- Так ведь жертву перед смертью рядят в самое лучшее! Чтоб не обидно было помирать босяком и бездарностью.
- Премного благодарен, - выдохнул Викентий. - Особенно за "босяка" и "бездарность". Но разъяснения тоже ничего. Впечатляют. А теперь я, может, домой поеду? Отдохну перед ожидаемым моим жертвоприношением. Оттянусь с девочками, куплю ящик водки и два пакета чипсов - чтоб толково по самому себе поминки справить. Ну а как вы соберетесь свое бессмертие завоевывать или эту, Цель, что ли, брать, так мне за денек позвоните: я в баню схожу напоследок, грехи смою, оденусь во все чистое.
- Не издевайся, гад! - взвизгнула как бензопила Надежда. - А то пристрелю!
- Меня нельзя пристрелить, - все тем же спокойно-уверенным тоном заявил Викентий, - я же ваша жертва.
- Пристрелить - нельзя. Наказать - можно, - изрекла Озулия, а шнур в ее руке взвился плетью и больно ожег Викентия по шее.
Тот вскрикнул - не столько от боли, сколько от неожиданности - и хорошенько выматерился: с чувством, с толком, с расстановкой.
И почувствовал, что в комнате перемена какая-то наметилась. Нет, не мент сдох, и уж тем более не тихий ангел пролетел, а появилось нечто, некий флюид, который охарактеризовать можно было как "напряженное ожидание". И, что важно, ни Озулия, ни ее златовласая подружка-злодейка возникновение этого флюида не почувствовали.
Викентий стонать стонал, непреходящую боль изображая, а сам на Элпфис поглядывал. Что-то в ее позе было не так. То ли уж очень картинно она обмякала в своем кресле-тюрьме, то ли потом, что никакой "Рексоной" не перешибешь, пахнуть перестала… Перемены Викентий пока не понимал. Но почувствовал, а это уже большое дело.
Однако размышлять на эту тему ему не дали. Озулия убрала свой шнурок и кивнула Надежде: твоя, мол, очередь с этим типом разбираться. Тем более что ты на нем уже, можно сказать, руку набила.
Надежда нюхнула еще кокаинчику, взяла свой револьвер-неразлучник и, скинув пеньюар, скрипя лаковой формой "унисекс", подсела к Викентию на стол. Этак по-дружески. По-соседски. Тронула пальчиками вспухший рубец на шее:
- Болит?
- Нормально, - сказал Вересаев.
- Будет, не нормально. Будет очень больно и при этом нестерпимо стыдно и унизительно, - пропела Надежда, ласково водя дулом нагана по саднившему рубцу на шее ненастоящего мага.
Викентий приказал себе не дергаться и ко всем заявлениям этой дамы относиться философски. Попал психиатр в лапы буйных психов с маниакальными наклонностями - будь добр тихо, психов лишний раз не заводя, сидеть, все подмечать, а чтоб самому умом не тронуться, повторять про себя правила техники безопасности при сеансе электросудорожной терапии. Викентий этим и занялся, не без иронии подметив, что заученные фразы из старого справочника очень уж близки к теперешнему его положению.
"Электросудорожная терапия осуществляется в специальном помещении". Да уж, помещение - специальнее некуда! И лечащий состав подобрался просто на редкость.
"Сеанс проводится натощак, в противном случае у больного может возникнуть тошнота и рвота". Опять аналогия налицо. Викентий уж и не помнит с этими приключениями, когда в последний раз нормально поесть сумел, так что желудок его пуст, хотя и молчалив - со страху, наверное. Тошноту от присутствия Надежды и Озулии Викентий еле удерживает, поскольку перед врагами стыдно терять лицо и следует вести себя достойно, в противном случае… А выражение-то какое! "Противный случай"! Воистину, именно он, скотина, свел дипломированного мага с этой бабьей бандой и лишил его покоя!
"Перед сеансом больного укладывают в постель". Да, выспаться тоже не помешало бы. Нормальным, здоровым сном, а не этими идиотскими… обмороками-мороками. Да только кто его, Викентия, в постель положит! Злонамеренная Надежда явно не для того ему наганом по затылку постукивает:
- Эй, господин Вересаев, оставьте ваши думы! У меня к вам важный разговор. Будете молчать - при…
- …стрелю. Слышал. Не ново. Что, уже в жертву меня приносить собираетесь?
- Нет, mon cher. Вопрос у меня и моей африканской подруги к вам имеется. Постарайтесь на него ответить с максимальной правдивостью.
- Вам - и правду? Не много ль чести?
- Не много. В самый раз. Солжете - будет оч-ч-чень больно.
- Ой, какие страсти. Слушаю вас… сударыня.
Надежда приставила наган к уху бывшего психиатра и с нежным придыханием спросила:
- Вы навещали своего друга в больнице?
- Степана?
- Да, Степана. - Голос у Надежды становился ну прямо как жидкий шелк, а вот глаза блестели не по-хорошему. Не глаза - пули. Готовые вылететь из дула и разнести в щепки все, во что хозяин дула прицелится.
- Конечно, навещал.
- Давно?
- Глупый вопрос. Как раз перед тем, как попал сюда. Еще перестрелка в метро была…
- Адрес больницы помните?
- А вам зачем? - напыжился Викентий.
- Говори! - Сразу надвинулась на него золотой горой Озулия.
- Навестить хотим, - улыбнулась Надежда. - Апельсинов принести, тортик "Причуда".
- Ему сладкого нельзя…
- Адрес!!!
- Кажется, Старосергиевская, четыре.
Надежда хлестнула Викентия по щеке, слава богу, ладонью - не револьвером:
- Лжешь! Мы проверяли - там его нет! И вообще в больнице по этому адресу идет срочный ремонт. У них электропроводка вся сгорела!
- Ничего не знаю, - твердо стоял на своем Викентий. Хотя внутри его зацарапало беспокойство за Степана. - Я был именно в той больнице и по указанному адресу. Хотя… Если у них вдруг ремонт образовался, может, Степана в другую больницу перевели.
- В какую? - Опять револьверное дуло у уха.
- Откуда я знаю!
- Мы проверили все, слышишь, скотина, все московские и даже подмосковные больницы, санатории и частные клиники! Твоего проклятого приятеля нигде нет! Вот уже неделю…
- Неделю? - взвыл Викентий. - Вы держите меня здесь уже неделю?!
- Заткнись! - Еще одна пощечина. - Мы тебя будем держать здесь до тех пор, пока не скажешь, где твой Степан!
- Ну и держите, - устало выдавил из себя Викентий. - Дуры.
И получил очередную мощную пощечину, свалившую его со стола и силой инерции подкатившую к креслу, в котором безвольно обвисало тело Элпфис.
- Напрасно ты его бьешь, Аукера Ненасытная. - Голос Озулии был холоден и ровен. - Он действительно ничего не знает. Я заглянула в его душу.
- Тогда что нам делать? - сорвалась на визг Надежда. - Без того полудурка мы не можем…
- Аукера, ты знаешь мои силы. Я не только искала. Я насылала проклятия на его тело. Не до смерти, конечно. Но он сейчас как немощный старик, ему не убежать от нас и не унести…
- А если? Если убежит?
- У нас этот самозванец. Неужели друг не придет выручить друга?
Надежда рассмеялась в ответ. Слезла со стола, подошла к Озулии. Посмотрела на жалкое зрелище, образованное группой из полумертвой (или уже мертвой?) Элпфис и скорчившегося на полу от боли бывшего психиатра Викентия Вересаева.
- Да уж, - скривила она губы, - придется подождать, пока расползутся слухи. И все это время убирать за ним дерьмо. Но зато потом… Потом можно будет покончить со всем этим дурацким балаганом.
- Покончить придется сейчас!
С этим возгласом с потолка точнехонько на Озулию и Надежду рухнула тяжелая бронзовая люстра с кучей хрустальных подвесок. Злодействующие дамы не успели отскочить и попали в эпицентр хрустально-бронзового взрыва. Визг их не поддавался описанию. Викентий аж выпучил глаза от такого зрелища: люстра падающая да еще и говорящая! Вот это глюки!
Но дальше все стало еще удивительнее.
С крюка, где когда-то висела люстра, пружинисто спрыгнула Элпфис. В правой руке она сжимала свой странной формы пистолет, левую протянула Викентию:
- Вставайте!
- А-а… - только и промычал Викентий, указывая на тело в кресле.
- Потом объясню! - отмахнулась Элпфис и загородила собой очумевшего психиатра.
Потому что перед нею уже стояла Надежда.
- Научилас-с-сь, - прошипела повелительница змей. - Сумела-таки.
- Да. Ты сама говорила - мы ведь не чужие.
- Вам не выйти.
- Выйдем.
- Не спрятаться. Они - везде.
- У меня на этот счет другое мнение.
Надежда выстрелила. Элпфис отмахнулась от пули, как от комара.
- Поздно, - усмехнулась девушка. - Теперь я тоже умею делать коктейли из чужих снов.
И она выстрелила в ответ. Только не в пошатнувшуюся Надежду. А в голову гигантской змеи с золотистой чешуей, которая с шипением выползала из-под софы, потревоженная шумом и стрельбой.
Викентий посмотрел на обезглавленную змею, и ему впервые за все это время стало дурно. Может, потому он и не заметил, как Надежда с воплем рухнула на ковер, заливая его хлынувшей изо рта, носа, ушей кровью, в тот самый момент, когда Элпфис прострелила башку чешуйчатой твари.
Следующим выстрелом Элпфис разнесла небольшую фарфоровую тарелку, висевшую для пущей красоты на стене. Что-то скрежетнуло в утробе комнаты, и стена рухнула, являя за собой все тот же неизбежный коридор.
- Все. Финита ля комедия, - сказала Элпфис и, не глядя на залитую кровью Надежду, двинулась в коридор, таща за собою, разумеется, и Викентия.
"После окончания сеанса электросудорожной терапии голове больного придают возвышенное положение". Еще одна мудрая фраза из учебника почему-то мелькнула в несчастной голове бывшего психиатра и ненастоящего мага, но он отказался от каких-либо ее комментариев.
Уж слишком невозвышенно стала выглядеть его доселе вполне благополучная жизнь.
* * *
Они шагали по Москве.
Нет, безусловно, к представителям отряда пресмыкающихся совершенно неприменим глагол "шагать". Но их движение по пережившей набеги, захваты и войны столице было таким гордым, таким самодовольным, что так и хотелось сказать:
"Они шагали по Москве".
Как орды и дивизии новых Батыя и Наполеона…
И в них, в каждой чешуйчатой голове с ледяными глазами, царило упоение победой. Упоение собственной грандиозностью и неповторимостью. Осознание величия своей Расы.
Охота объединила их всех. Они перестали быть чужими и враждебными друг другу. Они осознали свое единство и поняли, что они - Раса. Главная. Великая. Долженствующая подмять под себя, под свое господство все другие слабые и неполноценные расы.
И, для того чтобы осознать это, им вовсе не потребовалось тратить время на штудирование "Майн кампф".
А рейхсфюрер СС Гиммлер был бы доволен, узнав, что в начале третьего тысячелетия некие существа, сами того не подозревая, решили воплотить в жизнь одну из брошенных им фраз:
"Эта масса расово неполноценных, тупых людей нуждается… в руководстве".
И змеи принялись за дело. Став Расой, они поняли, что медлить нельзя. Иначе расово неполноценные люди опомнятся от первого своего шока и начнут принимать меры.
Чтобы не опомнились, надо сформировать карательные отряды, захватить тех, кто облечен властью, и продемонстрировать свою мощь. Устроить какое-нибудь жуткое и внушительное зрелище.
Например, полностью затопить некое белое здание с золотыми, напоминающими бутоны навершиями.
Пусть там будет бассейн.
Некоторые представители Высшей Расы предпочитают размножаться в местах, где наличествует водное изобилие.
* * *
- Куда мы теперь? - резонно поинтересовался потихоньку пришедший в себя Викентий, оглядывая унылые, плохо освещенные стены коридора - совсем непохожего на тот, прежний. Поначалу-то бывший психиатр только дышал тяжко да голову стискивал: казалось ему, что разваливается она на кусочки вроде тех, что детишки современные называют "паззлами". Ждал погони, ждал какого-нибудь ужаса, наподобие Озулии, вылезающей из проема и швыряющей в них, беглецов, своей золотой короной, а потом и бесценными циркониевыми браслетами… Они с Элпфис и убежать-то далеко, по подсчетам Викентия, не смогли, как они побегут - двое почти калек.
- Так куда?…
- Подожди ты… - просительно и в то же время сердито оборвала его девушка.
Викентий отметил сразу два факта: Элпфис перешла с пустого "вы" на сердечное "ты" и бледной тенью приникла к стене, жадно ловя ртом воздух, даже постанывала и в целом выглядела отнюдь не по-боевому. Не была уже той супервумен, что вытащила Викентия с обстрелянной станции метро, да и плащ черный, непременный нынешний атрибут всех фантастических девиц, таскающих у бедра пистолет-пулемет, в той комнате остался. А в коридоре было холодно, и Элпфис дрожала, клацала зубами. Викентий решил побыть мужчиной-защитником-утешителем, подобрался к девушке, обнял, прижал к себе ее хрупкое тело:
- Прости. Тебе плохо, да?
- Да, - глазами ответила Элпфис. Больные, измученные были эти глаза.
- Чем я могу помочь?
Элпфис изобразила улыбку, тоже жалкую:
- Найди мне батон с героином. И жрать хочется, и ширнуться.
- Элпфис…
- Да, я такая… Не очень тебе подхожу.
- Для чего подходишь?
Элпфис махнула рукой:
- Ладно, забыли. Куда идти, говоришь? Прямо.
- А дальше?
- Дальше будет видно.
- Элпфис, а те… если они за нами бросятся.
- Нет. Только не криви губы, я их не убила. Это вообще не моя… пре-ро-га-ти-ва. Я просто сумела сделать собственный коктейль.
- Ты бредишь?
- Нет. Ты теперь в моей реальности и в моем сне. Им до тебя не добраться, пока я жива… А я… поживу еще, не бойся. Идем.
- Да ты же еле на ногах держишься!
- Ты тоже… Совсем псих? Ты думаешь, сумеешь долго меня на руках проволочить?
- Посмотрим.
- Ха. Психиатр стал психом. Связался с наркоманкой. Читайте триллер, глотайте сопли!
- Элпфис, помолчи, а? Лучше дорогу показывай.
- А че ее показывать - она прямая.
- Тогда просто молчи. Силы береги.
- Ч-ш-ш, все. Только возьми мой пистолет. А то я дико спать хочу.
- Ты спи, конечно, но из пистолета я стрелять не умею.
- А-а, все просто. Эта дура с системой самонаведения. Тип "Бьорк", вторая модель. Их только оборотни используют. И пули там необычные.
- А какие?
- Мента-альные… Ты не поймешь… Синий огонек видишь?
- Да.
- На предохранителе стоит. Нажмешь на него - загорится красный. И можешь стрелять. Только меня не буди-и…
И Элпфис тут же засопела, искренне провалившись в сон. А бывший психиатр Викентий пошел в неизвестность, имея на руках непонятную свою спасительницу и оружие, которым пользуются только оборотни.
По его подсчетам, он шел уже примерно часа полтора. Потому что ноги стали плотностью напоминать знаменитый бытовой утеплитель "Ursa", да и сонная Элпфис, поначалу невесомая, как волнистый попугайчик (все какие-то птичьи сравнения шли Викентию на ум), теперь ощутимо оттягивала руки. Да еще этот чертов пистолет!..
Викентий всерьез подумывал о привале. В самом деле, раз Элпфис бормотала что-то об их относительной безопасности от поползновений Надежды и Озулии, можно ведь и пристроиться на отдых. Растянуться прямо на полу - вроде не каменный, выложен чем-то наподобие пластика. Аккуратно, чтоб не разбудить, уложить Элпфис. И провалиться в сон, в целый коктейль из снов, столь необходимых измочаленному событиями телу… Но едва он начал малодушно выискивать взглядом уютное местечко у неуютной даже на вид коридорной стены, как в отдалении раздался звук шагов.
При этом сопровождаемый голосом.
Викентий напрягся, взмолился к своим бета-адреноблокаторам, чтоб не лезли не в свое дело, не блокировали чем ни попадя, поудобнее перехватил спящую Элпфис, выставил руку с пистолетом и приклеился к стене. А куда ему было прятаться от подступающей неизвестности? Что спереди, что сзади - один коридор. Прямой путь.
Шаги становились громче, с ними вместе усиливался и звук странного бормотания, словно кто-то заучивает или просто бубнит себе под нос… стихи.
И точно, еще не видя неизвестного, Викентий уже услышал густой, но явно неуверенный в себе бас:
Мой путь, как планеты ни вмешивайся,
Лишен астрологии логики.
Любовь, под луной растелешивайся!
Зови к себе воем из трам-та-та.
Когда мне трам-та-та не верится
В свой собственный взгляд в отражении,
Мой путь не трам-та-та-та мерится,
Он верить не даст в поражение.
И с боем взмывая в кровавую…
Тут загадочный стихолюбец выступил из полутьмы и как раз узрел пред собою компанию из Викентия, Элпфис и спецпистолета типа "Бьорк".
- Оба-на, - непоэтически выразился стихолюбец. - Вы здесь откуда, люди?
- Если ты нас тронешь… - Викентий поднял трясущуюся руку с намертво зажатым пистолетом.
- Не трону, мужик, отвечаю. - И стихолюбец поднял руки, демонстрируя мирные намерения. - Не боись, вы у своих, мы про вас уже слыхали.
- Кто это вы?! - рявкнул Викентий. Точнее, хотел рявкнуть. От усталости вместо порядочного рявканья получился писк цыплячий.
- Да наши! Толковые пацаны. Спецназ, короче. А девушку передай-ка мне, ты ж сам с ног валишься.
- Нет! - И Викентий затряс пистолетом.
- Да ладно тебе ломаться. - Стихолюбец неожиданно резво подскочил к Викентию, бережно выхватил у него Элпфис, а самого психиатра легонько подсек под коленки и взвалил к себе на плечо.
- Двоих не дотащишь! - пискнул Викентий, от удивления и про пистолет забывши.
- Ха, - только и ответил стихолюбец и зашагал в обратную сторону.
- Куда ты нас… - совсем немужественно пропищал Вересаев. - Я тебя пристрелю…
- Ты все равно его с предохранителя не снял, - услышал бывший психиатр, проваливаясь в ватную мякоть очередного забытья.
А потом забытье сменилось сном - качественным, бестревожным, крепким. Не мучили Викентия Вересаева ни кошмары, ни проблемы, ни фатальные аспекты бытия. Спал он в настоящей постели, на настоящих чистых простынях, уткнувшись носом в здоровенную подушку и до макушки натянув одеяло. Спал, не ведая, сколько времени длится его сон и что ожидает его по пробуждении.
Наконец пробуждение наступило. Из-за вполне естественных надобностей организма. Тут-то Викентий и открыл глаза и увидел и свое замечательное ложе (особенно красивым показалось постельное белье - по светло-розовому полю вышиты были умилительные божьи коровки), и комнату, в которой оказался. Похоже, была это детская: на теплого апельсинового цвета обоях улыбались всякие мохнатые зверушки, с потолка свешивался светильник в виде большого яблока (он и давал мягкий рассеянный свет), а в углах стояли шкафчики и комоды, явно рассчитанные на детский рост и возраст.
"Так, - подумал Викентий, - где я нахожусь, непонятно. Но это не важно. Важно другое - в этой детской комнате сантехнические удобства тоже детские?"
Викентий откинул одеяло и слез с кровати. Выяснилось, что одет он в байковую пижаму, хотя и вполне взрослого размера и колера, а у кровати на пушистом коврике ждут его войлочные шлепанцы без всяких там дурацких помпонов или заячьих ушек.