– А, да! Это и я знаю. Нет, здесь что-то другое. А, это она собирает всех. Они хотят узнать больше об эксперименте. Ну что ж. Дадим им то, что они хотят, – резюмирую я.
Я лечу сквозь шкаф, стену, дерево. Физические земные тела не являются препятствием для моего перемещения. Я проникаю в свой большой дом, где когда-то ходило моё тело. Вообще-то это не моё тело, а просто земная оболочка, данная мне на время присутствия в материальном мире. Понятно теперь, зачем оно было мне дано. Я и при жизни это понимала где-то в глубине души, на задворках своей сущности. Вот это моя миссия, и я её выполнила.
Родственники сидят в огромной библиотеке за овальным столом в мягких креслах. Их окружают стеллажи с книгами. Здесь комфортно и уютно. Я вижу, что собрались не все. Наверное, остальные в своих делах и заботах, и ещё не приехали. Взрослые сидят и чего-то ждут, тихо переговариваясь. В игровых слышен шум и визг детворы. Я приближаюсь к каждому из своих детей и прохожу сквозь них. Я хочу, чтобы они почувствовали меня. Вот Амир вздрагивает. Я стою рядом с ним.
– Ну, мой мальчик, давай! Послушай себя, своё сердце, душу. Что ты чувствуешь? – жалобно стону я.
– Что с тобой, дорогой? – жена Амира встревоженно всматривается в лицо своего мужа.
– Да, что-то вдруг не по себе стало, холодок прошёл по коже… – Амир берёт журнал со столика и листает его, чтобы отвлечься.
– Ждём ещё пятнадцать минут, и начинаем, – Руди, организатор этого сбора всех родственников, одетая в бальное платье, с гладко зачёсанными волосами, стянутыми в конский хвост, чувствует себя хозяйкой дома.
Она предпоследняя из наших детей, и ей досталось больше внимания со стороны других братьев и сестёр. К её капризам все относятся снисходительно и с любовью. Ей же часто кажется, что над ней насмехаются. Я прохожу сквозь неё несколько раз, пытаясь достучаться до сердца. Но, кажется, она его заморозила ещё в период младенчества. Почему это с ней случилось? Непонятно. Руди кладёт правую руку на живот в области солнечного сплетения и накрывает её левой рукой.
– Наконец-то ты чувствуешь эту боль, – я парю над Руди. – Ты всегда была бесчувственной, бессердечной. Только эгоизм и капризы, которым все потакали. Тем не менее, я тебя люблю такую, и все любят.
Руди встаёт и направляется к сервировочному столику. Берёт коньяк, наливает себе рюмку и выпивает залпом.
– Мне что-то нехорошо вдруг стало, – оправдывается она.
– Алкоголь не помогает. Это временная анестезия, – Илаф добродушно смотрит на Руди. – Я это уже прошла, знаю.
В молодости Илаф, когда решила жить самостоятельно и поселилась в Лондоне, много рисовала, и почти всегда её сопровождал алкоголь. Потом она остановила это. Уехала в солнечную Испанию и теперь просто наслаждается жизнью, ничего не делая.
– Кажется, собрались все, кто подтвердил встречу. Кроме Даниеля. Он уехал в Новую Зеландию и застрял там. Ограничимся конференц-связью с ним. Ещё несколько братьев и сестёр даже не ответили на письма и вызовы. Вероятно, тоже в отъезде, – Руди настраивает связь, пальцем выводя в воздухе пароли.
Над головой всплывает сеть, проявляющаяся буквами в пространстве. Руди растягивает её до размеров стены, чтобы было видно всем присутствующим. После долгого ожидания со стороны Даниеля появляется треск, мерцание, а потом визуализируется и он сам, улыбающийся сквозь москитную сетку.
– Всем привет! Приношу свои извинения, что не смог приехать. Но, как я уже говорил, застрял здесь, и пока нет возможности выбраться.
– Да, я уже всем сообщила, – отвечает Руди.
– По какому поводу сбор? – Даниель ловит взгляд Амира и обращается к нему.
– Около двух месяцев назад наша мама покинула этот мир и нас. Её душа, – добавляет Амир, немного подумав. – Тело её лежит в инкубаторе. Она запретила себя хоронить традиционным обрядом.
– Долго это будет продолжаться? – уточняет Даниель.
– По завещанию мамы эксперимент нельзя останавливать, он должен длиться веками, если только не произойдёт какой-нибудь катаклизм или другой форс-мажор, мешающий его проведению. Это необходимо передавать, как и институт с лабораторией, из поколения в поколение.
– Всё ясно, – отзывается Даниель. – Этот эксперимент был жизнью для родителей.
– Она оставила всем нам письма, в которых всё это описано и завещано, – вставляет Илаф.
– Мне домашние сообщили об этом письме, когда я звонил. Но не распечатывали, ждут меня, поэтому о содержании не знал.
– Хорошо. Итак, предлагаю начать наше собрание, – Руди прерывает обмен любезностями. – Я предложила всем собраться, чтобы пообщаться с душой мамы.
– Ха-ха-ха! – прыскает взрослый сын Амира.
Амир строго смотрит на него.
– Просто я представил древний обычай вызывать души умерших людей, – пытается оправдаться подросток. – Как-то смотрел фильм. Рисуют круг с буквами, ставят блюдце и кладут на него пальцы.
– Это до сих пор практикуется в оккультизме и магии.
– Это же полный бред! Как может душа прийти на блюдце, на алфавит в кругу и пальцы?
– Может, она приходит на энергетический поток вызывающих душу людей, – Руди заметно нервничает и теребит кончики волос в хвосте. – Всё же я предлагаю начать. Тем более, что мама жила своим экспериментом и возможно, она хочет, чтобы мы вышли с ней на связь. В институте что-то происходит, но мы не знаем, что именно.
В это время я располагаюсь в середине овального стола, среди ваз с цветами, и оглядываю всех.
– Да давайте уже, начинайте! Я с вами! – кричу я, но никто меня не слышит.
– Итак, я предлагаю всем мысленно настроиться на нашу маму. То есть каждый сейчас должен сидеть и думать о ней, вспоминать и внутренне с ней разговаривать, – продолжает Руди, разрумянившаяся от алкоголя.
– А как мы поймём, что она с нами? – сын Амира, явно настроенный против этого действа, ехидно пожимает плечами.
– Скорее всего, мы почувствуем её сердцем, – пытается его угомонить Амир.
Все переглядываются и задумчиво опускают глаза. На пару минут наступает глубокая тишина. У кого-то катится слеза, кто-то вздыхает, с шумом выпуская воздух из лёгких.
– Ух-у-ух. Ух-у-ух. Ух-у-ух, – слышно воркование голубей на улице.
Пространство наполнено свежим воздухом и запахом лаванды. Я подлетаю к Илаф и прохожу сквозь неё, со всей силы посылая импульс ей в сердце. Илаф берёт стакан с соком и пьёт его.
– Мне как-то не по себе, – говорит Илаф, ставя пустой стакан. – Такое ощущение, что меня изнутри распирает.
– Может, это мама пришла к тебе первой? – предполагает Амир.
– Не знаю, – Илаф погружается в себя и опускает глаза в пол.
Я выхожу из Илаф, подлетаю к Амиру, также прохожу сквозь него, останавливаясь в его сердце. Потом к Милочке, к Руди и к остальным по очереди. Даниель с измученным видом периодически смотрит в экран и тоже пытается сконцентрироваться, но у него не получается. Он то и дело перескакивает мыслями на свою работу и бытовые проблемы. Я подлетаю к экрану и начинаю посылать импульсы Даниелю. Я могу переместиться за пару секунд на другой конец Земли, но не делаю этого, боясь упустить важный момент здесь и сейчас.
– Мама с нами, – уверенно объявляет Руди.
– Как ты это определила? – не унимается недоверчивый сын Амира.
– Разве ты не чувствуешь её? – удивляется Амир.
– Нет, не чувствую, – подросток обижен на то, что никто его не поддерживает и не встаёт на его сторону.
– Я тоже ничего не чувствую, – категорично заявляет жена Амира.
– Я поняла, почему вы не чувствуете, – облегчённо вздыхает Илаф. – Нас мама учила этому, а вас никто не учил. Я имею в виду, чувствовать. Амир, почему ты не научил своего сына и жену прислушиваться к себе, к своим ощущениям и чувствам?
– Да не знаю, – Амир, обеспокоенный поведением своего семейства, не может их оправдать.
Моя душа кружит вокруг стола, по очереди заходя в каждого присутствующего. Мне надо, чтобы они почувствовали моё присутствие рядом и обратились ко мне. Поверили в моё существование, так как внутренняя вера – самое важное и основное. Наконец-то опять воцаряется тишина, такая, что можно услышать дыхание друг друга, и это продолжается десять минут. Прерывает тишину беспокойный, не верящий ни во что, и даже себе, сын Амира, переглянувшись со своей матерью, так же скептически настроенной.
– Интересно, и сколько нам так сидеть? Я бы лучше погулял или поиграл, – полушёпотом произносит он, и его все слышат.
Амир смотрит на него укоризненно и потом переводит взгляд на свою жену. Он явно недоволен их поведением, но ничего не может сделать. Это же его жена, а сын – его плоть и кровь. То есть часть его есть в сыне, а жена – отражение его скрытых черт. Он и сам сомневается в существовании души и жизни после смерти, однако маленькая часть его сущности всё же верит в высшую силу, так как он многое не может объяснить доводами науки. Почти все из присутствующих заметили эту семейную размолвку, но потом снова погружаются в себя.
– У меня необыкновенное чувство внутри. Кажется, я чувствую присутствие мамы здесь. Даже мурашки по коже, – делится Мила.
– И у меня тоже что-то неестественное внутри происходит, – Илаф поднимает глаза и обводит взглядом всех братьев и сестёр.
Все по очереди делятся своими чувствами и выражают единодушное мнение, что душа их мамы здесь.
– Кажется, вы притягиваете за уши несуществующее чувство, исходя из обстановки и цели встречи. Вы чувствуете то, что хотите, – заявляет жена Амира. Она решает подать голос и встать на сторону своего неверящего сына.
– Как ты можешь так говорить? Ведь Ева наша мама. Она нас вырастила и дала много знаний, навыков и умений, – Амир пытается уговорить жену, поглядывая на сына, давая ему понять, что это относится и к нему.
– Я не спорю, что она вас вырастила. Но то, что вы делаете, выходит за рамки разумного.
– Да, и я думаю так же, – сын Амира, получив поддержку матери, переходит в наступление и отмахивается от отца, довольный, что теперь он не один.
– Мне надоели ваши споры, – не выдерживает Руди. – Если вас что-то не устраивает, вас никто здесь не держит. Можете уходить, и не мешайте нам.
– Да, пожалуй, я пойду.
Сын Амира встаёт и смотрит на мать. Все смотрят на него, потом на его мать, а потом на отца.
– Я не могу пойти с вами, – защищается Амир. – Если хотите, уходите, но я буду на вас злиться.
– Да, мы пойдём.
Жена Амира тоже встаёт и подходит к сыну. Эту семейную сцену без слёз наблюдать невозможно. Многие, прикрыв рот рукой, посмеиваются. Всем известно, что Амир зависим от своей жены и ведётся на все её капризы.
– Если и ты уйдёшь, это будет неправильно и несправедливо по отношению к маме, – Илаф пытается надавить на Амира и взывает к его совести.
– Ничего страшного. Пусть уходит, – кричу я в надежде, что буду услышана.
Амир в сомнении крутит головой то в сторону уходящих жены и сына, то на Илаф и других братьев и сестёр, которые молча наблюдают эту сцену.
– Я всё же пойду. Извините меня. Надеюсь, и мама простит меня, – Амир ещё раз поворачивается к собравшимся и уходит вслед за своим сыном и женой.
Воцаряется тишина. Я, проводив Амира, возвращаюсь к столу.
– Как я хочу, чтобы вы меня хотя бы услышали, – я снова подлетаю к каждому из своих уже взрослых детей.
Внезапно у меня появляется идея, как быть услышанной. Я подлетаю к роялю и просачиваюсь внутрь. Я ударяю по струнам, чтобы музыкой подать знак, но безуспешно. Окружающие ничего не слышат, хотя мне кажется, что мощнейший звук возникает даже при лёгком прикосновении. Внук, с которым я встречалась возле океана в парке, всё время сидевший молча, внезапно начинает мычать мелодию, сначала тихо, но постепенно голос его становился всё громче. Его, ещё чистая, детская душа, улавливает мои посылы и импульсы.
– Что ты мычишь? Что с тобой, дружочек? – спрашивает сидящая рядом Мила.
– Это не я, не знаю. Это мой голос повторяет мелодию из головы. Нет! Она звучит из рояля!.. – малыш смущается и умолкает.
– Разве там звучит мелодия? Я ничего не слышу. Кто-нибудь слышит сейчас звучание?
– Дети слышат то, чего не слышат взрослые и видят то, чего не видят взрослые. Дети – это ангелы.
Внук берёт из своего портфеля карандаш и альбом и начинает рисовать, немного смущённый вниманием к себе со стороны взрослых. Я понимаю, что наконец-то есть кто-то, кто меня слышит и чувствует. Мне удалось отправить пучок импульсов, который соединил бьёнстри моей души и души ребёнка воедино. Малыш начинает старательно выводить арабские буквы на альбомном листе. Все смотрят на мальчика с удивлением, потому что он с родителями всегда жил в Австралии и только пару месяцев назад приехал к бабушке погостить, и, естественно, не знал ни арабского языка, ни арабского алфавита. Все мои дети знают несколько языков, в том числе и арабский, но преимущественно общаются на английском. А вот внуки уже далеко не все остались жить на территории бывшей Месопотамии и использовали арабский язык.
– Я с вами и люблю вас.
Руди поднимает листок и кладёт на стол, и все читают корявые буквы ребёнка. Одно то, что мальчик не знает арабских букв, но почему-то пишет их, говорит о моём присутствии.
– О, Боже! – восклицает Илаф. – Мама здесь! Это невероятно. Что бы у неё спросить?
– Спросим, как она себя чувствует? Как вообще ей там живётся?
– А достаточно это просто произнести или надо написать, как и она?
– Сейчас проверим.
Внук продолжает тщательно выводить буквы и слова.
– Ана джамиль! – читает арабские слова Руди. – В переводе с арабского "я прекрасна". Значит, она прекрасно себя чувствует!
– Скажи о цели встречи, зачем мы её вызвали, – тихим голосом говорит Мила.
Руди, чувствуя себя главным инициатором этой затеи, гордо вскидывает голову. Пару раз кашляет и не терпящим возражений тоном произносит:
– Мама, мы здесь собрались с целью узнать побольше об эксперименте, и как мы могли бы помочь или поучаствовать в нём? Поскольку твои сотрудники участвуют в эксперименте и в курсе дел, мы считаем, что тоже имеем полное право учавствовать. Всё же мы твои дети.
– Руди, что ты такое говоришь? – изумлённая Илаф встаёт из-за стола. – Просто нам интересно, и мы хотели бы быть полезными, помогать в её деле.
Я облетаю вокруг стола и снова поочередно захожу в каждого. Я хочу пробудить в них чувства и оставить след своей бьёнстри в каждом. К сожалению, некоторые пробуксовывают пока и не дают доступа к своим чувствам. Материальный мир слишком сильно влияет на духовность и чистоту души. Но я верю, что в будущем это поможет им.
– У меня внутри как будто зажёгся свет, и стало тепло, – говорит Мила.
– И я тоже почувствовала тепло и счастье.
– Мне как будто стало легче дышать, – один из сыновей, страдающий астмой, удивлённо держит руку на своей грудине.
– Отлично, вы меня почувствовали. Это главное, – я вывожу слова рукой ребёнка. – Теперь я готова рассказать вам о цели эксперимента. Так как эксперимент проходит успешно, я решила ввести вас в курс дела, и вы поможете мне, и поможете будущему развитию человечества.
Наступает тишина. Каждый из присутствующих переваривает информацию. Я молчу, и мой внук принялся рисовать деревья. Опять воцаряется тишина. Лишь слышно, как с легким шорохом вращаются лопасти вентилятора, разгоняя сорокаградусную жару и охлаждая помещение. От их движения мерно, еле слышно, нежно побрякивают и звенят люстры, как будто кто-то касается струн клавесина. Колышутся шторы. Включены и кондиционер, и вентилятор. За окном стоит невероятная жара. Всё в пространстве наполнено сильной энергетикой и покоем. Лепные узоры на стыке между стенами и потолком и зеркальные орнаменты, выложенные на потолке, украшают и придают величественный вид, как в барочном дворце. Задрав голову, можно увидеть множественное отражение себя в кусочках зеркал. Илаф разглядывает хорошо знакомую комнату и как будто по-новому видит эту красоту и колорит. Внезапно её взгляд приковывает отражение в одном из небольших зеркал. Почти прозрачная человеческая фигура. Дочь сопоставляет увиденное с отражениями в других зеркалах. В них все отражаются многократно, а эта фигура одна. Кажется, это женщина, она стоит спиной к зеркалу, лица не видно.
– Кажется, я вижу маму, или это неизвестный объект находится вместе с нами, – Илаф показывает пальцем место, где видит фигуру. – Мама, если это ты, дай нам знак.
Я поворачиваюсь к зеркалу лицом и вижу своё отражение. Впервые я вижу сама себя и не узнаю. На меня смотрит молодая женщина лет тридцати. Я вспоминаю, что и Патрик предстал передо мной молодым, и родители, и близкие, и все те, кого я знала когда-то, и кого я уже успела повстречать после смерти.
– Да, это я в молодости. Я сейчас такая, здесь все молоды, – малыш перестал рисовать и опять из-под его руки стали появляться строчки арабской вязи.
– Ты уже кого-то видела?
– Да, я виделась с вашим папой и своими родными и близкими.
– А как папа? А как там? Очень страшно?
– У папы всё хорошо, и там не страшно. Такого чувства там вообще нет, там и самих чувств нет. Это свойственно земным людям.
– Ты будешь приходить к нам ещё? Папе привет передай.
– Обязательно передам. Не уверена, что мы сможем повторить наше общение, по крайней мере, в ближайшее время. Я пока ещё всё проверяю, и помогает мне быть с вами и быть увиденной и понятой лишь тот факт, что идёт эксперимент, в процессе которого я нашла способ передавать свои импульсы, слышимые вами. Другие так не могут. Меня притягивает обратно к вам тело в инкубаторе и адронный коллайдер, настроенный на волну моей души.
– Да, что делать с телом? Ты же не будешь всегда лежать в инкубаторе?
– Его можно похоронить под землёй, под помещением инкубатора. Главное, чтобы оно находилось рядом с коллайдером, и можно было считывать волны. В экспериментальной комнате мои помощники отслеживают мой путь. Но им удаётся обнаруживать меня и ловить мои импульсы, только когда я оказываюсь в трёхмерном пространстве и приближаюсь к Земле и к институту. Я, как только оказываюсь здесь, где наше восприятие одинаково, пытаюсь передать всё, что вижу в своём новом мире, и что со мной происходит. Не всё, что я вам отправляю из отэспаре и других миров, вы способны увидеть и воспринять, тем не менее, эта информация фиксируется и накапливается. Надеюсь, в будущем человечество научится понимать сигналы отэспаре и других миров, найдёт способ заглянуть в более чем трёхмерные вселенные.
– Мама, а как мы можем быть полезными и помогать тебе?