Густой и мягкий мох на ощупь напоминал толстый ковер. Она подкатилась к нему, и рука его нависла над ее телом, и тогда он заколебался: он был убежден, что она Метаморф и играет с ним в какую-то извращенную игру Меняющих Форму, и наследие тысячелетнего страха и ненависти поднялось в нем. Он страшился ее прикосновения, боялся найти ее кожу липкой и отвратительной, какой, по его мнению, должна быть кожа Метаморфов. Также он боялся, что она изменится, обернется чуждой тварью, когда будет покоиться в его объятиях. Глаза ее приблизились, губы раскрылись, язычок дразняще мелькнул за белыми зубами, как змеиный. - она ждала. В ужасе он заставил свою руку лечь на ее грудь. Кожа ее была теплой и упругой, чувственной плотью женщины-человека - насколько он смог узнать после стольких лет одиночества. С тихим вскриком она прижалась к нему. На один пугающий миг безобразный образ Метаморфа мелькнул в сознании - угловатый, длиннорукий, длинноногий, безносый, но он с силой отмел его прочь и, приподнявшись, лег и вдавился в ее сильное гибкое тело.
Долгое-долгое время спустя они лежали бок о бок, умиротворенные, сцепив руки и ничего не говоря. Даже когда пошел легкий грибной дождь, они не шевельнулись, позволяя быстрым острым каплям свежестью омывать свои тела. Наконец он открыл глаза и обнаружил, что она смотрит на него с сильным любопытством.
- Я хочу нарисовать тебя, - сказал он.
- Нет.
- Не сейчас. Завтра. Ты придешь ко мне в хижину, и…
- Нет.
- Я уже несколько лет не пробовал писать. Для меня очень важно начать сызнова. И я очень хочу написать тебя.
- А я очень этого не хочу, - ответила она.
- Пожалуйста!
- Нет, - повторила Сэрайс мягко, откатилась от него и встала. - Рисуй джунгли, запруду. Только не рисуй меня, Нисмайл, хорошо?
Неторопливым жестом он дал понять, что согласен.
- Теперь я пойду, - сказала она.
- Скажи, где ты живешь?
- Я уже говорила. Здесь и там. В лесу. Почему ты задаешь такие вопросы?
- Я не хочу терять тебя, а если ты исчезнешь, откуда мне знать, где искать тебя?
- Но я ведь знаю, где тебя найти, - засмеялась Сэрайс. - По-моему, этого хватит.
- Ты придешь завтра ко мне в хижину, да?
- Да.
Он взял ее за руку и потянул к себе. Но теперь уже колебалась она. Тайна ее стучала в висках. Она не сказала ничего, кроме своего имени. С трудом верилось, будто она, как и он, в одиночестве живет в джунглях и бродит по ним из прихоти, но он сомневался, что сумеет отыскать и указать ей несоответствие между ее словами и действительностью. И все-таки самое вероятное объяснение - она Метаморф, впутавшийся по непонятной причине в связь с человеком. Он всеми силами сопротивлялся этой мысли, но был слишком здравомыслящим, чтобы отвергнуть ее напрочь. С другой стороны, она выглядела как человек, чувствовала как человек, вела себя как человек. Неужели Метаморфы столь далеко заходят в своих перевоплощениях? Его тянуло спросить прямо, выложить свои подозрения, но это было просто глупо - она и так ничего не сказала, и ясно, что не ответит. И он оставил все вопросы при себе. Она мягко высвободила руку, улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и, шагнув к окаймляющим тропу папоротникам, исчезла из виду.
Весь следующий день Нисмайл прождал ее в хижине. Она не пришла, и это почти не удивило его. Встреча их казалось сном, фантазией, интермедией вне времени и пространства. Он даже не надеялся увидеть ее снова. К вечеру он достал из привезенного с собой мешка холст и натянул его, думая, что сможет запечатлеть открывавшийся из окна хижины вид, когда сумерки окрасят воздух. Он долго изучал пейзаж, проверил вертикаль стройных деревьев относительно тяжелой горизонтальности густых зарослей желтых ягодных кустов, и в конце концов покачал головой и убрал холст. Ничто в окружающем не нуждалось в перенесении на картину. Он решил утром подняться вверх по речке за луг к более обещающей сцене, где мясистые красносочные побеги торчали, как резиновые шипы из глубоких расщелин и скал.
Но утром нашелся предлог отложить поход, а днем показалось, что уже поздно. Тогда он принялся за работу в своем крошечном садике, куда он пересаживал некоторые кусты, чьи ягоды или зелень употребил в пищу, и провозился несколько часов. После полудня молочная мгла окутала лес. Он вошел в хижину, а через несколько минут в дверь постучали.
- Я надеялся, - сказал он ей.
Лоб и брови Сэрайс покрывали бусинки туманной влаги.
- Я обещала, - тихо сказала она, - и пришла.
- Вчера, - напомнил Нисмайл.
- Вот это - за вчерашний день, - она засмеялась и вытащила из-под одежды фляжку. - Ты любишь вино? Я нашла немного. Пришлось, правда, порядочно пройти, чтобы достать его. Вчера.
Это было молодое темное вино, щекотавшее искорками язык. Фляжка была без ярлыка, но Нисмайл полагал, что это какое-то вино, не известное в Замке-Горы. Они выпили все, причем, он выпил гораздо больше девушки - она наполнила его чашу снова и снова - и когда вино кончилось, они нетвердыми шагами вывалились наружу и занялись любовью на холодном и сыром берегу речки, после чего задремали.
В начале ночи она разбудила его и отвела в постель. Они провели на ней ночь, а утром она не выказала никакого желания уйти. Они сходили к запруде и начали день с купания, потом снова занимались любовью на толстом ковре из мхов, а после она провела его к древесному исполину с красной корой, где он впервые ее увидел, и показала гигантский желтый плод, упавший с одной из чудовищных ветвей. Нисмайл с сомнением оглядел его. Плод раскололся, показывая алую мякоть, усеянную большими поблескивающими черными зернами.
- Двикка, - сказала она. - Сейчас мы добудем питье. Она разделась и сложила в платье большие куски плода, которые они отнесли к хижине, где и позавтракали. Почти до полудня они пели и смеялись. На обед они нажарили рыбы, наловив ее в плетеной запруде Нисмайла, а позже, когда они лежали рука в руке, любуясь приходом ночи, она задавала тысячи вопросов о его прошлой жизни, о картинах, детстве, путешествиях, о Замке-Горы, о пятидесяти городах, Шестиречье, о дворе Венценосца Властителя Трэйма, о замке Венценосцев и его неисчислимых залах. Вопросы лились из нее нескончаемым потоком, новый обгонял предыдущий, пока Нисмайл еще отвечал. Любопытство ее было неистощимым и не давало ему возможности узнать что-нибудь о ней самой, да он и сам сомневался, что она ответит.
- Что мы будем делать завтра? - спросила она.
Так началась их связь. В первые дни они почти ничего не делали, только ели, пили, купались, занимались любовью да жевали опьяняющие кусочки плода двикки. Наконец он перестал бояться, что она исчезнет так же внезапно, как появилась. Поток ее вопросов иссяк, но сам он так и не решился расспросить ее.
Он никак не мог избавиться от навязчивой мысли, будто она Метаморф, и за лживой ее красотой таится чужое и безобразное лицо. Мысль эта особенно часто поражала его, когда он ласкал прохладные и свежие гладкие бедра или груди. Как он ни отбрасывал подозрения, они не покидали его. В этой части Зимроэля не было человеческих поселений, и казалось слишком невероятным, чтобы девушка - несмотря на все подозрения, она оставалась для него девушкой - избрала, как и сам он, жизнь отшельника. Гораздо более вероятно, думал Нисмайл, что она родилась здесь, что она одна из Меняющих Форму, которые скользят подобно призракам по этим сырым джунглям. Когда она засыпала, он иногда рассматривал ее в тусклом лунном свете, отыскивая места, где терялся человеческий облик, но ничего не мог найти - она оставалась человеком, и все равно он не мог избавиться от подозрений.
К тому же, не в характере Метаморфа было искать компании человека или выказывать к последнему дружелюбие. Для большинства людей Маджипура Метаморфы являлись призраками минувшей эпохи, нереальными и легендарными. Для чего кому-то из них нарушать его уединение, предлагать себя в убедительной подделке для любви, рьяно стараться расцветить ему день и ласкать ночью? Иной раз ему мерещилось, будто Сэрайс в темноте возвращается в свой естественный облик и, поднимаясь над ним спящим, вонзает сверкающий кинжал в горло, мстит за преступления его предков. Но он понимал, что подобные фантазии - дурость. Захоти Метаморфы убить его, им бы не потребовалось изобретать столь запутанные шарады.
Нелепо было верить, будто она Метаморф, и так же нелепо было не верить в это.
В конце концов, откинув все сомнения, он решил вновь вернуться к своему искусству, и в один необычно ясный и солнечный день он вытащил Сэрайс на скалу сочного красного цвета, прихватив пустой холст. Она зачарованно смотрела за его приготовлениями.
- Ты рисуешь только сознанием? - спросила она.
- Только им. Я фиксирую сцену в душе, преобразую и… Увидишь сама.
- А ничего, что я смотрю? Я ничего не испорчу?
- Конечно, нет.
- Но если еще чье-нибудь сознание вмешается?
- Этого не случится. Холсты настроены на меня. - Он посмотрел сбоку, поправил подрамник, отошел на несколько футов. В горле вдруг пересохло, руки дрожали. Прошло столько лет, сохранился ли у него этот дар? И техника? Он выровнял по прямой линии холст и коснулся его, пока предварительно, сознанием. Сцена была хорошей, живой и необычной, цвета сильно контрастировали между собой - превосходная композиция. Массивная скала с жутковатыми мясистыми растениями, на кончиках ветвей которых цвели крошечные желтые чашечки, испещренный солнечным светом лес - да, да, это поддается, это поможет перенести на холст суть окружающих густо переплетенных джунглей…
Он прикрыл глаза. Вошел в транс. И перенес картину на холст.
Сэрайс тихонько вскрикнула от удивления.
Нисмайл почувствовал, что весь покрыт потом. Он пошатнулся, с трудом сохраняя дыхание. Мгновение спустя он вновь обрел над собой контроль и взглянул на холст.
- Как красиво! - прошептала Сэрайс.
Но он был потрясен увиденным. Эти головокружительные линии, смазанные и полосатые цвета, тяжелое сильное небо, угрюмой петлей приклеенное к горизонту - ничего похожего на сцену, которую он хотел запечатлеть, и что гораздо тревожнее, ничего похожего на предыдущие работы Териона Нисмайла. Мрачная, болезненная картина, испорченная непреднамеренным диссонансом.
- Тебе не нравится? - удивилась Сэрайс.
- Я совсем не это пытался передать.
- Ну и что? Все равно, удивительно создавать так картины, тем более, такую прекрасную…
- По-твоему, она прекрасна?
- Конечно. А разве не так?
Он посмотрел на Сэрайс. Это? Прелестно? Что это лесть? Или у нее просто нет вкуса? Невежество? Неужели она искренне восхищается тем, что он сотворил? Этой необычной, мучительной картиной, мрачной и чуждой…
ЧУЖДОЙ!
- Тебе не нравится? - Она уже не спрашивала - утверждала.
- Я не писал около четырех лет. Наверное, нужно начинать медленно и постепенно.
- Это я испортила, - перебила Сэрайс.
- Ты? Глупости!
- Мое сознание вмешалось, мое видение вещей.
- Я ведь говорил тебе, что холсты настроены только на меня. Я могу стоять среди многотысячной толпы, и никому не удастся повлиять на мою работу.
- Но, может, я как-то отвлекаю тебя?
- Вздор!
- Я пойду, прогуляюсь, рисуй пока один.
- Не стоит. Пойдем-ка лучше домой, искупаемся, перекусим и еще кое-чем займемся, а?
Он снял с подставки холст и скатал его. Однако, слова ее подействовали на него сильнее, чем он сам признал бы. Несомненно, нечто странное вмешалось в создание картины. А вдруг это она каким-то образом испортила работу? Что, если скрытая душа Метаморфа наполнила своей сущностью его сознание, заставив воспринять чуждые цвета?..
Они молча шли вниз по течению реки, и когда добрались до луга земляных лилий, где Нисмайл встретил первого Метаморфа, он сболтнул, не подумав:
- Сэрайс, я хочу тебя кое о чем спросить.
- Да?
Теперь он уже не мог остановиться.
- Ты не человек, да? Ты действительно Метаморф?
Она уставилась на него, щеки ее заалели.
- Ты серьезно?
Он кивнул.
- Я - Метаморф? - она не очень убедительно рассмеялась. - Что за дикая мысль!
- Ответь мне, Сэрайс. Посмотри мне в глаза и ответь.
- Какая глупость, Терион.
- Пожалуйста, ответь.
- Ты хочешь, чтобы я доказала, что я человек? Но как?
- Я хочу, чтобы ты сказала мне, человек ты или что-то другое?
- Я человек, - сказала она.
- Я могу этому верить?
- Не знаю. Я тебе ответила. - Глаза ее весело блеснули. - Или я чувствую не как человек? Веду себя не по-человечески? Неужели я похожа на подделку?
- Может, я просто не могу подметить различий.
- Но с чего ты взял, будто я Метаморф?
- Только Метаморфы живут в здешних джунглях, - ответил он. - И логично… хотя, даже… - он сбился. - Ладно, я получил ответ. Дурацкий вопрос, и я дурак.
- Странный ты! Ты ведь должен рассердиться на меня. Ты ведь думаешь, что я испортила твою картину.
- Нет.
- Ты не умеешь лгать.
- Ну хорошо. Что-то испортило мою работу. Я не знаю, что. Я собирался писать не это.
- Тогда напиши другую.
- Да. Позволь мне написать тебя.
- Я тебе уже говорила, я не хочу, чтобы меня рисовали.
- Мне это очень нужно. Мне необходимо увидеть свою душу, а я могу только так…
- Рисуй двикку, Терион, хижину.
- Но почему не тебя?
- Мне не хочется.
- Это не ответ. Что тут такого?
- Пожалуйста, Терион.
- Ты боишься, что я увижу тебя на холсте такой, какой ты себе не нравишься? Так? Или, что я получу иной ответ на вопрос, если напишу тебя?
- Пожалуйста.
- Позволь мне написать тебя.
- Нет.
- Но почему? Скажи, почему?
- Не могу, - ответила она.
- Тогда и отказать ты не можешь. - Он вытащил холст из мешка. - Здесь, на лугу, сейчас. Подойди, Сэрайс, встань у реки. Это быстро, всего минута…
- Нет, Терион.
- Если ты меня любишь, ты мне не откажешь.
Столь грубый шантаж потряс его самого и рассердил ее. Он заметил зловещий огонек в глазах девушки, какого никогда не замечал раньше. Она сказала холодно и ровно:
- Не здесь, Терион. У хижины. Рисуй меня там, если настаиваешь.
За весь оставшийся путь они не сказали ни слова. Он старался забыться. Ему казалось, что он вырвал ее согласие силой, будто изнасиловал ее, и почти желал отдать назад ее уступку. Но… не спеша подготовил холст.
- Где мне встать? - осведомилась она.
- Где хочешь. У речки, у хижины.
Вялой походкой она подошла к хижине, посмотрела на Нисмайла - тот кивнул и удрученно принялся прохаживаться перед холстом, готовясь войти в транс. Сэрайс сердито смотрела на него полными слез глазами.
- Я люблю тебя! - выкрикнул он вдруг и погрузился в транс; последнее, что он видел, прежде чем закрыть глаза, была Сэрайс, замершая возле хижины, но теперь она уже не казалась унылой - плечи ее расправились, глаза засверкали, вспыхнула улыбка. Когда он вновь открыл глаза, картина была готова, а девушка робко глядела на него из дверей хижины.
- Ну, как? - спросила она.
- Иди сюда, посмотрим вместе.
Она подошла. Они вместе стали рассматривать картину, а минуту спустя рука Нисмайла обняла плечи девушки. Она задрожала и крепко прижалась к нему.
На картине, на фоне зубчатых, хаотичных, сталкивающихся красных, оранжевых и розовых цветов была женщина с человеческими глазами, но ртом и носом Метаморфа.
Она спокойно сказала:
- Теперь ты узнал, что хотел.
- Значит, на лугу была ты? И в те два раза тоже?
- Да.
- Почему?
- Ты заинтересовал меня, Терион, и я захотела узнать о тебе побольше. Я никогда не видела таких, как ты.
- Я все равно не верю, - прошептал он.
Она кивнула на картину.
- Но этому ты веришь, Терион?
- Нет! Нет!
- Теперь ты получил ответ.
- Я знаю, ты человек! Картина лжет!
- Нет, Терион.
- Докажи! Изменись, изменись сейчас же! - он отпустил ее и чуть шагнул назад. - Давай! Меняйся!
Она печально взглянула на него. Потом без какого-либо ощутимого перехода превратилась в его копию, как делала уже однажды. Нисмайл получил окончательный ответ. На щеке начала биться жилка. Он смотрел, не мигая, и она изменилась снова, превратившись на сей раз во что-то ужасное и чудовищное: кошмарный, испещренный оспинами серый шар с отвислой кожей, глазами-блюдцами и загнутым черным клювом. Потом она стала Метаморфом, повыше его, с полной грудной клеткой и невыразительными, почти начисто отсутствующими чертами лица. Потом она вновь стала Сэрайс: водопад каштановых волос, изящные руки, стройные ноги, сильные бедра.
- Нет, - воспротивился он. - Нет, и не надо больше подделок.
Она вновь превратилась в Метаморфа. Нисмайл кивнул.
- Да, так лучше. Оставайся такой, это гораздо красивее.
- Красивее, Терион?
- Для меня ты красива и такая, настоящая. Обман всегда отвратителен.
Он потянулся к ее руке, на ней оказалось шесть пальцев, очень длинных и узких, без ногтей и суставов, кожа была молочной и чуть глянцеватой - и все. Он ожидал большего.
Он провел рукой по ее стройному, практически бесплотному телу. Она стояла, не шевелясь.
- Теперь я уйду, - сказала она наконец.
- Останься. Живи со мной.
- Даже теперь?
- Даже теперь. В своем настоящем облике.
- Ты действительно хочешь?
- Да, да, - кивнул он. - Останься.
- Когда я в первый раз пришла к тебе - сказала она, - я хотела не только узнать тебя, но и вредить. Ты наш враг, Терион. И род твой навсегда останется нашим врагом. Но когда мы стали жить вместе, я больше не могла найти причины, чтобы ненавидеть тебя. Тебя! Ты особенный, понимаешь?
Это голос Сэрайс шел из чужих уст. Как странно, мелькнуло у него в голове, как похоже на сон.
- И я захотела остаться с тобой, - продолжала она. - И играть свою роль вечно. Но игра окончилась, и все равно я хочу остаться с тобой.
- Тогда останься, Сэрайс.
- Только если ты действительно этого хочешь.
- Я сказал тебе, да.
- Я не страшу тебя?
- Нет.
- Нарисуй меня еще раз, Терион, покажи мне любовь в своей картине, тогда я останусь.
Он рисовал ее день за днем, пока не кончились холсты, и развешивал картины в хижине: Сэрайс у двикки, Сэрайс на лугу, Сэрайс в молочном вечернем тумане. У него не было возможности готовить новые холсты, хотя он и пытался. Они ходили в дальние походы, и она показывала ему новые деревья и цветы, животных джунглей, зубастых ящериц и зарывающихся в землю золотых червей, зловещих и неуклюжих аморфобсов, спящих днем в грязных мутных озерцах. Они мало разговаривали друг с другом - время ответов на вопросы миновало, и слова больше не были нужны.
День шел за днем, неделя за неделей, здесь в нескончаемом лете, трудно подсчитать время. Может быть, прошел месяц, шесть. Они никого не встречали. В джунглях было полно Метаморфов по ее словам, но те держались где-то поодаль, и он надеялся, что они оставят их в покое навсегда.