Теперь все стало ясно. Я был на прицеле. Почему - этого я пока не мог сказать наверняка. Самый простой ответ - меня хотят прикончить. Если бы я только мог знать, кто из моих многочисленных врагов стоит за всем - решать было бы гораздо легче. Я постарался припомнить каждую деталь и тщательно взвесить выбор моим противником места встречи - нашего поля битвы. Я вспомнил о посетившем меня сне, где я видел это место.
Если кто-то хотел нанести мне вред, то глупо было с его стороны заманивать меня именно сюда, если только он что-то знал о той силе, которую я получу, едва ступлю на землю созданного мною мира. Но если я вернусь на Иллирию, то найду там союзников во всем, потому что много столетий тому назад именно я пустил эту планету вращаться по ее орбите, и именно там находился Остров Мертвых, мой Остров Мертвых…
…И я вернусь туда. Я это знал. Рут, а может быть, Кати… Они нуждались в моем возвращении в необычный Эдем, некогда сотворенный моими руками. Рут и Кати… Два образа, которые мне не хотелось бы помещать рядом, но другого выхода не было. Раньше они не существовали для меня одновременно, и этот новый тандем мне совсем не нравился. Да, я отправляюсь туда, и тот, кто сотворил для меня ловушку, горько пожалеет об этом, но жалеть будет недолго, потому что сам останется на Острове Мертвых. Навсегда.
Я раздавил сигарету, запер розовые ворота замка и возвратился в "Спектр". Мне вдруг захотелось поесть.
Я переоделся к ужину и спустился в холл. Там я приметил приличного вида ресторанчик, но он, как назло, как раз закрылся. Поэтому у стола регистрации я навел справки о приятном местечке, где бы в этот час смог поужинать.
- Поезжайте в Башню Барта у Залива, - простонал ночной портье, подавляя зевок. - Они не закрывают до самой ночи. У вас еще есть несколько часов.
Я узнал у него, как туда проехать, покинул отель и уладил таким образом одно дело, касающееся верескового корня. "Смехотворно" - это слово при данных обстоятельствах имеет больше смысла, чем слово "странно", но ведь все мы живем под сенью Большого Дерева, не так ли?
Я подъехал к ресторану и оставил скользанку на попечение какой-то ливреи, обычной ливреи, которую встречаешь повсюду, с улыбающимся лицом. Они открывают дверь, которую я могу открыть сам, подают полотенце, которого мне не требуется, подхватывают чемодан, который мне не нужно нести, правую руку поднимают на уровень пояса, ладонью кверху при первом же блеске металла или похрустывании соответствующего сорта бумаги. Карманы у них глубокие: туда может войти много. Они не отстают от меня уже тысячу лет, и я вовсе не против этой униформы. Но я ненавижу улыбку, которая включается лишь по сигналу, и никак иначе. Моя скользанка была припаркована меж двух полосок краски на покрытии дороги.
В свое время на чай давали лишь в случае, если услугу требовалось оказать быстро и расторопно, и это должно было компенсировать низкий заработок определенного класса служащих. Но уже в моем веке туризм в развивающихся странах дал понять, что все туристы - просто-напросто "копилки", и, таким образом, был создан прецедент, распространившийся затем во все страны, даже в родные страны туристов. Теперь все, носившие униформу, знати о выгодах, которые могли бы получать, и поставляли клиентам ненужное и незаконное с любезной улыбкой. Армия ливрейных покорила мир. После их безмолвной революции в XX веке мы все теперь превращаемся в туристов, едва только перешагнем порог дома, мы становимся гражданами второго класса, которых безжалостно эксплуатируют улыбающиеся легионы, коварно и навсегда одержавшие победу.
Теперь в любом городе, в какой только стоит приехать, ливреи кидаются мне навстречу, смахивают несуществующую пыль с моего воротника, молятся за мою душу, перебрасывают мостки через ближайшую лужу, держат над моей головой раскрытый зонтик, и в солнечные и в дождливые дни, или светят на меня ультра-инфра-фиолетово-красным фонариком, если день выдался облачным, извлекают торчащую нитку из пуговицы у меня на поясе, чешут мне спину, подбривают сзади шею, застегивают ширинку, полируют мне туфли и улыбаются - и все это прежде, чем я успеваю заявить протест, - и правая рука их уже торчит на уровне пояса. Проклятье, каким приятным местом стала бы вселенная, если бы мы все носили блестящие, скрипящие униформы-ливреи. Нам бы всем приходилось тогда улыбаться друг другу!
На шестидесятый этаж, где располагалось заведение, я поднялся на лифте и понял, что следовало заказать столик еще по телефону - из отеля. Все места были заняты: я забыл, что завтра на Дрисколле должен быть праздник. Распорядительница записала мое имя и попросила подождать минут пятнадцать-двадцать, и я отправился в один из баров и заказал пиво.
Потягивая из кружки, я огляделся по сторонам. Напротив, через фойе, виднелся в полумраке еще один такой же бар. Там я заметил толстощекое лицо, которое показалось мне знакомым. Я нацепил очки, функционирующие как подзорная труба, и внимательно изучил лицо, на этот раз в профиль. Да, нос и уши были те же самые, волосы другого цвета, а кожа стала несколько темнее. Но это ничего не стоило сделать.
Я встал и направился к толстощекому, но меня остановил официант, заявив, что я не могу выносить спиртные напитки за пределы бара. Когда я объяснил, что иду в бар напротив, он улыбнулся и предложил отнести кружку за меня - руку он держал на уровне пояса. Я прикинул и решил, что дешевле обойдется купить новую кружку пива, поэтому я сказал, что он может выпить мою кружку сам.
Толстощекий сидел один. Перед ним на столике стоял бокал с какой-то яркой жидкостью. Я снял очки и спрятал их, пока подходил к столику. Затем я произнес фальшивым фальцетом:
- Позвольте присоединиться, мистер Бейкер?
Он как бы собрался для прыжка, и его жирные щеки дрогнули. Он сфотографировал меня своими глазами, величиной с блюдце, и я знал, что машинка внутри его черепа уже набрала полные обороты, словно дьявол на тренажере.
- Видимо, вы ошиблись… - начал он, улыбаясь, но затем нахмурился. - Нет, это я ошибся, - поправился он, - ведь прошло столько времени, Фрэнк, мы оба изменились…
- …и надели походные сюртуки, - промолвил я спокойно, садясь напротив него за столик.
Ему удалось поймать мое внимание так легко, словно он действовал арканом, и он спросил:
- Что будешь пить?
- Пиво. Любого сорта.
Официант принял заказ, кивнул и удалился.
- Ты поужинал?
- Нет, я сидел напротив и ждал места в ресторане, когда заметил тебя.
- А я уже поужинал, - сообщил он. - И не удовлетвори я желания заглянуть сюда на минутку, я бы мог тебя пропустить.
- Странно, - проронил я. - Грин Грин.
- Что?
- Вер, вер. Грин, Грин.
- Боюсь, что не понимаю тебя. Это что, какой-то код и я должен дать отзыв.
Я спокойно пожал плечами:
- Можешь считать это молитвой - проклятием моих врагов. Что новенького?
- Ну, теперь, когда ты здесь, нам нужно серьезно поговорить. Поужинаю вторично. Не возражаешь?
- Само собой.
Когда объявили заказ Л. Коппера, мы перешли за столик в одной из бесчисленных комнат ресторана, занимавшего этот этаж Башни. В ясную погоду отсюда открывается прекрасная панорама Залива, но небо затянуло тучами и над темными волнами океана лишь изредка посверкивали огни буев и вспыхивал случайный режущий прожекторный луч. Бейкер проглотил целую гору спагетти и кусище кровавой колбасы, пока я лишь наполовину прикончил бифштекс. Потом он перешел к десерту и кофе. И наконец, удовлетворенно откинулся от стола и тут же воткнул зубочистку в верхнюю половину улыбки, каковую на его лице я видел впервые лет за сорок.
- Сигару? - предложил я.
- Не откажусь.
Были зажжены сигары, и нам принесли счет.
- Плачу я, - объявил Бейкер.
- Чепуха! Ты мой гость.
- Тогда… ладно.
Билл Бейкер был сорок пятым богатым человеком в Галактике. Не каждый же день выпадает возможность поужинать с удачливым человеком!
Когда мы вышли, он пробурчал:
- Я знаю одно местечко, там и поговорим. Я буду вести машину.
И мы поместились в его машине, оставив на стоянке очередную ливрею с досадно нахмуренным лбом, и минут двадцать кружили по городу, освобождаясь от гипотетических "хвостов". В конце концов, мы прибыли к многоквартирному дому в восьми кварталах от Башни Барта. Войдя в холл, Бейкер кивнул привратнику и тот кивнул в ответ.
- Завтра будет дождь, как вы считаете? - глубокомысленно заметил Бейкер.
- Будет, ясное дело, - не стал возражать привратник.
Мы поднялись лифтом на шестой этаж. Обшивка панелей в коридоре была украшена искусственными самоцветами, некоторые из которых служили объективами. Он постучал в одну из обычных дверей: три торопливых стука, пауза, два стука. Завтра же сигнал будет другой - я-то знаю Бейкера. Открыл нам молодой человек с суровым лицом и в темном костюме. Он удалился лишь после того, как Бейкер указал ему на дверь - через плечо большим пальцем. Мы вошли, и он запер дверь, но я все-таки успел заметить, что между ее двумя фальшивыми деревянными листами заключена на манер бутерброда металлическая пластина. Еще пять или десять минут он проверял комнату разнообразным набором детекторов, отыскивая прослушивающие устройства - мне он дал знак хранить тишину - потом, в качестве дополнительной предосторожности, включил пару помехосоздающих устройств, вздохнул, снял пиджак и повесил его на спинку стула, повернулся ко мне и сказал:
- Порядок, теперь можно поговорить. Выпить желаешь?
- Ты уверен, что это не опасно?
С минуту он размышлял и неуверенно кивнул:
- Да.
- Тогда налей мне коньяку с содовой, если она у тебя есть.
Он отправился в соседнюю комнату и вернулся через минуту с двумя бокалами. В одном из них, по-видимому, находился не коньяк, а чай: он ведь собирался поговорить со мной о деле. Но меня это мало волновало.
- Итак, в чем дело? - начал я разговор.
- Черт побери, все истории, которые о тебе ходят, оказываются правдой. Как ты узнал?..
Я пожал плечами.
- Но на этот раз ты меня так не обставишь, как тогда, с горными разработками на Веге.
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - удивился я.
- О том, что было шесть лет назад.
Я рассмеялся:
- Почти не помню. Послушай, я мало слежу за тем, что делают мои деньги, пока они там, где им положено быть. Я доверяю многочисленным служащим заботиться о них и распоряжаться ими вместо меня. Если я совершил выгодную сделку в системе Веги шесть лет назад, то это потому, что какой-то хороший служащий постарался на славу для своего хозяина. Я вовсе не опекаю свое состояние, как бдительный пастух, подобно тебе. Я все передал в другие руки.
- Конечно, конечно, Фрэнк! Я понимаю - ты на Дрисколле инкогнито, и ты ухитрился случайно наскочить на меня в самый вечер перед сделкой. Скажи, кого из моих людей ты подкупил?
- Никого, честное слово.
Кажется, он обиделся.
- Я тебя заверяю, - пропыхтел он. - Я ничего ему не сделаю, просто переведу в другое место, где он мне больше не повредит.
- Но я сюда приехал совсем не по финансовым делам. И тебя я встретил совершенно случайно.
- На что бы ты не рассчитывал, но весь пирог на этот раз тебе не проглотить, - предупредил он меня.
- Я и не стремлюсь. Честно.
- Проклятье! - воскликнул он. - Все шло так гладко! - и его кулак хлопнул по ладони.
- Я даже не видел его, - проронил я.
Он поднялся, вышел из комнаты, вернулся и протянул мне трубку.
- Отличная трубка! - похвалил я.
- Пять тысяч, - сообщил он. - Дешево.
- Я трубками особенно не увлекаюсь.
- Больше чем на десять процентов я тебя в долю не возьму, - произнес он. - Я лично устраивал это дело и не желаю, чтобы ты мне подгадил.
И тогда я разозлился. Этот паразит, кроме еды, думал только о приумножении своего богатства. Естественно, он представлял, что и я свое время провожу точно так же, потому что многие листья на Большом Дереве носили имя "Сандау".
- Я беру треть. Или действую сам, - пригрозил я.
- Треть?
Он вскочил, и тут началось! Хорошо, что комната была звуконепроницаемой и без "клопов". Многие выражения я слышал впервые за многие годы. Он побагровел и стал мерить комнату нервными шагами. Потом он стал при ходьбе подскакивать. А жадное, загребущее "я" сидело за столом и спокойно размышляло на предмет курительных трубок, пока Бейкер старался меня в чем-то убедить.
Человек с моей памятью держит в голове много необычных фактов. В дни моей молодости, дома, на Земле, лучшие трубки делались из пенки или эрики, особого рода вереска. Глиняные трубки слишком нагреваются, а деревянные трескаются или быстро прогорают. В более поздний период XX века, благодаря отчетам хирургического общества о заболеваниях органов дыхания, курение трубок пережило нечто вроде возрождения. Если к началу следующего века мировые запасы были истощены, я имею в виду запасы пенки и эрики, то это благодаря хирургическому обществу. Пенка, или гидроксилат магния, скальная порода осадочного типа, встречающаяся в слоях отложившихся за тысячелетия морских раковин, будучи выработанной, исчезла совсем. Вересковые трубки изготовлялись из корня белого вереска или по-латыни "Эрика Арбореа", который рос лишь в ограниченных районах вокруг Средиземного моря, и на созревание одного растения должно было уйти сто лет - иначе никакой трубки из его корня не получится. Белый вереск варварски был истреблен, и о его сохранении для потомков никто и не помышлял. Вследствие чего курильщикам трубок приходится теперь удовлетворяться веществами вроде пиролитического углерода, а пенка и вереск остались лишь в воспоминаниях и в коллекциях. Небольшие запасы пенки иногда обнаруживались на других планетах, и владельцы этих месторождений мгновенно обогащались. Но Эрика Арбореа, или подходящий заменитель, был пока принят на Земле и нигде больше. А в наши дни подавляющее большинство курило трубки. Я и Андре дю Буа были исключением. Трубка, которую мне показал Бейкер, была сделана из отличного вереска. Следовательно…
- Черта с два! Этот вереск стоит в десять раз больше своего веса в платине!
- Ты разорвешь мое больное сердце, если потребуешь больше восемнадцати процентов.
- Тридцать.
- Фрэнк, будь благоразумен.
- Мы разговариваем о деле или не о деле?
- Двадцать процентов - это все, что я могу себе позволить. И это обойдется тебе в пять миллионов.
Я захохотал ему в лицо.
Из чистого упрямства и хулиганства я торговался с ним еще целый час, отметая все предложения, и, наконец, настоял на своем. Мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах и четырех миллионах, и мне нужно было позвонить Доменику Малисти, чтобы перебросить финансы.
Вот таким образом я и уладил дело с вересковым корнем.
Когда все было кончено, он похлопал меня по плечу, сказав, что я хладнокровный игрок и что лучше быть со мной на одной стороне, чем на противной, и вновь наполнил бокалы, намекнув при этом на желание перекупить у меня Мартина Бремена, потому что ему никак не удавалось завести повара-ригелианца, и снова спросил, кто дал мне знать о деле с вереском.
Он высадил меня у Башни Барта - ливрея открыла дверцу моей машины, получила свою мзду, отключила улыбку и удалилась, - после чего он уехал. Я отправился в "Спектр", жалея, что не поужинал в отеле и не лег пораньше спать, а вместо этого весь вечер чертил автографы на листьях.
Радио в машине наигрывало какую-то диксилендовскую мелодию - я сто лет ее не слышал. От этого и еще из-за дождя, который припустил, мне вдруг стало одиноко и более чем грустно. Машин на улицах почти не было. Я прибавил скорость.
На следующее утро я послал курьер-грамму Марлингу на Мегапею. В ней я заверил Марлинга в том, что Шимбо будет с ним до начала пятого периода и поэтому он может почивать спокойно. И еще я спрашивал, не знает ли он пейанца по имени Грин Грин - или с эквивалентным именем, который каким-то образом может быть связан с именем Велиона. И просил его ответить курьер-граммой на имя Лоуренса Дж. Коппера, ч/п Вольная, но депешу свою я не подписал. Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернуться домой. Курьер-грамма - один из быстрейших и самых дорогих видов межзвездной коммуникации, и поэтому, как я знал, пройдет лишь пара недель - и я получу уже оплаченный ответ.
Конечно, я несколько нарушал свое прикрытие на Дрисколле, посылая депешу тайного класса с обратным адресом на Вольной, но я улетал в тот же день и хотел облегчить себе дело.
Я расплатился за номер в отеле и поехал к дому на улице Нуаж, чтобы в последний раз взглянуть на дом Рут. По дороге я остановился и съел легкий завтрак.
В Малиновом Дворце меня поджидала всего одна новость. Что-то лежало в приемнике почты. Это был большой конверт без обратного адреса.
На конверте значилось: "Фрэнсису Сандау, по месту жительства Рут Ларри". Я извлек конверт и вошел в дом. Я не распечатывал конверта, пока не убедился, что в нем нет подвоха. Моего помощника - небольшую трубочку, способную исторгнуть бесшумную и мгновенную смерть, я снова спрятал в карман, уселся в кресло и открыл конверт.
Так и есть!
Еще один снимок.
На нем был изображен Ник, старый друг Ник. Ник-карлик. Ник-покойник. Он сердито скалился сквозь бороду и явно был готов прыгнуть на фотографа. Он стоял на скалистом утесе.
"Прилетай на Иллирию. Здесь все твои друзья".
Так говорилось в записке, написанной по-английски.
Я закурил первую в этот день сигарету.
Личность Лоуренса Джона Коппера знали тут трое: Малисти, Бейкер и Андре дю Буа.
Малисти был моим агентом на Дрисколле, и я платил ему достаточно, чтобы, как мне казалось, не бояться подкупа. Отметим, что к человеку могут применить другие средства давления, но Малисти сам открыл мое настоящее лицо лишь вчера, после того, как была произнесена кодовая фраза - ключ к специальной инструкции.
С Бейкером мы были партнерами в совместном предприятии: одной из капель в том ведре, о котором столько говорят люди. И это все. Если наши капиталы каким-то образом вступали в конфликт, то это был конфликт совершенно не персонального характера. Бейкер исключался.
Андре дю Буа тоже, как мне показалось, не принадлежал к числу разговорчивых людей, особенно после нашего разговора и моих намеков на применение крайних мер к достижению необходимого мне результата.
На Вольной тоже никто не знал о месте моего назначения, никто, кроме Секара, а его память я стер перед вылетом.
Я решил рассмотреть другие варианты.
Если Рут была похищена и ее принудили написать записку, которую она мне послала, тогда тот, кто ее похитил, мог предположить, что если я отреагирую на записку, отправлюсь на поиски, то получу и это письмо, а нет - значит, нет.
Это означало, что на Дрисколле находился человек, имя которого я не прочь был бы узнать.
Стоило ли терять время? С помощью Малисти я мог бы, наверное, выловить отправителя последнего снимка.
Но если за этим человеком находится другой человек и если тот второй человек не дурак, то его подчиненный будет знать очень мало и вообще может не иметь никакого отношения к делу.
Я решил пустить по следу Малисти: о результатах пусть доложат мне на Вольную. Но сразу же звонить ему из Малинового Дворца я, конечно, не стал.