Бетагемот - Питер Уоттс 4 стр.

- С того, что Бетагемот, возможно, наконец добрался и до нас, и люди скажут: это ты его впустила.

- Чушь собачья.

- Согласна, и что с того?

- А даже будь это правдой, какая разница? Здесь все отчасти - русалки, даже корпы. Всем встроены мо­дифицированные гены глубоководной фауны, в каждом закодированы те мелкие белки, которые Бетагемоту не по зубам.

- Есть подозрение, что эта модификация окажется не слишком эффективной, - тихо признается Роуэн.

- Почему? Это же ваше собственное изобретение, черт бы вас побрал!

Роуэн поднимает брови.

- Изобретение тех самых специалистов, что заверяли нас, будто в глубины Атлантики Бетагемоту ни за что не добраться.

- Но я была вся напичкана Бетагемотом. Если бы модификации не работали...

- Лени, наши люди не были заражены. Эксперты просто объявили, что они иммунны, а если ты еще не заметила, то последние события доказывают отчаянную некомпетентность этих экспертов. Будь мы в самом деле так уверены в своей неуязвимости, стали бы здесь пря­таться? Почему мы сейчас не на берегу, рядом с нашими акционерами, с нашим народом, и не пытаемся сдержать напор?

Кларк наконец понимает.

- Потому что они вас порвут, - шепчет она.

Роуэн качает головой.

- Потому что ученые уже ошибались прежде, и мы не рискуем положиться на их заверения. Потому что мы не смеем рисковать здоровьем родных. Потому что, воз­можно, мы все еще уязвимы для Бетагемота, и, остав­шись наверху, погибли бы вместе со всеми ни за грош. А не потому, что наши люди обратились бы против нас. В такое мы никогда не верили. - Ее взгляд не колеблет­ся. - Мы такие же, как все, понимаешь? Мы делали все, что могли, а ситуация просто... вышла из-под контроля. В это нужно верить. И мы все верим.

- Не все, - тихо признается Кларк.

- И все-таки...

- Пропади они пропадом. С какой стати мне под­держивать их самообман?

- Потому что, даже забив правду им в глотки, ты не помешаешь людям кусаться.

На губах у Кларк мелькает улыбка:

- Пусть попробуют. Кажется, ты забываешь, кто здесь главный, Пат.

- Я не за тебя беспокоюсь - за нас. Твои люди слиш­ком резко реагируют. - Не услышав возражений, Роуэн продолжает: - На то, чтобы установить какое-никакое перемирие, ушло пять лет. Бетагемот разнесет его на ты­сячу осколков за одну ночь.

- И что ты предлагаешь?

- Думаю, рифтерам стоит некоторое время пожить вне "Атлантиды". Можно преподнести это как карантин.

Неизвестно, есть за стенами Бетагемот или нет, но, по крайней мере, мы не позволим ему проникнуть внутрь.

Кларк мотает головой:

-' Мое "племя" на такое дерьмо не купится.

- Все равно здесь почти никто из ваших не бывает, кроме тебя и Кена, - напоминает Роуэн. - А осталь­ные... они не станут возражать против того, что прошло твое одобрение.

- Я об этом подумаю, - вздыхает Кларк. - Ничего не обещаю.

Уже повернувшись, чтобы уйти, она оглядывается.

- Алике встала?

- Нет. Ей еще пару часов спать. Но я знаю, что она хотела тебя видеть.

- Вот как, - скрывая разочарование, произносит Кларк.

- Я передам ей, что ты сожалела, - говорит Роуэн.

- Да, передай.

Есть о чем жалеть.

СХОДКА

Дочь Роуэн сидит на краю кровати, озаренной сол­нечным сиянием световой полоски на потолке. Она бо­сиком, в трусиках и мешковатой футболке, на животе которой плавает бесконечными кругами анимированная рыба-топорик. Она дышит восстановленной смесью азо­та с кислородом и примесными газами. От настоящего воздуха эту смесь отличает только чрезвычайная чистота.

Рифтерша плавает в темноте, ее силуэт подсвечен сла­бым светом, сочащимся в иллюминаторы. На ней черная как нефть вторая кожа, которую по праву можно счи­тать особой формой жизни - чудо термо- и осморегуляции. Она не дышит. Двух женщин разделяет стена, от­гораживающая океан от воздуха, взрослую от подростка.

Переговариваются они через устройство, прикрепленное изнутри к иллюминатору в форме слезы - нашлепка раз­мером с кулак передает колебания фуллеренового плек­сигласа акустическому приемнику.

- Ты говорила, что зайдешь, - говорит Аликс Роуэн. Проходя через перегородку, ее голос становится дребез­жащим. - Я добралась до пятого уровня, столько бону­сов собрала - жуть! Хотела тебе все показать. Запаслась шлемофоном и все такое.

- Извини, - жужжит в ответ Кларк. - Я заходила, но ты еще спала.

- Так зашла бы сейчас.

- Не могу. У меня всего пара минут. Тут кое-что слу­чилось.

- Что такое?

- Один человек ранен, его вроде бы кто-то укусил, и мясники переполошились насчет инфекции.

- Какой инфекции? - спрашивает Аликс.

- Возможно, никакой. Но они хотят устроить каран­тин - просто на всякий случай. Насколько я понимаю, обратно меня так и так не пустят.

- Делают вид, будто от них что-то зависит, да? - усмехается Аликс, и линза иллюминатора забавно иска­жает ее лицо. - Знаешь, им очень, очень не нравится, что не они тут командуют. - И с удовольствием, ко­торое, вероятно, относится скорее не к корпам, а ко взрослым вообще, она добавляет: - Пора им узнать, каково это.

- Меня это не радует, - неожиданно говорит Кларк.

- Переживут.

- Я не о том, - качает головой рифтерша. - Просто я... Господи, тебе же четырнадцать. Тебе не место вни­зу... я это к тому, что тебе бы сейчас наверху нежничать с каким-нибудь р-отборщиком...

- С мальчиками? - фыркает Аликс. - Это вряд ли.

- Ну, тогда с девочками. Так или иначе, тебе бы сей­час на волю, а не торчать здесь.

- Лучшего места для меня не найдешь, - просто отвечает Аликс.

Она смотрит в окно, за три сотни атмосфер сразу - подросток, на всю жизнь запертый в клетке холодного черного океана. Лени Кларк все бы отдала, чтобы ей было чем возразить.

- Мама об этом не хочет говорить, - помолчав, про­должает Аликс.

Кларк остается безмолвна.

- О том, что произошло между вами, когда я была маленькой. Люди болтают о всяком, когда ее нет рядом, так что я кое-что подслушала. Но мама молчит.

"Мама добрее, чем можно было ожидать".

- Вы были врагами, да?

Кларк качает головой - бессмысленный и невидимый в такой темноте жест.

- Аликс, мы просто ничего не знали друг о друге до самого конца. Твоя мама просто хотела предотвратить...

"...то, что все-таки случилось.

То, что я пыталась начать".

Речь - это так мало. Ей хочется вздохнуть. Заорать. Все это недоступно здесь, со сплющенными легкими и желудком, с накачанными жидкостью полостями тела. Она может только говорить - монотонная пародия на голос, жужжание насекомого.

- Это трудно объяснить, - равнодушно и бесстрастно передает вокодер. - Тут словом "враги" не отделаешься, понимаешь? Там было и другое, фауна в сети тоже де­лала свое дело...

- Это они ее выпустили, - упорствует Аликс. - Они это начали, а не ты.

Под "ними" она, конечно же, имеет в виду взрослых. Вечные противники, предатели, испортившие все, что возможно, для следующего поколения. И тут до Кларк доходит, что Аликс не причисляет ее к отвратительному заговору взрослых - что Лени Кларк, Мадонна Разру­шения, каким-то образом приобрела в сознании этого ребенка статус почетной невинности.

Ей больно от этого незаслуженного отпущения грехов. В нем чудится нечто отталкивающее. Но ей не хватает духа поправить подружку. Она выдавливает из себя лишь бледную неуверенную поправку.

- Они не нарочно, детка. - Кларк грустно хмыка­ет - звук выходит, как от трения наждачной бумаги. - Никто-никто тогда не делал ничего нарочно, просто все так сложилось.

Океан вокруг нее стонет.

Этот звук - нечто среднее между призывом горбатого кита и предсмертным криком гигантского корабельного корпуса, лопающегося под напором воды. Он наполняет океан и частично проникает в переговорное устройство. Аликс недовольно морщится.

- Терпеть не могу этого звука.

Кларк пожимает плечами, в душе радуясь, что разго­вор прервался:

- Ну, у вас, корпов, свои средства связи, у нас свои.

- Я не о том. Я про эти гаплоидные звенелки. Гово­рю тебе, Лени, он просто ужасный тип. Нельзя доверять тому, кто способен издавать такие звуки.

- Твоя мама ему вполне доверяет. И я тоже. Мне пора.

- Он убивает людей, Лени. И я не только про папу говорю. Он многих убил. - Тихое фырканье. - Об этом мама тоже никогда не говорит.

Кларк подплывает к иллюминатору, прощально рас­пластывает ладонь по освещенному плексигласу.

- Он дилетант, - говорит она и шевелит ластами, от­плывая в темноту. Голос вопит из рваной пасти в морском дне, из древнего базальтового тоннеля, набитого механиз­мами. В юности эта пасть извергала непрерывный раска­ленный поток воды и минералов - теперь лишь изредка рыгает. Мягкие выдохи покачивают механизмы в глотке, раскручивают лопасти, свистят в трубы, заставляют ме­таллические обломки биться о каменные. Голос настойчи­вый, но ненадежный, поэтому Лабин, когда устанавливал колокола, предусмотрел способ запускать их вручную. Он раздобыл резервуар от негодного опреснителя и добавил к нему тепловой насос из той части "Атлантиды", которая не пережила восстания корпов. Открой клапан, и горячая вода хлынет в отверстие, проколотое в гортани гейзера. И машинка Лабина, терзаемая кипящим потоком, заво­пит во всю глотку.

Призывный звон похож на скрежет ржавых жерновов. Он настигает плавающих, беседующих и спящих рифте - ров в черном, как тепловая смерть, океане. Отдается в самодельных пузырях, разбросанных по склону - в ме­таллических трущобах, освещенных до того тускло, что даже в линзах они кажутся серыми тенями. Звук бьет в блестящую биосталь "Атлантиды", и девятьсот ее за­ключенных немного повышают голос или увеличивают громкость или нервно мычат себе под нос - лишь бы его не замечать.

Часть рифтеров - те, что не спали, оказались по­близости и еще остались людьми - собирается на звук колокола. Зрелище почти шекспировское: круг левитиру­ющих ведьм на проклятой темной пустоши: глаза горят холодным светом, тела не столько освещены, сколько обозначены голубыми угольками механизмов на дне.

Все они согнуты, но не сломлены. Все ненадежно ба­лансируют в серой зоне между адаптацией и дисфункци­ей, порог стресса у них за годы страданий поднялся так высоко, что хроническая опасность стала просто свой­ством среды, не стоящим упоминания. Их отбирали для работы в таких условиях, но их создатели вовсе не ожида­ли, что им будет здесь хорошо. Так или иначе, они здесь, вместе со всеми знаками отличия: Джелейн Чен с ее ро­зовыми пальцами без ногтей, саламандрой воспрянувшая после перенесенных в детстве ампутаций. Дмитрий Алек­сандр, священник-наживка из той постыдной закатной эпохи, когда папа еще не бежал в изгнание. Кевин Уолш, необъяснимо возбуждающийся при виде кроссовок. Со­брание декоративных уродцев, не способных выносить телесный контакт, психи, уродовавшие себя, поедатели стекла. Все раны и дефекты надежно укрыты подводной кожей, все патологии скрыты за единообразием шифров.

И они тоже обязаны даром речи несовершенному ме­ханизму.

Кларк призывает собрание к порядку вопросом:

- Джулия здесь?

- Она присматривает за Джином, - жужжит сверху Нолан. - Я ей все передам.

- Как он?

- Стабилен. Все еще без сознания. На мой взгляд, слишком долго.

- Его за двадцать кэмэ волокли с кишками наружу - чудо, что еще жив, - вклинивается Йегер.

- Да, - соглашается Нолан, - или Седжер специ­ально держит его под наркозом. Джулия сказала...

Кларк перебивает:

- Нам разве не поступает телеметрия с той линии?

- Уже нет.

- Что вообще Джин делает на территории корпов? - удивляется Чен. - Ему там жутко не нравится, а у нас есть свой лазарет.

- Он под карантином, - объясняет Нолан. - Седжер подозревает Бетагемот.

При этих словах тени шевелятся. Очевидно, не все собравшиеся в курсе последних событий.

- Зараза. - Чарли Гарсиа отплывает в полумрак. - Разве такое возможно? Я думал...

- Ничего пока не известно наверняка, - жужжит Кларк.

- Наверняка? - Один из силуэтов пересекает круг теней, затмевая сапфировые огоньки на дне. Кларк узнает Дейла Кризи: она не видела его несколько дней и решила уже, что он отуземился.

- То есть вероятность существует, - продолжает Дейл. - Черт, это же Бетагемот...

Кларк предпочитает срезать его на взлете:

- Что - Бетагемот?

Стайка бледных глаз обращается в их сторону.

- Ты не забыл, что у нас иммунитет? - напомина­ет ему Кларк. - Тут разве кто-то не прошел обработку?

Колокола Лабина тихо стонут. Остальные молчат.

- Так какое нам дело? - спрашивает Кларк.

- А такое, что обработка всего лишь помешает Бетаге­моту превратить наши внутренности в кашу. Но не поме­шает превратить маленьких безобидных рыбок в мерзких охреневших чудовищ, которые жрут все, что шевелится.

- На Джина напали в двадцати километрах отсюда.

- Лени, мы же туда переезжаем. Он окажется прямо у нас на задворках.

- Какое еще "туда"? Кто сказал, что он и сюда уже не добрался? - встревает Александр.

- Здесь у нас никто не пострадал, - говорит Кризи.

- Мы потеряли несколько туземцев.

- Туземцы... - Кризи пренебрежительно шевелит ру­кой. - Это ничего не значит.

- Может, не стоит пока спать снаружи.

- Вот это на фиг. В вонючих пузырях...

- Отлично, пусть тебя сожрут.

- Лени? - Снова Чен. - Ты уже имела дело с мор­скими чудовищами.

- Того, что добралось до Джина, я не видела, - отзы­вается Кларк, - но рыбы на Чэннере были... хлипкими. Большими и мерзкими, но зубы у них иногда ломались от первого же укуса. Каких-то микроэлементов им не хватало, что ли. Иногда их можно было разорвать попо­лам голыми руками.

- Эта Джина чуть не разорвала, - произносит голос, который Кларк не удается опознать.

- Я сказала - иногда, - подчеркивает она. - Но... да, они могут быть опасны.

- Опасны, мать-перемать, - металлически рычит Кризи. - Ну а с Джином такой номер мог пройти?

- Да, - говорит Кен Лабин.

Он перемещается в центр. Световой конус падает со лба к нему на руки. Он, как нищий, выставляет ладонь, пальцы чуть сгибаются, придерживая продолговатый пред­мет.

- Твою мать, - жужжит, вдруг сникнув, Кризи.

- Это откуда? - спрашивает Чен.

- Седжер вытащила это из Эриксона, прежде чем его заклеить, - отвечает Лабин.

- Я бы его хлипким не назвал.

- Но он и впрямь непрочен, - возражает Лабин. - Это кусок, отломившийся при укусе. Застрял между реб­рами.

- Ты хочешь сказать, это только кончик? - удивля­ется Гарсиа.

- Точь-в-точь долбанный стилет, - тихо жужжит Нолан. Маска Чен втискивается между Кларк и Лаби- ном.

- То есть вы на Чэннере спали снаружи с этими за­сранцами?

- Бывало, - пожимает плечами Кларк. - Если, ко­нечно, это те же самые...

- И они не пытались вас съесть?

- Они идут на свет. Если не включать фонари, то тебя, в общем, оставляют в покое.

- Ну и фиг с ними, - вставляет Кризи. - Значит, никаких проблем.

Луч от фонаря Лабина обводит собравшихся и оста­навливается на Чен.

- Когда Джина атаковали, вы занимались телемет­рией?

Чен кивает.

- Только загрузить так и не успели.

- Значит, придется еще кому-то туда смотаться. И, поскольку мы с Лени уже имели дело с такими вещами...

Луч бьет Кларк прямо в лицо. Мир сжимается до ма­ленького яркого солнца, плавающего в черной пустоте.

Кларк заслоняется ладонью.

- Убери, а?

Темнота возвращается. Смутно проступают серые очертания остального мира.

"Можно было бы просто уплыть, - рассуждает она, выжидая, пока линзы приспособятся к новому освеще­нию. - Никто бы и не заметил". Впрочем, она понима­ет, что это чушь. Если Кен Лабин выбрал ее из толпы, так просто не отделаешься. Кроме того, он прав. Только они двое уже прошли по этой дороге. По крайней мере, только они выжили.

"Спасибо тебе большое, Кен!"

- Ладно, - наконец говорит она.

ЗОМБИ

Невозможное озеро от "Атлантиды" отделяет двадцать километров. Для тех, кто еще мыслит по-сухопутному - не слишком далеко. Всего-то двадцать кэмэ от мише­ни? Разве это безопасная дистанция? На берегу таким мелким смещением не обманешь и самый простенький беспилотник: установив отсутствие цели, он поднимется выше, разобьет мир на концентрические круги, тщательно проверит сектор за сектором, и рано или поздно добы­ча себя выдаст. Черт, да большая часть аппаратов может попросту зависнуть посреди круга и получить обзор на двадцать кэмэ в любую сторону.

Даже посреди океана двадцать километров безопас­ной дистанцией не назовешь. Никакого фона, помимо самой воды, здесь не существует, с топографией тоже плохо - неразбериха циркуляций, сейшей и ячеек Ленгмюра , а еще термоклины и галоклины, которые с таким же успехом отражают и увеличивают, как и маскируют. Возмущения от проходящих субмарин могут распростра­няться на огромные расстояния, мелкие турбулентности держатся в кильватере долго после того, как подводное судно ушло. Самая невидимая субмарина все же хоть чуть-чуть да нагревает воду: дельфины и следящие ап­параты ощущают разницу.

Однако на Срединно-Атлантическом хребте двадцать километров - все равно что двадцать парсеков. На свет надежды никакой - даже солнечные лучи пробиваются не дальше, чем на несколько сотен метров от поверх­ности. Гидротермальные источники выбрасывают едкую блевотину вдоль свежих скальных швов. Морское дно непрерывно ворчит, горы пинают друг друга в извечной игре "Лягни континент". Топография, способная посра­мить Гималаи: рваные трещины вспарывают кору от по­люса до полюса. Хребет поглотит все, чем может выдать себя "Атлантида", о каком бы спектре ни шла речь. Зная координаты, еще можно найти цель, но сдвинь их на волосок, и тебе не попасть даже в огромный шумный город. Расстояния в двадцать километров более чем до­статочно, чтобы уйти из-под любой атаки, направленной на текущее местоположение "Атлантиды", кроме, пожа­луй, бомбардировки полноценными глубинными ядер­ными бомбами.

Хотя и не сказать, что такого уже не случалось, отме­чает про себя Кларк.

Они с Лабином плавно скользят вдоль трещины в застывшем конусе древней лавы. "Атлантида" осталась далеко позади. До Невозможного озера еще много ки­лометров. Ни налобные фонарики, ни фары "кальмаров" не горят. Пара движется при смутном свечении сонарных экранов. Столбы и валуны отображаются на них изумруд­ными линиями, отмечается малейшая перемена давления в окружающей тьме.

- Роуэн считает, что дела плохи, - жужжит Кларк.

Лабин не отзывается.