Бетагемот - Питер Уоттс 13 стр.

- Пока еще нет. Не совсем. Самое большее, на грани.

- Бхандери? - От механической злобы в голосе Но­лан вибрирует вода. - Он уже рыба!

- Он все еще соображает, - настаивает Кларк. - Я только вчера с ним говорила. Мы могли бы его вер­нуть.

- Бхандери в этом дерьме разбирается, - вставляет Гарсиа. - Или разбирался.

- Ага, именно что в дерьме, - добавляет Кризи. - Я слыхал, он переделал кишечную палочку, чтобы она выделяла психоактивные вещества. Человек ходит с этим дерьмом в кишках и сам себе обеспечивает страну чу­дес. - Грейс Нолан, обернувшись, пристально смотрит на него, но Кризи не улавливает намека. - Кое-кто из его клиентов жрал собственные какашки. Чтобы сильней пронимало.

- Потрясающе, - жужжит Нолан, - слюнявый идиот и химик-говнарь. Наши проблемы решены.

- Я только говорю, что нам не обязательно самим себе перерезать глотку, - настаивает Кларк. - Если кор­пы нам не лгут, то в них наша главная надежда спра­виться с этим.

- Скажешь, мы должны им верить? - вставляет Чун.

- Я говорю, может, нам и не придется ничего при­нимать на веру. Дайте мне шанс поговорить с Рамой, узнать, сумеет ли он помочь. Если нет, взорвать "Атлан­тиду" можно и на следующей неделе.

Нолан рубит воду рукой:

- Да у него ум за разум зашел!

- У него осталось достаточно мозгов, чтобы расска­зать, что произошло у "поленницы", - тихо жужжит Кларк.

Нолан отвечает долгим взглядом, чуть заметно напря­гается всем телом.

- В самом деле, - встревает Гарсиа, - я, пожалуй, поддерживаю Лени.

- А я - нет, - тотчас огрызается Кризи.

- Проверить не повредит, - голос Хопкинсон виб­рирует где-то с задних рядов. - Лени права. Убить их никогда не поздно.

Не то чтобы импульс выигрышный, но Кларк все рав­но его использует.

- А что им остается, задержать дыхание и рвануть к поверхности? Мы можем позволить себе ждать.

- А Джин может? А Джулия? - Нолан обводит гла­зами круг. - Сколько у нас времени - у каждого?

- А если ты ошибаешься, вы перебьете всех засран­цев до последнего, а потом выясните, что они все же пытались нам помочь... - Кларк качает головой. - Нет, я этого не допущу.

- Ты не до...

Кларк чуть увеличивает звук и заглушает ее.

- Вот мой план, народ. Все, кто еще не сдал, сдают кровь. Я ищу Раму и выясняю, способен ли он помочь. А к корпам пока никто не лезет.

"Вот оно, - думает она. - Поднимай ставку или па­суй".

Минута растягивается. Нолан оглядывает собрание. И, похоже, увиденное ей не нравится.

- Вы все, счастливые маленькие эрочки и кашечки, делайте что хотите. А я знаю, что мне делать.

- Тебе, - говорит ей Кларк, - надо сдать назад, заткнуться и ни хрена не делать, пока мы не получим надежную информацию. А до тех пор, Грейс, если я за­стану тебя в пятидесяти метрах от "Атлантиды" или Рамы Бхандери, то собственными руками вырву тебе трубки из груди.

Внезапно они оказываются линзы к линзам.

- Больно много на себя берешь, твой ручной психо­пат пока еще тебя не поддержал. - Вокодер Нолан стоит на минимальной громкости, ее слова - механический шепот, слышный только Кларк. - Где твой телохрани­тель, корповская подстилка?

- Он мне не нужен, - невозмутимо жужжит в ответ Кларк. - Если ты мне не веришь, кончай нести фуфло, а переходи к делу.

Нолан неподвижно висит в воде. Ее вокодер тикает, как счетчик Гейгера.

- Слушай, Грейс, - неуверенно жужжит сбоку Чен. - Право, попробовать не помешает, честно...

Нолан ее словно не слышит. И долго не отвечает. На­конец качает головой.

- Хрен с вами, пробуйте.

Кларк еще несколько секунд выдерживает паузу, потом разворачивается и, медленно работая ластами, уходит из круга света. Она не оглядывается - и надеется, что стая примет это за полную уверенность в себе. Но в душе жутко трусит. В голове одна мысль: бежать - бежать от этого нового, с иголочки, напоминания о собственном ядовитом прошлом, от цунами и отвернувшейся от нее удачи. Хочется просто соскользнуть с Хребта, отуземиться и уходить все дальше, пока голод и одиночество не раз­гладят извилины в мозгу, сделав его мозгом рептилии - как у Бхандери. Ей ничего так не хочется, как сдаться.

Она уплывает в темноту и надеется, что остальные последовали ее примеру. Прежде чем Грейс Нолан заста­вила их передумать.

Кларк берет курс на двухпалубник немного на от­шибе от других. Безымянный - хотя некоторые пузыри окрестили: "Домик Кори", "Пляжный мяч" или "Оставь надежду". На корпусе этого не было таблички, когда она в прошлый раз проплывала мимо - нет и теперь. И ни­кто не повесил запретительных знаков в шлюзе, однако на сушилке блестят две пары ласт, а с сухой палубы до­носятся тихие влажные звуки.

Она взбирается по лесенке. Ын и чья-то спина траха­ются на матрасе. Очевидно, даже Лабинов гудок не отвлек их от этого занятия. Кларк ненадолго задумывается, не прервать ли их, чтобы ввести в курс событий.

На фиг, скоро сами все узнают.

Она обходит пару и осматривает панель связи. До­вольно простенькое устройство из нескольких подручных деталей - только-только чтоб работало. Кларк, поиграв с экраном сонара, выводит на него топографию Хребта, а поверх - сетку условных иконок. Вот главные гене­раторы, проволочные скелеты небоскребов, высящиеся на юге. А вот "Атлантида", большое неровное колесо обозрения, опрокинутое на бок - сейчас нечеткое и рас­плывчатое, эхо размывается полудюжиной глушилок, за­пущенных, чтобы защитить последние нововведения от чужих ушей. Со времени Бунта эти глушилки не исполь­зовались. Кларк удивляется, что они остались на месте, да еще в рабочем состоянии. И задумывается, не занимался ли кто-то активной подготовкой.

На экране - россыпь серебряных пузырьков, полузаб­рошенные дома тех, кому едва ли знакомо значение этого слова. Увеличь разрешающую способность - можно будет увидеть и людей: уменьшится охват, зато станет больше подробностей, и окрестности моря наполнятся мерцаю­щими сапфировыми изображениями, прозрачными, как пещерные рыбы. Изнутри каждого доносится жесткое эхо имплантатов, крошечных матовых комочков механики.

Распознать, кого видишь на экране, довольно про­сто: у каждого возле сердца - опознавательный маячок. Одним запросом Кларк может получить множество дан­ных. Обычно она так не делает. Никто так не делает - у рифтеров свой особый этикет. Да обычно в этом и нет нужды. С годами учишься читать голое эхо. Имплантаты Кризи чуть расплываются со стороны спины, ножной протез Йегера при движении немного уводит его влево. Массивная туша Гомеса выдавала бы и сухопутника. Ма­ячки - излишество, шпаргалка для новичков. Рифтерам эта телеметрия в основном не нужна, а у корпов теперь нет к ней доступа.

Но иногда - когда расстояние скрывает все особен­ности эха или когда объект изменился - остаются только шпаргалки.

Кларк настраивает максимальный охват: четкие яркие фигурки сливаются, сбиваются в центре, словно косми­ческий мусор, засасываемый в черную дыру. На краях экрана проступают другие детали топографии - большие, смутные, разрозненные. Вот появилась большая черная расщелина, взрезающая и пересекающая донный грунт. Дюжина грубых курганов, серебристый осадочный мусор на дне - одни высотой с метр, другие в пятьдесят раз больше. И само дно к востоку поднимается. За предела­ми обзора встают подножия огромных гор. На средней дистанции и дальше - несколько светлых голубых клякс: одни лениво плывут над илистой равниной, другие просто дрейфуют. Распознать их на таком расстоянии невозмож­но, да и не требуется. Сигнал маячков вполне отчетлив.

Бхандери на юго-западе, на полпути до границы обзо­ра. Кларк фиксирует его позицию и убирает увеличение, возвращая сонар к прежним настройкам. "Атлантида" и ее окрестности вырастают на экране и...

Секундочку!..

Одиночное эхо в белом шуме помех. Смутное пятно без деталей, неуместная бородавка на одном из круглых переходов, соединяющих модули "Атлантиды". Ближай­шая камера установлена на причальном кране в двадцати пяти метрах восточнее и выше. Кларк подключает ее: но­вое окно, открывшись, высвечивается зернистым зеленым светом. "Атлантида" вся в темных заплатах. Кое-что сияет, как всегда - верховые маячки, отводные отверстия, сиг­нальные огоньки на трубах озаряют темноту. Но местами свет погас. Там, где светили желто-зеленые лампы, теперь темные дыры и канавы, в глубине которых теплится си­нее мерцание, едва отличимое от черноты.

"Не работает", - говорят синие угольки. Или, точнее: "Рыбоголовым хода нет".

Шлюзы, ворота причального модуля... Никто уже не играет в "просто меры предосторожности"...

Она меняет наклон камеры, нацеливает ее точнее. Дает приближение: полумрак наплывает, превращаясь из раз­мытого далека в размытую близь. Сегодня плохая види­мость: либо рядом проснулись дымные гейзеры, либо "Атлантида" выбрасывает муть. Кларк различает лишь расплывчатый черный силуэт на зеленом фоне - до того знакомый, что она даже не понимает, по каким приме­там его опознала.

Лабин.

Он плавает в каких-то сантиметрах от обшивки, пода­ваясь то в одну сторону, то в другую. Возможно, пытается удержаться на месте, сопротивляясь хитрому сплетению течений - вот только нечего ему там делать. Нет там око­шек, через которые можно заглянуть внутрь, нет причин зависать именно у этого отрезка коридора.

Через несколько секунд он начинает перемещаться вдоль обшивки - но так медленно, что это насторажи­вает. Обычно его ласты движутся плавными, свободными гребками, а сейчас чуть подергиваются. Он движется не быстрей, чем сухопутник-пешеход.

За ее спиной кто-то достигает высшей точки. Ын вор­чит: "Была моя очередь".

Лени Кларк их почти не слышит.

"Ублюдок, - думает она, глядя, как Лабин скрывается в темноте. - Ублюдок. Взял и сделал!"

ВЕРБОВКА

Аликс не все понимает насчет "туземцев". По правде сказать, никто из корпов не понимает, но остальные от этого бессонницей не маются: чем больше рыбоголовых уберутся с дороги, тем лучше. Аликс, благослови ее душу, пришла в самую настоящую ярость. Для нее это все равно, что оставить дряхлую старушку умирать во льдах.

- Лекс, они сами так решают, - объяснила однаж­ды Кларк.

- Что решают - сойти с ума? Решают, пусть у них кости превратятся в кашу, так что, заведи их внутрь, даже и на ногах устоять не смогут?

- Они решают, - мягко повторила Кларк, - остаться на рифте, и считают, что цена не слишком высока.

- Почему? Что там такого хорошего? Что они там делают?

Кларк не стала рассказывать про галлюцинации.

- Думаю, свобода. И единение со всем, что тебя окру­жает. Это трудно объяснить...

Аликс фыркнула:

- Ты и сама не знаешь!

Отчасти это правда. Кларк, конечно, чувствовала при­тяжение открытого моря. Может, это побег, может, без­дна - просто самое лучшее убежище от ада жизни среди сухопутников. А может, и того проще. Может, это просто темная невесомость материнского лона, забытое чувство, что тебя питают и надежно защищают - то, что было, пока не начались схватки и все не пошло вразнос.

Все это ощущает каждый рифтер. Не все из них ас­симилируются - пока еще не все. Просто некоторые... более уязвимы. Склонны к зависимостям, в отличие от более компанейских напарников. Может, у отуземив- шихся в лобных долях слишком много серотонина или еще что. Обычно все сводится к чему-нибудь подобному. Алике всего этого, конечно, не объяснишь.

- Вы должны убрать кормушки, - сказала Аликс, - чтобы они хоть за едой заходили внутрь.

- Они скорее умрут с голоду или станут питаться червями и моллюсками. - Что тоже приведет к голодной смерти, если они раньше не умрут от отравления. - Да и зачем тянуть их внутрь, если они не хотят?

- Да затем, что это самоубийство! - заорала Аликс. - Господи, неужели тебе надо объяснять? Вот ты бы не ста­ла мешать мне покончить с собой?

- Смотря по обстоятельствам.

- В смысле?

- Действительно ли ты этого хочешь, или просто пы­таешься чего-то добиться.

- Я серьезно!

- Да, я вижу, - вздохнула Кларк. - Если бы ты в самом деле решила покончить с собой, я бы горевала и злилась, и мне бы страшно тебя недоставало. Но мешать я бы не стала.

Аликс была потрясена.

- Почему?

- Потому что это - твоя жизнь. Не моя.

Этого Аликс, как видно, не ожидала. Сверкнула гла­зами, явно не соглашаясь, но и не находя, что возразить.

- Ты когда-нибудь хотела умереть? - спросила ее Кларк. - Всерьез?

- Нет, но...

- А я - да.

Аликс замолчала.

- И, поверь мне, - продолжала Кларк, - не особо весело слушать, как толпа специалистов втолковывает, что "тебе есть для чего жить", и "дела не так плохи", и "через пять лет вы вспомните этот день и сами не поймете, как вы даже думать об этом могли". Понимаешь, они же ни черта не знают о моей жизни. Если я в чем и разбираюсь лучше всех на свете, так это в том, како­во быть мной. И, на мой взгляд, надо быть чертовски самоуверенным, чтобы решать за другого, стоит ли ему жить.

- Но ты же не должна так думать, - беспомощно ответила Аликс. - Никто не должен. Это как ободрать кожу на локте и...

- Дело не в том, чтобы чувствовать себя счастливым, Лекс. Тут вопрос, есть ли причины для счастья. - Кларк погладила девочку по щеке. - Ты скажешь, я из равноду­шия не помешаю тебе покончить с собой, а я говорю - я настолько неравнодушна, что еще и помогу тебе, если ты этого действительно захочешь.

Аликс долго не поднимала глаз. А когда подняла, гла­за у нее сияли.

- Но ты не умерла, - сказала она. - Ты хотела, но не умерла, и именно поэтому ты сейчас жива, и...

"А многие другие - нет". Эту мысль Кларк оставила при себе.

А сейчас она собирается все переиграть. Выслеживает человека, который решил уйти, наплевав на его выбор и навязав ему свой. Кларк хочется думать, что Аликс сочла бы это забавным, но она понимает, что не права.

Ничего смешного здесь нет - слишком это жутко.

На сей раз она не взяла "кальмара" - туземцы обыч­но сторонятся звука механизмов. Она целую вечность движется над равниной серого как кость ила - бездон­ного болота из умиравшего миллионы лет планктона. Кто-то побывал здесь до нее - ее путь пересекает след, в котором еще кружились взбаламученные движением микроскопические тельца. Она двигается тем же курсом. Из донного грунта торчат разрозненные обломки пемзы и обсидиана. Их тени проходят через яркий отпечаток налобного фонаря Кларк: вытягиваются, съеживаются и снова сливаются с миллионолетним мраком. Постепенно обломков становится больше, чем ила: это уже не отдель­ные выступы, а настоящая каменная россыпь.

Перед Кларк - нагромождения вулканического стек­ла. Она увеличивает яркость фонаря: луч высвечивает отвесную скалу в нескольких метрах впереди. Ее поверх­ность изрезана глубокими трещинами.

- Алло, Рама?

Тишина.

- Это Лени.

Между двумя камнями проскальзывает белоглазая тень.

- Ярко...

Она заглушает свет.

- Так лучше?

- А... Лен... - Механический шепот, два слога, разде­ленные секундами усилия, которое потребовалось, чтобы их выдавить. - Привет...

- Нам нужна твоя помощь, Рама.

Бхандери неразборчиво жужжит из своего укрытия.

- Рама?

- Не... помощь?

- У нас болезнь. Похожая на Бетагемот, но наш им­мунитет против нее не действует. Нам надо разобраться, что это такое, нужен человек, смыслящий в генетике.

Между камнями ни малейшего движения.

- Это серьезно. Пожалуйста - ты мог бы помочь?

- ...теомикой, - щелкает Бхандери.

- Что? Я не расслышала.

-Протеомикой... Генетикой... немножко совсем.

Он уже почти осиливает целые предложения. Почему бы не доверить ему сотни жизней?

- Ты мне снилась, - вздыхает Бхандери. Звучит это так, словно кто-то провел пальцем по зубьям металли­ческой расчески.

- Это был не сон. И сейчас тоже. Нам правда нужна помощь. Рама. Пожалуйста.

- Неправильно, - жужжит он. - Нет смысла.

- В чем нет смысла? - спрашивает Кларк, вдохнов­ленная связностью его речи.

- Корпы. Корпов просите.

- Возможно, эпидемию устроили корпы. Они могли перестроить вирус. Им нельзя доверять.

- ...бедняжки.

- Ты не мог бы...

- Еще гистамина, - рассеянно жужжит Рама, и за­тем: - Пока...

- Нет! Рама!

Увеличив яркость фонаря, она успевает увидеть пару ласт, скрывающихся в расщелине несколькими метрами выше. Резким движением ног Кларк толкается следом, ныряет в трещину, как ныряют с вышки - вытянув руки над головой.

Трещина глубоко рассекла скалу, но до того узка, что через два метра Кларк приходится развернуться боком. Свет заливает узкий проем. В нем становится светло, как в солнечный день наверху, и где-то рядом отчаянно хрипит вокодер.

Четырьмя метрами дальше Бхандери лягушкой раско­рячился в проходе. Щель там сужается, и он явно рискует застрять между каменными стенами. Кларк плывет к нему.

- Слишком ярко, - жужжит он.

"А вот тебе", - мысленно отвечает она.

За два месяца хронического голодания Бхандери стал тощей тощего. Даже если его заклинит, то в такую щель Кларк вряд ли за ним пролезет. Может быть, его перепу­ганный маленький мозг уже прикинул шансы - Бхандери извивается, словно разрываясь между соблазном вырвать­ся на волю и надеждой спрятаться. Все же он делает выбор в пользу свободы, но нерешительность дорого ему обходится - Кларк успевает поймать его за лодыжку.

Он, зажатый каменными стенами, может лягаться только в одной плоскости.

- Пусти, чертова сука!

- Вижу, словарный запас вспоминается.

- Пус... ти!

Она выбирается к устью расселины сама и за ногу выво­лакивает Бхандери. Тот упирается и скребет по стенам, по­том, высвободившись из самого узкого места, изворачива­ется и пытается ударить кулаком. Кларк отбивает удар. Ей приходится напоминать себе, какие у него ломкие кости.

Наконец он покоряется. Кларк обхватывает его за пле­чи, сцепив пальцы на затылке в двойной нельсон. Они у самого входа в ущелье; отбиваясь, Бхандери ударяется спиной о растрескавшуюся базальтовую плиту.

- Свет! - щелкает он.

- Послушай, Рама. Дело слишком важное, чтобы дать тебе профукать ту малость, что осталась от твоих мозгов. Ты меня понимаешь?

Он корчится.

- Я выключу свет, если ты перестанешь драться и просто меня послушаешь, договорились?

- Я... тебя...

Она выключает фонарь. Бхандери вздрагивает и сразу обмякает у нее в руках.

- Хорошо. Так-то лучше. Ты должен вернуться, Бхан­дери. Ненадолго. Ты нам нужен.

- ...нужно... плохо... к нулевой...

- Кончай это, а? Не так уж ты далеко ушел. Ты здесь всего...

Месяца два, да? Ну, уже больше двух. Разве мозг уже мог превратиться в губку? Не тратит ли она время впустую?

Кларк начинает заново.

- Для нас это очень важно. Многие могут погибнуть. Ты тоже. Эта... болезнь или что она там такое, достанет тебя так же легко, как любого из нас. Возможно, уже достала. Ты понял?

-... понял...

Она надеется, что это ответ, а не эхо.