А как-то, маленькое рассогласование породило внутри мозга вспышку. В ее сиянии он обомлел, увидев совершенно новую комбинацию в соотношении сил. И руки, предательские руки, чуть не дернулись к свисающему с плеча микрофону, и только заблаговременная их заправка за отвисающую портупею скрыла холод понимания. Он взял себя в руки, даже не покосившись на нарезающего акульи восьмерки вокруг него и пульта Мурашу-Дида; заставил, закусив удила языка, спокойно довести взгляд до конца листа; смять, бросить в утилизатор хронопластину, отпечатав в голове главное; улыбаясь, полосонуть шуткой Весельчака; выдержать встречный ход по поводу "купольников", не знающих умножения и интеграла, и из-за коих генерал должен лично бродить по палубам; спокойно проследовать назад в ЦКП; и только тут, среди нескольких команд-масок сделать нужный ход – довернуть вторую внутреннюю башню на двадцать градусов по азимуту. Этот ход, в случае верности озарения, давал ему три дополнительных секунды в момент катящейся из будущего дуэли. А еще через час, он сумел, среди прочего, ввести в запоминающее устройство механизма наведения еще и новый угол возвышения стволов. И это добавило еще две с половиной секунды. Но дарило ли это выигрыш против атомной вспышки, когда воздух разогревается от сверхзвукового броска? Тутор-Рор не знал этого, как и многого другого – он просто отыгрывал один из вариантов. Их было много, очень много. И только с уточнением знаний, он мог отбрасывать ложные, один за другим.
Как трудно их было добывать!
136. Слежение
И пялились, пялились с карты, сквозь блеск хронопластины, черные стволы имперской артиллерии, щелкали где-то, через шуршание бумаг, и шелест голосистых микрофонных призраков, затворы вражьих гига-пушек, и даже обычных, только заряженных не простыми, а атомными зарядами. И не существовало от них спасения, уже привычно распахивали они зев при пробуждении, еще до открывания, поднятия воспаленных век. Бесшумно смещались, автосопровождая, по люминесценции коридорных шествий. Заглядывали в глаза при открытии люков. А иногда сам люк какого-нибудь отсека преображался в распахнутость придвинутого в упор ствола и Тутор-Рор замирал, натыкаясь на колокольный удар сердца и тут же, в безумной храбрости, шагал в нутро, спеша встретить, катящийся по рельсам нарезки, раскалившийся снарядный нос, встать, прикрыть грудью, добавить мгновение жизни застигнутому врасплох "Сонному ящеру". Но что-то случалось, они расходились в параллельности непересечения и била в расширенность зрачков знакомость скрученности стен, обсаженная спинами дежурной смены. И вырастал на пути докладывающий о полном ажуре старший офицер "купола". И Тутор-Рор неуверенно опускался в надоевшую привычность кресла, и обводил взглядом нанизанных на индикаторы операторов и уже верил в их реальность и в обман прошедшего навылет кумулятивного чудовища.
Он смотрел на внимательно подглядывающего за ним РНК-шника, внезапно четко вспоминал имя; боль в голове отваливалась, уплывала, сворачивалась для нового, будущего удара; мышцы расслабленно дергались, как будто он и правда секунду тому упирался, растопырившись звездой, в гладкость и скользкость отдраенного ружейной смазкой калибра. И тут, ищущие достойную цель, глаза втыкались в большой обзорный индикатор. И оттуда распахивались широченностью железного рта оставленные без внимания атомные трехстволки Эйрарбии. Нет, никак, никак нельзя было спускать с них глаз! Слишком верткие, хитрые они были, и нельзя, непозволительно оставлять их без контроля даже на миг!
И он вскакивал с кресла – визуально, для внешних фоновых призраков смены вокруг – неторопливо поднимался, с ленцой приближался к экрану ближе, спрашивал нечто – для них столь значительное, а сам косил в индикатор, различая, расшифровывая новые неизвестные метки, ища среди них искомое трехглазое железо-гусеничное существо, готовое плюнуть, в тех, кто зазевается, ядерным огнем. Как хитро оно маскировалось! И понятно, оно было не одно – они бегали стаями.
И мысленно он доворачивал собственные, спрятанные где-то выше головы, калибры на нужный, отмеченный заранее угол и давал отрывистую, однозначную команду. И правая рука, старая дрожащая предательница, хотела рванутся взмахом, как в древние фильмо-исторические времена картечи и ядер, подтверждая команду. И только где-то в плече получалось напрячься и не позволить обнажить план, выдать свое местоположение этим, спрятавшимся за мерцающими метками, чернильным трех-зрачковым гадам.
Он снова успевал их обмануть!
136. Копии
Стандартная загрузка обычной "боевой горы" включала четыре "колокольчика", увесистых много-гусеничных машин, однако на борту "Сонного ящера" их значилось пять. При массе двести пятьдесят тонн, из вооружения "колокольчик" нес только два крупнокалиберный пулемета, один из них – зенитный; броня у него тоже была не слишком толстой; потому, вес складывался из всяческих специальных приспособлений. Еще конечно, некоторую прибавку давал экипаж – как-никак двадцать четыре специалиста. Однако среди них не попадалось борцов тяжелой массы – все больше очкарики – так что они никоим образом не могли дать солидный привесок. Следовательно, "колокольчик", не будучи механизмом предназначенным для стрельбы – то есть настоящей боевой машиной, являлся всего лишь носителем аппаратуры. А вот ее задача была достаточно интересной.
Гига-танк спустил с борта выдвижной настил. Времена были непарадные – маскировка прежде всего – потому на пандусе не замигали сигнальные огни. Смотрящий в свето-умножительный прибор водитель аккуратно свез тяжелую машину вниз, а затем она не слишком быстро начала свое путешествие – скорее всего, последнее.
Ведь назначение "колокольчика" и всей помещенной в него аппаратуры была в имитации своей покинутой "мамы" – "боевой горы". Но, конечно, не в имитации ее как боевой единицы брашских бронетанковых войск, а только в копировании внешних признаков, достаточных для введения в заблуждение противника. Чем эта мимикрия шиворот-навыворот грозила экипажу "колокольчика"? Понятно чем. Ведь не затаившуюся гига-машину должны они из себя корчить – вполне живую и резвую. Для имперской армии, "Сонный ящер" являлся очень опасным чудовищем, по нему не грешно садануть даже атомным зарядом. Но в отличие от подвижной крепости, относительно стойкой к таким подаркам, "колокольчик", как уже отмечалось, имел слабенькое, по принятым в нормальных тоталитарных государствах стандартам, бронирование. Так что эффект от умелой имитации был однозначен. По сему прискорбному факту, далеко не все двадцать четыре человека экипажа, отбирались добровольно. Но даже подневольные рекруты пользовались у остального народа "горы" почетом и уважением – никто не завидовал, когда им выдавали полторы порции пельменей из мяса краба-мурауса, или десяток другой яиц симликлиса сверх положенного, а перед боевым выходом – обычно единственным на войне – двести грамм "Саблезубой". Тем не менее, экипаж "колокольчика" все же берегли. В это трудно поверить, но это так.
Перед включением основных узлов оборудования, все специалисты покидали основной борт и переходили в следующий на привязи модуль-прицеп: известная схема размещения боевого расчета, принятая даже на флоте, к примеру, в подводных артиллерийских лодках, имеющих народное наименование "кишка". И применялась эта схема по идентичному поводу: тренированный, обученный аппаратурной и тактической манипуляции расчет нужно беречь до срока. И раз уж их нельзя спасти от эйрарбакских боевых систем, то вполне можно попробовать защитить от негативных следствий работы своих собственных механизмов. А вредоносных факторов имелось достаточно. Прежде всего – шум. Ведь "колокольчик" имитировал миллионотонную подвижную машину. "Букашке" всего в четверть тысячи тонн это, разумеется, достаточно сложно.
Самым тяжелым узлом, помимо маленького бортового реактора, и являлся, кстати, звуковой имитатор подвижной крепости. Он действовал на основе скоординированного концерта нескольких, попарно пригнанных друг к другу, полусфер, из которых вначале откачивался воздух, а затем они резко разъединялись. Примыкающая к "вакуумным дырам" часть атмосферы, заполняя пустоту, проскакивала звуковой барьер. Эта достаточно сильная какофония ощущалась на многие километры. Кроме того, "колокольчик" имитировал магнитные и прочие, создаваемые "боевой горой", поля. Он шарил по округе локаторами, излучал радиоимпульсные "пакеты"; испускал звуки-подражания, похожие на стрельбу сверх-калибром. Откуда внешний, солидно удаленный наблюдатель мог ведать, что локаторы и лазеры работают в одну сторону, то есть, сигнал излучается, но аппаратуры приема попросту нет?
И трудности для четкого опознания возникали не только сейчас – в период "синхронно задутых солнц", когда пыль, дым и копоть стелятся до стратосферы. В арсенале "колокольчика" имелась целая батарея метательных труб, раскидывающих по округе увесистые дымовые шашки. За четыре секунды обреченные специалисты "колокольчика" умудрялись создать стену дыма высотой полкилометра и такой же ширины – эдакое, поставленное на попа, черное облако. За чуть большее время, они умели маскировать внутри искусственной тучи ближний окружающий ландшафт. Понятно, простым дымом отделаться не получалось: он имел вкрапления, плохо пробиваемые радиоволнами и лазерами. Так что как имитатор "колокольчик" был вполне неплох. Единственный минус, он не мог носиться по миру со скоростью триста километров в час, как умеет делать на ровной местности гига-танк, но ведь не все умные уезжали на "колокольчике", кое-кто оставался внутри великанской машины. Они не собирались бить на "Сонном ящере" рекорды скорости, покуда их прикрывает имитатор.
Разумеется, сразу все напиханные внутрь "колокольчика" ящики не включались. Он тихонько отъезжал подальше от своей металлической "мамы" – за десять и более километров, и уже там, в обусловленное время, либо по получению команды, начинал "шалить".
В некоторых случаях республиканские тактические наставления допускали комплексное применение нескольких "колокольчиков" сразу. Но сейчас Тутор-Рор считал это излишним. Экипажи оставшихся двойников гига-машины могли спокойно, и с верой в будущее, далее поглощать "Саблезубую", с закуской или без – на собственное усмотрение, ведь "боевая гора" не была осколком какой-то тотальной Империи, она была островком Республики Брашей – оплота планетарной демократии, и потому личные вкусовые пристрастия отдавались на откуп двуногих муравьев обитающих во внутренностях железной приплюснутости чудовищного яйца.
137. Есть только миг
И однажды это все-таки случилось. Конечно, он оказался самым подготовленным из всех находящихся вокруг. Нет, они не спали, не витали мыслями в облаках, занимались делом и морально-психологически готовились ко всему, и к тому что случилось тоже, разумеется, но им, тем не менее, необходимо было преодолеть некий неуловимый логический барьер, отвинтить какие-то, облепленные гарантийным воском, гайки в головах, прежде чем полностью включиться в новую ритмику реальности. А она уже вторглась сюда, скользнула мимо синхронизированной, мерцающей выпуклости индикаторных окон, пронеслась сквозь суженые зрачки, взвела пружины сетчаток, и завертела механику перемола информации. Но это у них у всех. А у него…
То, что у остальных еще перетиралось, на подсознательном уровне, у него уже дало на выходе – в голосовых связках – четкую однозначность команд. Возможно, их удивила внезапно откупорившаяся активность, давно впавшего в таинственную летаргию, генерала-канонира, а возможно и нет – не успела – отодвинулась вбок, расправившей плечи, привычкой к однозначному выполнению приказаний. И эта, спрессованная месяцами и циклами тренажная ловкость пляски пальцев над пультами дала, выкроила из неумолимости времени, еще чуточку секунд, досыпавшихся к тем, что выскреб он раньше, выпаливая мозги в многоуровневой битве с неверием. И вместе эти нити состыковавшихся мгновений связали в выгнувшейся дуге времени маленький, нервущийся, неуничтожимый узор, способный сплести свою собственную, запланированную им загодя, реальность.
И разбуженная тонкостью пальцев чудовищная механика гига-калибров успела провернуться стотонностью шестеренок, разогнать и глотнуть, стонущими демпферами, ускорение вращательных моментов. И замерли, в решении, задранные, скакнувшие ввысь неохватные великаны-стволы, выпялившись в черную непробиваемость неба. И где-то в недрах "горы", в чрево-руслах пялящейся в мир монолитности, двуногие точечные муравьишки орудийных расчетов, запыхиваясь и суетясь, задраивались в надежность глухоты коконов-убежищ, должных, по технике безопасности, уберечь их опасно-чувственные уши и студенистые тела от неизбежности мега-гаубичной отдачи. И даже здесь, в центральном "куполе" кое-кто из операторов невольно шарил, случайно, на миг освободившимися, ладонями, проверяя пристежки страховочных ремешков. Это их судорожное раздвоение, процедившийся сквозь фильтры страх, даже внезапно обострившийся запах пота в отсеке, проходили, огибали Тутора-Рора, не оставляя пятен на сознании. Он существовал там, в многоглазом мерцании экранов, в многорукости бегающих по тумблерам пальцев дежурных офицеров "купола".
Он видел, миллиметровую ползучесть фиксируемой локаторами метки, знал, преобразовывал эту черепаховость в многокилометровые слитные броски, счищал шелуху сложности, легко преобразовывал в видимые сознанием образы грядущие траекторные пересечения. Он знал, что произойдет, выпрыгнет во вне, в слиянии-поцелуе меточной абстрактности. Он прекрасно ведал, что является целью, наживкой заглоченой этой зеленью мерцания – там, на конце загибающегося отрезка, пыхал дымной завесой, ровнял гусеницами плоскость мира, двухсотпятидесятитонный, набитый имитационной аппаратурой, жиденько бронированный трактор – "колокольчик" за номером "два". Тогда и там, где его медлительный путь войдет в соприкосновение с падающей дугой отраженного радарного сияния, линия движения "колокольчика" оборвется. И пыхнет под черным одеялом нависающей ночи, прущий в холод пространства, слепяще-дующийся шар.
И еще можно послать сигнал-предупреждение тем, замкнутым в имитаторе "горы" людям, – имелось время, малый запас. Но стоило ли? Не лучше ли им сгореть, выдуться пеплом из скелета почерневшей, оплавленной машины, чем бессмысленно, позорно метаться вокруг считанные – не минуты – секунды, до того как нагрянет накатывающаяся стена из света?
Однако на связь с экипажем "колокольчика" следовало все-таки выйти. Нет, не для их пользы: если после получения команды, они поведут себя до крайности расторопно, то успеют забросить в окружающее, с любопытством прослушивающееся разведкой Эйрарбии пространство еще одну "блеску" – имитацию выпуливания вовне гига-снаряда. Эта акция, по идее, окончательно убедит враждебную артиллерию в том, что они ведут стрельбу по чему следует. Но оставалось ли реально у "колокольчика" время для этой предгробной "шуточки"? Даже генерал Тутор не знал этого точно, но антенна связи "Ящера" все же излучила в пространство уплотненный импульсный пакет. Там, внутри имитационной гусеничной машины, люди не имели возможности видеть, жующую зеленые миллиметры экрана, метку эйрарбакского снаряда, однако по срочности полученного приказа они могли прозреть.
Имело ли это значение для Тутора-Рора? На данный момент уже никакого: спокойно и четко он дергал ниточками команд послушные марионетки старших офицеров; их головы, руки и даже голосовые связки действовали подобно многофазным усилителям его спланированной воли – что-то где-то вершилось и чудесный, заспанный механизм "горы" оживал; преобразовывались внешние, скрытые дымной метелью контуры гигантской приплюснутости яйца – втягивались внутрь отдельные секции антенных решеток загоризонтного локатора, зачехлялись тяжестью многослойных броневых листов; тихонько урча, разгорался где-то в брюхе "Сонного ящера" притушенный термоядерный огонь, гоня по кругу обманутую, свернутую в узел плазму – подвижная крепость готовилась к стремительному броску. Но прежде, до того как гига-танк воспарит над вдавленным за время стоянки, смерзшимся в асфальт грунтом, он должен был "плюнуть" в рассчитанное место пятидесятитонные стальные бомбы.
И еще до срока, до мига, когда полыхнул, достиг цели первый из обнаруженных эйрарбакских снарядов (ясное дело, атомный, потому как в ином случае их летела бы целая связка – одиночка не имел шанса нанести серьезный урон "боевой горе", а ведь именно за это, наверняка, и был принят несчастный "колокольчик"), еще до того, как его метка преобразилась с белое свечение экранов, "Сонный ящер" колыхнулся, выпуская на волю застоявшиеся в затворных стойлах, "подарки" пушечной батарее "баков". И перед тем как внешние экраны погасли, засвеченные зарождающимся в двадцати километрах ядерным грибом, Тутор-Рор успел пронаблюдать (отставая на целые секунды это же сумели совершить дежурные операторы) как, в следующем из предугаданных им ракурсов, зародилась еще одна стремительно взлетающая метка – ответ "баков" на имитационный выстрел "колокольчика". Тот, испепеляющийся в теперешнюю секунду, экипаж выдавал замаскированным имперским батареям обратные векселя: теперь генерал Тутор ведал еще одни координаты.
И совсем не требовалось делать расчеты. С холодной четкостью он бросил, ввинтил в головы дежурной смены "купола" давно помеченные углы и градусы. Все, совершенно все, совпало: именно туда оказались вздернуты загодя заряженные монолиты второй внутренней башни. И снова жуткий камертон шатнул миллионотонный танк; закивали в пружинных креплениях "боевые кресла" "купольников".
И только теперь пыхнула вниз и в сторону сверхплотная воздушная подушка движителя "Ящера", а противофазники с трудом погасили ее мучительный вой. Втягивая, на ходу складируя внутрь тяжеленные, но столь спичечные, сравнительно со всей гигантской конструкцией, пушечные стволы, "Сонный ящер" двинулся в путь – на всякий случай, он менял дислокацию, ведь не смотря на солидность своего веса – он тоже был уязвим. Только одно делало его бессмертным – маленькие двуногие муравьи, шатающиеся в боевых, амортизационных креслах. Славный это был симбиоз, и не важно, что он был искусственный, а не природный: с точки зрения отдельной клетки, и человек не самостоятельное живое существо, а скопление синхронно действующих бактерий.
И "Ящер" полетел вперед, туда, в протараненное гига-калибрами пространство.
Часть вторая
СТОЛКНОВЕНИЕ ТЯЖЕЛЫХ ФИГУР
…эти четверо были непревзойденными воинами, они не могли быть убиты в честном бою даже хранителями мира. Точно так же сего сына Дхритараштры не победил бы в честном поединке на палицах и сам Яма. Поэтому и применил я хитроумные средства, ведь иначе победа не досталась бы пандавам. Но не следует принимать близко к сердцу, что все эти герои сражены нечестно. Когда враги становятся многочисленными и опасными, их должно убивать хитроумными средствами, не так ли поступали древние боги, убивая асуров? Следуя примеру благочестивых, мы преуспели….