- Не знаю, - ответил Деккерет, - вполне возможно, что твою голову выставят на всеобщее обозрение на шпиле башни Властителя Симинэйва, а может быть, ты займешь место среди великих сил Маджипура. Случиться может все, что угодно, откуда мне знать? - он понимал, что ведет себя неосмотрительно, потому что ему была безразлична судьба Варджазида и он не испытывал ненависти к коротышке, а только какую-то порочную благодарность за то, что тот помог ему справиться с собой. - Все зависит от Венценосца. Но одно я знаю точно - ты едешь со мной со своей машиной. Все, разворачивай флотер!
- Но день еще не кончился, - сказал Варджазид, - еще слишком жарко.
- Ничего, выдержим. Едем, и побыстрее! Нужно успеть захватить в Толигае корабль. К тому же в городе есть женщина, с которой я хочу увидеться до отплытия.
12
Это произошло в юности того, кто стал впоследствии Властителем Деккеретом при Понтифексе Престимионе. И юный Динитак Варджазид стал первым повелителем Сувраэля и владыкой душ всех спящих Маджипура, именуемым отныне Королем Снов.
Художник и меняющий форму
Это входило в укоренившуюся привычку. Душа Хиссайна была открыта для всего, а Счетчик Душ был ключом к безграничному миру нового восприятия. Он, один из жителей Лабиринта, получал особое ощущение мира, пусть немного неясное и нереальное, вроде названий на картах. Только мрак и закрытость Лабиринта имели сущность, все прочее - туман. Но в то же время Хиссайн теперь побывал на всех континентах, пробовал необычную пищу, видел жуткие пейзажи, испытывал холод и жару, и через все это он пришел к более всестороннему пониманию сложного окружающего мира, что, как он подозревал, имели очень немногие. Он возвращался и возвращался к Счетчику Душ, но больше не подделывал пропуск: он настолько часто бывал в архивах, что все лишь приветствовали его кивками и без слов пропускали внутрь, где в его распоряжении были миллионы "вчера" Маджипура. Часто он задерживался здесь всего на несколько минут, пока определял, что не найдет сегодня ничего нового, чтобы двигаться дальше по дороге знаний. Иногда с утра он в быстрой последовательности вызывал и обрывал по восемь, десять, пятнадцать записей. Разумеется, он знал, что каждая душа таит в себе целый мир, но не каждый такой мир одинаково интересен. Так он искал и искал душу, способную открыть для него что-то новое, и делал иной раз неожиданные находки и открытия, например, о человеке, полюбившем Меняющего Форму.
Излишество изгнало художника Териона Нисмайла из хрустальных городов Замка-Горы в мрачные леса западного континента. Всю жизнь он прожил среди чудес Горы, путешествуя, согласно требованиям своей профессии, по пятидесяти городам, и каждые несколько лет менял роскошь одного города на чудеса другого. Он родился в Дэндилмире, и на первых его полотнах запечатлелись сцены Сверкающей Долины, буйные и страстные от вложенного в них пыла юности. Затем он прожил несколько лет в поразительном Кэнзилэйне, городе Говорящих Статуй, потом во внушающем благоговение Сти, от одного предместья которого до противоположного было не меньше трех дней пути, побывал в Халанксе, расположившемся почти у окраины замка, и пять лет провел в самом замке, где создавал картины о придворной жизни Венценосца Трэйма. Его полотна высоко ценились за холодную сдержанность, изящество и совершенство форм, отражающих высшую степень совершенства пятидесяти городов. Но тем не менее, красота этих мест со временем перестала трогать душу и чувства художника, и когда Нисмайлу стукнуло сорок лет, он начал сравнивать совершенство с застоем, и не мог глядеть на свои самые знаменитые работы. Душа требовала непредсказуемости, преобразования.
Высшей критической точки, наибольшей глубины кризиса он достиг в садах Толингарского барьера, удивительном парке, раскинувшемся между Дэндилмиром и Стипулом. Венценосец заказал ему набор картин о садах, чтобы украсить беседку из ползучих растений, встроенную у края Замка. И Нисмайл услужливо проделал далекое путешествие вниз по склонам колоссальной Горы, прошел миль сорок по парку, выбирая подходящее место для работы, и установил мольберт на Казкаском мысе, где горизонтальная линия тянулась вдаль гигантскими зелеными, симметрично пульсирующими завитками. Он бывал здесь еще мальчишкой. На всем Маджипуре нельзя было найти места более безмятежного и опрятного. Толингарские сады составляли растения, росшие в удивительной чистоте и опрятности, руки садовников не касались их, чтобы постричь кусты и ветви, они сами росли в грациозной симметрии, регулируя промежутки между собой и подавляя всю близлежащую траву. Когда они роняли листья или считали необходимым избавиться от засохшей ветви, внутренние ферменты быстро разлагали сбрасываемый материал, превращая его в полезный компост. Этот сад основал Властитель Ховидбов более ста лет назад. Его преемники - Кэнэтэ и Властитель Сирран продолжили и расширили программу генетически управляемых преобразований, и уже в царстве Властителя Трэйма задумка была завершена - так окружающее, казалось, застыло в навечно прекрасном. Это было само совершенство, которое и решил запечатлеть Нисмайл.
Он стоял перед пустым холстом, глубоко и спокойно втягивая легкими воздух, как всегда, когда готовился войти в транс. А потом в одно мгновение дух его, отрешившись от грозящего сознания, впитал в себя тот единый миг уникальности видимой сцены психофизическим восприятием. Он обвел взглядом нежные холмы в зарослях кустарника с изящными иглами листвы, и волна бунтарской ярости захватила его. Он затрепетал, пошатнулся и чуть не упал. Этот замерший пейзаж, это место, чистое и прекрасное, этот непогрешимый и бесподобный сад - все это не нуждалось в нем. Все это само по себе было неизменным, как картина, так же безупречно застыв в своем невидимом ритме до конца времен. Как страшно! И как ненавистно! Нисмайл пошатнулся, прижав ладони к вискам. Он услышал тихий удивленный шепот сопровождающих, и когда открыл глаза, то увидел, что все в ужасе смотрят на почерневший, покрывшийся пузырями холст.
- Снимите! - закричал он и отвернулся. Все сразу пришло в движение, люди суетились, а в центре их группы замер Нисмайл, похожий на статую. Когда он вновь смог заговорить, то сказал спокойно:
- Передайте Властителю Трэйму, что я не смог исполнить его поручение.
За день он купил в Дэндилмире все необходимое и отправился в долгое путешествие вниз к обширным и жарким заливным лугам реки Иоайн, там сел на баржу и долго-долго плыл по медлительным водам Алэйсора, порта на западном побережье Альханроэля, откуда после недельного ожидания добрался кораблем до Ниминора - Острова Снов, где прожил месяц. Затем он устроился на корабль паломников, шедший в Пилиплок, город на диком материке Зимроэле. Он был убежден, что Зимроэль не будет угнетать ни изящной красотой, ни совершенством. Здесь насчитывалось всего восемь-девять городов, скорее всего небольших - и простые пограничные поселения, а все внутренние земли континента оставались дикими и малоисследованными, куда Властитель Стиамот переселил Метаморфов после их окончательного поражения четыре тысячи лет назад. Человек, уставший от цивилизации, мог бы восстановить душевные силы в таком окружении.
Нисмайл не питал иллюзий и ждал, что Пилиплок окажется грязной дырой, но к его удивлению город был древним и большим, выстроенным по невообразимо четкому математическому плану. Такого безобразия, никоим образом не освежающего душу, он не потерпел и двинулся на речной барже вверх по Зимру. Он оставил позади огромную Ни-Моуа, прославленную даже среди обитателей других материков, но в городе под названием Верф он, подчинившись порыву, покинул баржу, нанял фургон и отправился в леса на юге. Забравшись настолько глубоко в глухомань, что нигде не осталось и следа цивилизации, он поставил хижину возле быстрой темной речки; к тому времени прошло три года, как он покинул Замок-Горы. Всю поездку он держался особняком, заговаривая с другими только по необходимости, и не писал совсем.
Здесь он почувствовал, что постепенно начинает излечиваться. Все в окружающем мире казалось незнакомым и удивительным. В Замке-Горы с его управляемым климатом царствовала бесконечная весенняя свежесть, искусственный воздух был чистым и сухим, и дожди шли по заранее расписанным планам. Но теперь он находился в туманном и сыром дождливом лесу с губчатой и плодородной почвой, где деревья росли в такой хаотичной путанице, какой он не мог и представить, когда стоял у Толингарского барьера. Он носил минимум одежды, методом проб и ошибок познавал, какие плоды, ягоды и коренья пригодны в пищу, придумал плетеную запруду, облегчившую ловлю гибких красных рыб. Часами бродил он по густым джунглям, смакуя не только необычную красоту, но и радость самих прогулок. Часто он пел громким срывающимся голосом, чего никогда не делал в Замке-Горы. Иногда он начинал было готовить холсты, но убирал их, так и не прикоснувшись; сочинял поэму с прочувствованными словами и пел ее стройным высоким деревьям, опутанным лианами. Правда, время от времени ему хотелось узнать, что происходит во дворе Властителя Трэйма и не нанял ли Венценосец другого живописца украшать беседку, но такие мысли приходили не часто.
Он утратил счет времени. Четыре, пять, возможно, шесть недель минуло - он не мог бы сказать - прежде чем он увидел первого Метаморфа.
Встреча произошла на болотистой лужайке в двух милях вверх по речке от его хижины. Нисмайл бродил там, собирая алые сочные луковицы земляных лилий, которые, как он недавно узнал, если размять и запечь, очень вкусны. Росли они глубоко, и он выкапывал их руками, извозившись в земле до плеч. Он поднял грязное лицо, вытаскивая набранную пригоршню луковиц, и заметил спокойно наблюдавшую за ним фигуру ярдах в десяти.
Он никогда не видел Метаморфов. Уроженцы Маджипура были навечно изгнаны со столичного континента Альханроэля, где провел свои детские годы Нисмайл. Но он знал, как они выглядели, и узнал это высокое, хрупкое, желтокожее существо, остролицее, с косящими внутрь глазами, еле заметным носом и волокнистыми, резинистыми волосами бледно-зеленого оттенка. На Метаморфе был лишь кожаный пояс с коротким острым кинжалом из какого-то отшлифованного черного дерева у бедра. С жутким достоинством Метаморф стоял, балансируя на хрупкой длинной ноге, обернув вокруг нее другую. Он выглядел зловещим и мягким одновременно, угрожающим и смешным. Подумав, Нисмайл решил не тревожиться.
- Привет, - сказал он. - А я луковицы собираю.
Метаморф не ответил.
- Я Терион Нисмайл, был художником в Замке-Горы. У меня тут хижина вниз по реке.
Так же молча Метаморф продолжал смотреть на него. На его лице промелькнуло странное выражение. Затем он повернулся и скользнул в джунгли, почти мгновенно растворившись в них.
Пожав плечами, Нисмайл продолжал выкапывать луковицы.
Через неделю-две он встретил второго Метаморфа (или, возможно, того же самого), на этот раз, когда сдирал кору с лианы, делая канат для ловушки на билатона. Метаморф безмолвно возник перед Нисмайлом, как призрак, и принялся созерцать его в том же одноногом положении, что и в прошлый раз. Нисмайл опять попытался вовлечь его в разговор, но, как и тогда, ничего не вышло, и загадочное существо вновь начало исчезать в лесу действительно подобно призраку.
- Подожди! - позвал Нисмайл. - Я хочу поговорить с тобой, я… - Но он уже остался один.
Несколько дней спустя, собирая дрова для костра, он снова почувствовал, что его пристально разглядывают. Он сразу заговорил:
- Я поймал билатона и испек его. Мяса больше, чем мне нужно. Может, разделишь со мной обед?
Метаморф улыбнулся, вернее, на лице его мелькнуло что-то вроде улыбки, хотя, это могло быть и что-то другое - и словно отвечая, вдруг превратился в зеркальное отражение самого Нисмайла, коренастого и мускулистого, с черными проницательными глазами и темными волосами до плеч. Нисмайл заморгал, задрожав, потом, узнав, улыбнулся, решив принять это как некую форму разговора, и сказал:
- Поразительно! Ни разу еще не видел. Идем, часа через полтора мясо будет готово, а мы пока поболтаем. Ты понимаешь наш язык? Или нет? - было очень Необычно разговаривать со своим двойником. - Скажи что-нибудь? Тут есть где-то неподалеку ваше поселение? Пьюривер, - поправился он, вспомнив, как сами Метаморфы называют себя, - ваш поселок где-то здесь, в джунглях? - повторил Нисмайл, жестикулируя. - Пойдем к хижине, посидим у костра: У тебя нет вина? Единственное, чего мне недостает, так это доброго крепкого вина вроде того, что делают в Майдемаре. Ну скажи же хоть что-нибудь! - но Метаморф ответил лишь гримасой, возможно, означавшей усмешку, исказившей второе лицо Нисмайла, и превратив его в нечто неприятное и странное, после чего Меняющий Форму мгновенно вернулся в свой естественный облик и неторопливой плывущей походкой удалился.
Нисмайл надеялся, что он вернется с фляжкой вина, но в тот день больше его не видел. Любопытные существа, подумал он. Или их рассердило, что он поставил хижину на чужой территории, или они держат его под надзором из боязни, что он является авангардом человеческих переселенцев? Странно, но он совсем не боялся за себя, хотя в большинстве своем Метаморфы были недоброжелательными и чуждыми. Многочисленные повествования рассказывали о метаморфах, о их набегах на приграничные поселения людей, о том, что народ Меняющих Форму таил ненависть к тем, кто захватил их мир, лишил их законных прав на планету и загнал в джунгли. Но Нисмайл знал себя как человека доброй воли, никогда не причинявшего вреда другим, желающего, чтобы его оставили в покое и позволили жить своей жизнью, и он воображал, будто какие-то неуловимые чувства дадут понять Метаморфам, что он им не враг. Он хотел стать им другом. Он истосковался по дружеской беседе после столь долгого одиночества, и хотел поделиться своими мыслями с этим необычным народом, он мог бы написать кого-нибудь из них. Позднее он снова подумал о возвращении к искусству, и испытал необычный душевный подъем. Несомненно, он отличался сейчас от того несчастного человека, каким был в Замке-Горы, и отличие это само по себе должно было сказаться на его творчестве. В течение последующих нескольких дней он репетировал речь, которую придумал, чтобы завоевать доверие Метаморфов. Со временем, рассуждал он, они могли стать друзьями, беседовать…
Но шли дни, а он не видел ни одного Метаморфа. Он бродил по лесу и не встречал никого. Он решил, что слишком торопил события и вспугнул их. Это его расстроило.
Однажды в сырой и теплый день через несколько недель после того, как он в последний раз видел Метаморфа, он купался в холодной и глубокой запруде, образованной естественными валунами в полумиле ниже хижины, когда заметил бледную стройную фигуру, быстро пробирающуюся сквозь густую беседку синелистого кустарника на берегу. Он выскочил из воды.
- Подожди! - закричал он. - Пожалуйста… Не бойся!.. Не уходи!..
Фигура исчезла, но Нисмайл, бешено продираясь сквозь подлесок, снова увидел ее через несколько минут совершенно случайно у гигантского дерева с красной корой.
Пораженный, Нисмайл замер - это был человек, женщина. Стройная, юная и нагая. С густыми каштановыми волосами, узенькими плечами, небольшой высокой грудью, яркими глазами, она, казалось, совершенно не боялась его, лесовика, который слишком очевидно наслаждался полученной нежданной радостью встречи. Пока он собирался с мыслями, она неторопливо оглядела его и сказала со смехом:
- Какой ты исцарапанный! Разве ты не умеешь бегать по лесу?
- Я не хотел, чтобы ты ушла.
- Ну, далеко я бы не ушла… знаешь, я долго за тобой следила, пока ты меня заметил. Ты из хижины, правильно?
- Да-а, а ты? Где ты живешь?
- Здесь и там, повсюду, - прозвучал ответ. Он смотрел на нее в изумлении. Красота ее восхищала, бесстыдство потрясало. Ему подумалось, что она вполне может оказаться галлюцинацией. Откуда она взялась? Что делает одна обнаженная девушка в этих дебрях?
Девушка?
Конечно, нет, дошло до него с внезапной краткой горечью ребенка, жаждавшего во сне сокровища, обретшего его, и проснувшегося. Вспомнив, как легко Метаморф стал его отражением, Нисмайл понял, что это просто какая-то шалость, маскарад. Он пристально изучал ее, выискивая признаки Метаморфа: следы желтоватой кожи, острые выпирающие скулы, косящие глаза. Он выискивал эти следы на бесстыдно-веселом лице, но тщетно. Во всех отношениях она выглядела человеком. И тем не менее… Поскольку встретить здесь кого-нибудь из соплеменников было просто-напросто невероятно, а кого-нибудь из Пьюриверов вполне возможно, то…
Он не хотел верить в это, и решил воспринимать возможный обман сознательно и доверчиво, в надежде со временем больше поверить в то, кем она выглядела.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Сэрайс. А тебя?
- Нисмайл. Где ты живешь?
- В лесу.
- Значит, тут неподалеку поселок?
Она дернула плечом:
- Я живу одна. - Она подошла к нему. Он почувствовал, как напрягаются его мускулы по мере ее приближения. В животе что-то екнуло, кожу словно обожгло - и она легонько коснулась порезов от ветвей на его руках и груди. - Больно?
- Начинает болеть. Я их промою.
- Да, пожалуй. Давай, вернемся к запруде. Я знаю тропку получше той, по которой ты мчался, сломя голову. Иди за мной.
Она отошла в сторону, раздвинула лопухи густой заросли папоротников, открыв узкую, но хорошо утоптанную тропинку. Она грациозно рванулась вперед, и он побежал следом, восхищаясь легкостью ее движений, игрой мышц спины и ягодиц. Он нырнул в воду секундой позже нее, взметнув фонтаны брызг. Холодная вода успокоила саднящие царапины. Когда они вышли из воды, его властно потянуло привлечь ее к себе и обнять, но он не посмел. Они растянулись на поросшем мхом берегу. В глазах ее сверкало озорство, недоброе озорство.
- Моя хижина недалеко, - сказал он.
- Я знаю.
- Не хочешь заглянуть туда?
- В другой раз, Нисмайл.
- Хорошо, в другой так в другой.
- Откуда ты? - поинтересовалась она.
- Я родился близ Замка-Горы. Знаешь, где это? Я был придворным живописцем Венценосца, но не обычным - я пишу душой. Понимаешь, это… как бы переносишь душой картину на холст… я могу показать. Я смотрю на что-нибудь внутренним взором, проникаю в его суть и схватываю душу увиденного своим подсознанием, затем впадаю в транс, почти засыпаю, преобразую увиденное в что-то свое и переношу на холст. Он помолчал. - Это лучше видеть.
Она, кажется, почти не слушала его.
- Ты хочешь ко мне прикоснуться, Нисмайл?
- Да. Очень.