- Ладно, вы - наш руководитель, вам и говорить когда. Но я предупреждаю вас не ждать слишком долго. Говорю вам, Институт - больше, чем сборище оторванных от реальной жизни ученых. У них есть кто-то, способный заняться поисками Тайхе, и если им удастся определить его местонахождение, тогда это будет уже настоящей бедой.
Банкрофт, мягко:
- Ну, сейчас смутные времена, или скоро настанут. Мы могли бы уже привыкнуть к этому.
Разговор перешел на другие темы, превратившись в праздную болтовню. Далгетти простонал про себя. Они ни разу не сказали о месте, где содержится пленник.
Ладно, маленький человек, что дальше? Томас Банкрофт - большая игра. Его юридическая фирма была довольно известной. Он был конгрессменом и входил в кабинет правительства. Даже среди членов правящей лейбористской партии он пользовался уважением. У него были друзья в правительстве, среди видных бизнесменов, членов различных союзов, гильдий, клубов и лиг, начиная от штата Мэн и кончая Гавайями. Стоило ему только замолвить словечко, и ему, Далгетти, какой-нибудь темной ночью вышибут зубы. Или если Далгетти окажется слишком дотошным, его просто арестуют по обвинению, к примеру, в тайном заговоре и заключат в тюрьму, где его продержат под следствием не меньше полугода.
Слушая, он убедился, что подозрения Ульриха из Института, что Тайхе похитил Томас Банкрофт, оказались правильными… но что же теперь делать? Если он отправится в полицию с этой историей, то там ему:
а) рассмеются в лицо, долго и громко;
б) отправят на психическое обследование;
в) самое худшее, сообщат об этом Банкрофту, который таким образом будет знать, на что способны питомцы Института, и предпримет соответствующие контрмеры.
2
Конечно, это было только начало. Путь обещал быть длинным. Но времени до того, как они начнут переворачивать мозги Тайхе, оставалось чудовищно мало. И на этом пути его поджидали волки.
С пугающей ясностью Симон Далгетти осознал вдруг, в какое же дело он влип.
Казалось, прошла вечность, прежде чем люди Банкрофта ушли. Далгетти взглядом проследил их уход из бара: четыре мужчины и женщина. Они были совершенно спокойными, сдержанными и выглядели очень представительно в своих дорогих темных костюмах. Даже громила-телохранитель, вероятно, закончил какой-нибудь колледж, третьего класса. Их ни за что не принять убийцами, похитителями и слугами тех, кто вытащил на свет Божий политический гангстеризм. Но тогда, мелькнуло в голове Далгетти, они, вероятно, не считают себя таковыми.
Враг - старый, хотя и принимающий разные обличья, с которым приходилось сражаться, когда он был в образе фашиста, нациста, маоиста, физика-ядерщика, американца и Бог знает кого еще в этом кровавом столетии - со временем стал хитроумнее. И теперь он мог даже обманывать самого себя.
Чувства Далгетти вернулись на обычное восприятие. С невероятным облегчением он вдруг понял, что просто сидит в тускло освещенной кабинке с хорошенькой девушкой - он снова на некоторое время стал обычным человеком. Но неотложность возложенной на него задачи по-прежнему давила на него.
- Извини, что я так долго был занят своей работой, - сказал он. - Хочешь еще выпивки?
- Я только что выпила. - Девушка улыбнулась.
Он заметил, что на экране диспенсера светится цифра 10, и бросил в щель еще две монетки. Потом, все никак не успокоившись, он набрал код виски для себя.
- Ты знаешь этих людей, что были в соседнем гроте? - спросила Гленна. - Я заметила, что ты следил за их уходом.
- Ну, я знаю мистера Банкрофта, ведь его часто показывают в новостях, - ответил Далгетти. - Он ведь живет здесь, правильно?
- У него есть помещение на Станции "Чайка", - ответила Гленна, - но он нечасто появляется тут, думаю, что он все время проводит на материке.
Далгетти кивнул. Он уже два дня, как прибыл сюда, в тихоокеанскую колонию, и слонялся здесь в надежде подобраться как-нибудь к Банкрофту, вдруг тот даст ему какой-нибудь ключ. Теперь он выполнил свою задачу, но многого он при этом не выгадал. Он просто получил подтверждение тому, что и без того в Институте считали весьма вероятным, не получив никаких новых сведений.
Ему необходимо было все обдумать и решить, каким же будет его следующий шаг.
Он осушил свой бокал.
- Пора закругляться, - сказал он.
- Мы можем пообедать здесь, если ты хочешь, - предложила Гленна.
- Спасибо, я не голоден. - И это было действительно так. Нервное напряжение, сопутствующее концентрации его сил, проделывало дьявольские штучки с его аппетитом. Да и не мог он слишком увлекаться растратами своих денежных средств, - может быть, попозже.
- Ладно, Джо. Возможно, еще увидимся. - Она улыбнулась. - Ты забавный парень. Но очень милый. - Она коснулась своими губами его, а затем встала и ушла.
Далгетти вышел из бара и направился к лифту. Он поднялся на нем на много уровней. Таверна располагалась под станционными кессонами вблизи главного кабеля и выходила как раз на глубокие воды. Над станцией располагались склады, машинные отделения, кухонные помещения, вся подноготная современного существования. Он вышел из кабины на верхней палубе, находившейся примерно в тридцати футах над поверхностью. Никого рядом не было, и он подошел к поручню, оперся о него и стал глядеть на воды, наслаждаясь одиночеством.
Под ним уходили вдаль, к главной палубе, яруса - поток линий и изгибов широких улиц из чистого пластика, движущиеся указатели, трава и цветочные клумбы маленьких парков, люди, куда-то торопящиеся или лениво прохаживающиеся. Огромный гидро-стабилизированный пузырь незаметно двигался вдоль длинной выпуклости Тихого океана. Станция "Пеликан" была нижним городом колонии, его магазинами и театрами, ресторанами, станциями обслуживания и местом развлечений.
Вокруг нее вода в этом вечернем свете была голубоватой, цвета индиго, пронизанная полосами пены причудливых очертаний, и он слышал рев волн, ударявшихся об отвесные стены. Над головой высоко-высоко поднималось небо, и только на западе его темнело несколько облаков. Парящие чайки, казалось, переливались золотом. Туманная дымка на темнеющем востоке означала южное побережье Калифорнии. Он глубоко вздохнул, пытаясь расслабить свои нервы и мышцы, закрыть свое сознание для чего-либо, превратившись на некоторое время в организм, который просто живет и радуется этой жизни.
Видимость во всех направлениях ограничивалась другими станциями, устремившимися вверх пузырями, которые и образовывали эту тихоокеанскую колонию. Несколько воздушных мостов гибкими струнами соединяли их между собой, но по-прежнему существовало и интенсивное водное движение. В южной стороне на воде темнело какое-то морское ранчо. Тут же его тренированная память сообщила ему в ответ на мгновенно вспыхнувший в голове вопрос, что согласно последним данным 18,3 % мировых запасов продуктов питания в настоящее время добывается из модифицированных морских водорослей. И он знал, что этот процент будет еще в дальнейшем возрастать.
Повсюду были заводы по добыче полезных ископаемых, рыбные базы, экспериментальные станции и станции, где проводились лишь чисто исследовательские работы. Ниже плавающего города, вонзившись в континентальный шельф, располагалось подводное поселение - с нефтяными скважинами, дававшими сырье для промышленных синтезирующих процессов, шахтами, добывавшими руды, здесь же проводились исследования, обращенные на поиск новых ресурсов; эти поселки и шахты медленно разрастались по мере того, как человек учился уходить все глубже в холод, темноту и давление. Все это влетало в копеечку, но у перенаселенного мира не было иного выхода.
Венера была уже видна, низко нависавшая над темнеющим горизонтом. Далгетти вдыхал в легкие сырой и острый морской воздух и с некоторой жалостью подумал о людях, находившихся там, в космосе, - на Луне, на Марсе и между планетами, выполнявшими важную работу, от которой дух захватывало; но он сомневался, действительно ли она была важнее и значительнее того, что люди делали здесь, в водах земных океанов. Или нескольких страниц, написанных мелких почерком уравнений, брошенных в ящик письменного стола в Институте. Хватит! Далгетти привел свой мозг в возбужденное состояние, подобно специально обученной охотничьей собаке. У него тоже была здесь работа.
Похоже, ему придется столкнуться с силами, поистине чудовищными. А он был одним человеком, единственным, выступающим против неизвестно какого рода организации. Ему нужно было спасти еще одного человека - да, раньше, чем история изменится и направится по ложному пути, по долгому пути вниз. Он обладал знаниями и определенными качествами, но он не мог остановить пулю. Не включали они в себя и знаний о подобного рода войне. Войне, которая не была обычной войной, политика, которая вовсе не политика, но лишь горсточка уравнений, набор медленно собиравшихся данных и представления пытливого ума.
У Банкрофта в руках был Тайхе… где-то. Институт не мог обратиться за помощью к правительству, даже несмотря на то, что он в большой степени сам представлял собой правительство. Он мог, наверное, послать Далгетти на помощь несколько человек, но у него не было банд наемных убийц. И времени не было совсем - словно за ним по пятам гнались гончие.
Чувствительный человек повернулся, внезапно почувствовав присутствие кого-то еще. Это был человек средних лет, сухопарый и седовласый, с интеллигентным лицом. Он прислонился к поручню и тихо сказал:
- Чудесный вечер, не правда ли?
- Да, - согласился Далгетти. - Просто чудесный.
- Оно наполняет меня ощущением подлинной гармонии, это место, - заметил незнакомец.
- Каким же образом? - спросил Далгетти, не возражающий против возможности поддержать разговор.
Разглядывая простиравшийся перед ним океан, незнакомец тихо заговорил, как бы обращаясь к самому себе:
- Мне пятьдесят лет. Я родился во время Третьей мировой войны и вырос среди последовавших за ней голода и массовых безумий. Я сражался в Азии. Я беспокоился о проблеме безрассудно увеличивающегося населения при бессмысленно расстрачиваемых и исчезающих ресурсах. Я видел Америку, которая балансировала между упадком и безумием.
И все же сейчас я могу стоять и смотреть на мир, в котором мы имеем функционирующую Организацию Объединенных Наций, в котором снизился прирост населения и где все больше и больше в разных странах появляются демократические правительства, где мы завоевываем океаны и даже отправляемся к другим планетам. Многое изменилось со времени, когда я был мальчиком, но в целом все это - к лучшему.
- А, - сказал Далгетти, - поворот души к добру. Хотя, боюсь, это не так просто.
Мужчина поднял брови.
- Значит, вы голосовали за консерваторов?
- Лейбористская партия консервативна, - заметил Далгетти. - Доказательство тому - коалиция с республиканцами и неофедералистами, как и с некоторыми другими мелкими группами. Нет, меня не беспокоит, останется ли она у власти, будут ли процветать консерваторы или придут ли к власти либералы. Весь вопрос в том: кто будет контролировать само правительство?
- Его члены, полагаю, - ответил собеседник.
- Но кто конкретно является его членами? Вы, как и я сам, знаете, что огромным недостатком американцев является отсутствие у них интереса к политике.
- Что? Э… да ведь они голосуют, разве не так? Какой был последний процент участвующих в выборах?
- Восемьдесят восемь и три десятых. Конечно, они голосуют - раз им было дано такое право. Но много ли из них имели хоть какое-либо отношение к выдвижению кандидатов или выработке программы? Сколько их на самом деле потратило время, чтобы подумать над ее пунктами… или даже написать свои соображения своим конгрессменам? "Прихлебатель политикана" все еще остается презрительной кличкой.
Слишком часто в нашей истории голосование было простым делом выбора между двумя хорошо смазанными машинами. Достаточно умная и решительная группа может захватить лидирующее положение в своей партии, выдвинуть чье-нибудь имя и лозунги, и через несколько лет создать за кулисами полную "изнанку".
Далгетти быстро произносил слова - это был один из аспектов дела, которому он посвятил свою жизнь.
- Две машины, - сказал незнакомец, - или четыре-пять, как это мы имеем в настоящее время, - это все же лучше, чем одна.
- Только не в том случае, если всех их контролируют одни и те же люди, - мрачно произнес Далгетти.
- Но…
- Если вы не можете их разбить, то лучше присоединиться к ним. А еще лучше присоединиться ко всем сторонам. Тогда вы в любом случае не проиграете.
- Не думаю, что такое уже произошло, - заметил собеседник.
- Да, этого еще не произошло, - согласился Далгетти, - по крайней мере, в Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах… неважно… Но подобное еще вполне возможно, вот и все. За веревочки сейчас дергают не нации или партии… а философы, если вы предпочитаете для них такое название. Два вида человеческой судьбы, пронизывающие все национальные, политические, расовые и религиозные формы.
- И что же это за два вида? - спокойно спросил незнакомец.
- Вы можете назвать их либерализмом и тоталитаризмом, хотя представители последнего совершенно необязательно думают о себе подобным образом. Общеизвестно, что неистовый индивидуализм достиг своего пика в девятнадцатом столетии. Хотя, по сути дела, общественное давление и обычаи были более сдерживающими, чем большинство людей, живущих ныне, осознают это.
В двадцатом столетии эти социальные твердыни - в манерах, морали, образе мышлений - были разбиты. Например, эмансипация женщин, легко осуществляемый развод или законы, охраняющие неприкосновенность личности. Но в то же время снова усилился легальный контроль. Правительство брали на себя все больше и больше функций, налоги росли, а жизнь отдельного человека все больше и больше ограничивалась правилами, что вам "позволительно" и что "не следует делать".
Знаете, похоже, и сама война как бы является чем-то неизбежным - она помогает снять часть этого давления. Такие мешающие ограничения, как воинская, или трудовая повинности, или введение карточной системы распределения, были сняты. К чему мы медленно идем, так это к обществу, где индивидуум имеем максимум свободы как от закона, так и от обычаев. Возможно, несколько дальше по этому пути продвинулись Америка, Канада и Бразилия, но все эти тенденции характерны для всего мира.
Но имеются элементы, которые не совсем сообразуются с заключениями подлинных либералистов. И новая наука о поведении человека, как масс, так и отдельных индивидуумов, выносит строгие формулировки, превращаясь для человека в самый мощный инструмент, который когда-либо был у него - ибо тот, кто контролирует человеческий разум, будет также контролировать и все, что может сделать человек. Достижениями этой науки, возразите вы, может воспользоваться каждый. Но если вы станете читать между строками, то вы увидите, какая скрытая борьба за контроль над личностью начинается, как только она достигает зрелости и эмпирической нестабильности.
- Ах да, - заметил незнакомец. - Психотехнический Институт.
Далгетти кивнул, удивляясь, с какой это стати он вдруг прочел эту лекцию. Ладно, чем больше людей проникнутся идеями правильности этого, тем лучше… хотя пока что им еще рано знать всю правду.
- Институт готовит много кадров для правительства и столь много помогает ему своими советами, - сказал собеседник, - что иногда даже кажется, что он спокойно осуществляет режиссуру всего представления.
Далгетти слегка вздрогнул под легким ветерком и пожалел, что не взял с собой плащ. Он утомленно подумал: Ну вот, снова это. Вот так и распространяются слухи, не грубые обвинения, сразу бросаемые в лицо, но медленные и неясные: шепоток здесь, намек там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья… Ну да, уж им-то известно, как обращаться с семантикой.
- Слишком много людей еще боятся этого, - объявил он. - Но это неправда. Институт - частная исследовательская организация, вполне законно существующая. Его записи может просмотреть кто угодно.
- Все ли записи? - Лицо незнакомца почти не видно было в сгущающихся сумерках.
Далгетти подумал, что он может скептически поднять брови. Он прямо не ответил, но произнес:
- В общественном сознании сложилось неясное мнение, будто группа, обладающая полными сведениями о человеке (чего Институт еще не добился), способна немедленно "прийти к власти" и путем некоторых неспецифических, но пугающе-вкрадчивых манипуляций управлять миром. Суть этого мнения такова: если вы знаете, какие кнопки нужно нажимать и так далее, то люди будут делать именно то, что вам надо, не понимая, что ими управляют. Все это чистой воды вымысел.
- Вот как? Не знаю, - сказал собеседник. - В сути своей эта теория кажется мне весьма правдоподобной.
Далгетти покачал головой.
- Предположим, я инженер, - начал он, - и вот я вижу, как на меня надвигается лавина. Я мог бы точно знать, как ее остановить - куда поместить динамит, где воздвигнуть бетонную стену и так далее. Только это знание не поможет мне. У меня ведь нет ни времени, ни силы, чтобы использовать их.
То же самое касается и человеческой динамики, как в отношении масс, так и отдельного индивидуума. Потребуется несколько месяцев или лет, чтобы изменить убеждения какого-либо человека, а когда у вас сотни миллионов… - Далгетти пожал плечами. - Социальные течения слишком огромны для чего-либо, кроме как самого слабого, в высшей степени постепенного контроля. Фактически, вероятно, самыми ценными результатами, полученными на основе исследований, являются не те, которые показывают, что можно сделать, но те, которые показывают, что сделать нельзя.
- Вы говорите очень уверенно, - заметил незнакомец.
- Я психолог, - вполне правдиво ответил Далгетти. Он не добавил, что он также сам является и объектом исследований, и наблюдателем. - И, боюсь, что я слишком много говорю. Дурная привычка.
- Ну что вы! - возразил его собеседник. Он прислонился спиной к поручню и протянул неясно видимую в тени руку с пачкой сигарет. - Закуривайте?
- Спасибо, но я не курю.
- Вы - редкое исключение. - В темноте в свете зажигалки на мгновение мелькнуло лицо незнакомца.
- Я нахожу другие способы расслабиться.
- Хорошо для вас. Кстати, сам я профессор. Английской литературы в Колорадо.
- Боюсь, что я в этом предмете профан, - сказал Далгетти. Он секунду он ощутил чувство потери. Слишком уж сильно его мыслительные процессы отличались от способностей обычного человека, чтобы он хорошо разбирался в литературе или поэзии. Но вот музыка, скульптура, живопись - это совсем другое. Он глядел на широкие сверкающие воды, на станции, темнеющие на фоне первых появляющихся звезд, получая истинное наслаждение от всей этой симметрии и гармонии. Человеку нужно обладать такими развитыми, как у него, чувствами, чтобы понять, насколько же прекрасен этот мир.
- Сейчас я в отпуске, - сказал собеседник.
Далгетти ничего на это не ответил.
После паузы незнакомец продолжил:
- Наверное, вы тоже?
Далгетти ощутил небольшой укол-вопрос - личностный вопрос, задаваемый совершенно незнакомым вам человеком. Ладно, уж это-то вполне естественно для девушки, вроде Гленны, но профессор же должен лучше знать правила вежливости.
- Да, - коротко ответил он. - Просто турист.
- Кстати, меня зовут Тайлер, Хармон Тайлер.