Бездействие гибельно, – понимали жители юга, и посему правительство этой нации развивало лихорадочную деятельность в нескольких направлениях. Из истории известно, что любая глобальная активность в общественных интересах, первостепенно, ведет к решению собственных правительственных проблем. Так случилось и на этот раз. Первой акцией по спасению миллионов соотечественников, стало создание чудовищно дорогого военно-жилого плавучего гиганта. В его недрах нашли приют все основные государственные учреждения и в общей сложности – в этой истинно морской колонии – поместилось пятьдесят тысяч носителей разума. По когда-то принятому плану, остров должен был стать прообразом целой серии копий, но кроме дальнобойных целей, страна вынуждена решать и сиюминутные проблемы. Одной из них, ясное дело, являлась конфронтация с эйрарбаками. Добраться до их растущей вширь родины возможно только морем, и чтоб они не могли противодействовать – нужен флот, а флоту нужны люди, нужно горючее, вначале синтетическое, запасы коего на планете быстро таяли и вскоре растаяли вовсе, не повезло местным с каменноугольным периодом, был он на их планете короче, чем на Земле. Теперь горючее нужно было атомное, урановое, но кораблики для этого надо было увеличить в размерах, снова нужны рабочие руки да еще квалифицированные. Словом, одна проблема потянула за собой другую, та третью и так далее. Ясно, что не до повторения подвига с островом стало, потом успеется. И остался плавучий атомно-приводной металлический монстр в море-океане один, без напарников. Плавал он в основном по течениям, словно неведомый в здешнем мире айсберг, горючку экономя, иногда только винтами гигантскими, многорядными, положение свое корректируя. Вились вокруг него стаями корабли поменьше: авианосцы, да крейсера ракетные, линкоры да лодки атомные. Сами понимаете, внутри все правительство родное, вместе с семьями, друзьями и знакомыми, а также, военно-морское и тактико-стратегическое министерства, да и плавал остров все время, а не просто стоял у бережка, страною правя, ясное дело, почему: чтоб ракетки баллистические, да крылатые, а также снаряды тысячепудовые своим местоположением с толку сбить. Сношение с родиной-мамой поддерживал Остров, который давно уж в столицу водоплавающую превратился, с помощью связи радио, а также фельдъегерской, особо секретной. А так как в стране, непрерывно в состоянии тотальной войны находящейся, все дела, в основном, секретные, а радиосвязь перехватывать противник любит, то сновали он столицы к берегу и обратно корабли разные, простые, либо на воздушной подушке, в зависимости от скорости послания, а в редких, особо срочных случаях, – планеры. Так что страна эта, руководилась с некоторым запаздыванием, словно с дальней планеты. Для борьбы с этим явлением была изобретена снарядная почта. Когда надумывало правительство срочное сообщение в какой-либо город выслать: давали канониру задание, наводил он чудо-пушечку дальнобойную, стометрово-ствольную, электро-разгонную, предварительно сверив координаты Острова с положением цели, закладывал снаряд с посланием в казенник и кнопочку нажимал. Вылетал снаряд, электронами разогретый, и самонаводился прямехонько на специальный почтово-егерский полигон, который возле каждого областного центра имелся. Метко стреляли канониры островные, поскольку тех, кто секретные послания не по назначению отправлял, самих в пушечку закладывали и замес-то ядра в ионосферу пуляли. А уж на почтово-егерском, спецбригада землекопателей, быстренько, снаряд откапывала, водичкой остужала и фельдъегерю вручала. Жалко, была та связь односторонняя, поскольку, любой объект к Острову летящий быстрее звука, отстреливала бортовая противовоздушная оборона.
Вооружен был Остров отменно, пушками, торпедами да минами, одно обидно: не было на нем окромя реакторов, в количестве тридцати штук, ни одной бомбы атомной, либо водородной, ни единого снаряда нейтронного не имелось в его обширных трюмах. Не желало правительство рисковать: хранить такие сюрпризы рядом с министерствами, уж с реакторами мирились, скрипя зубами, поскольку для подвижности Остров и создавался. Конечно, от внешних воздействий, уже только за счет собственной массы, был Остров на славу защищен: взорвись, хоть в ста метрах, мегатонна: не перевернуть ей такую махину, не расплавить целиком. Но ведь разве позволительно превращать резиденцию родного правительства в карусель?
Вот и плавала рядышком эскадра, атомную неустроенность столицы компенсировала. Назывался тот флот у брашей – Первой Островной Армадой, и был у них самый мощный из всех двадцати флотов.
19. Дороги городов
Ему было очень неудобно и больно еще до возникновения окружающего мира, а когда сознание возвратилось, боль обрела точные координаты и тогда ему захотелось пощупать то место, где раньше имелся лоб, но это оказалось невозможно, слишком отекли руки, сцепленные вдоль позвоночника. Он всегда опасался сюрпризов и ему до странности много везло сегодня. До разговора с Баллади он думал, что судьба дает ему подарки задарма, однако теперь он знал: просто, действовали законы больших чисел, среди множества активизированных сегодняшней ночью агентов, он был единственным, кто вышел на связь и, очень возможно, единственным выжившим. Ему страшно фартило за счет крайнего невезения большинства. Похоже, эта аномалия слишком увлеклась своим отклонением от общей статистики. Теперь она опомнилась и резко вернулась в общий строй. Он приоткрыл веки: прямо в глаза безразлично смотрели десять спаренных металлических трубочек, очень гармонируя с новой действительностью.
– Нет, право, эти цыплятки поспели вовремя, – грубым голосом прочавкал "голубой дракон" сидящий напротив, со смаком затягиваясь дешевой многоразовой сигарой фирмы "Рейт-Колби". – Как считаешь, Кукла?
В лицо Лумису вонзился острый, противно отдающий мятой, клубящийся клочок розового дыма, но он не отстранился, а молча стерпел это очередное неудобство.
– Угу, – процедил другой "дракон" с длинными красиво распущенными по эполетам волосами. – Ну и харя у этого тюфяка.
Ближний полицейский неприятно засмеялся и вновь закутался в облако омерзительного запаха. В этот момент, луч, подающий из стрелкового окошка, передвинулся и упал на синие перепончатые крылья, обнажив то, что находилось под каской. Лумису стало не по себе, он не любил мужеподобных женщин.
– Как настроение? – спросил кто-то, толкая его в плечо. – Нравится компания?
Бенс! Слава Звезде-Маме! жив, но к лучшему ли?
– Еще бы, – Лумис не узнал своего голоса.
– Заворковали голубчики, – пробасил старший "дракон". – Ох, как же они защебечут в информационном отделе "бабушки Гретты".
– Хм, – своеобразно подтвердила длинноволосая собеседница. – Девочки Гретты умеют развязывать язык.
– Знаешь, Лумис, – продолжал Бенс, как будто их не прерывали, – я вот пока катимся, все вспоминал, где я видел эту потаскушку.
– Которую? – безразлично осведомился Лумис, у него болела голова.
– А слишком болтливые языки они даже могут вырывать, – дополнила рядовая по кличке Кукла, меняясь в лице.
– Ну, та, слева, – пояснил Бенс, ничуть не реагируя на предупреждение и, явно, собираясь сказать какую-нибудь пошлость.
Договорить он не успел. Красивый лакированный сапог по кратчайшей траектории состыковался с его носом и Лумис лишился собеседника. Девица не плохо владела искусством утихомиривать непослушных. Лумису надо было бы извлечь из этого необходимый урок, но его словно тянули за язык.
– А с какой стати, вы нас арестовали?
Жирная особа в форме даже задохнулась от удивления.
– С какой стати? – переспросила она выпучив глаза.
Световой пучок сдвинулся и пополз по кабине: транспортер снова поворачивал.
– Может, за хранение оружия? – предположил Лумис. – Так мы без него не смогли бы выбраться с территории этих бешеных, – пояснил он, мысленно уже нагромождая огромную гору аргументов, могущих доказать их полную невиновность.
Длинноволосая закинула ногу за ногу и извлекла из нагрудного кармана самовозгорающуюся сигарету "Гэбл-Эрр".
– Я ведь корреспондент "Ночных новостей", – заявил Лумис с самым с непринужденным видом.
Кукла скорчила нехорошую улыбочку и Лумис невольно прикинул, дотянется ли она носком сапога до его лица из сидячего положения, или ей все-таки придется привстать.
– А этот белоручка, тоже корреспондент? Или может он твой экскурсионный гид?
– В какой-то мере, так...
– Тогда, что это такое? – рявкнула ближняя "боевая подруга", тыча в нос Лумису синенькую карточку с аляповатым изображением тропического цветка – членский билет "орхидея" Бенса.
Лумис почувствовал, как непрочно сколоченный им воздушный замок рассыпается на мелкие-мелкие кирпичики. Тогда он сделал единственное, что ему оставалось – доверился судьбе. Конечно, он мог бы попытаться выдать себя за агента "патриотической полиции", но тогда бы его повезли на опознание прямо туда, а не к какой-то "бабушке Гретте", а там бы его опознали непременно. Все-таки глупо, несоизмеримо глупо и обидно так влипнуть, ко всему прочему, не успев помочь Баллади.
Их путешествие явно затягивалось и скорее всего не по вине водителя. Вероятно восставшие, ведя активные наступательные действия, захватывали квартал за кварталом. Те улицы, которые еще час назад были под эгидой Империи, теперь оказались отрезанными, это по всей видимости и заставляло шофера лавировать и кружить. Лумису привиделось несколько не слишком замысловатых вариантов окончания этой поездке. Самый простой и вероятный включал в себя: остановку бронемашины, толчок прикладом в спину, падение носом в стекломильметоловое шоссе и шипящий свист вылетающих из игломета иголок, а затем (это уже после), не слишком заношенный, в обтяжку, дамский сапог переворачивающий его, быстро остывающее, тело лицам вверх. Некрасивая перспектива, но это лучше, чем угодить в лапки молоденьких, желающих выслужиться, тюремщиц "бабушки Греты". Выпутаться из этой кутерьмы своими силами было невозможно и Лумис, глядя на поникшее тело Бенса, жалел об упущенной возможности, ведь все было бы совсем иначе, нажми он вовремя спусковую скобу.
– Ну, что он кружит, как вошь в не стираном белье? – процедила глав-сержант, выглядывая в бойницу. – А, Кукла? – прикрикнула она на рядовую.
– А я почем знаю, Жаба! – отрезала длинноволосая, затравлено глядя на бочкообразную начальницу.
"Женщины на войне, – размышлял Лумис, – милое зрелище. Просто дивишься, как быстро в условиях казармы приятное, по исходному состоянию, существо превращается в такую вот жуть".
– Да ты когда что-то знала, а? – подпрыгнула на своем месте глав-сержант спеполиции по кличке Жаба. – Ты же тупая как... – она запнулась, по-видимому, не смогла подобрать сравнение. – И рявкать перестань, а то наверну по зубикам, вмиг рыло станет, как у этого вояки.
Сравнение относилось к Лумису. Главному сержанту особого женского противо-повстанческого батальона "голубые драконы" очень понравилось последнее выражение, и она затряслась всем туловищем, ей было очень смешно.
И тут, произошел взрыв.
20. Кошмары леса
Сегодня у них очень много работы. Они готовятся переплыть Циалиму. Браст стал последнее время, особенно после встречи и прощания с паучком, очень интересоваться насекомыми. Про термитов-секачей он прочел в брошюрке взятой на прокат у дока Геклиса. Везет им: они вообще к таким мероприятиям не готовятся, просто подходят к реке строем (строй большой, по фронту, говорят, на километры растягивается), цепляются друг за дружку цепочкой – длинной цепочкой, даже снос течения им нипочем, – и так покуда крайний не ухватится за веточку на противоположном берегу. Все у них по-умному, хоть сами, следуя их биологическому устройству – дурни дурнями: края моста усилены, здесь целая куча держится, дабы не оторвало лапки последнему креплению. Потом по этому живому мосту начинается переход основной массы, идут строями, никто без дела не сидит и налегке не гуляет, кто куколок переносит, кто царицу термитника. Такие они коллективисты. Ну, а если уже река совсем велика, тогда еще проще: сцепятся все в такой большущий пребольшущий шар, внутри царица с царем, куколки, яйца недозрелые, а вокруг вся масса гребет, катится по воде, вроде отвалившегося колеса от древнего колесного парохода. И никто, опять же, не сачкует, все гребут по очереди, дабы те, что под водой не успели задохнуться.
Если бы Браст такие страсти про Мерактропию знал ранее, ни в жизнь бы не согласился участвовать в экспедиции, хотя кто бы его спрашивал, да и откуда он знал, ведь только в подводном транспорте сказали цель задания. Сейчас они с Пексманом максимально облегчали машину, снимали все что возможно. Другие занимались надуванием лодок и плотов, не ртами надували, а насосами, ясное дело. Плотики размеров приличных, еще бы, некоторые машины – до ста сорока тонн. Хорошо гаубица-стрелялка разобрана, та бы больше потянула. Мост их складной нужен для того, чтобы техника могла спуститься к более-менее чистой воде, через болотную прибрежную жижу. Вообще Циалима странная река. Если бы она такая широкая, как в середине к океану выходила, может, и внутренние области Мерактропии смогли бы освоить, а то ведь ближе к морю, она бьется на тысячеголовую дельту, каждая речушка становится так мала, что с воздуха вообще не наблюдается, за наклоненными многоэтажными деревьями-гигантами. Сама река, почти на всем протяжении, извивается по континенту, как бог на душу положит, суша ведь здесь ровная до жути, на всем материке вообще нет гор, даже средненькой высоты. А, кроме того, иногда в процессе движения река вообще преобразуется в цепочку абсолютно непроходимых болот-топей. Лишь по центру Мерактропия повышается постепенно – вся она в виде конуса, словно сыпали сверху песок, и лег он равномерно, скатываясь к краям. Так что река Циалима, хоть и самая большая здесь, но совсем несудоходна, а ведь дождей на материк валится неисчислимое множество в период муссонов. Но куда вода девается, док Геклис как-то разъяснил: впитывается она вся, как есть, в растительность двухсотметровую и воздуху обратно отдается через листочки, минуя океан, вот такое хитрое здесь туземное растительное царство, потому здесь всегда влажно, потому давление повышенное, и твари членистоногие до бешеных размеров вымахивают. А еще Геклис когда-то обмолвился, что в реках водится тритон-маэстро: назван он так за любовь к пению, в брачный сезон проявляемому, а нападает он стаями, зубы прокусывают сапог, ну, а яд парализует навсегда; нравится ему яйца свои откладывать прямо в не протухающие, всегда свежие консервы, дабы детишкам голодным, новорожденным была забава. И ведь обидно, что когда укусят и поволокут толпой, ни руку с иглометом поднять, дабы в голову собственную выстрелить, ни закричать, ничего ведь уже не сможешь. Короче таких страстей, Браст в последнее время наслушался, что республиканцы со своими летающими камерами пыток на "тянитолкаях", ни в какое сравнение не шли.
21. Кредиторы городов
Когда дым несколько рассеялся и в ушах чуточку отлегло, Лумис увидел перед собой, перекошенную от удивления морду, глав-сержанта Жабы. Повернув голову, он разглядел длинноволосый затылок, а затем пятнистые брюки заслонили обзор; что-то делалось с задней дверцей машины. В голове его все еще звенело, и он не воспринимал отборную брань, с которой рядовая по кличке Кукла налегала на рукоятку. "Цветочный революционер" лежал на сиденье в неестественной позе и Лумис испугался, что он мертв.
Щербило в носу от запаха раскаленного металла, плохо воспринимался разбитый лоб, ясно чувствовался привкус крови на губах, зубы немного ныли, так здорово они клацнули в момент взрыва. Лумис попробовал шевелить руками, но они были по-прежнему крепко пришпилены к сидению. Ничего в этом мире не трансформировалось в лучшую сторону.
Только круглое лицо Жабы стремительно менялось, превращалось в ужасную маску, глаза налились красным и наблюдаемо выкатывались из орбит. Внезапно, Лумис осознал, что она завыла, точнее выла она, видимо, давно, но раньше он плохо воспринимал звук. Выла Жаба очень громко и очень страшно.
В этот момент Лумис на мгновение ослеп: представитель амазонок технически развитого общества сумела вскрыть люк и яркий сноп света озарил кабину. Сержант Жаба застонала и прошипела чуть слышно:
– Кукла, погляди, что у меня на спине, погляди, слышишь.
– Сейчас, – в образованную чуть приоткрытой дверцей щель, рядовой боец особого батальона внимательно осмотрела улицу, ее правая рука сжимала оружие.
– Никого нет, – наконец констатировала она вслух, поворачивая голову.
– Посмотри, что у меня сзади, слышишь, – снова промямлила Жаба и вдруг зашлась икотой.
Длинноволосая резко обернулась и обозрела начальницу долгим, излучающим превосходство и ненависть, взглядом. Под этим взглядом та замерла, даже перестала икать и потянулась к выроненному игломету. Реакция у Куклы оказалась мгновенной: острый, неуставной каблук вдавил ладонь Жабы в пол и повернулся на ней с лева на право. Глав-сержант стонала, видно было, как на глаза накатываются слезинки.
– Не надо глупить, Жаба, – дьявольски улыбаясь, изрекла Кукла. – Ты свое уже отыграла.
Теперь сержант Жаба икала вдвое чаще.
– Кук... – .ла, почему... ты ме...– ня не любишь..., а?
Ее подчиненная громко, неестественно рассмеялась.
– Почему, я тебя не люблю? Жаба, где же это ты таких слов набралась?
– Пощади! Пощади, Кукла! – теперь "дракон" Жаба ревела, очень натурально всхлипывая. – Не убивай меня, девочка. Ну зачем тебе меня укокошивать, я ведь и так помру, кажется у меня оторвало всю спину. Ну посмотри, что у меня в спине?
Рядовая нагнулась, правой, облаченной в перчатку, рукой приподняла двойной подбородок руководителя, потянула ее за жирный, в бородавках, нос, затем, громко смеясь, она повернула ее голову притягивая за ноздри назад, словно желая переместить их на затылок.
– Ну, Жаба, сама взгляни, что это у тебя со спиной? Болит спинка, а?
Голова глав-сержанта уже повернулась почти на сто восемьдесят градусов. Лумис с очнувшимся Бенсом молча наблюдали эти издевательства, ожидая своей неминуемой очереди.
– Что, шейка не поворачивается? – продолжала Кукла. – Как же так? Она же у тебя лебединая.
Кукла снова зашлась наигранным, прерывистым хохотом.
– Лебедь ты мой ненаглядный. А ну, попробуем осмотреть с другой стороны.
Жаба стонала, тяжело дыша. И тут, колено Куклы резко нашло ее солнечное сплетение. Представитель женского пола – Жаба задохнулась, корчась, словно наполовину раздавленная гусеница. Добровольная исполнительница роли палача аккуратно харкнула на нее и правым большим пальцем старательно размазала слюни по всему лицу, затем притянула жертву к себе, рывком разорвав ворот комбинезона мышиного цвета.
– Сейчас я о тебе позабочусь, сделаем перевязочку.