- Борис Константинович, позвольте вам представить, - сказала Нина, - это жена Юрия Михайловича, а это его друг…
Нина замешкалась, и я понял, что она даже не запомнила имени Ильи.
- И чему же я обязан столь неожиданным визитом? - сухо спросил профессор, так и не кивнув и не пригласив нас сесть.
- Только что выяснилось, что точки на графике быстрого сна Юрия Михайловича полностью соответствуют расстоянию планет Солнечной системы от Солнца, - быстро проговорила Нина Сергеевна.
- И кто же это выяснил, позвольте узнать? - спросил профессор.
- Я, с вашего разрешения, - сказал Илья и полупоклонился. Большой, пыльный, помятый, он всё равно являл собой зрелище внушительное.
- Где график? - строго спросил профессор.
- Вот. - Илья стащил с себя куртку, швырнул её, не глядя, на кресло в чехле и вытащил из кармана листок бумаги. - А это - расстояния планет от Солнца в астрономических единицах. Вот пропорция, которую я составил. Вот пересчёт.
- Линейка у вас есть? - спросил всё так же строго профессор.
- Нет.
- Машенька, - сказал, не повышая голоса, профессор, и в комнату тут же влетела крошечная немолодая женщина.
Я готов был поклясться, что она караулила у двери, ожидая, пока её позовут. Женщина стыдливо кивнула нам и замерла, глядя на Бориса Константиновича. Похоже, что она робот, подумал я.
- Машенька, - не отрывая взгляда от графика, сказал профессор, - Витя дома?
- Нет, - пробормотала профессорша испуганно.
- Посмотри, пожалуйста, в его комнате, нет ли у него линейки и готовальни. Или хотя бы линейки.
Так же стремительно, как вошла, профессорша выскочила из комнаты. Старая школа, подумал я, теперь таких жён не выпускают.
Профессор сел за стол, не глядя протянул руку, в которую запыхавшаяся профессорша вложила линейку, и принялся измерять расстояния на графике.
Мы молча стояли вокруг стола. Профессорша тихонько отошла к двери - наверное, её обычное место - и тоже замерла. На серванте торопливо тикали старинные бронзовые часы. Кусок циферблата был отбит. Как раз на двенадцати - времени, к которому стрелки подходили уже вплотную.
- Вы теорию вероятности знаете? - спросил наконец Борис Константинович Илью.
- Нет, я, знаете, по образованию гуманитарий.
- Так вот, вероятность случайного совпадения равна практически нулю.
- Значит… - тихо сказала Нина, и профессор внимательно посмотрел на неё, словно видел в первый раз.
- Значит, мы сейчас будем пить чай, - сказал профессор и вдруг засмеялся. - Я подумал о том, какая будет физиономия у Штакетникова… Машенька!
Профессорша-робот застыла по стойке "смирно".
- Машенька, организуй, пожалуйста, нам чай и посмотри у Вити, есть ли у него что-нибудь выпить.
Профессор опять неумело прыснул и повернулся к Нине:
- Нет, Нина Сергеевна, вы представляете себе, какая будет физиономия у Штакетникова?
Боже правый и милосердный, подумал я, как люди по-разному реагируют на великие события! Одни подбрасывают к потолку чужих жён, другие плачут, а третьи думают о выражении лица Штакетникова. Нет, я ошибся. Профессорша не могла быть роботом. Роботы не могут работать с такой скоростью. За одну минуту стол накрылся скатертью, скатерть - тарелками с сыром, колбасой, вареньем двух сортов, рюмками и едва начатой бутылкой коньяка, не говоря уж о чайнике. Молодец Витя. Всё-то у тебя есть, от линейки до коньяка. Мне бы такого Витю…
- Сядь с нами, Машенька, - сказал профессор и принялся разливать коньяк по рюмкам.
Машенька стремительно бросилась к столу и застыла на краешке стула. Когда профессор выйдет на пенсию, он сможет неплохо зарабатывать. Демонстрация высшей дрессуры супруги.
Профессор поднял рюмку:
- Один мой знакомый американский психолог говорил мне, что самые доверчивые люди на свете - учёные. Никого нельзя так легко одурачить, как учёного. И действительно, сколько учёных мужей попадалось на удочку всяческих шарлатанов! А почему? Потому что учёный привык доверять фактам. И как бы ни были необычны факты, он вынужден принять их. Но если бы учёные не были доверчивы, не было бы науки, ибо всё новое всегда кажется абсурдным, как казалось, например, абсурдным Французской академии идея, что с неба могут падать камни. Когда Юрий Михайлович в первый раз пришёл ко мне, я не хотел слушать его. То, что он говорил, было фантастично. Но теперь это факты. И я должен им верить. И должен заставить верить других. Ибо учёный - это ещё и миссионер, который должен всегда стремиться обращать людей в свою веру. Выпьем за великие факты, свидетелями которых мы с вами стали, выпьем за веру в науку.
Мы все выпили. Профессорша тоже выпила свой коньяк, не сводя взгляда с мужа. Пила она синхронно с ним.
Потом мы выпили за интеллектуальное бесстрашие и за братьев по разуму. Потом за Контакт.
- Машенька, - сказал профессор, - посмотри у Вити, нет ли у него чего-нибудь ещё… эдакого…
Старушку как ветром сдуло и принесло обратно уже с бутылкой рома "Гавана-клуб". Профессорша прижимала бутылку к груди.
- Борис Константинович, - сказал я, - знаете, как я определил про себя ваши глаза?
- Как?
- Я решил, что у вас глаза участкового уполномоченного.
- По-ра-зи-тельно! - крикнул профессор.
- Почему?
- Потому что я в молодости работал в милиции.
Мы выпили за нашу милицию. Илья что-то шептал Гале на ухо, и она мелко тряслась от смеха.
- Дорогой профессор! - сказал я и почувствовал, что профессор вот-вот раздвоится и что надо его предупредить об этом. - Дорогой Борис Константинович! Я хотел вас предупредить… - Я забыл, о чём хотел предупредить профессора, но он уже не слушал меня.
- Машень-ка! - позвал он, и мне показалось, что голос его звучит уже не так, как раньше. А может быть, это я уже плохо слышал. - Машень-ка! Посмотри, нет ли у Вити чего-нибудь… Ром не годится.
Я посмотрел на бутылку "Гавана-клуб". Она была пуста.
Ночь постепенно теряла чёткие очертания. Машенька ещё дважды ходила к Вите, и Витин дух послал нам бутылку "Экстры" и бутылку "Саперави". Эту бутылку профессорша чуть не уронила, так как споткнулась об Илюшину ногу, и Илья поймал её на лету.
Потом пришёл какой-то немолодой лысоватый человек, назвавшийся Витей, и я доказывал ему, что Витей он быть не может, потому что Витя - это ребёнок, мальчик такой ма-а-аленький, которому негде спать, так как злые родители заставили всю его комнату бутылками.
Лысоватый человек почему-то пожал мне руку и со слезами на глазах признался, что он всё-таки профессорский сын и сам профессор.
Я сказал ему, что профессорский сын и профессор - совсем разные вещи, но он пошёл в свою комнату, принёс оттуда бутылку венгерского джина и какую-то книжечку, которую он всё порывался показать мне, уверяя, что из неё я узнаю о его звании.
Потом он танцевал с Ниной, и Нина сбросила туфли, и мне было смешно и грустно одновременно, потому что все были такими милыми, что сердце у меня сжималось от любви к ним всем.
13
Нина позвонила мне домой и передала просьбу Бориса Константиновича приехать к трём часам в институт. Оказалось, что он идёт к директору и хочет, чтобы я был наготове.
- Посидите в приёмной с Ниной Сергеевной. Может быть, вам придётся продемонстрировать ещё раз свои способности, - сказал профессор, когда я примчался к нему.
Мы пошли к кабинету директора института. Впереди - решительный Борис Константинович, за ним - Нина, а за ней уже и я.
- Оленька, Валерий Николаевич у себя? - кивнул профессор на дверь, на которой красовалась табличка "В. Н. Ногинцев". - Он назначил мне аудиенцию ровно на три.
Оленька, существо лет восемнадцати с ниспадающими на плечи русыми волосами, подняла глаза от книжки, которая лежала на пишущей машинке, и кивнула.
- Сейчас, Борис Константинович. - Она нажала на какой-то рычажок и сказала: - Валерий Николаевич, к вам Борис Константинович Данилин.
- Попроси его, пожалуйста, - послышался из динамика низкий мужской голос.
Именно такими голосами должны обладать, по моему глубокому убеждению, обитатели больших кабинетов, перед которыми сидят секретарши с длинными русыми волосами.
Борис Константинович коротко кивнул нам и исчез за обитой черным дерматином дверью.
- Здравствуйте, Борис Константинович, - послышалось в динамике.
- Добрый день, Валерий Николаевич, - ответил голос профессора.
Русоволосое существо потянулось к рычажку, и я вдруг неожиданно для самого себя сказал:
- Оленька, дитя моё, а зачем лишать нас маленького удовольствия? Дайте нам послушать, о чём будут говорить учёные мужи.
- Нельзя, - сказала Оленька, но динамик не выключила.
- А такой красивой быть можно? - спросил я и сам покраснел от бесстыжести своей лести.
Оленька прыснула и посмотрела на Нину Сергеевну.
- Да ничего, он свой. - Нина кивнула в мою сторону с видом заговорщика.
- Ладно, только никому ни слова, а то Валерий Николаевич знаете что мне сделает…
Я не знал, что он сделает Оленьке, но особенно за неё не волновался. Судя по её манерам, ещё большой вопрос, кто кому больше сделать может - директор Оленьке или Оленька директору.
- Валерий Николаевич, я к вам по не совсем обычному делу, - сказал Борис Константинович, и, даже пропущенный через сито динамика, голос его звучал напряжённо.
- Слушаю вас.
- В нашу лабораторию сна пришёл молодой человек, двадцати пяти лет, и попросил, чтобы мы определили, какой характер носят его сновидения.
- И что же снится молодым людям в наши дни? - мягко забулькал директорский бархатный бас. - Неужели не то, что снилось нам?
- Нет, Валерий Николаевич, - твёрдо, без улыбки в голосе сказал профессор, сразу же уводя разговор в сторону от предложенной директором слегка шуточной тропинки. - Юрию Михайловичу Чернову снится незнакомая планета, которую он называет Янтарной, так как именно этот цвет преобладает там. Юрий Михайлович уверен, что эти сновидения - не что иное, как мысленная связь, установленная с ним обитателями этой планеты.
Мне стало зябко, и по спине пробежал озноб. Только сейчас я понял до конца, кем должен выглядеть в глазах нормального человека.
- Гм, гм! - басовито кашлянул директор, и в глухих раскатах его голоса можно было уловить приличествующее случаю сочувствие. - Нужно ему помочь?
- Да. Но речь идёт вовсе не о психиатрической клинике. Дело в том, Валерий Николаевич, что идеи Юрия Михайловича - не заболевание и не иллюзия.
- То есть?.. - Голос директора прозвучал чуть суше, словно влажный и мягкий его бас слегка подсушило нетерпение.
Я почувствовал, что изо всех сил сжимаю подлокотники зелёного кресла. Каково же сейчас Борису Константиновичу? Милый, несимпатичный, упрямый и несгибаемый профессор.
- Мы имеем все основания считать, что Юрий Михайлович не ошибается, что с ним установили связь представители некой внеземной цивилизации.
- Очень мило, - облегчённо засмеялся директор. - Я, признаться, не подозревал, уважаемый Борис Константинович, что вы у нас шутник-с…
- Я понимаю вас, - сухо и твёрдо произнёс профессор. - Я полностью отдаю себе отчёт в том, какое у вас должно сейчас сложиться мнение обо мне вообще и о моих умственных способностях в частности. Я сам прошёл через это, и ваш скептицизм вполне понятен.
- О чём вы говорите, какой скептицизм? - с легчайшим налётом раздражения спросил директор. - Если вы для чего-то решили подшутить надо мной, то при чём тут скептицизм? Помилуйте, уважаемый коллега…
- Валерий Николаевич, я вас не разыгрываю и не шучу с вами. Как вы, возможно, заметили, я вообще не очень склонен шутить. В нашей лаборатории проведены исследования, которые на сто процентов подтверждают вывод, о котором я уже имел честь вам сообщить.
- Да вы что, смеётесь, дорогой Борис Константинович? - В бас директора вплелись негодующие нотки.
- Я не смеюсь. Я вам уже сказал, что не смеюсь и не разыгрываю вас. Вы знаете, что за двадцать три года работы в институте я никогда не позволил себе никаких шуточек и никаких розыгрышей. Я повторяю: я не сошёл с ума и не шучу. Я прошу вас только выслушать меня.
- Хорошо, - со вздохом сказал директор, и я представил себе, как он откидывается с жертвенным видом в кресле и полузакрывает глаза.
- Мы провели четыре ночных исследования Юрия Михайловича во время сна. Мы получали электроэнцефалограмму, которую дублировали регистрацией БДГ. Вот график быстрого сна испытуемого в первую ночь, во вторую, в третью и четвёртую. Обратите внимание, что все периоды быстрого сна начинаются в одно и то же время и продолжаются ровно по пять минут. Вы видели когда-нибудь такую ЭЭГ?
- Довольно странная картина, согласен, но…
- Мы обратили внимание на то, что Юрий Михайлович в отличие от нормы прекрасно помнит все сновидения, во всех деталях и что сновидения последовательно знакомят его с жизнью Янтарной планеты.
- Борис Константинович!..
- Прошу прощения, Валерий Николаевич, я ещё не кончил…
- Я вовсе не настаиваю, чтобы вы продолжали этот странный разговор…
- Товарищ директор, я заведующий лабораторией. Я пришёл к своему директору. Я, наконец, учёный и пришёл к коллеге. Выслушайте же меня спокойно…
- Хорошо, Борис Константинович, если вы настаиваете, я, разумеется, выслушаю вас до конца. Но поймите…
- Поймите вы, что я никогда не пришёл бы к вам, если бы не был уверен в том, что говорю. Вы думаете, я не представляю себе, что у вас должно сейчас вертеться в голове? Старый идиот, выжил из ума, этого ещё не хватало, и так далее…
- Борис Константинович, я, по-моему, не давал вам…
- Я вас ни в чём не обвиняю. Я лишь прошу, чтобы вы спокойно и беспристрастно посмотрели на графики, лежащие перед вами. Как вы видите, интервалы между короткими периодами быстрого сна всё возрастают слева направо, от первого периода до десятого. В двух случаях между пятым и шестым циклами появляется ещё один, дополнительный период. Так вот, пропорция интервалов в точности соответствует пропорциям расстояний от Солнца до девяти планет. Дополнительная же точка между Марсом и Юпитером, которая то появляется, то исчезает, является, по-видимому, космическим кораблём, посланным этой Янтарной планетой. Я обратился к двум математикам с вопросом, какова вероятность случайного совпадения десяти цифр. Такая вероятность исчезающе мала…
Пауза, которая последовала за последними словами Бориса Константиновича, всё росла и росла, пока наконец директор не спросил с глубоким вздохом:
- Вы хотите уверить меня, что речь идёт о телепатической связи между некой внеземной цивилизацией и вашим испытуемым. Так?
- Так.
- И вы рассчитывали, что убедите меня в реальности такой связи?
- Рассчитывал, - сказал Борис Константинович.
- Но вы же прекрасно знаете, что телепатия - это миф, фикция, выдумки шарлатанов. Для чего возвращаться к этим мифам?
- Это не миф. Перед вами на столе лежит реальность в виде графиков, составленных абсолютно корректно на основании абсолютно корректных опытов. Опыт повторён четыре раза. Возможность ошибки исключена.
- Вы читали работы, где исследуется вопрос, какова должна быть мощность мозга, чтобы он излучал сигналы, способные достигать мозга реципиента? Это же чушь, раз навсегда установленная чушь. Нет ни одной известной нам формы энергии, при помощи которой можно было бы передавать телепатическую информацию. На нашем с вами уровне обсуждать вопрос о телепатии просто несерьёзно. Если бы мы с вами были двумя дикарями, тогда, может быть, мы бы могли говорить о подобной чепухе. Не буду скрывать от вас, Борис Константинович, электроэнцефалограмма действительно весьма занятная, спору нет. Но что касается всего остального… Я даже не могу подобрать слов…
- Валерий Николаевич, в вашей приёмной сидит наш испытуемый. Я не хотел говорить раньше об этом, но он может продемонстрировать вам те самые телепатические способности, которые, как мы с вами знаем, не существуют.
Оленька с любопытством посмотрела на меня, чуть склонив голову набок, как собачонка, и тяжёлые её русые волосы тоже опрокинулись набок.
- Борис Константинович, вы взрослый человек, и не мне вас воспитывать. Если вы решили пропагандировать телепатию, это ваше частное дело. Но как сотрудника нашего института, как заведующего лабораторией нашего института я бы попросил вас воздержаться от столь странного хобби. Тем более, что это вовсе не ваша специальность. Вы можете выставлять себя на посмешище, ежели того желаете, но скреплять печатью научного учреждения ваши фантазии - нет, извольте уж, коллега, простить старика. Своим именем и именем института я как-то, знаете, не привык покрывать разного рода… шарлатанство.
- Валерий Николаевич, вы обвиняете меня в шарлатанстве?
- Вы сами себя обвиняете. Спасибо, что избавили меня от столь неприятной миссии.
- Прекрасно, товарищ директор. Допустим, я старый шарлатан. Прекрасно. Благодарю вас. Но вы директор института. Вы учёный. Вы член-корреспондент Академии наук. Поймайте нас на шарлатанстве. Неужели вы думаете, я не понимаю вас? Когда Юрий Михайлович впервые пришёл ко мне, я тоже ничего не хотел слушать. Я говорил ему о проектах вечного двигателя, которые ни один грамотный человек не будет рассматривать. И всё же он убедил меня, потому что знания не должны быть шорами на глазах.
- Не уговаривайте меня, я никогда ни за что не соглашусь участвовать в шарлатанских трюках.
- Но какая же у нас корысть…
- Дело не в корысти. Вы можете быть даже искренне уверены вместе с вашим подопечным в своей честности…
- Благодарю вас, Валерий Николаевич. Это уже большая похвала…
- Оставьте, Борис Константинович. Закончим этот тягостный разговор и давайте забудем, что мы его вели. Мы знакомы лет тридцать, наверное, и я никогда не давал вам повода сомневаться в моём добром к вам отношении.
В директорском басе снова появились очаровывающие бархатные нотки.
Надо было спасать бесстрашного Бориса Константиновича. Я встал, и Оленька испуганно взглянула на меня.
- Куда вы? - пискнула она. - Нельзя!
Но я уже входил в директорский кабинет.
Директор оказался точно таким, каким я его себе представлял: крупным седым красавцем, стареющим львом.
- Простите, я занят, - коротко бросил он, удостоив меня одной десятой взгляда.
- Я знаю, Валерий Николаевич, что вы заняты. Я как раз тот человек, из-за которого весь сыр-бор.
Директор откинулся в кресле и внимательно посмотрел на меня. Он был так велик, благообразно красив и респектабелен, что я почувствовал себя маленькой мышкой, которая пришла на приём к коту. Борис Константинович молча хмурил брови. Вид у него был встрёпанный и сердитый. И вдруг мне так остро захотелось взорвать неприступную директорскую броню, что у меня зачесалось в голове. И вместе с зудом пришёл шорох слов, сухой шорох струящихся мыслей. И мысли директора были такие же солидные и респектабельные, как он сам. Такие же корректные и чисто вымытые. Немолодые, но хорошо сохранившиеся мысли:
"Нелепая история… наваждение… Позвать Оленьку…"
- Вы уверены, что это нелепая история, - сказал я, - вы уверены, что это наваждение. Вы даже хотите позвать вашу прелестную девочку, чтобы она выставила меня вон…
"Чушь какая-то… Цирковой трюк…"
- Теперь вы утверждаете, что это чушь какая-то, цирковой трюк.