Красивый такой, немудреный вальс малоизвестного композитора Дюрана. В переложении для арфы, игрой на коей когда-то услаждала слух истинных ценителей прекрасного гениальная Эрика Гудман. Конечно, Викентий ни сном ни духом не слышал о композиторе Дюране, а уж имя Эрики Гудман и вовсе было для него неизвестно. Но вальс звучал, совершенно нелепый и неуместный здесь, в этом тесном коридорчике, и на израненную душу Викентия производил болеутоляющее действие.
- Откуда здесь музыка? - удивился он.
Его спутница слегка, как показалось Викентию, напряглась.
- А мы немало прошли, - в пространство проговорила она. - Находимся где-то в районе Садовой-Триумфальной.
- И что? И музыка почему?
- Потому что здесь расположено представительство московских эльфов.
- Что?! В смысле настоящих эльфов?! Не ряженых?
Словно подтверждая слова девушки, коридор разветвился. Вправо он уходил прежний - узкий и желтоплафончатый, а влево - такой красоты удивительной, что ни Толкиену сказать, ни Перумову описать. Причем, как заметил притормозивший от удивления Викентий, красота сия явно была рукотворной, создать стены из цельного голубоватого хрусталя и ветвистые люстры с алмазными каплями-огоньками мать-природа явно неспособна.
- Не к нам ли вы держите путь, о странники? - У истока хрустального благолепия материализовался с арфою в руках беловолосый высокий красавец. Глазами, тоже практически хрустальными, он весьма внимательно оглядел и Элпфис, и Викентия (при этом слегка брезгливо морщась).
- Нет, о сын поющего народа, - успокоила арфиста девушка. - Наш путь ведет в сторону опасностей и страстей человеческих.
- Эльфы выше этого, - быстро отреагировал красавец и отгородился арфой. - Прощайте, и да обретет ваш путь благое завершение!
Девушка церемонно поклонилась:
- Благословение на народ поющих!
- И вам того же, - произнес эльф, а потом неожиданно спросил: - У вас не найдется лишнего косячка?
- Увы, благородный, - развела руками девуша. - Мы не курим.
- Это правильно, - вздохнул эльф и растворился в хрустале, бряцая на своей арфе.
А Элпфис и Викентий затопали по неуютному правому коридору.
- Это что, настоящий эльф? - ахал Викентий.
- Конечно, - пожимала плечами его проводница, - Вообще их в Москве немного, как, впрочем, и в России. Они же все эмигранты из Прибалтики, из Финляндии. Их родина там… В основном.
- То-то я у него знакомый акцент приметил. Что ж им на родине-то не сиделось?
- Я их жизнью не интересовалась, извините. Хотя ходят слухи, что поперли их свои же прибалтийские эльфы за нарушение традиций и незнание исконного эльфийского диалекта. Что-то в этом духе. А финны… Не знаю. Может, тоже территориальные проблемы. Эльфы - народ темный. В смысле, о себе. лишний раз двух слов не скажут.
- Никогда бы не подумал, что они существуют на самом деле! Да еще в Москве.
- В Москве кто только не существует. Мы с вами идем по уровню, который гораздо ниже метрополитена. Все это сделали те, кого, кажется, и быть не должно.
- Например, эльфы?
- Да. Но не только. Вампиры, оборотни, маги-одиночки, драконы…
- ???
- Ну да. Им так удобней. Днем (или наоборот ночью) можно разгуливать на поверхности, причем необязательно разгуливать, можно работать (эльфы, кстати, держат целую сеть элитных московских ресторанов и казино), а потом - сюда, в условия, максимально приближенные к естественным. Естественным для них. Ведь паранормальным существам с людьми трудно постоянно находиться рядом. Это только домовые могли, но они все вывелись в Москве-то. Зато есть гоблины всякие…
- А гномы?
- Нет, гномов в Москве нет. Это точно.
- Что ж так они обошли своим вниманием нашу славную столицу?
- Педосфера им не подходит.
- Что?
- Да почва, почва! Почва и ее ресурсы, которых тут шиш найдешь. Гномы совались было, но выжить в столичных условиях им оказалось не по силам. А гномий проект рекультивации московских земель мэрия не одобрила. Так что гномы живут в основном в районе Курской магнитной аномалии. Или на Черноземье.
- О как! - восхитился Викентий.
Услышанное и удивляло его, и забавляло, только он уже ощущал густые приливы усталости. Ноги временами становились пластилиновыми, на лбу выступал холодный пот и смертельно, смертельно хотелось почему-то минеральной воды. И спать. Спать хоть до второго пришествия.
Это состояние бывшего психиатра заметила Элпфис.
- Вам плохо?
- Я уже просто никакой. Долго еще идти?
- Минут десять-пятнадцать. Обопритесь на меня.
- А может, еще адреналина?
- Рехнулись? А еще доктор… Сердце не выдержит.
- Откуда вы знаете, чего не выдержит мое сердце, - вяло схохмил Викентий, чтоб только не забыться и не заснуть. Он обнял за плечи свою спутницу, и этот жест его слегка приободрил. Все-таки… нечасто он за свои тридцать лет обнимал девушек. Какое упущение! Он улыбнулся Элпфис и постарался, чтоб улыбка вышла бодрой и ненатянутой.
- Уже скоро, скоро, - пообещала девушка и упрямо потащила Викентия за собой, а точнее, уже почти на себе.
- Вколите еще, - посоветовал Викентий.
- Нет. У меня была только одна ампула.
- Жаль.
- Ничего подобного. Держитесь. Мы пришли.
Действительно, коридор завершился широким лестничным спуском - почти как в метро. А где-то в конце лестницы (устеленной, к слову, красным ковром) виднелись двери.
Они спустились по лестнице, Викентий тут же кулем пристроился на ковре, а девушка принялась мудрить над панелькой, выдвинувшейся из массивной даже на вид двери.
- Я сейчас введу свой персональный код и самоидентифицируюсь, - пояснила она Викентию свои манипуляции. - Мы окажемся в моем личном убежище, куда никто, кроме меня и моих спутников, попасть просто не может.
- Замечательно, - вяло оценил Викентий. - Прямо кино. "Миссия невыполнима".
Дверь глухо щелкнула и отъехала в сторону. Элпфис подхватила Викентия под мышки и потащила в темный дверной проем.
Дверь тут же захлопнулась, с противным чавканьем входя в пазы.
- Свет! - громко приказала Элпфис.
И в помещении зажегся свет.
- Да такой, что полусонный Викентий даже приободрился слегка и открыл глаза.
А потом пожалел о том, что открыл.
Ибо посреди пустой, залитой белым светом комнаты стояла собственной персоной Надежда Абрикосова в зеленой парчи вечернем платье, а у ног ее блестящей, шевелящейся грудой клубились змеи, шипели змеи и щерились ядовитыми клыками на несчастного Викентия Вересаева.
- Как ты посмела?! Как ты здесь оказалась?! - закричала Элпфис и, выхватив пистолет, прицелилась в декольтированную грудь своей сугубо отрицательной ипостаси.
- Я же предупреждала, - усмехнулась Надежда. - Я всегда буду опережать на шаг любые твои действия. А что касается замка-идентификатора, то один мой знакомый мальчик-хакер взломал его еще три месяца назад. Так что мне, совестливая ты моя, уже известны все твои планы и связи.
- Пристрелю! - опять закричала Элпфис.
- Не пристрелишь. - Вокруг Надежды обвилась змея, коснулась мордой ярко накрашенных губ и получила нежный поцелуй в ответ. - Потому что не знаешь, сумеешь ли существовать без меня. И с собой не покончишь по той же причине незнания. Вдруг ты повесишься, а я по-прежнему жить и радоваться буду? Кто же тогда меня останавливать примется?
- Сука.
- А ты совсем опустилась. Одичала. - Надежда смеялась в лицо своей ипостаси. - Одеваешься в каком-то секонд-хэнде возле Белорусского вокзала, да? Такие тряпки впору только бомжам носить. Ногти не стрижешь, голову не моешь… У тебя еще вши не завелись?
- Не твое дело, тварь! Все равно твоим планам не сбыться!
- Откуда знаешь? Дура, во мне и за мной такая сила, что ты и представить не можешь. Лучше… брось ты свои игры в партизан-защитников и возвращайся.
- Куда?
- Ко мне. В меня.
- Нет.
- Тогда можно считать, что мы мило поболтали и разговор исчерпан. - И Надежда зашипела по-змеиному.
Клубок змей расплелся, и гады, шипя, поползли к Элпфис и Викентию. Элпфис завопила и принялась палить по ползущим к ней тварям…
"На сегодня с меня хватит", - устало щелкнуло где-то внутри Викентия и отключило его сознание.
* * *
Они были довольны.
Хотя Призывающий и не отдавал им прямого приказа охотиться, но они чувствовали, что запрета тоже нет.
А если нет запрета - Охота начинается.
И прежде всего они решили очистить свое новое Гнездо. Когда добыча нагло разгуливает по жилищу охотника - это непорядок.
Или, как здесь говорят, беспредел.
Они даже не стали дожидаться времени, положенного для Охоты, а бросились на ничего не подозревающую добычу практически среди бела дня.
Тем более что и Старшие из них поступили так же.
Старшие не погнушались, начиная Охоту, принять облик добычи. Так даже интереснее. Как металась и визжала добыча, когда Старшие принялись убивать и насыщаться! Старшие насыщались быстро и оставляли плоть добычи Младшим. Тут-то и начинался пир!
Старшие быстро насыщались, но и голод к ним возвращался тоже очень быстро. Поэтому Старшие рассредоточились по всему Гнезду - там, где обычно скапливается добыча. Старшие охотились под землей. Они не любили солнечного света.
Хотя в день Охоты все равно шел дождь.
Настоящий тропический ливень.
Почти как дома.
Мутная дождевая вода хлестала из водостоков, улицы и проспекты превратились в неглубокие, но бурные речки, против них оказались бессильны любые водосливы; люки канализации сорвало, но вода уже туда не стекала, а, наоборот, выхлестывала наружу вместе со всякой зловонной дрянью…
Этот разгул стихии и позволил Младшим проникать во все, даже самые недоступные места.
Гадюки вываливались из водосточных труб прямо под ноги ошеломленных прохожих. Во всех туалетах офиса концерна "Центргаз" неожиданно затряслись крышки на унитазах, а потом, откинув к чертям эти крышки, из унитазов бурлящим черным потоком неслись змеи: аспиды, полозы, кобры и эфы и, пачкая вонючей канализационной слизью дорогие ковры и наборный паркет, расползались по кабинетам, устраивались на шикарных креслах и диванах, свешивались с элитных торшеров…
В Большом театре во время плановой репетиции балета "Спартак" из оркестровой ямы на сцену выползли полдюжины удавов и десятка два ярко-зеленых плетевидных змей, коих зоологи считают "условно ядовитыми". Однако солист балетной труппы об условной ядовитости не догадывался, а потому получил шок и растяжение связок, пытаясь с гран-батмана перейти на спринтерскую скорость и удрать за кулисы.
В Государственной юношеской библиотеке змеи поперли из депозитариев и кое-где поколотили стекла выставочных витрин. В связи с явной аварийностью ситуации библиотеке пришлось отменить ежегодную церемонию награждения литературной премией имени Авдея Белинского. Писатель, приехавший получать указанную премию, был крайне огорчен.
Нельзя не отметить и небольшого положительного момента в оккупации столицы змеиным поголовьем. В известнейшем ресторане "Яр", куда собрались главы нескольких преступных кланов Москвы, Тулы и Рязани (не для того, чтобы чисто похаватъ, а культурно и по-деловому перетереть базар) и под прикрытием находились также сотрудники ФСБ, появилась, устрашая всех на своем пути, мощная колонна королевских кобр. Узрев кобр, главы преступных кланов постановили: "Братва, пора о душе подумать" и без боя сдались ошеломленным фээсбэшникам.
Словом, Охота пришла в Москву.
И некому было ее остановить.
Во всяком случае, пока.
А то, что кто-то не любит змей, - это его проблемы.
* * *
- Это была очередная ложь? - тихо спросил Викентий.
Очень тихо спросил. Потому что боль в многострадальной его голове была такая, словно там, внутри, на гипофизе или в подкорковой области жарили каштаны. Говорят, эти самые каштаны с сочным, слегка поджаренным куском телятины - офигенной вкусноты блюдо. Викентий не пробовал. И, судя по складывающейся жизненной ситуации, вряд ли попробует… Впрочем, это все были глупые, несвязные и никчемные рассуждения, коими забавляется человек, постепенно возвращаясь в сознание (или в ноуменальное бытие, это кому что нравится). И значения они никакого не имеют, разве что подтверждают фактически: жив человек. То бишь очнулся. То бишь проснулся. Живым.
А вот вопросы, которые слетают с языка упомянутого человека, иногда бывают весьма важными. Итак…
- Это была очередная ложь? - тихо спросил Викентий.
- Нет! - отчаянно прошептал-прокричал знакомый голос.
- У, какой зануда… Это была очередная версия правды. Так и запишите в своем блокноте, когда сможете снова владеть руками! - это стервозно пропел другой тоже очень знакомый голос.
- Молчи, сука!
- Сама молчи. И от суки, между прочим, слышу.
- Я никогда не была такой, как ты!
- Еще бы! Ты никогда не была такой, как я! И вряд ли будешь. Подумаешь, открыла она Антарктиду…
- Америку, дура. Говорят: "открыла Америку".
- Учи, учи меня, без пяти минут магистра Института стран Азии и Африки. По-твоему, Антарктиду никто не открывал?!
- Ты меня своей болтовней не загипнотизируешь!
- И не собиралась.
Викентий прислушивался к перепалке и постепенно приходил в себя. Во всяком случае, он очень надеялся на то, что приходит именно в себя, а не в какой-нибудь белковый эквивалент собственного тела. Попробовал пошевелить руками - не получается. С ногами - та же история. Про шевеление прочими членами Викентию на данный момент и думать было больно. Оставался язык, великий и могучий (им бывший психиатр уже воспользовался), и всякое там зрение-обоняние. Зрение? Вообще-то давно пора глаза открыть и оценить обстановку, так сказать, визуально.
Визуальная оценка обстановки принесла еще не остывшему от жаренья каштанов мозгу Викентия следующую информацию.
Находился он в комнате, роскошно, даже кричаще обставленной дорогой и явно новехонькой мебелью, которую, по всей вероятности, сюда привезли, опустошив все склады известного столичного мебельного салона "Абитарэ-интерьер". Если, по утверждению Надежды-два, то есть Элпфис, это ее личная штаб-квартира, то вкуса у девицы никакого. Впрочем, вряд ли Элпфис, с ее прямо-таки "секондхэндовским" видом, станет пудрить нос, сидя на пуфах а-ля Луи XV перед алтареподобным трельяжем "Мадам Помпадур". И вышитые золотом подушки-думки, и ковры с пасторальными сценками соблазнения пастушек пастушками - не ее стиль.
Размышления Викентия неожиданно подтвердились.
- Как ты посмела протащить в мое убежище всю эту плюшево-бархатную дрянь? - Элпфис с возмущением смотрела на свою темную ипостась. - Нафталином воняет, дышать невозможно!
- Это когда я сюда проникла, дышать было невозможно, - холодно парировала непрошибаемая в своей уверенности Надежда. - Как ты жила в этом карцере? Или ты специально ведешь такой аскетически-хлорированный образ жизни, а, сестренка?
- Я тебе не сестренка.
- Ах, извини. Ну, перестань же ты кукситься, обстановку здесь я поменяла из самых лучших побуждений. Когда пришлось уничтожить все твои экраны слежения…
- Сволочь!
- Терминалы, пульты управления и связи…
- Сука!
- …То здесь все выглядело так, словно это какая-то помойка. А я не люблю помоек. Сама на них не жила и тебе не советую. Поэтому кое-кто Из моих подчиненных оперативно все это шикарное барахло сюда приволок. Шикарное ведь, правда?
- Шикарное - не шикарное, все равно барахло, - процедила сквозь зубы Элпфис. - Это такая же помойка. Только - твоя. Очень схожая с твоей помоечной натурой.
- Отнюдь. И перестань ты со мной лаяться. Наш славный маг уже открыл глазки, а нас не видит, слышит только бесплотные голоса, раздающиеся в завораживающей красоты интерьере. И это страшит его. Возможно, даже сковывает ужасом.
- Не сковывает, - выдавил из себя жалкую писклявую фразу "славный маг". - Не страшит.
- Я всегда знала, что вы храбрец, господин Вересаев! - усмехнулась Надежда. - С пробуждением вас, как говорится. С пробуждением пока на этом свете.
- Я не позволю тебе отправить его на тот! - Тут же взвился голос Элпфис.
А вслед за голосом появилась и она сама. Точнее, проявилась. Как изображение на фотоснимке. Сначала общие черты, а потом - реалистично. Весомо, зримо. И довольно грубо, потому что девушка в черном лаковом комбинезоне (а плащ куда делся? Интересно) сидит в вольтеровском кресле. Только руки и ноги, как-то по-киношному примотанные скотчем к ручкам и ножкам кресла, портят впечатление от картины. А еще жуткие царапины на щеке и шее. Из царапин медленно сочится кровь, но, похоже, Элпфис не обращает на это внимания. Она откидывает со лба прядку-сосульку и смотрит на Викентия. Викентий пока не может определить эмоциональный фон этого взгляда.
- Позволишь - не позволишь. - Голос Надежды Абрикосовой звучит тягуче и томно. - Когда ты перестанешь пользоваться подобным лексиконом? Со мной он не проходит, неужели еще не поняла, сестренка?
- Я тебе не!..
- Не, не, - успокоила фальшивая жена африканского Царя Непопираемой земли и тоже, позевывая, потягиваясь, как только что спарившаяся кошка, сбросила с себя невидимость. Словно уже ненужное одеяло.
Викентий отстраненно отметил, что Надежда в обилии пуфов, ширм и раскоряк-диванов смотрится более естественно. Она и позу, в отличие от связанной скотчем ипостаси, приняла вальяжную, раскинувшись на софе (или канапе?) что твоя Клеопатра. Или какая-нибудь Фрина. Правда, упомянутые античные красавицы никогда не носили черного лакового комбинезона в обтяжку да еще с накинутым поверх шелковым, легким и белым, как мыльная пена, пеньюаром.