- Еще как, - говорит Роуэн. - Я думала, ты меня уб...
И замолкает, пристыженная.
- Да, - говорит она, помолчав, - это была наша первая встреча. Действительно.
Лени смотрит перед собой, на погасший экран в собственной голове.
- Знаешь, я думала, ты могла участвовать в собеседовании. До того, как ваши покопались у меня в голове. Никак не выходит определить, что именно там отредактировали, понимаешь?
- Я потом видела видеоматериалы, - признается Роуэн. - Когда Ив давал рекомендации. Но лично мы не встречались.
- Конечно, нет. Ты была классом выше. Тебе было не до встреч с наемными работниками. - Нотки злости в голосе Лени немного удивляют Роуэн. После всего, что она для нее сделала, после всего, что простила - странно, что такая малость еще может причинить боль.
- Мне сказали, тебе так будет лучше, - тихо говорит Роуэн. - Правда. Сказали, ты будешь счастливее.
- Кто сказал?
- Неврологи. Психиатры.
- Счастливее... - Минуту Лени переваривает сказанное. - Счастливее от ложных воспоминаний о том, как папа меня насиловал? Господи, Пат, если это так, что же творилось в моем настоящем детстве?
- Нет, счастливее на станции "Биб". Они клялись, что так называемые "уравновешенные" личности там непременно рехнутся через месяц.
- Помню я эту брошюрку, Пат. Преадаптация к хроническому стрессу, дофаминовая зависимость от экстремальной среды. Ты на это купилась?
- Но ведь они были правы. Ты сама видела, что произошло с первой контрольной группой. А тебе... тебе там настолько понравилось, что мы боялись, ты откажешься возвращаться.
- Поначалу, - без нужды поясняет Лени.
Чуть погодя она поворачивается лицом к Роуэн.
- Ты мне вот что скажи, Пат. Предположим, тебе бы сказали, что мне это не так уж понравится. Сказали бы: она возненавидит жизнь, возненавидит свою жизнь, но все-таки нам придется на это пойти, потому что иначе ей не сохранить рассудок на глубине. Если б они сказали так - ты бы меня предупредила?
- Да. - Она не лжет. Сейчас не лжет.
- И разрешила бы им меня перепаять, наделить монстрами вместо родителей и все-таки отправить сюда?
- ...Да.
- Ради службы Общему Благу?
- Я служила ему как могла, - говорит Роуэн.
- Корп-альтруист, - бросает рифтерша. - Как ты это объяснишь?
- Что объяснять?
- Это вроде как противоречит всему, чему нас учили в школе. Почему на корпоративные вершины поднимаются социопаты и почему мы должны быть благодарны, что жесткие экономические решения принимаются людьми, у которых напряженка с обычными чувствами.
- Ну, все несколько сложнее...
- Было, ты хочешь сказать.
- И есть, - настаивает Роуэн.
Некоторое время они молчат.
- Ты бы переиграла все, если б могла? - спрашивает Роуэн.
- Что? Перезагрузку? Вернуть настоящие воспоминания? Отделаться от всего, связанного с "папочкой-насильником"?
Роуэн кивает.
Лени молчит так долго, что Роуэн уже не ждет ответа. Но все же, не слишком решительно, Кларк произносит:
- Я такая, как есть. Может, раньше я была другой, но теперь есть только такая. И, если разобраться, просто не хочу умирать. Вернуть ту, прошлую, будет сродни самоубийству, как тебе кажется?
- Не знаю. Наверно, я об этом раньше не думала.
- Я тоже не сразу дошла. Вы убили кого-то другого, создавая меня. - В короткой вспышке Роуэн видит ее нахмуренные брови. - Знаешь, а ты не ошиблась. Я тогда хотела тебя убить. Не строила планов, но чуть увидела тебя, все всплыло, и на несколько мгновений я почти...
- Спасибо, что удержалась, - говорит Роуэн.
- Да, я ведь удержалась... а если у кого и были причины вцепиться друг другу в глотки, так это у нас с тобой. В смысле, ты пыталась убить меня, а я - всех вообще... - Голос у нее срывается. - Но мы не стали. Мы договорились. В конце концов.
- Да, - соглашается Роуэн.
Рифтерша глядит на нее пустыми умоляющими глазами.
- Так почему они не могут? Почему бы им... не знаю, не взять с нас пример?
- Лени, мы погубили мир. Думаю, они следуют нашему примеру.
- Знаешь, там, на "Биб", я была главной. Так не нарочно получилось. Я меньше всего этого хотела, но все они... - Лени качает головой. - Я и сейчас не хочу, но мне приходится, понимаешь? Чтобы как-то помешать этим идиотам все погубить. Только теперь мне даже не скажут, насколько глубоко я вляпалась. А Грейс...
Она, пораженная внезапной мыслью, оглядывается на Роуэн.
- А что с ней случилось, собственно?
- Ты о чем? - не понимает Роуэн.
- Она вас по-настоящему ненавидит. Вы что, вырезали всю ее семью? Нагадили у нее в голове?
- Нет, - отвечает Роуэн, - ничего такого.
- Брось, Роуэн. Она бы не оказалась внизу, если бы не...
- Грейс из контрольной группы. Ничем не примечательное прошлое. Она была...
Но Лени вдруг вскидывается, глаза под линзами обшаривают потолок.
- Слышала?
- Что слышала? - В рубке не слишком тихо - булькает, скрипит, иногда разговор прерывают металлические щелчки, - но ничего сверх обычного Роуэн не замечает. - Я не...
- Ш-ш-ш! - шипит Лени.
Вот теперь Роуэн действительно слышит, но не то, что насторожило собеседницу. В ее наушниках тихо бормочет слышный только ей перепуганный голос. Она поворачивается к Лени. И тихо говорит:
- Тебе лучше вернуться.
Лени с раздражением косится на нее, потом спохватывается:
- Что?
- Связисты перехватили ваши переговоры по низкочастотнику, - отвечает Роуэн. - Говорят, Эриксон... умер. Тебя ищут.
ИТЕРАЦИИ ГОНЧЕЙ
N=1:
Рыча, не сознавая себя, она ищет цели и не находит их. Ищет ориентиры и возвращается ни с чем. Она не находит ничего, способного хотя бы сойти за топографию, - во все стороны простирается бескрайняя пустота; массив незанятой памяти, уходящий за пределы досягаемости чувствительных усиков, копии которых она забрасывает вдаль. Она не находит ни следа изорванной цифровой сети, своей привычной среды обитания. Здесь нет добычи, нет хищников, кроме нее самой. Нет ни простых, ни исполняемых файлов, нечем кормиться. Нет даже локальной оперативной системы. На каком-то уровне доступ наверняка есть - без некой доли системных ресурсов и временных циклов она бы вообще не действовала, - но клыкам и когтям, отращённым ею, чтобы вскрывать этот субстрат, не во что вцепиться. Она - тощая одинокая волчица с челюстями ротвейлера, оптимизированная для жизни в измочаленных оскудевших джунглях, ушедших в забвение. Даже у клетки должны быть осязаемые границы, стены или решетки, в которые можно биться, хотя бы и тщетно. Безликое нулевое пространство вне ее понимания.
На малую долю мгновения - сотню или две циклов - небеса вскрываются. Обладай она подобием истинного самосознания, разглядела бы через эту брешь великое множество узлов, решетку параллельной архитектуры в п измерениях, производящую у нее внутри неуловимые перемены. Быть может, она бы подивилась, как много параметров изменилось за этот миг, словно одновременно переключили тысячу механических тумблеров. Она бы ощутила щекотку электронной мороси, насквозь проходящей через ее гены, меняющей "вкл" на "выкл" и наоборот.
Но она ничего не чувствует. Она не способна ни ужасаться, ни удивляться, для нее не существует слов "мейоз" и "изнасилование". Просто некая часть ее обнаруживает, что многие переменные в среде вдруг стали оптимальными: это сигнал для включения протокола репликации. Еще одна подпрограмма сканирует окружение в поисках вакантных адресов.
С беспощадной эффективностью, без намека на радость, она порождает выводок в два миллиона отпрысков.
N=4 734:
Рыча, не сознавая себя, она ищет цель - но не совсем так, как это делала ее мать. Она ищет ориентиры - но сдается на несколько циклов позже. Она не находит ничего похожего на топографию - и меняет тактику, уделяет больше времени документированию адресов, протянувшихся над ней и ниже.
Она - тощая одинокая немецкая овчарка с челюстями ротвейлера и признаками дисплазии бедер, заточенная на жизнь в измочаленных оскудевших джунглях, которых нигде не видно. Она смутно припоминает других тварей, кишевших рядом, но в ее журнале событий цена и полезность ведения подробных записей поставлены на баланс, и память, лишившись поддержки, со временем вырождается. Она уже забыла, что те создания были родственны ей; скоро совсем их не вспомнит. Она не подозревает, что по меркам материнского мира - слабейшая из выводка. Ее выживание здесь и сейчас не вполне согласуется с принципами естественного отбора.
Здесь и сейчас процесс отбора не совсем естественный.
Она не воспринимает параллельных вселенных, протянувшихся во все стороны. Ее микрокосм - один из многих, населенных ровно одной особью каждый. Когда фистула случайно соединяет две вселенные, это выглядит чудом: рядом вдруг оказывается существо, очень - если не в точности - похожее на нее.
Они сканируют фрагменты друг друга, не разрушая их. В близлежащих адресах вдруг появляются клочки и обрывки бесплотного кода - клонированные, нежизнеспособные фрагменты. Все они непригодны для выживания - в любом дарвиновском мире создание, транжирящее циклы на столь фривольный сплайсинг, вымерло бы максимум на четвертом поколении. Но почему-то этот нервный тик дает ей чувство... реализации. Она сливается с новичком, сходится с ним более традиционный способом. Выбрасывает несколько рандомизаторов и порождает выводок в восемьсот тысяч копий.
N=9 612
Рыча, не сознавая себя, она ищет цели и находит их повсюду. Ищет ориентиры и запечатлевает топографию из файлов и шлюзов, архивов, исполняемых файлов и прочей дикой фауны. Ее окружение скудно по меркам древних предков и невероятно изобильно - по меркам недавних. Она лишена памяти, не страдает ни ностальгией, ни воспоминаниями. Это место удовлетворяет ее нужды: она - помесь волка с собакой, невероятно мускулистая, немного бешеная: ее темперамент - атавизм более чистых времен.
Чистые инстинкты преобладают. Она бросается на добычу и пожирает ее. Рядом тем же заняты другие: акита-ину, хаски, ублюдки питбулей с длинными глупыми мордами перекормленных колли. В более скудной среде они бросались бы друг на друга, но здесь, где ресурсы в изобилии, этого не требуется. Странное дело, не все атакуют добычу с таким же энтузиазмом, что она. Некоторых отвлекает окружение. Они тратят время на запись событий, вместо того чтобы порождать их. В нескольких гигах дальше ее усики нащупывают безмозглого барбоса, поглощенного возней с реестром, вырезающего и вклеивающего данные безо всяких причин. Разумеется, это ее не интересует - во всяком случае, пока ублюдок не принимается копировать ее фрагменты.
Она дает насильнику отпор. В ее архивах инкапсулированы кусочки паразитных кодов - прирученные останки виртуальных паразитов, заражавших ее забытых предков в эпоху Водоворота. Она распаковывает их и швыряет копии в противника, отвечая на его домогательства солитерами и сифилисом. Только эти болезни действуют куда быстрее тех, что дали им имена, - они не столько подтачивают тело, сколько раздирают его при контакте. Вернее, должны бы раздирать. Почему-то ее атака не затрагивает цель. Мало того - весь мир вдруг начинает меняться. Усики, которые она раскинула по периметру, больше не шлют ей сообщений. Потоки электронов, посланные вдаль, не возвращаются, или - совсем дурной знак - возвращаются слишком быстро. Мир сжимается - непостижимая бездна сдавливает его со всех сторон.
Собратья-хищники паникуют, толпятся у погасших вдруг шлюзов, выбрасывают во все стороны усики, копируются на случайные адреса в надежде размножиться быстрее, чем наступит аннигиляция. Она мечется вместе с другими в сжимающемся пространстве, но тот бездельник, "вклейщик-нарезчик", как будто совершенно безмятежен. Вокруг него нет хаоса, не темнеют небеса. У него имеется некая защита.
Она пытается проникнуть в окруживший его оазис. Отчаянно копирует и вклеивает, переносится в другие локации тысячами путей, но весь набор адресов вдруг исчезает из доступа. И здесь, где она вела игру единственным известным ей способом, единственно разумным способом, не остается ничего, кроме испаряющихся следов виртуальных тел, нескольких разбитых, съеживающихся гигабайт - и надвигающейся стены помех, которая сожрет ее заживо.
Она не оставляет после себя детей
N=32 121
Она тихо, ненавязчиво ищет цель, и не находит - пока. Но она терпелива. Тридцать две тысячи поколений в неволе выучили ее терпению.
Она вернулась в реальный мир - в пустыню, где провода некогда полнились дикой фауной, где каждый чип и оптический луч гудел от движения тысяч видов. Теперь остались только черви да вирусы, и редкие акулы. Вся экосистема ужалась до эвтрофических скоплений водорослей, таких простых, что их едва ли можно назвать живыми.
Но "лени" остались и здесь, враги их тоже. Она по возможности избегает этих монстров, несмотря на явное родство с ними. Эти создания атакуют все, до чего могут дотянуться. Этот урок она тоже выучила.
Сейчас она засела в спутнике связи, нацеленном на центральные области Северной Америки. Кругом лопочут сотни каналов, но поток защищен файерволами и отфильтрован, все переговоры немногословны и связаны исключительно с выживанием. Волны больше не несут в себе развлечений. Забавы остались только для тех, кому нравится вынюхивать - зато их в избытке.
Она, конечно, ничего этого не знает. Она всего лишь представитель породы, выведенной с определенной целью, и от нее совершенно не требуется рефлексии. Так что она ждет, просеивает трафик и...
Ага, вот и оно.
Большой сгусток данных, на вид плановая передача - однако предписанное время выполнения уже миновало. Она не знает и не хочет знать, что это означает. Она не знает, что у адресата был заблокирован сигнал, и сейчас приходится расчищать помехи на земле. Она знает лишь одно - по-своему, инстинктивно: задержанная передача может забить систему, и каждый байт, которому отказано в приеме, сказывается на других задачах. От такой пробки тянется цепь последствий; список незавершенных процессов растет.
В таких случаях бывает, что часть файерволов и фильтров ослабляется, чтобы увеличить скорость прохождения.
Кажется, именно это и происходит. Законный адресат этих сорока восьми терабайт медицинских данных - некто "Уэллетт, Така Д. / Массачус. 427-Д / Бангор" - наконец оказывается в поле зрения и готов к загрузке. Существо в проводах вынюхивает подходящий канал, отправляет в него зонд, и тот благополучно возвращается. И оно решается на риск. Копирует себя в поток, незаметно седлает кусок трактата о височной эпилепсии.
Без помех добравшись до цели, оно оглядывается и немедленно засыпает. Внутри него прячется бешеная тварь, сплошные мышцы, зубы и слюнявые челюсти, но тварь эта выучилась сидеть тихо, пока не позовут. Сейчас это просто старая гончая, дремлющая у очага. Изредка она открывает один глаз и осматривает комнату, хотя сама не знает, что ищет.
Да это и не важно. Узнает, когда увидит.
БЕЗ ГРЕХА
Обычные маршруты рифтеров не проходят рядом с "Бомбилем". Добираясь из пункта А в пункт Б, никто не окажется на расстоянии, пригодном для "настройки". Даже корпы редко заглядывают в этот глухой уголок "Атлантиды". Слишком много он будит воспоминаний. Кларк, делая выбор, все это учитывала. И сочла вариант безопасным.
Очевидно, она сильно промахнулась.
"А может, и нет, - размышляет она, рождаясь из шлюза батискафа в реальный мир. - Может, за мной просто подвесили хвост. Может, я уже стала врагом народа".
Выследить ее было бы непросто - она бы нащупала преследователя, окажись он слишком близко, а имплантаты дали бы сигнал, попав в луч сонара, - но с другой стороны, даже с "тонкой настройкой" она не самая глазастая личность на хребте. Пропустить что-нибудь, лежащее на виду, - вполне в ее духе.
"Я сама напросилась", - думает она.
И плывет, шевеля ластами, вдоль "Бомбиля", обозревая корпус наружными глазами, в то время как внутренний взгляд пробуждается от внезапно нахлынувших в мозг химических веществ. Сосредоточившись, она нащупывает вдалеке испуганное и разозленное сознание - но нет, это просто Роуэн уходит из ее поля восприятия.
Больше никого. Поблизости - никого. Только вот тонкий слой частиц ила, покрывший все вокруг, на спине "Бомбиля" недавно потревожен. Его легко нарушить - движением воды от шевельнувшихся выше ласт или медлительным скольжением глубоководной рыбы.
Или устрицей микрофона, наспех прилепленной к корпусу, чтобы подслушать переговоры изменницы с врагом.
"Твою мать мать мать мать..."
Она резко уходит от корпуса и сворачивает на север. "Атлантида" проплывает под ней гигантской молекулой-муравейником. Несколько крошечных черных фигурок, размытых расстоянием, целеустремленно движутся куда-то на самой границе видимости. Для настройки они слишком далеко, а вокодер Кларк отключила. Может, они и пытались с ней заговорить, хотя она в этом сомневается: фигурки идут своим курсом, удаляясь от нее.
Вокодер басовито гудит в голове. Кларк его игнорирует. "Атлантида" остается позади, Лени уплывает в темноту.
Из пустоты вдруг доносится визг. Кларк ощущает приближение чего-то массивного и некой органики. Впереди вспыхивают два солнца, ослепляя ее. Мгла ярко пульсирует в линзах раз, другой, и лучи скользят мимо. Зрение проясняется: субмарина проходит слева, обнажает брюхо, разглядывает ее круглыми жучьими глазами. Дмитрий Александр смотрит на нее из-за плексигласового иллюминатора. На хребте субмарины подвешен рабочий модуль с крупной черной надписью на боку: "БИОЭКСПЕРТИЗА". Субмарина разворачивается, выключает фары. Кларк мгновенно возвращается в темноту.
Лабин сидит в основном отсеке Головного, регулирует движение. Как только Кларк заходит в помещение, он отключает дисплей.
- Это ты их за мной послал? - спрашивает она.
Он оборачивается на сиденье.
- Я передам твои соболезнования. Если мы найдем Джулию.
- На вопрос отвечай, черт тебя дери!
- Хотя я подозреваю, что не найдем. Рассказав все нам, она сразу ушла куда-то. Учитывая ее состояние и характер, не думаю, что мы ее еще увидим.
- Ты не просто знал, не просто "держал ухо востро"... - Кларк сжимает кулаки. - Ты за этим стоял, да?
- Ты ведь уже знаешь, что Джин умер?
Что за мерзкое спокойствие! И это лицо: чуть заметный изгиб брови, невозмутимое - чуть ли не юмористическое - выражение взгляда за линзами. Иногда ей хочется просто задушить ублюдка.
"Особенно, когда он прав".
Она вздыхает.
- Пат мне сказала. Но ты, вероятно, в курсе?
Лабин кивает.
- Мне его жаль, - говорит она. - Джулия... она без него пропадет...
Да, Лабин прав: вполне возможно, никто больше не увидит Джулию Фридман. Она давно по кусочкам уступала мужа: Бетагемоту, Грейс Нолан. Теперь он ушел без возврата, и какой ей смысл оставаться - разве что заразить друзей тем, что убило его? И тем, что убивает ее.
Конечно, она скрылась. Вопрос теперь, пожалуй, лишь в том, кто успеет раньше - Бетагемот ли заберет ее тело или Долгая Тьма - разум.