себе знать, - улыбнулась Полина.
- Следил за развитием событий, - заметил Карел. - Но как мне вести себя, друзья?
- Ты знаешь… - Ласкар смотрел на брата очень серьезно.
- Может быть, не ехать, отказаться?
- И нажить опасного врага.
- Он и так будет врагом.
- Но ты узнаешь его, а возможно, и поймешь замысел.
- Тогда еду.
Он снял халат, переоделся.
- Вы ничего не берете с собой, доктор? - спросил Поль Рихтер, снова увидев Карела в приемной. Он полагал, вероятно, что доктор обязательно потащит с собой приборы и оборудование.
- Беру только то, без чего решительно не могу обойтись.
- Понимаю: стетоскоп…
- Нет, голову.
Машина миновала окраину Санта-Рок, проскочила через красивый мост, выстроенный Мигуэлем, оставила позади район заводов и вырвалась на приморское шоссе. Здесь Карел Долли еще ни разу не был. Шоссе петляло по горам, покрытым буковым лесом. Никто не встретился им, никто не перегнал. Прекрасное шоссе поражало безлюдьем. Карел догадался: они ехали по дороге к виллам высших чинов Силурии. Чудесное местечко, один из красивейших уголков мира. Море внизу, лесистые горы, сосновый заповедник, излучающий терпкий аромат смолы. Скалы в горах, альпийские поляны, и среди этой благодати кое-где разбросаны виллы, скрытые зеленью. Тишина, рай.
Карел вздохнул и закрыл глаза. Вот бы хорошо закатиться сюда с Полиной и братом, скинуть бремя забот, вооружиться теннисной ракеткой, провести вдали от города месяц или хотя бы неделю - другую…
Когда он открыл глаза, машина медленно шла по боковой дороге к серому, замшелому от времени замку. Он гордо и красиво стоял на холме, огромные буки бросали тень па его мавританские башни.