Когда Яробору исполнилось тринадцать лет, сродники его решили провести обряд имянаречения. Каковой принес лично для меня незабываемые моменты, напоминания о себе моих сродников.
Во-первых, я узрел прилетевшую на планету малую севергу, явственно выпущенную с судна моих братьев и упавшую, где-то не так далеко в лесах. Тогда не только замер я недвижно внутри головы мальчика, но и сам он, упершись взором в небо. Приметив, быстро летящий по небосводу круглый огонек, за которым тянулась тонкая веревочка. Полет огненного шара продолжался не более нескольких секунд. Он точно врезался в густоту леса, довольно-таки близко от селения лесиков, а миг спустя в том месте над кронами деревьев появилось облачко сизого дыма, степенно рассеявшееся. Вместе с исчезновением огненного шара, послышался гул и рокотание, и сама оземь под ногами тягостно сотряслась. Прошло минут десять, после падения огненного шара, когда я прямо-таки взревел зовом, уж и не ведаю, можно было понять меня или нет. Но в том крике, посланном на Отческие недра, целенаправленно на Родителя, я потребовал от последнего прекратить от меня столь нелепо хорониться, показаться и даровать встречу с Отцом.
Яробор тогда, как было и допрежь, упав на оземь, потерял сознание, по туловищу его и конечностям волной прошла судорога, каковая на доли секунд скрутила не только руки, ноги, позвонок, но и каждую жилку на теле. Похоже я действовал довольно-таки грубо, ибо пришедший в себя несколькими часами спустя мальчик, был не только слаб, но в течение еще семи - девяти дней жаловался на боль в голове и звучащий в ней шум. Ей-же-ей, я, испугавшись за отрока, в течение тех дней делал все, абы он выздоровел, мягко направляя чрез созданный сосуд лечебную клинопись в его мозг, и, конечно, успокаивал, посылая сны про Кали и Отца.
Еще одним событием, приятным лично для меня, стала встреча с одним из созданий, каковым Творцом, я просто-таки в том уверен, являлся мой старший брат Вежды. И та встреча случилась с Яробором и мной, при прохождении первым одного из испытаний при имянаречении. В принципе я и вовсе не понимал к чему надобно сие имянаречение, и о том не раз сказывал, как мальчику, так и его отцу Твердолику Борзяте. Однако Боги стараясь не показываться и не вмешиваться в наши жизни, похоже, не услышали все мои несогласия, потому и пришлось присутствовать и проходить те испытания…. Испытания, как пояснял Твердолик Борзята, оные должны были показать достиг ли отрок к тринадцати годам необходимых навыков воинов.
Достиг ли?..
Так я впрямую ответил тогда отцу Яробора: "Разве не видно, что не достиг… И вряд ли вообще достигнет, або на то совсем не годен, - посем уже добавив токмо для себя, - не за те качества я его выбрал в свою грань". И то благо, что Твердолик Борзята не мог услышать мои дополнения, прозвучавшие на иных частотах колебания среды, оные находятся за пределом слышимости не только человеческого уха, мозга, но и любых других созданий, або и от первоначально исторгнутого губами его сына, вельми так сказать растерялся.
Мы же возвернемся к самим испытаниям. Первым, из каковых было умение за короткий срок уйти от преследования и схорониться в лесу так, чтобы приставленный к мальчику старший опытный воин не смог его найти.
Во втором испытании отрок, уходя в глубины леса к дубу Бога Воителя, оставался обок от него на ночь, стараясь изгнать из своей души всякий страх. И с тем получая упрятанное в тайнике под листьями дуба и зверобоем, наделенное мощью неотвратимости оружие. Проведя не смыкая ночь близ того оружия и костра, отрок дожидался особого знака или окрика духа, что означало - он достоин получить второе имя, а его оружие - готово к бою.
И третьим испытанием становилось так называемое вхождение отрока в юдоль. Для того напоенного особым снадобьем настоянным на травах и сушеном мухоморе, сознание испытуемого направляли в Луга Дедов, где предки сообщали ему новое имя.
Ну, как всегда у человечества, в том я убедился который раз, в верованиях, переделанных людскими думами, присутствовала одна бессмыслица, особлива, что касалось второго и третьего испытания. Або, не могло и быть той самой мощи неотвратимости оружия, ни окрика духа, ни тем паче каких-то Лугов в оных сознанию мальчика подсказывали новое имя. Был просто страх, взращенный взрослыми пред неотвратимой силой ночи и галлюцинации, вызванные наркотическим напитком настоянном на травах и сушеном мухоморе.
Гриб известный своей особой ядовитостью, произрастающий, как в лиственных, так и хвойных лесах. Его красная или оранжевая шляпка покрытая белыми бородавчатыми пежинками всегда придавала красочность почве гаев. Токсичность мухомора издревле, использовалась людьми в уничтожение мух, отчего гриб и ведет таковое свое наименование. Хотя так его назвали не люди, а первые их учителя белоглазые альвы, в целом и научившие использовать данные токсические и психоактивные свойства, вызывающие галлюцинации аль прилив физических сил. Грибы были сравнительно новым созданием, абы их Творцом в плане многообразия стал мой любимый, старший брат Стынь. Воитель обладающий подобными способностями, впрочем, не умел создавать таковую их множественность, и главным образом с под его рук выходили всегда более примитивные организмы. Однако первые пробы сил, после болезни, Стынь, вместе с Отцом, направил на создание разнообразия данного организма, каковой в короткий срок оценили Воитель, Боги, а также их ближайшие помощники. Посему грибы, в том числе и мухомор, были теперь используемы и взращиваемы не только в Северном Венце, Татании, Дымчатом Тавре и иных обитаемых Галактиках Димургов, но и закинуты в Галактики Расов, такие как Синее Око, Блискавица и Млечный Путь. Дажба пред тем, как начать управление в Млечном Пути, самолично просил Стыня о выделении впервые его системы особых видов грибов, або вельми тяготел к множественности.
При прохождение первого испытания Яробор, физически слабый отрок, углубившись в лес, паниковал. Чувство тревоги, что он подведет чаяния своего отца, кажется, не могли утихнуть даже под моими умиротворяющими словами. Уже в недрах чащи, мальчик остановился, его сердце так бойко колотилось в груди, что я испугался за него. И надавив своей мощью на мозг, я так-таки повелел остановиться и передохнуть.
А кругом чернолесье и краснолесье поражало взор своей первозданной красотой и нерушимостью. Могутные в росте деревья самую малость покачивали своими широкими ветвями, и колыхались на них не только тончайшие отростки, несущие один-два листка, но и пузатые сучки, укрытые россыпью хвоинок. Ветви, чуток постанывая под тяжестью зелени, шевелили своими островерхими вершинами, и с тем низко кланялись мне юному божеству, а их плоские листья всякой чудной формы: лопастной, крылевидной, яйцевидно-ромбической, с широким клиновидным основанием, аль почти усеченным, дланевидно-пальчатым, или косо-сердцевидным, косо-овальным полюбовно помахивали.
В голубых небесах, прикрытых размашистыми кронами лиственных деревьев подступивших впритык к конусным темно-зеленым елям, сквозное белое одеяло облаков, протянувшись по всей его поверхности, едва двигалось. Оно на доли дамахей, похоже, также как и мальчик, недвижно замерло. И токмо трели птиц, наполняющие планету и лес изнутри, гутарили мне о постоянном течение самой сути бытия. И в это летнее утро вступающий в права горячий газовый шар, Солнце (так когда-то названный моим старшим братом Дажбой), заполонил своими желто - блеклыми лучами ту часть Земли, что повернулась к нему своим боком. Наблюдаемые мной рассеянные, сквозные лучи данной, не самой крупной во Всевышнем, звезды обогнули все преграды пред собой: леса, горы, деревья, камни, растения. Они проскользнули сквозь листья, разрозненно торчащие хвоинки и заиграли росинками, поместившимися на острых травинках, ползущих по оземи.
Нежданно хруст веток и далекий скрежет прокатился по лесу. А миг спустя справа на ветку ели опустилась сорока и голосисто застрекотав, наполнила им гай.
"Погоня!" - промелькнуло в мозгу отрока, и торопливо развернувшись, он вновь принялся бежать.
"Нет! не погоня, - разочарованно на страх плоти отозвался я. - И вовсе не нужно было так перекликаться, "- добавил я для сороки.
Точнее будет сказать для марухи, создания Мора. Уникальных по своим способностям существ, умеющих не только мгновенно преодолевать значимые расстояния, но и принимать образ людей, птиц, животных. Марух уже давно приглядывающих за Яробором и также давно примеченных мной.
Явственно мои негодующие мысли не уловили марухи, будучи занятые бегущим отроком, также как и не восприняты объятым волнением мозгом. Бешенный стук сердца мальчика отзывался эхом во мне, отчего я рывком выбросив сияние, той же силой воздействовал на мозг, подчиняя себе и заставляя остановиться. Мощь вырвавшегося из меня сияния, вероятно, застлала очи Яробора, посему потерявшись в пространстве, он зацепился ногами за корневище и, кубарем, полетел вниз в овраг, вельми резко выскочивший узкой ложбинкой поперед него. Благо, одначе, что при падении правая нога вклинилась в прореху пучащегося корня, однозначно тем сдержав полет Яробора. Мальчик прибольно треснулся лицом об откосную стену ложбины и повис вниз головой, малость погодя разглядев довольно-таки далекое глинисто-каменное дно оврага, по которому пролегало русло речушки. И вовсе узенькой, подпираемое с двух сторон небольшими, корявыми, иссеченными каменьями, местами прикрытыми плетущимися стеблями брусники с кожистыми, блестящими листочками.
Внезапно предательски дрогнул носок сапога, дотоль удерживающего Яробора, и, выскользнув из корневища, словно подтолкнул вниз его тело. Отрок срыву дернувшись, громко закричал. А сиг спустя, вторя крику мальчика, и я подал зов, распространяя его теперь не просто на Млечный Путь и Отческие недра, но и на все Галактики входящие во Вселенную. Сообщая в нем, что плоть в беде, я напуган и единожды негодую. А тело Яробора меж тем порывчато сотряслась и окаменело. Туловище прогнулось покатой дугой в позвоночнике, веки разом сомкнулись и сердце единождым махом перестало биться.
Глава девятнадцатая
Мальчик очнулся погодя, а вместе с ним я снова смог воспринимать происходящее округ меня. И посему сразу понял, что Яробора спасли, очевидно, марухи, ибо он лежал в овраге, с отвесными стенами, из которых выглядывали остроконусные пики камней и вылезали, похожие на громадных изгибающих тела змей, коренья, расположившись на травяном участке, сухом и безопасном. Мальчик был сух и чист, а приспущенная на талии покромка, опоясывающая носимую навыпуск рубаху, свидетельствовала, что тот, кто ее развязывал, не сумел правильно подвязать. Впрочем, тугой болью отозвалась в отроке правая нога, каковой он уцепился за корень, падая в овраг, болел и припухший нос, вроде прибывшие помочь, не смогли тех повреждений разглядеть. К расстройству Яробора оказалось, что его лук оказался сломанным. Кое-как поднявшись на ноги, и придерживаясь за стену, корни оврага отрок, покачиваясь, доковылял до места падения, и присев на выпуклый валун, принялся стенать по поводу лука.
Те самые стенания мальчика были лишь следствием моей досады. Когда я начинал негодовать на что-либо (вот как сейчас на тех, кто вновь был подле) то выпускал в мозг все свое огорчение. И тогда почасту мальчик плакал, али, как сейчас, принялся мешать эмоции, действия со словами. И посему вначале, вскочив на ноги, он шибанул лук о камни, пнул больной ногой колчан, а после, упав и зарыдав, уже принялся выплескивать, что я посылал на мозг (считая оный таковым) и иноредь приправляя их своими словами:
- Выродок! Выродок! Тощий выродок! - сие выплескивал я.
- Почему? Почему все ребята, как ребята? Все умеют держать меч в руках, любят бегать, охотиться, а я… Я какой-то урод… ущербный урод. Тощий, сухобитный выродок. Плаваю дрянно, бегаю еще хуже. Меча боюсь, охоту не люблю… Почему? Почему такой? Зачем живу? Позор своего рода, батюшки и матушки, - вторил, отзываясь мне, Яробор.
Нежданно он гулко вскрикнул, сжал правую руку в кулак и принялся колотить себя в грудь, стараясь определенно пробить там дырку. Он принялся охаживать ударами только дланью уже не собственную грудь, коя от ударов тяжко стонала, а землю… И шибанув по ней раз, другой, нежданно напоролся на камень, мгновенно распоровший средний палец от его костяшки, вплоть до средней фаланги. И тогда я выбросил мощное сияние, окутавшее мозг, погодя просочившееся сквозь черепную коробку, стараясь им умиротворить. Ибо гневался и успокаивался я также порывисто. Мальчик зараз утих, и, сомкнув очи, прерывисто задышал, тем выравнивая свое дыхание. Еще немного и прекратились удары его о грудь, значимо посветлела объятая красными пежинами кожа лица, степенно спало и само сияние, и он много ровнее сказал, озвученное мною несколько раньше:
- Черный, как смерть. Черный, худой замухрышка. Выродок, - губы отрока свело нежданно тугой корчей, он весь изогнулся дугой, и, подкатив очи, туго выдохнул, теперь вже говорил я, - тот, кто имеет природные особенности, отличающие его от живущих подле него однотипных существ. Вот кто такой выродок.
Нет, я не считал мальчика выродком. Просто порой это ощущал в отношении себя, особенно когда мои сродники пытались сокрыть от меня очевидно происходящее. Тем не менее, сейчас успокоив мальчика, и, как мог себя, я повелел ему подниматься и вылезать из оврага, в надежде, что те, кто не довыполнил свои обязанности и не излечил плоть, придет на помощь.
И оказался правым.
Потому как стоило Яробору, перехватываясь за нависающие коренья, и переступая с земли на валуны, ухватится за край оврага, как перста обеих рук резко придержали, и, переместившись к запястьям, вытянули мальчика на сам берег.
И тогда я увидел пред собой создание. Лишь погодя, когда создание излечило сломанную ногу отрока, и нос, я догадался, что это скорей всего бесица-трясавица, право молвить, вид которых еще не был записан во мне и на удивление дотоль не наблюдаем. Являясь возможно новой разновидностью, чего в целом мой старший брат Вежды вершил не так часто.
Однако нынче это выглядело низкого росточка, сухощавого сложения творение, дюже сильно кривившее спину так, что высоко вздевались вверх его угловато-торчащие лопатки, проступающие даже сквозь одежу. Длинными, мускулистыми были руки бесицы-трясавицы, сверху укрытые древовидной кожей довольно-таки трещиноватой. Сами руки дотягивались до беспалых, больших стоп. На круглом лице (поместившимся на сычиной форме головы) обильно укрытом густыми волосьми, бородой и усами бурого цвета, явственно просматривались два глаза с фиолетовыми крупными зрачками, широкой синей радужкой, и едва заметной голубоватой склерой. Крючковатый нос создания и обвислая кожа, оттянувшаяся на выпирающих вперед скулах, прикрывала своей мешковатой дряблостью щеки и точно покоилась на браде. С под волос на узком лбу таращились два маханьких серебристых рожка. Бесица-трясавица на удивление была одета в красный, долгополый, приталенный и расширенный книзу кафтан с глубокой выемкой ворота спереди так, что зрелась ее грудь и проступающие с под кожи чагрового цвета кости.
Я тогда недвусмысленно так молвил бесице-трясавице, и молвил лишь я, не мальчик, поелику он был введен в коматозное состояние, и спина его, окаменевшая в районе позвонка, и губы сведенные корчей, выразили всего-навсе мои чувства:
- Скажи Родителю… скажи… я вельми… вельми на него сердит.
Судя потому как увеличились оба ока бесицы-трясавицы и она торопко принялся отнекиваться от общения с Богами, я понял, что ей было велено скрывать от меня, не столько от мальчика, сколько от меня правду. И тогда я так осерчал… так, что от волнения спервоначалу засиял, а посем также срыву отключился. Впрочем, я был рад, увидеть это пусть и брехливое, но творение Вежды… Вежды, моего дорогого и любимого, старшего брата.
Я подключился несколько позднее, когда бесица-трясавица уже собиралась вывести мальчика из леса, ощущая в себе раздражение и нарастающее напряжение, и еще раз озвучил владеющее мной, передавая весть в первую очередь на Родителя, пред тем вновь обездвижив плоть:
- Увидеть… Хочу увидеть Отца… Скажи, это Родителю, не зачем от меня таиться.
Кажется, побледневшие губы Яробора ту молвь едва выдохнули. Безусловно, побледнел и он весь сам, в общем сердце его однозначно сдержало свой стук на пару бхараней. Посему всполошившись, подскочила с земли бесица-трясавица, придержавшая объятое тугой корчей тело мальчика. Не менее торопко запихнув ему в рот голубую капсулу, и попытавшаяся вновь пояснить, что живет в этих лесах с давних времен, оставленная Богом Волопасом… и общения с Зиждителями не имеет. Одначе, стоило мне токмо сильнее засиять, и, надавив на мозг Яробора, шепнуть: "передай!", создание Вежды благоразумно смолкло, не решившись далее волновать меня.
Этой же ночью, уже на прохождении второго испытания, сидя пред костром и вглядываясь в черное небо, блистающее далекими и близкими звездами, созвездиями, расплывчатыми туманностями не только я, но и плоть наполнялись смурью. Таковое со мной почасту бывало, ибо разлука с Отцом, особенно здесь на Земле становилась не выносимой, точно напоминая о Кали, Стыне… напоминая о Небо и Дивном, Дажбе и Круче… о жизни Еси и Влады… А после, когда ярко блеснула жерловина чревоточины, видимая для Яробора, как малая капелька горящего света, сообщившая, что в Млечный Путь прибыло достаточно крупное космическое судно, и вовсе от напряжения закричал. И тотчас болезненно свела корча пальцы на руках, ногах мальчика и плюхнув, потекла из его носа густая алая кровь, еще миг и на место рыданиям пришло окаменение плоти. А я выбросил в пространство на Родителя, отображение, картинку когда-то пережитого мной и Им, и звучавшие в ней слова, наполнили воспоминанием мою новую плоть:
- Гамаюн-Вихо. Будь только осторожен. Не надобно, повторять, что ты везешь в себе самую большую бесценность нашей Вселенной. Новое, неповторимое и уникальное божество.
А засим уже более близкие воспоминания и столь обещающие, обнадеживающе-болезненные лишь для меня:
- А соперничество, так это было сотворено всего-навсе для тебя, абы мозг твоей второй плоти набрался эмоциями, чувствами. Но коли ты не желаешь, соперничества более не будет. Мой драгоценный, любый Крушец.
И немедля проступили очи Родителя… Его сине-марные, глубокие, бездонные как космос очи со струящимися по окоему длиннохвостыми кометами, межгалактическими газами, пылью. Родитель нежно мне улыбнулся, и его пепельно-синяя кожа нежданно стала переливаться золотыми всполохами света, кои выплеснувшись в разные стороны, начертали округ Его головы, и всего тела, ореол голубого сияния, в котором проступили едва зримо перемещающиеся серебряные, золотые, платиновые символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, а также геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик.