* * *
Теперь медленно, очень медленно. Поврежденная машина еле тащится по дороге. Асфальт - в голубых пятнах разлившейся краски. Все дорожные знаки замазаны тем же цветом. У меня было странное ощущение, что мы постепенно въезжаем в какой-то совсем другой мир. А потом, вдалеке, показалась маленькая эстакада. Въезд на автозаправку. И там что-то происходило, на съезде. Когда мы подъехали ближе, я увидела, что там не хватает несколько блоков разделительного барьера. Люди - несколько человек - переходили шоссе пешком.
- Ни хрена себе, - сказал Павлин. - Нет, вы гляньте.
Это были первые слова, прозвучавшие у нас в машине за последние пару миль.
- Лошадь, бля. Лошадь.
Тапело остановила машину. Люди, которые вели лошадь, тоже остановились. Буквально в нескольких футах от нас. Они просто стояли - трое мужчин в одинаковых синих комбинезонах - и молча смотрели на нас, невозмутимые и спокойные. Но лошадь нервничала и рвалась прочь, натягивая поводья. Белая лошадь. Видно, что уже старая. И не то чтобы грязная, а какая-то пыльная. А потом один из мужчин улыбнулся нам и кивнул.
- Что происходит? - спросила Тапело.
- Они нас пропускают. Проезжай.
- Ты уверен?
- Ага.
Но я видела, что лошадь напугана. Она вдруг взбрыкнула и резко дернулась, издав страшный звук, даже не ржание, а что-то вообще непонятное.
- Блин, - сказала Тапело.
Лошадь вырвалась. Человеку, который держал ее под уздцы, пришлось бросить поводья. Лошадь рванулась вперед и взвилась на дыбы. Ее передние ноги с грохотом опустились на наш капот. Удар сотряс всю машину. Тапело и даже Павлин с криком подались назад, прикрыв лица руками.
- Блядь…
Меня тоже трясло, но когда я взглянула на Хендерсон, я увидела, что ее выражение не изменилось. Ее лицо оставалось таким же, как и последние несколько миль. Сурово сжатые губы, напряженный взгляд прямо перед собой. Руки сжимают ручку чемоданчика.
А лошадь, похоже, взбесилась.
И снова взвилась на дыбы.
* * *
Тапело свернула на аккуратную маленькую дорожку, что проходила среди небольшого лесочка. Обычная дорога, обычные деревья. Ничего примечательного. Но я никак не могла избавиться от ощущения, что я знаю эту дорогу. Я здесь уже была - раньше. Давным-давно. Когда Анджела была совсем маленькой. Мы с мужем и дочкой поехали отдыхать. И мы здесь останавливались, в этом самом местечке. Мы здесь обедали. Именно здесь, я уверена.
Единственный указатель на этой дороге был густо замазан все той же небесно-голубой краской, но там был рисунок - белая голубка - и надпись.
- Народная республика отдыха и развлечений, - прочитала Тапело. - И что это значит?
- Ну, надо думать, тут все отдыхают и всячески развлекаются, - сказал Павлин.
- Но здесь, наверное, есть мастерская, где нам починят машину. Слышишь, Бев?
- Ты ее лучше не трогай.
Хендерсон сидела, сгорбившись и сцепив руки в замок. Она смотрела в окно, отвернувшись от всех, и мне было неловко смотреть на нее, и еще почему-то мне было стыдно, и во рту ощущался неприятный привкус.
- Хотите, останемся здесь до завтра.
- Нет, Марлин, - сказал Павлин. - Только не здесь.
- Я хочу отдохнуть.
- Починим машину и сразу поедем дальше.
- Марлин надо принять лекарство, - сказала Тапело.
- Нам всем надо принять лекарство, - сказал Павлин. - Господи, ну и денек.
Тапело притормозила.
- Что тут еще?
Дорогу перегораживал низкий шлагбаум, рядом с которым стоял молодой человек в синем комбинезоне. Тапело остановила машину, и Павлин заговорил с молодым человеком через открытое окно.
- Привет.
- Привет. Меня зовут Пол. Как у вас, все хорошо?
- Вполне.
- А что с вашей машиной?
- Плохо ей, Пол. Очень плохо.
Молодой человек не ответил. То есть ответил, но явно не в тему. Глядя на нас ясным взглядом, он произнес бодрым голосом, очень культурно и вежливо:
- У вас есть, что декларировать?
- Ни хрена у нас нет.
Молодой человек моргнул и записал что-то на бланке, прикрепленном к дощечке, которую держал в руках.
- Позвольте напомнить вам, - сказал он, - что у нас тут развлекательный комплекс для отдыха. У нас разрешаются только самые высокопробные развлечения.
- Да без проблем, - сказал Павлин. - И сколько?
- Прошу прощения?
- Сколько вся эта радость стоит?
- Вам развлечение на всю ночь или разовое, краткосрочное?
- Нам краткосрочное.
Молодой человек назвал цену.
- Что? - сказала Тапело. - Тут надо платить, чтобы проехать?
- Все нормально, - сказал Павлин.
Он пошарил по полу у себя под сиденьем и достал шоколадный батончик.
- Вот, Пол, держи. Я думаю, этого хватит. Молодой человек на секунду нахмурился. Посмотрел на батончик в яркой обертке, потом - на Павлина. Потом - опять на батончик. И его лицо вновь озарилось улыбкой. - Да, сэр, большое спасибо. Надеюсь, вам тут понравится.
- Я даже не сомневаюсь, - сказал Павлин.
- Что с ним такое? - спросила Тапело шепотом.
- Перегрузился "Просветом".
Вот так оно все и бывает. Шлагбаум поднялся, и мы поехали дальше.
* * *
Мы медленно ехали по огромной, переполненной автостоянке, разбитой вокруг главного корпуса. Флаги народной республики отдыха и развлечений были повсюду. На столбах, на растянутых над стоянкой канатах. Белая голубка на голубом фоне. Та же эмблема присутствовала и на холщовых навесах, защищавших машины от солнца.
Между рядами машин располагались ларьки и киоски, где продавали еду и всякую мелочевку. Люди бродили по торговым рядам или сидели на раскладных стульях: читали и разговаривали друг с другом. Среди киосков носились дети. Тут же бродили собаки. Двое мужчин средних лет, похоже, затеяли драку, но никто не обращал на них внимания. Это была вялая драка, ленивая и беззлобная.
Где-то играла музыка. Несколько человек танцевали прямо среди толпы, прижимая к себе партнеров. Были там и такие, кто танцевал в одиночестве: сам по себе или с воображаемым партнером.
- Что-то я не понимаю, - сказала Тапело. - Кто эти люди? Что они здесь делают?
- Они здесь живут, - сказал Павлин. - В вечном передозняке.
Что-то ударилось в бок машины, в дверцу с моей стороны. Маленький мальчик прижался лицом к стеклу. А потом Хендерсон тихо вскрикнула. Еще один мальчик, с ее стороны. Точно такой же, как первый. Одно лицо. Одно лицо, повторенное дважды. Два одинаковых мальчика. Близнецы. И куда ни глянь - та же улыбка, то же безмятежное выражение, тот же застывший взгляд, что и у парня на въезде, - и у этих мальчишек, и у всех остальных.
- Сомнамбулы, - сказал Павлин. - Дешевый порошок. Холодный транс; передозировка плохим "Просветом".
Восприятие обостряется настолько, что сознание "улетает" в другую реальность, не то чтобы оторванную от мира, но так или иначе обособленную.
Мы доехали до заправки, где была мастерская, и улыбающийся механик назвал нам цену за проверку, ремонт и бензин.
- В общем, займись, - сказал Павлин. - Только быстро, ага?
Я заплатила механику, на этот раз настоящими деньгами. Павлин обернулся к нам.
- Беверли. Мы приехали. - Хендерсон ничего не сказала, она просто взглянула на Павлина, и тот, подождав еще пару секунд, добавил: - Можно пока погулять. - Он повернулся обратно к Тапело. - Девочка, сколько время?
- Время? Да, время. Марлин…
Я передала Тапело ее сумку. Она достала часы.
- Два часа. Самое начало третьего.
- Нет, - сказал Павлин. - Мне надо точно.
- Четыре минуты третьего.
- Еще точнее.
- Два часа, четыре минуты и двадцать пять секунд.
- Хорошо.
В первый раз за последний месяц мы узнали точное время. Это было так странно - и больно. Как будто мне ткнули иголкой в лицо.
- Хорошо, - повторил Павлин. - Два часа, четыре минуты и сколько теперь секунд?
- Тридцать семь.
- Хорошо.
- Тридцать восемь, тридцать девять…
Павлин взял свою сумку, достал аптечку и бутылку воды. Принял капсулу "Просвета", запил ее водой.
- Пусть нам будет хорошо. - Он бросил аптечку к нам на заднее сиденье. - Не пропустите дневной прием.
- А вы мне не дадите немножко денег? - спросила Тапело.
- Да без проблем, - сказал Павлин.
Я дала девочке деньги. Она посмотрела на них и сказала:
- Это все?
- Это все, - сказал Павлин.
- Но ты пока не собираешься нас бросать?
- Кого - вас?
- Ну, ты же сказал, что если получишь, что хочешь, то сразу уедешь куда-нибудь далеко, бросишь нас. То есть всех нас.
- Да я тебя даже не знаю, девочка. Я не знаю, кто ты.
- Я знаю, да. Но ведь ты не уйдешь?
- Ну, когда-нибудь точно уйду, - сказал Павлин.
- Ага, понятно, - сказала Тапело. - Когда-нибудь.
Павлин открыл свою дверцу.
- Ладно, давайте пока погуляем. Но только недолго. Всем ясно? - сказал он, выходя из машины.
- Ясно-ясно, - сказала Тапело. Павлин наклонился к моему окну.
- Марлин, ты останешься здесь. Будешь присматривать за машиной и за чемоданчиком.
- Хорошо.
Водительскую дверцу заклинило, так что Тапело перелезла через сиденья и выбралась из машины с пассажирской стороны. Павлин направился к главному зданию, а Тапело пошла к киоскам.
Мы остались вдвоем с Хендерсон. В напряженном молчании.
- Ну ладно, - сказала я наконец.
- Выпусти меня, - сказала Хендерсон.
- Что?
- Дай мне выйти.
- А, да.
Ее дверцу тоже заклинило, и мне пришлось выбраться из машины, чтобы Хендерсон смогла выйти наружу. Она взяла с собой чемоданчик и свою сумку.
- Что будем делать? Куда пойдем? - спросила я. Хендерсон как будто меня и не слышала. Она подошла к механику, который уже поднял капот и занялся нашим двигателем.
- Где здесь туалет?
Механик посмотрел на нее и ничего не сказал.
- Где туалет?
Механик ткнул пальцем куда-то в сторону, и Хендерсон пошла туда.
Я нагнулась, наполовину забравшись в машину, чтобы собрать с сиденья и с пола оставшиеся осколки. Стекло разбилось крошечными кубиками, и мне казалось, что я подбираю бриллианты - драгоценные камни, что приносят несчастье. Какая я все-таки дура. Это надо же было сотворить такую глупость.
Я порезала палец, до крови.
Взяла свою сумку и выбралась из машины.
Машина выглядела неважно: стекло разбито, кузов помят, белая краска местами содрана с обоих боков. Механик уже занимался водительской дверцей. Он посмотрел на меня. Что-то тихонько насвистывал себе под нос и улыбался каким-то своим мыслям. Была еще только середина дня, а я уже так устала, как будто сейчас была ночь.
- Здесь есть где-нибудь телефон? - спросила я. Механик тупо уставился на меня.
- Ага. Но связь только с той стороной.
- С той стороной?
Сперва я подумала - я действительно так подумала, - что он имеет в виду потусторонний мир, что тут есть телефон для связи с мертвыми, но нет, нет. Механик смотрел на шоссе и на здания с той стороны от дороги.
- А внешней линии нет?
- Есть, но она не работает.
Он вновь поднял молоток, которым стучал по погнутой дверце.
- А вы здесь давно? - спросила я.
- В каком смысле?
- Вы давно тут работаете?
Кажется, он растерялся.
- Не знаю, мадам.
- Вы не знаете?
- У меня нет замены.
- Что?
- У меня нет такого стекла, на замену. Поставить вам временную заслонку?
- Да, поставьте, - сказала я.
Рядом с мастерской была небольшая лужайка, огороженная низкой кирпичной стеной. Я достала из сумки аптечку, бутылку с водой и пошла туда. Села на ограждение. Механик работал. Какое-то время я наблюдала за ним. Где-то играла музыка; наверное, здесь повсюду стояли громкоговорители. Мягкий механический ритм без мелодии, чтобы там не поселилась болезнь.
Хотелось спать. Хотелось "пересидеть" этот кошмарный день, чтобы он поскорее закончился. А потом мне пришла одна мысль. Может быть, просто уйти? Бросить все и уйти, слиться с этой счастливой толпой, обожраться дешевым "Просветом". Может быть, мне полегчает. Воспоминания сами собой отомрут. И я потеряю себя - навсегда.
- Она там красилась.
Я подняла голову. Я даже не слышала, как подошла Хендерсон. Она держала в руке чемоданчик.
- Кто?
- Какая-то женщина, в туалете.
Хендерсон переодела брюки. Расчесала свои длинные светлые волосы и подвязала их шарфом. Ее лицо так и сияло. Я не знаю, как она выглядела до болезни, но она и сейчас была очень красивая. Я всегда считала ее красивой, с самой первой нашей встречи - тогда, в темноте, в городском саду. Она увидела, как я роюсь в земле, и сказала, еще ничего не зная о том, что я там искала, вообще ничего не зная: "Если ты собираешься похоронить себя заживо, то закапывайся помедленнее. Так прикольней". Это были первые слова, которые я от нее услышала. И то, как она их сказала, и как она на меня посмотрела, как подошла ко мне и протянула мне руку… да, она была очень красивая, очень. Это была удивительная красота. Необычная, странная.
- Она красила губы, Марлин. Красила губы помадой. И пудрилась. Ты меня слышишь?
- Что? Перед зеркалом?
Хендерсон села рядом со мной.
- У них там висят зеркала, Марлин. У них в туалете висят зеркала, с подсветкой, и эта женщина, она красилась перед зеркалом, совершенно спокойно. Она любовалась собой и напевала себе под нос какую-то глупую песенку, а потом повернулась ко мне.
- И что она тебе сказала?
- Ничего. Улыбнулась, и все. Но ты меня знаешь. Меня это бесит. Меня бесит, когда кто-то мне улыбается без причины. Потому что это неестественно. Это не по-человечески. И самое главное, это противно. Вот ее сумка.
Хендерсон вручила мне дамскую сумочку из какого-то блестящего голубого материала.
- Ты украла ее сумку?
- Она мне сама ее отдала.
Сумка была буквально набита капсулами в небесно-голубой оболочке с белой голубкой на каждой. Много. Даже слишком много. Я зачерпнула целую горсть, подержала в руке, высыпала их обратно в сумку.
- Блин. Это то, что я думаю?
- А ты попробуй.
Хендерсон открыла одну капсулу, просто раздвинула две половинки и высыпала содержимое мне на ладонь. Порошок. Я послюнявила палец, взяла чуть-чуть, на самый кончик. Облизала палец. Сладко. Как карамель.
- Фальсификат, - сказала Хендерсон. - Хотя какая-то капля хорошей вытяжки там есть. Но только капля.
- Где они это берут, интересно?
- Синтезируют. Это же чистая химия.
- Я имею в виду настоящую вытяжку.
- А кого это ебет?
- Да, наверное.
Хендерсон перевернула сумку, и все, что в ней было, высыпалось на траву.
- Это действительно наше будущее, Марлин? Правда? Сплошные приходы, круглосуточно и ежедневно, без выходных? И все ходят обдолбанные и счастливые?
Среди голубых капсул была и косметика. Я взяла тюбик помады.
- Что, хочешь накраситься?
- Может, попозже.
- Ага, попозже. - Хендерсон положила в рот капсулу. Хорошую капсулу, из наших запасов. - Пусть нам будет хорошо.
- Ты на меня не злишься, Бев?
- Давай, - она отпила воды, - твоя очередь.
- Ты на меня не злишься?
- Марлин, бля, я тебя ненавижу.
- Да.
- Но я без тебя пропаду.
- В смысле?
- В прямом. Марлин, когда мы с тобой познакомились… слушай меня… слушай… я не знаю, как это правильно объяснить, но мы с Павлином… мы просто болтались без цели и не знали, куда податься, понимаешь?
- Да, понимаю.
- А теперь, когда мы с тобой ищем эти зеркала… у нас появилась какая-то цель. Да, именно так. Теперь понимаешь?
- Я все понимаю. Беверли…
- Что?
- Нет, ничего. Я просто… ладно. Забей.
- Ты хочешь остаться здесь, да?
Я посмотрела на нашу машину. Механик уже растянул кусок целлофана над разбитым окном и теперь закреплял его черным широким скотчем.
- Марлин. Мы уже близко.
- Я знаю.
- Все очень просто. Мы найдем этого Джейми, который актер. Да? И узнаем у него имя торговца. Еще один осколок, и все.
- Но их больше. Кингсли хочет больше. Он хочет все.
- А не пошел бы он на хуй. Один осколок - и хватит.
- Да, я тоже об этом подумывала.
- Ну вот.
- Еще один, последний…
- Ага. А потом мы вернемся к Кингсли. Отдадим то, что есть. Получим денежки за работу. И все, мы свободны.
Я закрыла глаза.
- А что делать? - сказала Хендерсон. - Нам нужны деньги.
Не дождавшись ответа, Хендерсон снова заговорила, и теперь ее голос стал мягче:
- Блин. Слушай, ты тут ни при чем. Это Павлин во всем виноват. Да, Павлин. Этот его пистолет мудацкий. Он же его достал. Снял с предохранителя. Он собирался стрелять. Я не знаю. Марлин, я не знаю.
Она умолкла на пару секунд, а потом:
- У него неприятности, у Павлина. Старые долги. Ты не знаешь, Марлин, да и откуда бы тебе знать. Но нам нужны эти деньги.
Я открыла глаза. Такая холодная, словно во мне что-то выключилось. И Хендерсон, видимо, что-то такое заметила. У меня на лице.
- Ладно, - сказала она. - Как хочешь, Марлин. Забей на все. Да. Оставайся здесь. Это место как раз для тебя.
Я посмотрела на Хендерсон. Посмотрела на ее лицо - такое красивое, странное, необычное. Но я не смогла посмотреть ей в глаза.
- Мне страшно, Бев. Очень страшно.
- Мне тоже.
- Но ты умеешь справляться со страхом.
- Ага. Я - потому что крутая стерва.
- Нет, правда. У тебя все получится. Если хочешь, возьми чемоданчик. Все равно это вы выполняете всю работу. В последние дни я вообще ничего не делала. Мне очень плохо, я уже ничего не могу. Продайте эти кусочки. Забейте на Кингсли. Делайте что хотите. Я знаю, у вас получится.
- Марлин, я только что вымыла ноги. Я тут обоссалась недавно, если ты вдруг не заметила.
Я достала из сумки свой кошелек, взяла деньги - не глядя, сколько взялось, - и протянула их Хендерсон.
- Вот возьми.
Хендерсон не взяла деньги. Она никогда не возьмет то, что ей предлагают за просто так. Но она протянула руку, и взяла меня за подбородок, и развернула лицом к себе. Так осторожно, так ласково.
- Я, ты, Павлин. Эта новая девочка. Команда несчастных придурков. Теперь мы все вместе. Посмотри на меня.
Мне было страшно и как-то неловко и тягостно, что она придвинулась так близко, что она прикоснулась ко мне, но я уже ничего не могла сделать. Теперь я должна была на нее посмотреть.
- Ты не больна, Марлин. Ты не знала? Болезнь не в тебе. Она вовне. В пространстве, которое между нами.
- А тогда почему мне так плохо? Почему эта болезнь бьет по мне? Что во мне есть такого, что так ее привлекает? Моя семья…
Хендерсон поднесла руку к моим губам. В руке что-то было. Я это чувствовала.
- У тебя глаза разного цвета, - сказала она. - Один синий, другой карий.
- Разного цвета.
- Ты очень хорошая, Марлин. Ты знаешь?
- Правда?