* * *
Театр назывался "Прокол". Серое неприметное здание в неприметном же закоулке, втиснутое между двумя заколоченными магазинами. Этот театр, похоже, не стремился привлечь к себе публику. Наоборот. Он как будто скрывался, таился. На крыльце у двери спал какой-то бродяга. Но Кингсли назвал этот адрес. Это было то самое место, и время было назначено на сегодня. Впервые за все наше долгое путешествие мы приехали вовремя, к нужному часу. Спасибо Тапело.
Но тогда почему тут закрыто?
Хендерсон долго стучала в закрытую дверь, но без толку. Я рассматривала здание. Неоновая вывеска над входом была как яркое мокрое пятно. Над ней была установлена камера видеонаблюдения. Глазок объектива смотрел на меня сверху вниз. Смотрел очень внимательно. В одном из окон на последнем, третьем, этаже горел тусклый свет.
- Ага, понятно, - сказала Хендерсон.
Буквально в двух шагах от главного входа была еще одна дверь, поменьше. Эта дверь была не заперта.
- Видишь? - сказала Хендерсон, кивнув на картонку, пришпиленную к стене рядом с дверью, внутри.
- И что там написано? - спросила я.
- Театр.
Сразу за дверью была лестница, темная лестница вверх.
- Как-то мне это не нравится.
- Какие проблемы? - спросила Хендерсон.
- Не знаю. Что-то не так.
- Пойдем.
Я пошла следом за Хендерсон вверх по лестнице. Мы вышли на крошечную площадку. Там стоял маленький столик, горел торшер. Под торшером сидела старушка. Она внимательно изучала шахматную доску с расставленными для игры фигурами. Была сдвинута только одна пешка.
- Мы пришли на спектакль, - сказала Хендерсон. Старушка пожала плечами.
- Как называется пьеса?
- Э… - протянула старушка, - вряд ли у нее есть название.
На полке над столиком стоял видеомонитор. На мониторе мерцала картинка. Пустынная улица у входа в театр. Изображение с видеокамеры над входом. Камера включилась на приближение, а потом сдвинулась и показала всю улицу и старую побитую машину, припаркованную на той стороне. Две фигуры - Павлин и Тапело - едва различимы за пеленой дождя. Это был фильм про ночной спящий город, которому снится он сам.
- А Джейми сегодня играет? - спросила Хендерсон.
- Вы знаете Джейми?
- Ну да. Мы приехали издалека, чтобы с ним повидаться.
- Джейми - особенный молодой человек, - сказала старушка. - Очень талантливый.
- Да, мы знаем. Нам говорили.
Мы отдали старушке деньги, и она выдала нам билеты - яркие оранжевые листочки с надписью "На одного". Слова пульсировали у меня в руке. Слышалось приглушенное жужжание. Там была еще одна камера, на стене над столом. Я посмотрела на камеру. Объектив слегка выдвинулся, взял меня крупным планом.
Камера смотрела на меня.
Старушка указала на лестницу и сказала, что надо подняться на следующий этаж, а там "уже сами увидите".
- Надеюсь, спектакль вам понравится, - сказала она.
Мы пошли вверх по лестнице; мне показалось, что она как-то уж слишком долго вилась в темноте, и только когда мы добрались до самого верха, мы увидели свет, льющийся из открытой двери в гостиную. Я заглянула внутрь. Двое людей - пожилая пара - сидели в креслах перед телевизором. Смотрели как завороженные. Между креслами стоял простой деревянный стул. На ковре лежала черная собака. Мне было не видно, что происходит на экране. Прямо напротив двери было окно. Маленькое окошко, которое я видела снизу. Рядом с окном висела картина. Единственное украшение во всей комнате. Портрет маленькой девочки с куклой в руках.
Слышался тихий, приглушенный звук.
Похоже, они меня не заметили, эти двое. Но собака подняла голову и посмотрела в мою сторону.
Я отступила от двери. Мы с Хендерсон прошли дальше по темному коридору. Еще одна дверь, теперь - в кухню. Там был стол, и тарелки, расставленные на столе. На тарелках лежали сандвичи. Мне вдруг захотелось взять один и откусить. Сандвич с ветчиной и огурцом.
В самом дальнем конце коридора была еще одна дверь.
- Значит, слушай меня, - сказала Хендерсон очень тихо. Почти шепотом. - Нам не нужны неприятности, Марлин. От этого парня нам ничего не надо, только чтобы он назвал имя и адрес поставщика. И все, на этом мы с ним распрощаемся.
Я кивнула. Так у нас было уже не раз: Кингсли направлял нас не к зеркалу, а к человеку, который так или иначе соприкасался с искомым осколком.
Хендерсон открыла дверь.
Теперь - осторожнее.
На пути к очередной разгадке.
* * *
Там, за дверью, была небольшая комната, освещенная мягким светом. Из мебели были только стол и несколько стульев. Комнату перегораживал занавес - черная занавеска от стены до стены. За столом сидел молодой человек. Больше там не было никого. Молодой человек молча смотрел на занавес. Мы с Хендерсон сели с двух сторон от него. На столе горела свеча - холодная лужица света.
- Скоро начнется? - спросила Хендерсон. Молодой человек повернулся к ней, но смотрел он куда-то в сторону.
- Скоро, - сказал он. - Вы пришли повидаться с Джейми?
- Ага, очень хотелось бы повидаться. Ты его знаешь?
- Как вас зовут?
- Меня - Беверли. А ее - Марлин.
- Это я. Я - Джейми.
- Правда?
- А что вам нужно?
Совсем молоденький мальчик, дерганый, нервный, с бегающим взглядом и длинными всклокоченными волосами, падающими на глаза. Теперь он смотрел на меня. Похоже, ему это стоило немалых трудов - остановить взгляд на чем-то одном. Мне вдруг стало жалко его, очень жалко.
- Зачем вы пришли? Что вам нужно?
- Мы пришли на спектакль, - сказала Хендерсон.
Джейми прикоснулся к нитяному шнурку, который носил на шее вместо цепочки. Его руки тряслись, когда он доставал шнурок из-под футболки. И тогда я поняла, почему Кингсли послал нас сюда. Ожерелье. Это был знак. Подтверждение.
- Можно посмотреть? - спросила Хендерсон. - Какое красивое. Оно у тебя откуда?
Бусины светились бледно-лиловым светом, и у меня по спине побежали мурашки. Уже знакомое ощущение: то самое.
- Ты не сделаешь мне больно?
- А зачем мне делать тебе больно? - сказала Хендерсон. А я подумала про зеркальное колдовство. Ведь что-то он должен был получить, этот мальчик; что дало ему ожерелье и что он отдал взамен?
- Не знаю, - сказал Джейми. - Не знаю. - Он не смотрел на Хендерсон. - Пожалуйста, не надо делать мне больно…
Свет в комнате померк, потускнел. Откуда-то доносился едва различимый звук. Свеча погасла. Теперь в маленьком театре стало совсем темно. Включился какой-то скрытый механизм - занавес стал раскрываться. И в это мгновение кто-то прикоснулся к моей руке, мягко и бережно. Мальчик. Джейми.
Его голос, шепчущий мне…
Занавес раскрылся. За ним была крошечная сцена - точная копия гостиной. Двое людей - пожилая пара - сидели в креслах перед телевизором. Между креслами стоял стул. Пустой деревянный стул.
Где она, эта комната?
Мне стало как-то не по себе. Эти двое, похоже, вообще меня не замечали, но там была собака, она лежала на ковре перед телевизором. Животное подняло голову и посмотрело прямо на меня. А я сидела там, за столом, и смотрела на сцену.
- Скоро начнется?
- Похоже, уже началось.
И тут пошел диалог. Актеры на сцене заговорили друг с другом. Они говорили про передачу по телевизору. Телевизор работал без звука. С того места, где я сидела, мне было не видно, что происходит на экране, что там за программа. Я видела только свет от экрана.
Я встала. Марлин встала. Да, именно так все и было. Я видела, как я встаю.
Марлин видела, как она сама поднимается из-за стола.
Марлин обошла стол и подошла к сцене. Было немножко больно, когда она выступила из темноты на свет. Теперь Марлин была на сцене, и те двое ее заметили наконец.
- А, это ты, дорогая.
- Вот чертовка. И где, скажите на милость, ты пропадала все это время?
Марлин посмотрела со сцены в зал, Там было темно, стоял стол. И стулья. На стульях сидели какие-то люди. Интересно, подумала Марлин, кто они, эти люди. Незнакомцы, сидящие в темноте.
Зрители в зале.
Марлин повернулась обратно к пожилой паре на сцене.
- Можно мне посмотреть телевизор? Тут, с вами?
- Мы так рады, что ты вернулась.
- Ага, явилась не запылилась. Хоть бы прощения попросила.
- Садись, дорогая.
Марлин села на стул между креслами. Отсюда уже было видно, что происходит на экране.
- Почему ты нас бросила, Марлин? Почему ты ушла?
Марлин была уверена, что здесь нужно что-то ответить, что здесь должна быть какая-то реплика - знать бы еще какая. Она не могла устоять перед притяжением телеэкрана. Первая ясная и отчетливая картинка за последние месяцы. И это была она. Да, она. Марлин. В телевизоре была Марлин.
Марлин видела себя в телевизоре.
Съемка шла сверху. Крошечная лестничная площадка. Марлин с Хендерсон стояли у столика, за которым сидела старушка. На столе стояла шахматная доска. Камера сдвинулась, и стало видно, что партия сыграна до середины. Старушка вручила Марлин билет на спектакль. Билет заполнил собой весь экран.
На одного…
А потом Марлин с билетом в руке подняла голову и посмотрела прямо в камеру. Марлин видела себя в телевизоре. Две Марлин смотрели друг на друга. Марлин смотрела на Марлин.
- Вам надо подняться на следующий этаж, - сказала старушка. - А там уже сами увидите. Надеюсь, спектакль вам понравится.
- Ты идешь? - спросила Хендерсон.
Марлин оторвала взгляд от камеры.
- Да, - сказала она. - Иду.
Марлин с Хендерсон поднялись по темной лестнице на следующий этаж. Потом еще на один этаж. Сколько здесь этажей? Наконец они вышли в какой-то коридор. И там была дверь. Открытая дверь в гостиную.
Голый дощатый пол, стены с ободранными обоями, грязное окно. Узкая неприбранная кровать. Единственное украшение во всей комнате - картина на стене. Портрет девочки со сломанной куклой в руках. Марлин была уверена, что она уже видела эту картину. Где-то, когда-то.
Они с Хендерсон вошли в кухню. Там был стол. На столе - сандвичи. Один был надкушен.
Дальше по коридору. Еще одна дверь.
- Наверное, это здесь, - сказала Хендерсон.
Дверь открылась в маленькую гостиную. Там был молодой человек. Сидел на стуле, смотрел телевизор. У его ног лежала, свернувшись калачиком, черная собака. Она, похоже, спала. Там было еще два стула, и на них сидели Марлин и Хендерсон. Какое-то время все трое сидели молча, глядя на экран. На экране была "сетка" - испытательная таблица.
- Скоро начнется? - спросил молодой человек.
- Похоже, уже началось, - сказала Марлин. Реплика просто всплыла в сознании, как воспоминание из далекого прошлого.
- Как вас зовут?
- Меня - Марлин. А ее - Беверли.
- Очень приятно. А я Джейми. Да, это я. Джейми.
Марлин посмотрела на парня. Он теребил в пальцах свое ожерелье - несколько бусинок на шнурке.
- Можно посмотреть? - спросила она. - Какое красивое. Оно у тебя откуда?
Марлин протянула руку. Самые обыкновенные деревянные бусинки на шнурке. На ощупь теплые. Марлин сосчитала бусины. Всего девять штук: пять голубых и четыре желтых. Они светились мягким рассеянным светом. Бледно-лиловым.
Что-то происходило. Здесь, в этой комнате. Прямо сейчас. Занавес медленно раздвинулся. Там, за занавесом, были люди. Они сидели за столом, в темноте. Марлин не различала их лиц.
Она подумала, что это зрители.
И они смотрят на нее на сцене.
Она не знала, сколько их там, в темном зале.
- Ты не сделаешь мне больно? - спросил Джейми.
- А зачем мне делать тебе больно?
- Я не знаю. Не знаю.
Молодой человек отвел взгляд от Марлин. Теперь в телевизоре появился звук.
- Начинается, - сказал молодой человек.
На экране включилась картинка. Ночь, пустынная улица. Дождь. Белая машина, припаркованная на той стороне. Две женщины. Они идут от машины - на камеру. Камера выбирает одну из них, фокусируется на ней. На той, что стоит, глядя на камеру снизу вверх.
Снизу вверх, сверху вниз…
Марлин была уверена, что она уже видела этот фильм. Она не помнила, где и когда. Но она узнала женщину на экране. Бусины двигались взад-вперед, желтые и голубые, туда-сюда. Женщина на экране. Это она сама. Марлин смотрела на себя снизу вверх. На себя. А дождь так и лил.
На крыльце у двери спал какой-то бродяга. Он что-то бормотал во сне. Марлин оглядела здание. Театр "Прокол". Свет неоновой вывески резал глаза; капли дождя шипели на алых буквах. Камера наружного наблюдения смотрела на нее со стены и тихонько жужжала.
- Ага, понятно, - сказала Хендерсон.
Буквально в двух шагах от главного входа была еще одна дверь, поменьше.
- Как-то мне это не нравится, - сказала Марлин.
- Какие проблемы?
- Не знаю. Что-то не так.
- Пойдем.
Марлин пошла следом за Хендерсон, вверх по лестнице. В здании не было ни единой живой души. На маленьком видеомониторе - только серый туман, проблески крошечных искр. На столе стояла шахматная доска. На ней осталось совсем мало фигур.
- И что теперь? - спросила Хендерсон.
- У меня уже есть билет.
- Да? Дай посмотреть. И где ты его взяла?
- Я не знаю. Тут написано: "На одного".
- Тогда иди ты.
Марлин пошла вверх по лестнице. Теперь - одна. У нее было странное ощущение, как будто она разъединилась с собой и наблюдает за собой откуда-то издалека, такая холодная. Она поднялась до самого верха. Тишина сомкнулась вокруг. Там был коридор и три двери.
В самом дальнем конце коридора - там, где должен быть театр, - Марлин зашла за черный занавес, наполовину содранный с крепления. Несколько стульев, телевизор, толстый слой пыли. Телевизор лежал на полу, опрокинутый вниз экраном. Осколки стекла были повсюду.
Марлин вышла из комнаты. Обратно по коридору. Мимоходом она заглянула в крошечную кухню. Кошмарный запах протухшей еды. Мухи жужжат на тарелке с сандвичами.
Марлин прошла в гостиную. Кажется, тут кто-то жил. Узкая неприбранная кровать, маленький обогреватель, разбросанная одежда. На стене - покосившаяся картина. Портрет девочки с куклой. И у девочки, и у куклы одно и то же лицо. Марлин взяла книжку в мягкой обложке, что валялась на кровати. Льюис Кэрролл. "Алиса в Зазеркалье". Марлин встала у окна и принялась листать книжку.
Дождь создавал странный эффект на стекле, оно как будто подрагивало и мерцало. Ее машина стояла на той стороне улицы, а рядом с машиной стоял Павлин. В своей коричневой кожаной шляпе. А на улице, прямо посередине проезжей части, стояли двое: Хендерсон и какой-то молодой человек. Похоже, они ругались.
Марлин глянула прямо вниз.
На крыльце у передней двери стояла еще одна женщина и наблюдала за перепалкой. Когда Марлин увидела эту женщину, ей сделалось не по себе. Ее бросило в дрожь. Она прижала ладонь к оконному стеклу. Оно было мягким, податливым, словно сотканным из тумана. Ее рука прошла сквозь стекло.
Это была она. Она сама.
Это была я.
Что происходит? Я была там, внизу. На улице. И я прошла сквозь завесу дождя, сквозь стекло, сквозь книжные страницы.
Мерцание…
* * *
Я беспокоилась за молодого человека. Такой молоденький мальчик, еще совсем ребенок. Джейми. Так его звали. Ребенок, промокший под дождем. Дрожащий от холода, от страха. Тонкая хлопковая футболка, прозрачная, прилипла к коже. И Хендерсон. Орет на него, хватает за грудки.
Я подошла ближе.
- Ты лучше не лезь, - крикнула мне Хендерсон и опять повернулась к мальчику. - Откуда ты это взял? - Одной рукой она держалась за ожерелье у него на шее.
Мне надо было хоть что-то сказать.
- Оставь его.
Но Хендерсон так просто не остановишь. Она крутанула шнурок ожерелья, сдавила мальчику шею. Он стал задыхаться. И дождь лил на них с неба, дождь лил на всех нас. Я чувствовала, как тяжелые капли бьют меня по лицу. Мальчик упал на колени на мокрый асфальт, и Хендерсон опустилась на корточки рядом.
- Откуда ты это взял? - повторила она. - Кто тебе его дал?
Мальчик плакал.
- Кто? Назови имя.
Я не могла спокойно на это смотреть. То, что делала Хендерсон… это было ужасно. Так плохо.
- Назови имя, бля.
Они были так близко друг к другу. Можно было подумать, что они целуются. Но нет. Они не целовались. Мальчик что-то сказал, а потом Хендерсон резко встала, и ожерелье осталось в ее руке. Она сорвала его с шеи мальчика, и бусинки рассыпались. У меня было странное чувство, как будто что-то внутри оборвалось, в тот самый миг чары рассеялись, и теперь я уже очень ясно видела мальчика; как он ползает по асфальту, по лужам, в грязи, как он пытается собрать бусины, пока они окончательно не потерялись. Но они потерялись - уже.
Бусины потерялись, я это знала.
Мальчик ползал на четвереньках, шарил руками по лужам. Мимо пробежала черная собака.
Хендерсон подошла ко мне.
- Ну, еб твою мать. Ты куда делась?
- Я…
- Наверное, зря я тебя взяла.
Я не знала, что сказать.
- Ладно, ебись оно все конем.
Хендерсон отошла прочь. Она шагнула к машине, а потом повернулась обратно ко мне. Подступила вплотную.
- Видишь, Марлин? - сказала она. - Видишь, что получилось? Так и должно было быть. Теперь ты понимаешь, что происходит, когда включается эта хреновина? Теперь понимаешь?!
Хендерсон пошла к машине. И я пошла следом. А что мне еще оставалось? Павлин стоял у машины. Водительская дверца была открыта.
- Ну что? - спросил он. - Имя узнали?
Хендерсон кивнула.
- Коул. Томас Коул.
- Ну и?
- Он писатель.
- Ага. Что еще?
- Ничего.
- Адрес узнали?
Хендерсон покачала головой.
- Нет.
- Парень не знает.
- Знает, - сказал Павлин. - Должен знать.
- Он сказал, что не знает.
- Господи.
- Павлин, посмотри на него. Посмотри. Что я еще могла сделать?
- Хочешь, чтобы я…
Хендерсон открыла пассажирскую дверцу.
- Я найду адрес, - сказала она. - Сегодня.
- Хорошо.
Павлин на миг оглянулся, скользнул по мне невидящим взглядом и сел в машину. Я обернулась, вбирая в себя эту картину, залитую дождем.
Мальчик, Джейми - он все еще ползал по лужам в отчаянных поисках бусин. Я посмотрела на театр. Бродяга, спавший у входа, теперь проснулся. Он стоял и смотрел на меня. Свет от неоновой вывески омывал его волнами цвета, название театра как будто парило в воздухе над стеклянными трубками. Словно буквы пытались вырваться. Я опустила глаза. У меня в руках была книга. Я не помню, когда я ее забрала и где. Откуда идет эта тьма?
Я повернулась к машине.
Тапело смотрела на меня сквозь прозрачную пленку в боковом окне. Дождь так и шел.
Лицо девочки таяло под дождем.