- Прежде чем достигнуть рудоносных пластов, молодой человек, необходимо пройти огромный пласт ила, это во-первых, а во-вторых, согласитесь, плотность песка и ила значительно разнится: песок просто не успевает достичь поверхности и под собственной тяжестью опускается на дно.
К сожалению, мне не дали возразить.
- А все-таки, доктор, почему вы упомянули именно эти два места? - Филлис просто защитилась на своем.
- Я не утверждаю, что в других местах ничего не происходит, но исходя из расположения, полагаю, что если там и ведутся работы, то с какой-то другой целью.
- С какой? - воскликнула Филлис, глядя на Бокера с поистине детским любопытством.
- Коммуникации. Вот, посмотрите сюда, - Бокер развернул карту, - немного ниже экватора - впадина Романш. Это узкий перешеек в подводных рифах Атлантического хребта - единственный проход, связывающий бассейны западной и восточной Атлантики. Здесь начинается изменение окраски. Причина наверняка вот в чем: некто на дне, мне сдается, не удовлетворен состоянием прохода - возможно, он загроможден обломками скал или мелковат, а может, слишком узок. Так или иначе, его, как минимум, нужно очистить от наслоений ила, что, видимо, и происходит. В общем, что бы то ни было, это каким-то образом связано с благоустройством.
Мы молчали, переваривая его слова.
- А вот эти две точки? - Филлис первая собралась с мыслями. - В Карибском море и Гватемальской котловине.
Бокер достал портсигар и предложил нам закурить, но мы вежливо отказались. Тогда он закурил сам, откинулся на спинку кресла и, выпустив под потолок тонкую струйку дыма, произнес:
- Как вам понравится такая идея - туннель, связывающий Глубины по обе стороны перешейка? Вспомните историю Панамского канала.
В чем в чем, а в узости мышления Бокера не упрекнуть, если уж он выдвигает теорию - так это действительно - Теория. И что самое главное: еще никому не удалось его опровергнуть. Проблема в том, что бокеровские гипотезы совершенно неудобоваримы для нормальных людей. И как ни хороша была очередная его гипотеза, она костью застряла у меня в горле, что случается со мной нечасто, ибо я всегда считал себя чуть ли не шпагоглотателем. Так что до конца разговора я занимался тем, что пытался расправиться с этой злосчастной костью. У меня не было ни мыслей, ни слов, ни сил, чтобы хоть что-то противопоставить безукоризненной логике Бокера. На прощание он подкинул нам еще один сюрпризик.
- Вы, конечно, слышали о двух невзорвавшихся атомных бомбах?
- Конечно…
- А что вы знаете о вчерашнем атомном взрыве, за который ни одна страна не взяла на себя ответственность?
- Вы думаете, что это одна из тех бомб? - неуверенно спросила Филлис.
- Почти уверен. Очень хотелось бы думать, что это не так, но… но вот что любопытно: одну бомбу сбросили у Алеут, другую - во впадину Минданао, а эта взорвалась недалеко от Гуама…
- Как жаль, - сокрушалась Филлис, - что в свое время я не была прилежной ученицей и наплевательски относилась к географии, которую бедняжка мисс Попл тщетно пыталась в меня вдолбить. Каждый день всплывают какие-нибудь новые названия, о которых я сроду не слышала.
- Не унывай, - утешил я, - в военных сводках упоминаются такие названия, о которых сами географы порой не подозревают, не говоря уж о том, что на обычных картах они и вовсе не значатся.
- Вот опять… сообщают, что около шестидесяти человек смыло какими-то цунамИ, прошедшими над островом Ростбифа. Где этот Ростбиф? И что еще за цунамИ?
- Не цунамИ, дорогая, а цунАми, по-японски - волна, гигантская волна, возникающая в результате подводных землетрясений. А где находится Ростбиф - понятия не имею, зато могу предложить целых два острова Сливового Пудинга.
- И чего ты вечно корчишь из себя отличника, Майк, - Филлис осуждающе посмотрела на меня. - М-да, интересно, как это все нас коснется?
- Причем тут мы?
- Я о том, что сейчас происходит на две.
- С чего ты взяла, что это не настоящие цунами, и связываешь с ними…
- Ах, - перебила меня Филлис, - как звучит: _настоящие цунами, с ними, с нами, сними-снами_… что еще случится с нами?
- Хорошо, - не выдержал я. - Давай попробуем разобраться.
- …_сними-снами_…
- Если тебя это так волнует, можешь позвонить своему ученому другу Матету.
- …_настоящие цунами_…
- У него непременно есть сводки. Он тебе скажет точно - настоящие они или ненастоящие, или…
- Ты уверен? А как они это узнают?
- Спроси чего-нибудь полегче. Узнают и узнают. Матет обязательно в курсе, если там что-то не так.
- Хорошо, - сказала Филлис и вышла из комнаты.
Не прошло и трех минут, как она вернулась.
- Настоящие цунами. Цитирую: "Небольшое сейсмическое возбуждение, произошедшее вблизи острова Святого Амброзия; долгота такая-то, широта такая-то". Кстати, Ростбиф - второе название острова Надежды.
- А где этот остров Надежды?
- А, кто его знает, - Филлис беспечно махнула рукой.
Она взяла газету и села на диван.
- Как скучно, - сказала Филлис, сдерживая зевоту, - ничегошеньки не происходит.
- Пока… - резонно заметил я.
- Вчера звонил капитан Винтерс: за два месяца - ни одного сообщения о болидах.
- Он как-нибудь прокомментировал это событие? - Я достал сигарету.
- Нет, просто упомянул между делом.
- Бокер сказал бы, что закончилась первая фаза колонизации: его первопроходцы обустроились, дальнейшее зависит от того, как они будут жить: либо - долго, либо - в долгах.
- Я думаю - в долгах, а, как говорят русские: "Долг платежом красен".
- _ПлачУ и плАчу, плачУ и плАчу_… - отозвался я. - Если бы кто-нибудь услышал домашнее чириканье лучшей специалистки по сенсациям, он смог бы составить нам конкуренцию.
Филлис пропустила мое замечание мимо ушей.
- Помнишь, о чем говорил Малларби? - спросила она. - Вот и я не могу понять, какое нам дело, что происходит на дне, почему мы не можем оставить их в покое и уступить ненужную часть мира?
- На первый взгляд, вполне разумно, - согласился я. - Но Малларби имел в виду другое, и в этом я с ним абсолютно согласен - мы столкнулись не с разумом, а с инстинктом. Инстинкт самосохранения сопротивляется уже самой мысли о чуждом ему Разуме, и не без оснований. Трудно представить себе форму разума, если, конечно, не впадать в абстракцию, которая не попыталась бы переустроить среду обитания на свой лад. И как-то уж очень сомнительно, чтобы интересы двух форм разума совпадали, настолько сомнительно, что, думается, вместе нам никак не ужиться.
Филлис задумалась.
- Уж очень мрачно, Майк. Прямо какая-то дарвиновская перспектива.
- "Мрачно" - это, дорогая, эмоции. На самом деле - такова жизнь. Представь, один вид живет в соленой воде, другой - в пресной. Настанет день, когда они расплодятся настолько, что им станет тесно в своих водоемах, и тогда одни, ради своего удобства или продолжения рода - назови, как хочешь - начнут опреснять моря, а другие… как бы это сказать… - подсаливать реки и озера. Только так и никак иначе.
- То есть ты за то, чтобы закидать океаны атомными бомбами?
- Дорогая, я за естественный ход событий. "Всему свое время", - это не я сказал. Если за летом следует осень, еще не значит, что осенью надо будет тащить лестницу и обрывать листья с деревьев.
- Действительно, с какой стати?
- Вот и я говорю…
- То есть, ты против бомбежек? Я правильно тебя поняла?
- Да оставь ты бомбы в покое! Черт возьми, не в них дело. Пойми, как только у человека наметилась первая извилина в мозгу, он огляделся и увидел, что мир, в том виде, как он есть, его не устраивает. Думаешь, эти, там на дне, всем довольны? Черта с два. У нас есть все основания для подобного вывода. Или ты считаешь, что наши бомбежки им пришлись по вкусу? Как бы не так. И тут же напрашивается следующий вопрос: сколько осталось до прямого столкновения?
- Ты спрашиваешь меня? Ты сам прекрасно знаешь, что все началось с первой бомбы. Я тоже об этом сожалею.
- Жалеть уже поздно, дорогая. Теперь в их черном списке преобразований природы мы с тобой - на первом месте. А в том, как скоро они обезопасились от нашего оружия, есть нечто зловещее, словно они приготовились ко всему заранее. Будем надеяться, что эти твари останутся в своих Глубинах и не позарятся на наши владения. В противном случае, хотел бы я знать, чем мы их встретим?
- Значит, ты все-таки за атомные бомбы, - подытожила Филлис.
- Бог мой! Милая, ни я, ни ты, ни весь Королевский Флот, никто не хочет сбрасывать эти бомбы: шуму - много, а результат сомнительный. Однако я очень надеюсь, что наш доблестный Флот, "ополчась на море смут, сразит их противоборством". А вот какое оружие мы применим, зависит от времени, места и условий.
Филлис сидела, подперев рукой голову, невидящим взором уставившись в газету.
- Ты говоришь - "такова жизнь", ты в этом уверен? - спросила она немного погодя.
- Да, пусть даже из предположений Бокера верна только часть… Вдвоем с ними нам не ужиться на Земле.
- И когда, по-твоему, это случится?
Я пожал плечами. Если представить, какие естественные препятствия должны преодолеть и те, и другие, чтобы добраться друг до друга, можно подумать, по меньшей мере, пройдет не один десяток лет, а то и столетий.
Филлис снова вперилась в пустоту, и я, зная этот симптом, не собирался нарушать ее задумчивости. Мы долго молчали, пока вдруг в наступившую тишину не вкрался мягкий и тревожный полушепот Филлис.
- …ветер, его полночные завывания и стоны утопают в нарастающем, рокоте гневных волн океана… слышишь, где-то совсем рядом противно завизжала лебедка - это матросы сбросили за борт спасательную шлюпку. Ветер подхватил их хриплые, просоленные голоса и понес прочь. Тише! Что это? Я слышу чей-то голос, доносящийся словно из небытия: "одна сажень, две…" - шум ветра все тише, голос все отчетливей: "три сажени, четыре…". Какой-то мерный, неясный гул, гнусное чавканье рыб - мы погружаемся: "пять саженей…" - противное чавканье сменяется жуткой какофонией: "полное погружение!.." - тишина: пять секунд, десять… Нет, я не слышу, я - ощущаю каждой клеткой, ощущаю тяжелые стоны Глубин… мне страшно… что-то происходит… опять чей-то голос. Что, что он говорит?.. я не могу разобрать… о Левиафанах?!.. теперь я различаю каждое слово… о, Боже! Какой нечеловеческий голос: "…Самая недоступная точка Земли - дно. Так было, есть и будет. Кромешная темнота. Мрак. Самая мрачная точка Земли. Так было, есть и будет до тех пор, пока не высохнут моря и океаны, и тогда растрескавшаяся, безжизненная планета будет нескончаемо вращаться по своей орбите, а жизнь на ней станет историей.
Но это случится не раньше, чем Солнце высушит пять миль воды над нами. А пока - здесь Мрак. Мрак и Холод. Мрак и Холод и Тишина. И Покой. Пусть будет так. Мы так хотим.
Дно - самое лучшее и самое страшное место на Земле. Здесь правит сама Смерть. Вглядитесь, все устлано бренными останками цветущей некогда жизни. Биллионы и биллионы существ обрели здесь свой последний приют. Тишина… Гробница Мира. Вы говорите: "Нет! Ничто не может существовать Здесь", а мы отвечаем: "Мы. Ваши предки миллион лет назад тоже выкарабкались на берег, преодолев огромную толщу вод, так что мешает нам?.. ждите нас, мы идем…"
А потом сразу вступаешь ты и говоришь о неизбежности столкновения двух Разумов. Затем я - о возможности взаимопонимания и все такое прочее. Как идейка?
- Если честно, то я мало что понял: что, для чего, зачем?
- Мне представляется это как передача из серии "Камо грядеши".
- Конечно, можно попробовать. Но… Ты хочешь показать картину новой жизни на примере завораживающих кельтских мифов?
- Приблизительно…
- Это ужасно, Фил. Говорить об этом в таком тоне? Не знаю. Давай лучше попробуем подготовить документальный материал. Вот тогда, я думаю, будет что-то.
- Может, ты и прав. Но, пока у нас нет материалов на передачу, я бы, на твоем месте, так не пренебрегала моей идеей. Впрочем, кажется, за фактами дело не станет. - Филлис неожиданно замолчала. - Иногда мне очень страшно, Майк. Так хочется, чтобы они убрались отсюда и побыстрее.
Я мысленно согласился с ней, но к тому, что произошло дальше, не был готов никто.
Фаза вторая
Мы выехали рано утром. Машина была загружена еще с вечера, и, выпив по чашечке кофе, мы быстро тронулись в путь. Я посмотрел на часы.
- Пять минут шестого. У нас еще есть пару часов, пока дороги запрудят автомобили.
Нам предстояла неблизкая дорога, что-то около трехсот миль, до небольшого коттеджа в Корнуэлле близ Константайна, некогда приобретенного Филлис на скромное наследство тетушки Хелен.
Я, конечно, предпочел бы дом где-нибудь в окрестностях Лондона, но Филлис, по ей одной ведомой причине, была непреклонна.
Коттедж Роз - так назывался наш скромный пятикомнатный домик из серого камня - расположен на юго-восточном склоне холма, поросшего вереском, розовый цвет которого и дал название коттеджу.
Это невысокий дом, с крышей почти до самой земли в чисто корнуэллском стиле, с фасадом, выходящим на Хелфорд-Ривер, так что ночью всегда видны огни маяка на мысе Лизард, а днем открывается изумительный вид на изрезанное побережье Фалмутского залива. А если вы отойдете ярдов на сто от подветренной стороны холма, то вдалеке за Маунтским заливом различите острова Силли, за которыми - Атлантика.
Если же вам захочется прогуляться в Фалмут - пожалуйста - семь миль, за покупками в Хелстон - ради бога - девять. И уж, коль скоро вы добрались до Корнуэлла, то понимаете, что не зря преодолели почти триста миль.
Мы использовали коттедж как временное пристанище - закинув в котомку накопившиеся заказы, идеи, задумки, мы вырывались недели на четыре, чтобы разгрести весь этот скарб, поработать извилинами, постучать на пишущей машинке в тишине благостного уединения. Отдохнувшие и посвежевшие мы возвращались в Лондон: бегали по магазинам, поддерживали нужные и ненужные связи, работали, наконец! Вся эта суета продолжалась до тех пор, пока из глубины души не вырывался крик отчаяния, и тогда, наскоро покидав вещи в автомобиль, мы трогались в путь.
В то утро я нещадно гнал машину. Филлис мирно спала на моем плече, пока я не разбудил ее.
- Йовил, дорогая. Самое время перекусить.
Я оставил Филлис приходить в себя после сладкого сна, а сам пошел купить свежие газеты.
…Мы сидели за столиком, уплетали кашу и просматривали прессу.
В передовицах сообщалось о кораблекрушении, но поскольку корабль был японским, я подумал, что газетам, видимо, просто нечего больше печатать. Из голого любопытства я прочитал заметку под фотографией: "Японский лайнер "Яцухиро", курсировавший между Нагасаки и Амбоном, затонул при невыясненных обстоятельствах. Из семисот с лишним человек, находившихся на борту корабля, в живых осталось пять".
Странное дело, но меня не покидает ощущение, что мы тут на Западе слишком экспрессивны, а они - на Востоке - чересчур инертны. Так, например, если в Японии обрушится мост, сойдет с рельсов поезд, или, как сейчас, затонет судно - это не вызовет таких эмоций, как случись нечто подобное у нас. Я не осуждаю японцев, но тем не менее это так.
- Посмотри, - вдруг сказала Филлис.
- В чем дело?
Она ткнула пальцем в газету. "Гибель японского лайнера у Молуккских островов" - гласило название. Точно такое же коротенькое сообщение, только вместо фотографии - схема района кораблекрушения.
- Тебе не кажется, что корабль затонул где-то совсем рядом с нашей старой знакомой - впадиной Минданао?
- Действительно, неподалеку.
Я внимательно ознакомился с сообщением. "Смерть в тишине обрушилась на спящий лайнер… Бедные дети… несчастные матери…" - Ну, конечно, без этого нельзя! - "…вопили от ужаса… Обезумевшие женщины в ночных сорочках выскакивали из своих кают… Бедные матери с огромными от ужаса глазами, подхватив самое драгоценное в жизни - детей…" и так далее, и тому подобное. Если отбросить всех этих женщин и детей, вставленных корреспондентом лондонской редакции, дабы выжать слезу у читателей, то вся заметка выглядела настолько беспомощной, что я вначале поразился, почему две столь авторитетные газеты предоставили событию первые полосы, но затем понял, что скрывалось за всеми этими дутыми страстями: "Яцухиро" непостижимо и загадочно, без всяких видимых причин, внезапно, как камень, пошел на дно.
Позже я раздобыл копию сообщения агентства и увидел, что оно в своей неприкрашенной лаконичности куда более тревожно и драматично, чем все эти рассуждения о "ночных рубашках": "Причина не выяснена, море спокойное, повреждений не было. Корабль погрузился в воду менее чем за одну минуту без явных следов аварии. Взрыва не наблюдалось"… Так что в ту ночь не было ни криков, ни воплей. У японцев едва хватило времени продрать глаза, и вряд ли они успели сообразить спросонок, что произошло. Их почти мгновенно поглотила вода: никаких криков - одни пузыри, когда двадцатитысячетонный стальной гроб взял курс на дно.
Я поднял глаза на Филлис. Она задумчиво смотрела на меня, опершись подбородком на ладони.
- Неужели это то самое, Майк, так скоро?
Я замялся.
- Трудно сказать, тут столько надуманного… и я не могу судить… Подождем до завтра. Думаю, из "Таймс" мы узнаем, что случилось на самом деле. А может и нет…
Дальше мы уже ехали куда медленнее и остановились один только раз в Дартмуте - на ленч.
Наконец, к середине дня, ужасно уставшие, мы добрались до места. И хоть я не забыл позвонить в Лондон, чтобы попросить прислать все вырезки о кораблекрушении, мне уже казалось, что трагедия на другом конце света столь же далека от маленького серого домика в Корнуэлле, как гибель "Титаника".
На следующий день "Таймс" сообщила о происшествии, но как-то уж очень вяло и осторожно, очевидно, в редакции и сами разводили руками. Совсем иного характера были вырезки, присланные нам с И-Би-Си: фактов - нуль, зато куча комментариев. "Покрыта тайной гибель японского лайнера "Яцухиро", ушедшего в вечность в ночь на понедельник у южных Филиппин, унесшего с собой более семисот жизней. Со времен загадки "Марии Целесты" мир еще не знал столь таинственного происшествия". "Создается впечатление, что лайнер "Яцухиро" займет достойное место в длинном списке неразгаданных тайн моря. Тайна шхуны "Мария Целеста", которая была обнаружена дрейфующей у…" "Рассказы пяти оставшихся в живых японских моряков только сгущают мрак, окружающий судьбу судна "Яцухиро". Почему оно затонуло? Как это случилось? Почему столь внезапно? Неужели мы так никогда и не найдем ответа на эти вопросы, как не нашли ответа на вопросы, связанные с "Марией Целестой"? "Даже в наш век, в век науки, море продолжает ставить нас в тупик. Гибель "Яцухиро" - очередная неразрешимая загадка в истории мореплавания. Как и знаменитая "Мария Целеста"…"