Бетагемот - Питер Уоттс 11 стр.

- Якоб, понимаешь ли, не сближался с научной груп­пой, - объясняет Ютта. - Известное дело, ученые плохо разбираются в людях. Выпусти их к публике - случилась бы катастрофа, но им все равно иногда не нравилось, как Якоб презентовал их находки.

Роуэн терпеливо улыбается.

- Якоб, просто я тут подумала насчет Бетагемота и его возраста...

- Чуть не самый старый организм на планете, - го­ворит Якоб. - Мы, остальные, завелись позже. Свали­лись с марсианским метеоритом или еще как. Чертов

Бетагемот чуть ли не единственная тварь, которая здесь же и зародилась.

- Но ведь в этом все и дело, да? Бетагемот не про­сто предшествовал остальной жизни, он появился раньше фотосинтеза. До кислорода! Ему больше четырех милли­ардов лет. Остальные по-настоящему древние микроор­ганизмы - археобактерии, нанолиты и так далее - так и остались анаэробными. Их находят только в ограни­ченных средах. А Бетагемот еще старее, но кислород его нисколько не волнует.

Якоб Хольцбринк замирает.

- Умная тварюшка, - говорит он. - Идет в ногу со временем. Обзавелся этими, как их называют... как у псевдомонасов...

- Генами Блашфорда. При стрессе меняют скорость собственной мутации.

- Да, да. Гены Блашфорда. - Якоб поглаживает ла­донью свои редкие волосы и покрытый старческими вес­нушками череп. - Он приспособился. Приспособился к кислороду, приспособился жить в рыбах, а теперь при­спосабливается к каждому уголку и закоулку нашей чер­товой планеты.

- Только не к сочетанию низких температур и высо­кой солености, - замечает Роуэн. - Он так и не адапти­ровался к самой обширной экологической нише планеты. Глубины моря отвергали его миллиарды лет, и сейчас бы отвергли, если бы не источник Чэннера.

- О чем ты? - неожиданно резко переспрашивает Ютта. Ее муж молчит.

Роуэн переводит дыхание.

- Все наши модели основаны на предпосылке, что Бетагемот существует в своей нынешней форме сотни миллионов лет. Распространение кислорода, гипотоничные тела носителей - все это условия раннего-раннего докембрия. А с тех пор, как нам известно, изменилось не так уж многое, несмотря на все эти гены Блашфорда - иначе Бетагемот бы давно уже правил миром. Мы знаем, что он не способен распространяться по глубоко­водью, потому что так этого и не сделал, хотя у него были миллионы лет. А если кто-то предполагал, что он может распространяться с ихтиопланктонном, мы отмахивались, и не потому, что кто-то проверил - у кого нашлось бы время, учитывая, что тогда творилось? - а потому что, если бы он мог распространяться этим путем, то давно бы распространился. Миллионы лет назад.

Якоб Хольцбринк откашливается.

Роуэн выкладывает карты на стол.

- Но что, если Бетагемоту не миллионы лет, а всего несколько десятков?

- Ну, это... - начинает Ютта.

- Тогда уже ни в чем нет уверенности, правда? Мо­жет, речь не о нескольких изолированных реликтах, а об эпицентрах? И, может, дело не в том, что Бетагемот не способен распространяться, а в том, что он только начал?

Снова птичьи кивки и снова отрицание:

- Нет, нет. Он старый! Шаблоны РНК, минерали­зованные стенки. Большущие поры по всей поверхно­сти - он из-за них и не выносит холодной соленой воды. Протекает как сито.

В уголке губ у старика проступают пузырьки слюны. Ютта безотчетно тянется их стереть, но Якоб с раздраже­нием отмахивается. Она роняет руку на колени.

- Пиранозильная последовательность. Примитив. Уникальный. Та женщина, доктор... Джеренис - она тоже согласна. Он старый!

- Да, - соглашается Роуэн, - старый. Но, возможно, сравнительно недавно изменился?

Якоб взволновано потирает руку об руку.

- Что, мутация? Удачный прорыв? Чертовски неудач­ный для нас.

- Может быть, его изменили сознательно, - произ­носит Роуэн.

Ну вот, высказала.

- Надеюсь, ты не хочешь сказать... - Ютта умолкает. Роуэн, наклонившись вперед, кладет ладонь на колено Якобу.

- Я знаю, что там творилось тридцать-сорок лет на­зад. Ты сам сказал, атмосфера золотой лихорадки. Весь рифт в лабораториях, каждый органклонер работает in situ...

- Ну конечно, in situ, попробовала бы ты воссоздать эти условия в лаборатории...

- А твои люди были на переднем крае. Ты не только сам вел исследования, но и за другими приглядывал. На­верняка приглядывал, любой толковый бизнесмен посту­пил бы так. Потому я и пришла к тебе, Якоб. Я ничего не утверждаю, никого не обвиняю, понимаешь? Просто я подумала, что если кто-то на "Атлантиде" знает, что произошло тогда, так это ты. Ты эксперт, Якоб. Ты ни­чего не можешь мне сказать?

Ютта качает головой:

- Якоб ничего не знает, Патриция. Никто из нас ни­чего не знает. И я все же улавливаю, к чему ты клонишь.

Роуэн не сводит глаз со старика. Тот смотрит в пол, сквозь пол, сквозь плиту палубы, сквозь трубы и провода под ней, сквозь изоляцию, фуллерен, биосталь, сквозь морскую воду и заиленные слизистые скалы - куда, она может только догадываться. И когда он заговаривает, го­лос его, кажется, доносится из этого далека.

- Что ты хочешь узнать?

- Могла ли у кого-нибудь найтись причина - чи­сто гипотетически - перестроить такой организм, как Бетагемот?

- Сколько угодно, - отвечает далекий голос из тела, которое кажется едва одушевленным.

- Например?

- Точечная доставка. Лекарств, генов, органелл. Та­кой клеточной стенки никто еще не видывал. Не при­шлось бы заботиться об иммунной реакции, защитные энзимы о них и не узнают. Целевая клетка принимает его прямо в себя: лизирование оболочки, ХДД. Вроде биодеградирующего фуллерена.

- Еще?

- Идеальный стимулятор. При соответствующих условиях эта штука качает АТФ с такой скоростью, что можно одной рукой перевернуть автомобиль. По срав­нению с ним митохондрии просто тухлятина. Солдат с Бетагемотом в клетках, при достаточной дозе, может и экзоскелет перещеголять.

- Если Бетагемот перестроить для этой цели, - по­правляет Роуэн.

- Да, - шепчет старик, - в том-то и дело.

Роуэн очень тщательно подбирает слова:

- А могли найтись... менее узкие сферы примене­ния? Оружие всеобщего уничтожения, промышленный терроризм?

- В смысле, чтобы он работал как сейчас? Нет. Надо было ослепнуть и сойти с ума одновременно, чтобы по­думать о таком.

- Но скорость воспроизводства пришлось бы не­множко увеличить, а? Для коммерческого использования.

Он кивает, по-прежнему глядя в никуда.

- Эти глубоководные организмы так медлительны, что тебе, считай, повезло, если они делятся раз в десять лет.

- А при этом им потребовалось бы больше питания, верно? Чтобы поддерживать ускорившийся рост.

- Конечно, это и ребенку известно. Но нарочно тако­го бы не стали делать, никто не станет добиваться такой цели, это просто был бы неизбежный...

- Побочный эффект, - подсказывает Ютта.

- Побочный эффект, - повторяет старик. Голос его не изменился и по-прежнему доносится, спокойный и далекий, из центра земли. Но на щеках у Якоба Хольц- бринка слезы.

- Значит, не нарочно. Целили во что-то другое, а по­том все пошло... наперекосяк. Ты это хочешь сказать?

- Гипотетически? - Уголки губ у него приподнима­ются в чуть заметной вымученной улыбке. Слезы текут по морщинам и буграм старческого подбородка.

- Да, Якоб. Гипотетически.

Голова кивает.

- Можно что-нибудь сделать? Из того, что мы еще не пробовали?

Якоб качает головой.

- Я всего лишь корп. Не знаю.

Она встает. Старик, уйдя в свои мысли, смотрит вниз. Ютта смотрит на Роуэн.

- Не пойми его неправильно, - говорит она.

- Ты о чем?

- Он этого не делал, он не виноват. Не больше тебя. Не больше любого из вас.

- Я понимаю, Ютта.

Она прощается. Последнее, что она видит через за­крывающийся люк - как Ютта Хольцбринк надевает на склоненную голову мужа гарнитуру сонника.

Теперь уже ничего не исправишь. Нет смысла обвинять, тыкать в кого-то пальцем. И все же она рада, что навестила их. Даже в некотором смысле благодарна. Благодарность эгоистическая, но лучше, чем ничего. Утешение, уж какое есть, Патриция Роуэн находит в том, что оказалась не первой из виноватых. Даже Лени Кларк, русалка Апока­липсиса, оказалась не первой. Роуэн оглядывается на люк в конце голубого коридора.

Все началось отсюда.

ПОРТРЕТ САДИСТА НА СВОБОДЕ

Технически это называлось "складной катастрофой". На графике она выглядела как цунами в разрезе: гладкая крыша наступающей волны выдается вперед, прогибается под гребнем и уходит плавной дугой к новому низкоэнер­гетическому состоянию равновесия, при котором камня на камне не остается.

С земли все представлялось намного грязнее: отказ энергосетей, судороги систем жизнеобеспечения и удале­ния отходов, забитые взбудораженными толпами дороги, до революции - один шаг. Полиция в экзоскелетах давно отступила с уровня улиц; только "оводы" роились над головами, поливая толпы газом и ультразвуком.

Для переднего края волны существовало отдельное название. Момент хаотического перегиба, в котором тра­ектория прогибается внутрь перед тем, как обрушится волна, именовали "точкой перелома". Западная часть Н'АмПацифика миновала ее в последние тридцать че­тыре часа: все, что находилось к западу от Скалистых гор, можно было более или менее списывать со счетов. УЛН опускала все доступные барьеры - для людей, товаров, даже электроны замораживали на ходу. С какой стороны ни посмотри, на Кордильерах мир заканчивался. Теперь только правонарушители могли выходить за эту границу и пытаться что-нибудь сделать.

Что ни сделай, на этот раз всего будет мало.

Конечно, система деградировала не первое десяти­летие. Даже не первый век. Своей работой Дежарден был обязан этой живой связи между энтропией и чело­веческой глупостью - без них борьба с кризисами не стала бы самой крупной отраслью на планете. Рано или поздно все начинает разваливаться, это известно каждо­му, у кого есть пара глаз, a IQ чуть повыше комнатной температуры. Но не было серьезных причин, чтобы все развалилось так быстро. Они могли бы выгадать еще де­сяток-другой лет, еще немного времени для того, чтобы верующие в человеческую изобретательность продолжали обманывать себя.

Но чем ближе вы к точке перелома, тем труднее за­клеивать трещины. Даже равновесие в такой близости от края обрыва всегда неустойчиво. Что там бабочки - когда планета зависла на самом краю, даже взмах крылышка тли может его столкнуть.

Год был 2051-й, и долгом Ахилла Дежардена было раздавить Лени Кларк как букашку, будь то бабочка или тля.

Он видел, как дела рук ее распространяются по конти­ненту, словно паутина трещин по льду озера. Он получал сводки данных из сотен источников за два месяца - под­твержденная и ориентировочная информация устарела для применения в поисках, но могла пригодиться для предсказания следующего прорыва Бетагемота. Мемы и легенды о Мадонне Разрушения, куда более многочис­ленные и метастатичные - стратегия воспроизводства роя виртуальных существ, которых Дежарден только что обнаружил и мог уже никогда не понять. Реальность не­вольно вступала в союз с мифами, и там, где они сли­вались, расцветал Бетагемот; из-за спины выскакивали пожары и отключения энергии, и в жертву общему благу приносились все новые невинные жизни.

Дежарден знал, что это ложь. Северная Америка, не­смотря на все драконовские меры предосторожности, уже миновала точку перелома. Падать системе далеко, пройдет немало времени, пока она долетит с гребня до дна. Но Дежарден умел читать числа. По его расчетам оставалось две - может быть, три - недели, прежде чем весь континент рухнет в анархию следом за Н'АмПацификом.

Бегущая строка в уголке дисплея сообщала о новом бунте в Гонкувере. Сверхсовременные охранные системы гибли, защищая стеклянные шпили и богатые кварталы - проигрывая не умникам-хакерам и не превосходящей тех­нологии, а напору живого мяса. Оружие захлебывалось, скрывалось под приливом живых тел, топчущих мертвые. У него на глазах толпа с торжествующими воплями про­ломила ворота. Тридцать тысяч голосов в нестройном хоре звучали как один голос, в котором уже не осталось ничего человеческого. Этот звук напоминал вой ветра. Дежарден отключил новости прежде, чем толпа узнала то, что было известно ему: район пуст, корпы, когда-то укрывавшиеся в нем, давно залегли на дно.

На дно моря.

Легкая рука погладила его по спине. Он в испуге обер­нулся - за плечом стояла Элис Джовелланос. Увидев, кто пришел с ней, Дежарден украдкой бросил взгляд на экран - на экране в десятке окон горел Рим. Он потя­нулся к выключателю.

- Не надо. - Лени Кларк сдвинула с лица визор и пустыми, как яичные скорлупки, глазами уставилась на картины разрушений. Лицо ее было неподвижно, но го­лос, когда она заговорила снова, дрогнул:

- Оставь.

Он познакомился с ней две недели назад. Выслеживал несколько месяцев, рылся в архивах, раскопал ее досье, сосредоточил все свои способности на расшифровке зага­дочной и непонятой головоломки по имени Лени Кларк. Но сложившиеся фрагменты открыли перед ним не про­сто "ходячий инкубатор конца света", как выразилась Роуэн. Они открыли портрет женщины, все детство кото­рой было ложью, навязанной извне программой, которой она не осознавала и не могла управлять. Все это время Кларк пыталась вернуться домой, пересмотреть собствен­ное прошлое. А Кен Лабин, порабощенный собствен­ным вариантом Трипа Вины, пытался ее убить. Дежарден, в свою очередь, попытался его остановить - в тот момент это представлялось единственным достойным вариантом. Оглядываясь назад, оставалось только удивляться, что столь добрый поступок мог быть следствием пробужда­ющейся в нем психопатии.

Попытка спасения провалилась - Лабин перехватил его еще до того, как Кларк добралась до Су-Сент-Мари. Дальнейшее Дежарден наблюдал, будучи привязанным к креслу в темной комнате, с разбитым и изломанным лицом.

Как ни странно, так с ним обошелся не Кен Лабин. Как-то так вышло, что они оказались, в широком смысле, на одной стороне: он, Элис, Кенни и Лени вместе труди­лись под знаменем серости, неясной морали и праведной мести. Спартак освободил Лабина от Трипа - так же, как до этого и Дежардена. Правонарушитель вынужден был признаться, что и сейчас испытывает некоторое сочув­ствие к молчаливому убийце: он знал, каково вернуться к настоящей ответственности после того, как много лет все трудные решения за тебя принимали синтетические нейротрансмиттеры. Парализующая тревога. Вина.

По крайней мере, в первое время. Сейчас вина почти стерлась. Остался только страх.

Мир взывал к нему с тысяч сторон. Его обязанно­стью было прислушаться к каждому призыву: обеспе­чить спасение или, если не выйдет, вычерпывать воду ведрами, пока последний обломок не скроется под вол­нами. Еще недавно это была не просто обязанность - непреодолимая потребность, пристрастие, от которого он не мог отказаться. Вот сейчас ему полагалось высылать аварийные бригады, перенаправлять каналы снабжения, изыскивать подъемники и "оводы" для поддержки сла­беющего карантина.

"На хрен!" - подумал он, отключая все каналы. И ка­ким-то образом уловил, как вздрогнула Лени Кларк, когда экран потемнел.

- Выцепил? - спросила Джовелланос. Она могла бы и сама попробовать, но проработала старшим правона­рушителем всего неделю - маловато, чтобы привыкнуть к новым возможностям, а тем более выработать седьмое чувство, которое Дежарден оттачивал шестой год. Ее наи­более точная оценка местоположения корпов сводилась к "где-то в Северной Атлантике".

Кивнув, Дежарден потянулся к главной панели. Оник­совое отражение Кларк шевельнулось у него за спиной в глубине темной поверхности. Дежарден подавил жела­ние оглянуться. Она была прямо здесь, в его кабинете - обычная девушка вдвое меньше него. Тощая маленькая К-отборщица, которую одна половина человечества меч­тает убить, а другая - отдать за нее жизнь.

Он еще не знал ее, когда пожертвовал всем, чтобы прийти ей на помощь. Когда же наконец встретился ли­цом к лицу, она показалась ему еще страшнее Лабина. Но с тех пор с Кларк что-то случилось. Повадка снежной королевы ничуть не изменилась, но то, что стояло за ней, казалось... меньше, что ли. Почти хрупким. Элис, правда, ничего не замечала. Едва нащупав шанс поквитаться со "Зловещей Корпоративной Олигархией", или как там это называлось на нынешней неделе, она сама себя назначила талисманом рифтеров.

Дежарден развернул окно на экране: спутниковая съемка открытого океана, раскрашенного компьютером в цветные переливы множества оттенков.

- Я об этом думала, - пискнула Элис, - но даже если можно было бы выделить из помех тепловые отпе­чатки, там, внизу, такая медленная циркуляция...

- Не температура, - перебил ее Дежарден, - а сте­пень помутнения.

- Все равно, циркуляция...

- Заткнись и учись, а? - зыркнул на нее Дежарден.

Элис замолчала. В ее глазах стояла нескрываемая боль.

Она ступала по яичной скорлупе с тех пор, как призна­лась, что заразила его.

Дежарден обернулся к панели:

- Конечно, со временем многое изменяется. От ба­рашков на волнах до кальмарьего пердежа... - Он стукнул по иконке; новые данные наложились поверх основной линии прозрачной глазурью. - По одному снимку след ни за что не взять, даже при самом точном разрешении. Придется оценивать данные за три месяца.

Слои смешались. Аморфная плазма исчезла, в тумане проступили четкие линии и пятна.

Пальцы Дежардена пробежали по панели.

- Теперь отсеем все, что есть в базе данных НУОАИ... - Мириады светящихся шрамов вылиняли до прозрачности. - ...следы Гольфстрима... - Потемнела цепочка бусинок от Флориды до Англии. - ...и все заре­гистрированные участки строительства и точки подъема глубинных вод, которые не соотносятся с минимально допустимыми размерами объекта.