Примерно три часа спустя я призвал слуг и велел им нанять погребальников, а также направить людей в горы, подготовить фамильный склеп Марлинга. Использовав оборудование Марлинга, я послал формальные приглашения всем двадцати пяти Имяносящим, что еще жили, и всем друзьям и тем, кого он хотел пригласить на похороны. Потом я подготовил, как требовалось, старое зеленое тело, которое он носил, и отправился на кухню позавтракать. Затем, закурив сигару, бродил вдоль ярко-голубого моря, где пурпурные и ярко-желтые паруса опять прочертили горизонт. Я нашел маленькое приливное озерцо, уселся на берег и курил, раздумывая.
Я словно онемел, так точнее всего можно описать мои ощущения. Я уже был там, откуда только что вышел, и, как и в прошлый раз, я покинул это место с нечитаемыми письменами на душе. Если бы я снова мог почувствовать страх или печаль - что угодно. Но я ничего не чувствовал, даже злости. Это придет позже, я знал, а пока я слишком юн или слишком стар.
Отчего так ярок день и море так искрится у моих ног? Почему соленый воздух так приятно сгорает внутри меня и музыкой звучат в ушах крики лесной жизни за спиной? Природа далеко не так сострадательна, как хотели бы поэты. Лишь люди иногда горюют, если вы закрыли за собой двери и больше не откроете их никогда. Я останусь на Мегапее еще немного, и я услышу литанию Лоримеля Многорукого, пока тысячелетней давности флейты будут покрывать ее, словно покрывало статую. Затем Шимбо еще раз отправится в горы в процессии с остальными, и я, Фрэнсис Сандау, увижу, как открывают впадину, серую, черную воронку склепа. Я задержусь еще на несколько дней, чтобы помочь привести в порядок дела моего наставника, а потом отправлюсь в путь. Если в конце меня ждет тот же финал - что ж, такова жизнь.
Разгоралось утро. Я поднялся и вернулся в башню. Ждать.
В последующие дни снова явился Шимбо. Словно во сне, я помню звуки грома: гром и флейты, и огненные иероглифы молний над горами среди туч.
На этот раз Природа тоже рыдала, потому что Шимбо дернул за проволоку звонка. Я помню серо-зеленую процессию, которая прошла по извилистой дороге через лес, а потом мокрая земля сменилась камнем, и лес кончился. Я шел за скрипящей повозкой с убором Шимбо на голове, плечи жег траурный плащ, в руках я нес маску Лоримеля, глаза ее покрывала полоска черной ткани. Никогда больше не будет загораться его изображение в святилищах, пока кто-то другой не получит Имя. Я понимал, что в этот момент движения процессии он горел в последний раз во всех святилищах во всей Галактике. Потом затворились последние двери, серые, черные, угольные. Какой странный сон, однако?
Когда все кончилось, я неделю провел в башне, как от меня и ожидали. Я постился, и мысли мои принадлежали лишь мне. В один из этих дней пришел ответ из Центрального Регистрационного Отделения - через Вольную. Но я не дотронулся до него до конца Недели, а когда прочел, то узнал, что Иллирия находится теперь в собственности компании "Триновские Разработки".
Прежде чем день подошел к концу, я уже был информирован, что компания "Триновские Разработки" - это Грингрин-тари собственной персоной, в прошлом - житель Дилпеи, в прошлом - ученик Делгрена из Дилпеи, носящего имя Клиса Радуги Исторгающего. Я вызвал Делгрена и договорился о встрече на следующий день. Наконец мой пост завершился, и я заснул. Я спал долго, очень долго. Если я и видел сны, то ничего о них не помню.
Малисти из Дрисколла ничего не смог выяснить. Никаких следов. Делгрен из Дилпеи тоже мало чем мог мне помочь, поскольку не видел своего бывшего ученика уже несколько столетий. Он намекнул, что, вполне возможно, он подготавливает сюрприз для Грингрина, если тот когда-нибудь вернется на Мегапею. Я подумал, что чувства и планы могут оказаться взаимными.
Как бы там ни было, все это уже не имело решающего значения. Время моего визита на Мегапею подошло к концу.
Я поднял "Модель-T" в небеса и разогнался, пока время и пространство прекратились для моего собственного времени и пространства. Я продолжал путь.
Заморозив анестезией, я рассек средний палец левой руки, подсадил в него лазерный кристалл и несколько пьезоэлектрических контров, закрыл разрез и четыре часа держал палец в заживляющем аппарате. Шрама не осталось. Будет больновато и придется пожертвовать клочком кожи, но теперь, если я только вытяну этот палец, сожму остальные и поверну ладонью кверху, луч из кристалла пробьет двухфутовую гранитную плиту. В легкий рюкзак я уложил концентраты, медикаменты, корни глиттена. Компас и карты мне не понадобятся, но вот несколько огневых булавок, полотно тонкой пленки, фонарик и какие-нибудь инфра-очки вполне могли пригодиться. Я отложил все, что показалось мне неподходящим, включая мои планы.
Я решил не опускаться на "Модели-T", а выйти на орбиту и совершить посадку на неметаллическом дрифтере. На поверхности Иллирии, как я решил, мне понадобится провести неделю. "Модель-Т" получит инструкции по истечении этого срока опуститься к поверхности, найти самый мощный узел-энерговвод и зависнуть над ним. И затем возвращаться в это место ежедневно.
Я спал, ел, ждал и ненавидел.
Потом, в один прекрасный день, послышался гул, перешедший в вой, звезды вдруг посыпались огненным дождем и неподвижно застыли. Одна, яркая, повисла впереди. Я установил точное положение Иллирии и двинулся к точке встречи. Два дня - или две жизни - спустя, я уже рассматривал ее - опаловая планета со сверкающими морями, множеством заливов, островов, фиордов, с буйной растительностью на трех тропических континентах, с прохладными лесами и многочисленными озерами на четырех континентах в умеренной зоне. Без особо высоких гор, но с большим количеством холмов, с девятью небольшими пустынями - для сохранения разнообразия, одна извилистая река длиной в половину Миссисипи, система океанических течений, которой я действительно гордился, и пятисотмильный скальный мост между континентами, который я возвел лишь потому, что геологи их ненавидят в той же степени, в какой антропологи обожают. Я наблюдал, как формируется штормовой фронт в зоне экватора, как он движется на север, рассеивая свой влажный груз над океаном. Одна за другой, по мере моего приближения к планете, ее частично затмили луны - Флопсус, Мопсус и Каттонталус.
Я вывел "Модель-T" на длиннющую эллиптическую орбиту, за пределами самой дальней из лун и, как я надеялся, за пределами действия всех обнаруживающих устройств. Потом я занялся делом - подготовкой спуска, как моего первого, так и последующих спусков уже самого корабля.
Наконец я выверил настоящее положение "Модели-Т", включил таймер и немного поспал.
Проснувшись, я сходил в латрину, проверил дрифтер и весь свой багаж. Приняв ультразвуковой душ, оделся в черную рубашку и черные брюки из водоотталкивающей противонасекомой синтетики, название которой я никак не мог запомнить, хотя компания по ее производству принадлежала мне. Затем я застегнул ремешок мягкого кожаного пояса. Две его пряжки могли в случае надобности превратиться в ручки проволоки удавки, спрятанной в центральном шве ремня. Потом я обулся в тяжелые армейские ботинки, которые в эти дни носят название туристических, и заправил в них штаны. Справа на бедро я подвесил ремешок с ручным лазером, а по поясу за спиной прикрепил гирлянду маленьких гранат. На шее у меня покачивался медальон с бомбой внутри, а на правое запястье я прицепил хронометр, имевший способность извергать пара-газ, если потянуть за соответствующий штырек. В карманы были уложены носовой платок, расческа и остатки тысячелетней давности кроличьей лапки. Я был готов.
Но мне нужно было обождать. Я хотел совершить спуск ночью, черной пушинкой спуститься на континент Великолепья, в точке, удаленной не более трехсот и не менее ста миль от цели моего назначения. Я влез в лямки моего рюкзака, закурил и направился к отсеку дрифтера. Загерметизировав его изнутри, я занял место на борту аппарата. Надвинув сферу, я запер соединения, чувствуя, как легкий ветерок шевелит волосы и под ногами прокатывается приятная волна тепла. Я нажал кнопку, поднимавшую створку люка. Открылся выход, и я увидел под собой полумесяц планеты. "Модель-Т" должна была запустить дрифтер в соответствующий момент. В мою задачу входило управление скольжением дрифтера, как только он войдет в атмосферу. Сама машина вместе со мной будет весить всего несколько фунтов - благодаря антигравам, встроенным в корпус. У дрифтера имелись рули высоты, элероны, стабилизаторы, а также паруса и парашюты. Но он меньше похож на лайнер, чем можно подумать, услышав его описание. Скорее, это парусник для плавания в трехмерном воздушном океане. И я ждал, сидя внутри него, и смотрел вниз, где волна ночи смывала день с лица Иллирии. В поле зрения показался Мопсус, а Каттонталус, наоборот, исчез. У меня зачесалась правая лодыжка. Пока я ее чесал, над головой загорелся голубой сигнал. Едва я застегнул ремни, как сигнал сменился красным. Я расслабился, послышался звонок, красный цвет погас, и в спину меня лягнул мул, и вокруг меня уже были звезды, передо мной темнела Иллирия, и вокруг нее уже не было рамки из краев люка. Потом был дрейф - не вниз, а вперед. Не падение, а скольжение, и настолько незаметное, что я закрыл глаза. Планета стала входом в темную шахту, черным отверстием. Оно медленно увеличивалось в размерах. Капсулу наполнило тепло, и я слышал лишь собственное дыхание, биение сердца и шуршание струй воздуха над головой.
Когда я обернулся, то уже не увидел "Модели-T". Хорошо.
Я очень давно не пользовался дрифтером, кроме как для развлечения. И всякий раз в памяти моей возникало серое предрассветное небо, волны, запах пота и соли, и горький привкус драмамина в горле, и первые "угх" артиллерийского огня, и наша десантная баржа, приближающаяся к берегу. И как сейчас, я вытер тогда ладони о колени и потрогал старую кроличью лапку в левом боковом кармане. Смешно. У брата тоже была такая же лапка. Ему наверняка бы понравились дрифтеры. Он любил самолеты, планеры, парусники. Он любил кататься на водных лыжах и нырять с аквалангом и еще любил акробатику и аэробатику - поэтому, видимо, и пошел в авиацию. Поэтому, видимо, и повстречался со Старухой. Много ли можно ожидать от одной-единственной паршивой лапки!
Звезды сияли, как слава Божия, холодные и далекие, потому что я надвинул на купол фильтр и отгородился от солнечного света. Мопсус же продолжал отражать лучи и отбрасывать их вниз, в яму. Эта луна была средней. Флопсус располагался на более низкой орбите, но сейчас находился по другую сторону планеты. Благодаря тройке лун, моря на Иллирии были относительно безмятежными, и лишь раз в несколько лет сообща поднимали впечатляющую приливную волну. Отхлынувшие воды явят вдруг острова кораллов посреди неожиданно возникших оранжевых и пурпурных пустынь. Воды, взгорбленные в зеленый вал, прокатятся вокруг планеты, и камни, кости, рыбы и всякое плавучее дерево будут лежать на дне подобно следам ноги Протея. За водами последуют ветры, и колебания температуры, инверсия, скопления туч, вздыбление облаков. В небе соберутся облачные соборы и придут дожди, и водяные горы разобьются о берега, рухнут сказочные города и волшебные острова вернутся на морское дно, и Протей, спрятавшись бог знает где, станет смеяться, как гром, при виде добела раскаченного трезубца Нептуна, что станет вонзаться в волны, а они будут отвечать шипением. Удар, шипение, удар, шипение. Потом вам придется тереть глаза.
Сейчас Иллирия казалась уже тонкой кисеей, на которую падают таинственные лунные лучи. Где-то там, внизу, скоро пробудится ото сна похожее на кошку существо. Оно проснется, потянется, поднимется и примется, крадучись, обходить окрестности. Немного погодя оно на миг взглянет на небо, на луну, куда-то дальше луны. Затем по долине разнесется бормотание, и на деревьях забеспокоятся листья. Они почувствуют. Они, рожденные от моих нервов, выделенные из моей собственной ДНК, получившие лик в первичной клетке благодаря лишь Силе моего мозга, они почувствуют, все до одного. Предощущение… Да, дети мои, я иду к вам. Ибо Белион осмелился появиться среди вас…
Если там, внизу, меня ждал обыкновенный человек, все было бы просто. Все мое оружие - это просто бутафория. И я понимал это. И если бы там был просто человек, то я даже не стал бы с ним возиться. Но Грин Грин не был человеком. Он даже не был пейанцем, что уже довольно страшно. Собственно, он был чем-то большим, чем первое и второе.
Он носил Имя, а Имяносящий может странным образом воздействовать на вещи и их элементы, когда они каким-то образом взаимодействуют с тенью, лежащей за Именем. Я вовсе не впадаю в теологию. Мне приходилось слышать вполне наукообразное объяснение всего, что касается феномена имени, если только вас устроит такой диагноз, как самовызванная шизофрения с комплексом божественного величия экстрасенсорными способностями. Выбирайте, что понравится, но не забывайте о времени, которое уходит на обучение мироформиста, и о количестве успешно закончивших обучение.
Я чувствовал, что у меня есть преимущество перед Грин Грином, потому что для встречи он избрал мой собственный мир. Конечно, я не знал, как долго он возился с ним и насколько успел его испортить, и это меня беспокоило. Но насколько хорошо подстроена его ловушка? Какое, по его мнению, преимущество имеет он надо мной? В любом случае, в противоборстве с другим Имяносящим он не мог полностью быть уверенным во всем. Так же, как и я.
Вам приходилось когда-нибудь наблюдать, как дерутся "бетта сплендес", сиамские боевые рыбки? Это ни на что более не похоже - ни на бой петухов, ни на схватку собак, ни на встречу кобры и мангусты. Это уникальное зрелище. Вы подсаживаете двух самцов в аквариум. Они начинают быстро двигаться, расправив плавники, яркие, как алые, голубые, зеленые лепестки, и раздувая свои жаберные мембраны. От этого возникает иллюзия, будто обе рыбки вдруг распустились наподобие цветка и заметно увеличились в размерах. Они медленно приближаются друг к другу, потом плывут бок о бок. Потом быстрое движение, такое быстрое, что глаз не успевает уследить за ним. Потом снова медленно и мирно они плывут рядом. Внезапно рыбы сплетаются в разноцветный вихрь. Опять замирают. И так далее, подобным же образом. Снова мелькание ярких плавников. Немного спустя их уже окутывает красноватый туман. Новая схватка. Оба замирают. Они сцепились пастями. Проходит минута, может, две. Один из самцов открывает пасть и отплывает в сторону. Второй остается недвижим.
Вот так мне представлялось то, что вскоре предстояло.
Я миновал луну. Впереди, затемняя звезды, рос темный диск планеты. Когда дрифтер приблизился к планете, его спуск замедлился. Пришли в действие спрятанные под кабиной устройства, и в тот момент, когда я, наконец, вошел в верхние слои атмосферы, я скользил вниз очень медленно. Вокруг словно сияли под луной сотни озер, будто монеты на дне темного пруда.
Я включил монитор, проверил, нет ли внизу искусственных огней. Ничего не обнаружил. Еще одна луна, Флопсус, показалась над горизонтом, помогая своим сестрам. Примерно полчаса спустя я уже мог различить наиболее выдающиеся черты континента подо мной. Я сверился с изображением в моей памяти и начал манипулировать рулями дрифтера.
Словно лист с дерева в безветренный день, я приближался к поверхности планеты. Озеро под названием Ахерон с Островом смерти посреди него находилось, как я вычислил, в шести сотнях миль к северо-западу.
Далеко внизу показались облака. Я продолжал скольжение, и они вскоре исчезли. Потеряв совсем немного в высоте, я продвинулся на сорок миль к своей цели. Следят ли за мной снизу какие-нибудь точные приборы? - думал я.
Дрифтер попал в полосу высотных ветров. Некоторое время я сражался с ними. Но потом пришлось спуститься на несколько тысяч футов, чтобы убежать от самых неприятных.
В течение нескольких последующих часов я упорно продвигался на север и запад. На высоте в пятьдесят тысяч футов мне по-прежнему оставалось до цели еще четыреста миль.
За следующий час, впрочем, я спустился на двадцать тысяч футов и выиграл еще семьдесят миль. Все шло прекрасно.
Наконец на востоке загорелась высотная заря, и я сбросил милю, чтобы пройти под ней. Скорость увеличивалась. Я будто спускался в океан - из освещенной воды в темную.
Но свет преследовал меня. Через некоторое время я снова предпринял побег от зари, пробился сквозь облачный слой, определил свое положение, продолжая спуск. Сколько миль до Ахерона?
Двести, наверное.
Свет настиг меня.
Я спустился до пятнадцати тысяч футов, выиграл еще сорок миль. Я деактивировал еще несколько пластин-антигравов.
Когда я шел на высоте трех тысяч, началась настоящая заря.
Я падал еще несколько минут, подыскал подходящее место и опустился на землю.
В щели расколовшегося горизонта на востоке показалось солнце. Я находился в сотне миль (плюс-минус десять) от Ахерона. Я поднял купол кабины, потянул за шнур деструктора, спрыгнул на землю и отбежал подальше.
Минуту спустя дрифтер провалился сам в себя, и остатки его начали тлеть. Я перешел на шаг, сориентировался на местности и направился к противоположному концу поля, где начинались деревья.
Глава 5
Через пять минут моя Иллирия уже вернулась ко мне, словно я никуда не улетал. Профильтрованный сквозь лесной туман солнечный свет стал розовым и янтарным. Воздух был прохладен, пахло влажной землей и прошлогодними листьями. На ветвях и цветах блестела роса. Над головой у меня описала круг маленькая желтая птичка, неслышно опустилась на плечо, посидела секунду и улетела. Я приостановился, чтобы вырезать себе палку на дорогу, и запах живого дерева напомнил мне Огайо и ручей, где я срезал ивовые ветки и делал свистки, опуская ветки на ночь в воду, потом снимал кору, предварительно постучав по ней ручкой ножа, чтобы отделить ее от сердцевины. Неподалеку от того места, где я вырезал палку, росло много земляники. Я нашел несколько диких ягод: они были крупные, пурпурные. Я раздавил их между пальцами и слизнул сок, кислый и терпкий. Ящерица с плюмажем, яркая, как помидор, медленно сползла с верхушки камня и устроилась на моем ботинке, пока я слизывал сок. Я потрогал ее корону, потом сдвинул зверька в сторону и продолжил путь. Когда я обернулся, крапчато-черно-белые глаза ящерицы встретились с моими. Я проходил под высокими, в тридцать и сорок футов деревьями, и время от времени на меня падали капли влаги. Начали просыпаться птицы и насекомые. Толстобрюхий зеленый свистун завел десятиминутную песню, выпуская накопленный воздух. Где-то слева от меня к нему присоединился товарищ или родственник. Шесть пурпурных "кобра де капелла" - но это были всего лишь цветы - выпрыгнули из земли, покачиваясь на стеблях, издавая шипение, размахивая лепестками, как флажками, а их мощный аромат распространился по округе со скоростью и эффективностью разорвавшейся газовой гранаты. Я и этому не удивился: мне казалось, будто я никогда отсюда не улетал.
Я продвигался вперед, и трава встречалась все реже. Деревья пошли более высокие, от пятидесяти до семидесяти футов, среди них попадалось довольно много валунов. Отличное место для засады, но с другой стороны, и хорошее место для укрытия.