- О! - похвалил задавшего вопрос Прокопьевич. - Мораль, дети мои такова: каждый из нас видит только то, что хочет. Или к чему больше привык. И с опытом этот недуг лишь прогрессирует.
- Точно! - отозвался другой коллега рассказчика. - Пойдёшь на прием к хирургу - он скажет: надо резать. К терапевту - таблетками угробит.
- От проктолога ещё никто без геморроя не уходил! - Эта хулиганская реплика утонула во всеобщем гоготе.
Шутка была глупой и пошлой, но ржали над ней долго. По причине безделья и ночной слабости.
- А я вот считаю, - заявил студент-медик Колюня. - Что вы на себя напраслину наговариваете. Вы же не могли ошибиться с пульсом.
- Не мог, - ответил Прокопьевич, явно обрадованный, что за его профессионализм вступились. - Но тогда что получается?
- Клиническая смерть и последующее оживление.
- Без посторонней помощи? Вряд ли. Мне тут видится другое.
Прокопьевич, как хороший актёр, опустил к полу глаза и сказал утробным сдавленным голосом:
- Я их за свою долгую карьеру насмотрелся.
- Кого их? - не понял Колюня, за спиной которого уже гримасничали коллеги, предвкушая весёлый розыгрыш новичка.
- Понятное дело, кого.
Прокопьевич мотнул головой в сторону холодильника, следуя плану, но в этот момент из соседней комнаты раздался отчётливый звук шлепка. Такой, как бывает, когда падает на пол увесистый кусок говядины. Потом загремело падающее железо и бьющееся стекло.
- Колюня, глянь, что там, - приказал Прокопьевич молодому практиканту, внутренне радуясь, что звуки так удачно вписываются в его замысел.
- Почему я? - обиделся тот.
- Потому что я делал это, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, - озлился Прокопьевич. - Живо! И смотри у меня, если ты опять чего-то там плохо закрепил. Премии лишу.
Под сдавленные смешки испуганный Колюня на полусогнутых прошагал в холодильник и через секунду оттуда донёсся его исступлённый вопль. Бывалые патологоанатомы переглянулись, но не тронулись с места - не иначе, глюки у практиканта пошли с непривычки. Затем Колюня выскочил из холодильника, споткнулся не понятно обо что и расстелился на полу. Больно ударился головой, но всё равно судорожно пытался подняться, что получалось у него крайне плохо.
- Чего ты елозишь? - с оттенком брезгливости спросил Прокопьевич, наблюдая, как милая шутка превращается в неудобоваримое зрелище.
- Там! - показал рукой Колюня, но слов выговорить не мог.
- Покойники, что ли?
И тут то, что испугало Колюню показалось в проёме двери.
Начавший таять лёд стекал по его щекам. Бесцветные глаза расползались в стороны, не в состоянии сфокусироваться. Он сделал резкое движение головой назад, будто поправлял причёску, а затем и руками пригладил торчащие волосы.
- Закажите мне такси, - глухо прорычало существо, и новый кусок льда отломился от него и с грохотом раскрошился об пол.
Как ни были искушены в загробных делах патологоанатомы, дремучее чувство боязни смерти и всего, что связано с ней, овладело ими, и ожившему так неожиданно трупу пришлось одеваться без их помощи, хотя он и просил их об этом. Случились в этот момент и постыдные обмороки, и побеги. Прокопьевича сковал какой-то неведомый паралич.
Троллейбусную остановку труп нашёл сам, потому что прохожие наотрез отказывались ему содействовать в поисках. В салоне троллейбуса его поджидали те же неприятности - пассажиры не желали его считать нормальным членом общества, сторонились и неприлично пялились.
- Ну, чего уставился? - обратился к одному из них труп, слишком уж наглому, не выдержав любопытно-испуганного взгляда.
От него отстранились, образуя пустое пространство, как вокруг смердящего бомжа - обычная сценка в общественном транспорте Москвы. Положение спас контроллёр. Проверка билетов на некоторое время отвлекла граждан от диковинных событий, вернув к делам будничным.
Труп долго пытался понять, что от него хочет этот странный человек, но потом он как будто что-то вспомнил, что-то извлёк из глубин своей отжившей памяти. Он посмотрел вокруг себя и сказал:
- Граждане! Ведь оштрафуют же! Не дайте пропасть.
Тут и контроллёр, наконец, заметил в "зайце" что-то неладное и попытался ретироваться. Но не смог. Труп схватил его за грудки и пообещал:
- Я заплачу! Кошелёк украли! Украли жену! Бизнес. Но я заплачу!
Люди, запертые в консервной банке, движущейся по дороге, готовы были выпрыгивать из окон, однако спасла всех запланированная каким-то мудрым проектировщиком остановка. Труп выпал из салона, не оштрафованный, и троллейбус укатил по намеченному маршруту.
В вымытой с мылом идеальной витрине гламурного бутика труп увидел своё отражение и спросил:
- Кто я?
- Чья-то совесть, - ответили ему из зеркала.
- Чья?
- Найди.
- А кто ТЫ?
- Информационное бюро. Тебе нужно обзавестись нормальной одеждой и перестать вести себя так.
- А как я себя веду?
- Как покойник, сбежавший из морга.
Советы пошли трупу на пользу. Он завернул лицо шарфом, снятым с безвестного прохожего, и перестал приставать к гражданам с расспросами. От троллейбусов он отказался, а вместо них пересел на метро. Были небольшие сложности со входом, но и они разрешились быстро, когда он последовал примеру отдельных граждан, перепрыгивающих через турникеты.
Он хаотично передвигался по станциям, выходя из вагонов и меняя ветки. Нюхал воздух (или это только казалось ему). Прислушивался к одному только ему слышимым звукам. Наконец, будто поймал что-то из пустоты и вышел наружу. Уверенной походкой пересёк двор и оказался у стеклянной будки с консьержем сытого и одновременно сурового вида.
- Вы к кому? - спросил охранник.
- Тридцать вторая.
Откуда у него эти цифры? От "бюро", наверное.
- А вас там ждут? Паспорт есть?
- Был, но его забрал следователь Шабанов. Можете позвонить ему. Он подтвердит. Скажете ему: привет от самоубийцы. Он поймёт.
- Парень, ты не обижайся, но я тебя сейчас выкину на улицу. У нас приказ: всех придурковатых и назойливых - взашей.
Дюжий консьерж явно вознамерился привести в исполнение свою угрозу. Он даже вышел из будки, грозно поигрывая дубинкой.
- Не надо, - тихо сказал труп. - Лишняя кровь.
При этом, произнося столь миролюбивые слова, он легко повалил на пол сто килограммов живых препятствий и задушил охранника руками, без единого звука с обеих сторон.
- Лишняя кровь, - повторил он, вставая с колен и отряхивая ладони.
Лифт уже ждал его.
Звонить пришлось долго. Димон ничего не мог разобрать в глазок, а когда, наконец, подал голос, то в ответ услышал что-то маловразумительное:
- Дима. Это Жека. У меня проблемы. Впусти.
Диалог продолжался минут пять, пока с той стороны двери не поняли, что сопротивление бесполезно, и только усугубляет ситуацию. Едва живой Димон стоял на пороге, а труп не стал дожидаться приглашения и бесцеремонно прошелестел мимо него внутрь.
- Мне нужно перекантоваться у тебя неделю-другую, - сказал он едва слышно. - Кажется, за мной следят. Не возражаешь?
Димой машинально кивнул головой.
- К жене не пойду. Там засада. И Шабанов этот. Кто такой Шабанов? - крикнул в отчаяньи он, теребя пальцами сгнивший лоб. - Ты его знаешь?
Димон снова кивнул, не видя никакого смысла скрывать этот факт. Тем более от друга. Пусть и мёртвого. Пусть и убитого тобой.
- Жрать не хочу. Даже не предлагай. И бухать не хочется. Ты знаешь, со мной что-то странное происходит.
Труп прошёл к окну, оставляя за собой вереницу грязных мокрых следов.
- Красивый дворик. Всегда завидовал твоему умению устраиваться в жизни. А вот в бизнесе ты был полным недотёпой. Не обижайся. Я по-дружески. И на чужое ты любил зариться. Грешный ты человек.
Бледный Димон сделал плавное движение в сторону выходной двери.
- Бесполезно, - произнёс труп, не оборачиваясь. - Всё уже посчитано и решено. В "Бюро" ошибок не делают и дураков не держат.
Отойдя от окна, он плюхнулся в кресло.
- А помнишь, как в институте мы напились с тобой и сняли тёлок в кабаке? Потом привели их в общагу и трахали всю ночь, меняясь. Помнишь? - Улыбка блуждала по его изуродованному лицу. - А потом кто-то настучал в деканат, и нас разбирали на комсомольском собрании. Требовали деталей. Я видел, как им самим хочется попробовать, но долг и комсомольская честь велят делать совсем другое. Они мучились гораздо сильнее нас. Потому и развалилось всё это хозяйство, что врали и делали то, во что не верили. А всего-то и нужно было, что...
Он внезапно замолчал. На лестнице послышался шум и отдалённые голоса.
- Это за нами. Знаешь, у меня идея: давай притворимся мёртвыми.
20
Сестра положила перед доктором на стол потрёпанную тетрадку.
- Объявилась, - прошептала она. - Та самая.
Доктор, седовласый и коротконогий, обширный более в талии, чем в плечах, глубоко вздохнул:
- Зовите. Всё равно это когда-нибудь нужно решать.
В кабинет вошла девушка лет двадцати пяти, застыв в нерешительности на пороге. Румяные щёки её могли говорить о разном: и об излишнем возбуждении, и о сердечном нездоровье, и просто об особенностях кровообращения.
- Здравствуйте, доктор. Я к вам по тому же вопросу.
- Проходите. Садитесь.
Он старался быть максимально вежливым и сдержанным. Хотя, кто бы его упрекнул, если бы он и сорвался. Галя Никифорова, стоявшая перед ним, устроила ему весёлую жизнь в последние месяцы.
Началось всё с житейского пустяка, аборта. Избавили страдалицу от нежеланного плода - с кем не бывает по молодости. Операция прошла стандартно, без осложнений. В тот же день выписали. А через неделю на осмотре она пожаловалась, что появились ужасные боли в животе, головокружение и тошнота. Взяли анализы - ничего. Осмотрели - ничего. Дали успокоительных таблеток и отправили домой. Она позвонила уже на следующий день с теми же проблемами. Отправили в центральную на анализы - ничего. Но девушка продолжала жаловаться. Истерики публичные устраивала. В конце концов, вывела доктора из себя. Наорал он на неё, обозвал симулянткой. Запретил здесь появляться. Она написала жалобу в горздрав. И вот они снова в его кабинете. С глазу на глаз.
Он честно пытался понять мотивы её вранья и не мог. А в том, что она врала, сомнений у него не было.
- Что на этот раз?
Девушка набрала в лёгкие побольше воздуха, как бы преодолевая внутренние сомнения.
- Я не буду жаловаться на боли. Вы почти убедили меня, что их нет. Но у меня новые проблемы. Вот.
Она отняла руки от живота, и доктор с удивлением увидел довольно приличную его округлость.
- Вы снова беременны?
- Не знаю. Но я ни с кем не спала уже почти полгода.
Так. Кажется, маленькая лгунья придумала новый способ достать его.
- Вы уверены?
- Уверена ли я в том, что никому не давала? Это вы хотите сказать?
- Я вижу, вы очень настойчивы в своём стремлении доставлять мне неприятности. Зачем? Разве я был непрофессионален в том, что вы мне поручили? Или это я вас надоумил сначала забеременеть, а потом избавиться от плода?
Девушка плотно сжала губы.
- Просто возьмите анализы.
- Хорошо. Но они ведь только докажут наличие нового плода, а не ваши фантазии насчёт всего остального.
- Пусть так. Мне всё равно. Я устала. Я очень устала.
По всем известным законам жанра она обязана была расплакаться в этот момент. Но... не расплакалась.
Её провели в лабораторию и обследовали, уделяя разве что чуть более внимания, чем обычно. Когда результаты были готовы, сестра доложила:
- Беременна. Сомнений нет. Плод какой-то странный только. Хотите взглянуть?
Но доктор уже сам вглядывался в чёрно-белый отпечаток УЗИ.
- Дерьмо какое-то, - наконец, выдавил он из себя. - Зовите её.
Девушка Галя снова сидела перед ним, но его тон и намерения претерпели кардинальные изменения с момента их последнего разговора.
- Вы беременны, но я настоятельно рекомендую вам аборт. Знаю, это не совсем этично со стороны медицинского работника...
- Что там?
- Просто ненормальное развитие плода. Боюсь, произойдёт выкидыш. Причём, с серьёзными последствиями для матери. Скажите, а у вас в роду...
- Делайте. Но я хочу видеть, что там.
Доктор неловко крякнул.
- Вы хотите видеть...
- Да.
- Это не безопасно для вашей психики.
- Не опаснее того, что я пережила до сих пор.
Доктор не нашёл других аргументов, поэтому просто промолчал. Дойдёт дело до операции, там, может, всё образуется само собой. А пока не стоит её волновать. И спорить с ней не нужно.
- Полагаю, что срока вы не знаете?
- Не знаю.
- Даже приблизительно?
- А вы?
- Думаю, на самом пределе. Когда вы сможете быть готовы?
- Сейчас.
Доктор ожидал подобного ответа и, честно говоря, сам полагал, что лучше с этим не затягивать, но в клинике дела так скоро не делаются. Нужна хотя бы минимальная подготовка.
- У нас расписание, - выдал он официальный вариант возражения. - Очередь. Предварительная запись. Конечно, учитывая ваше состояние, мы завтра-послезавтра мы найдём для вас окно.
Девушка посмотрела на него враждебно.
- Я вскрою себя сама. В этом самом кабинете.
В её руках откуда-то появился скальпель, а на лице эскулапа выступили крупные капли пота, испугавшегося, в том числе, и за свою шкуру тоже - мало ли кого пырнёт этим ножичком женщина на грани нервного срыва.
- Хорошо, - нарочито спокойно произнёс он. - Дайте сюда ваш инструмент, и вас немедленно отведут на процедуру. Хотя это и против правил.
- Нет. Он будет со мной. Если решите меня обмануть, я сделаю, что обещала.
Подготовка к процедуре проходила в накалённой обстановке, больше напоминающей банальную панику. Вызвали потихоньку ментов, и те ждали, не обнаруживая себя, у входа, чтобы вмешаться в случае необходимости. Хотя, необходимость эта, невидимая пока для них, уже давно наступила. За дверями операционной собрался практически весь персонал. Слышалось отчётливое поскрипывание стрелок старых настенных часов.
Минут десять из операционной доносились лишь стандартные звуки, но потом послышался грохот разбитого стекла, и менты опрометчиво решили, что наступило их время. Вслед за ними ломанулись любопытные, боясь пропустить подробности соблазнительного скандала. И многие из них потом пожалели об этом.
Девушка Галя лежала без сознания в кресле, а рядом с ней, на полу, валялся кровавый комок плоти, всё ещё связанный пуповиной с матерью. Он напоминал участника циркового шоу лилипутов. Только размерами ещё меньше. При этом он говорил без умолку скрипучим голосом:
- Я не виноват. Пустите меня к маме.
И так по кругу, будто пластинка. Видавшее виды светило медицины блевало в раковину, парочка сестёр валялись без признаков памяти тут же. Остальные свидетели сбежали, включая матёрых ментов. Где-то поблизости завыли собаки.
21
Первый, самый трудный, шаг сделан. Стас понял это, едва воспоминания вчерашнего вечера коснулись его памяти. Он смог сделать ЭТО. Без излишней нервозности, без соплей. И вёл он себя с родителями вполне естественно. До той самой минуты, когда он вынужден был открыться перед ними в своих намерениях. Но и тут он себя упрекнуть не мог по-настоящему ни в чём: не рядовое всё-таки мероприятие - убийство. Тем более, близких тебе людей.
Пока мать умирала в его руках, хрипя и извиваясь, отец лишь пытался его образумить словами, не совсем, видимо, понимая, что происходит. И не веря. А когда пришла его очередь, было поздно вмешиваться.
Уходя, Стас заботливо протёр платком ручку входной двери. На первый взгляд - бессмысленный шаг, потому как отчего бы и не быть отпечаткам пальцев сына в доме родителей. Но затея была глубже и хитрее: пусть те, кому положено, подумают, будто кто-то посторонний заметает следы. А ещё этот маленький поступок Стаса говорил о том, что он держит себя под полным контролем. Значит, и в будущем он сможет себе доверять. Проверка завершена.
Взгляд его упал на зеркало, и он увидел там молодого человека, в отличной спортивной форме, весьма симпатичного, хотя немного и невыспавшегося. С ясными, полными оптимизма глазами. Да, кстати, он был совершенно голым. А это зачем? Он что, из ванны вышел и забыл одеться? Или собирался в ванну?
Одежды вокруг никакой не валялось: ни халата, ни нижнего белья, ни домашних джинсов.
"Не бегал ли я тут давеча нагишом по улицам?" - засомневался Стас.
А, впрочем, если даже и бегал, то что это меняет? Стыдиться нечего, сожалеть о том, что сделано - тем более. Отчитываться не перед кем. Он сам себе и судья, и палач, и адвокат. А кому не нравится приобретённая им свобода, пусть идут лесом. К ебеням собачьим. Он, может, вообще теперь одежду носить перестанет. Хотя, в этом дурацком климате...
- Что именно является разумом? И кто его истинный носитель? Существо, способное уничтожать себе подобных и совокупляться не ради продолжения потомства, а во имя глупого удовольствия? Или одноклеточное творение Природы, вечное, потому что бесконечно делимое? Почему разумом считается тот, кто потребляет кислород, а не тот, кто производит его? Откуда черпается эта наша уверенность в собственной разумности и неразумности всех остальных? Где источники наших убеждений? Пытаясь получить ответы на эти вопросы, ты неизбежно придёшь к следующему выводу: ты думаешь так, потому что то же самое думают все. Потому что так думали до тебя твои предки. И предки их предков. И других источников знаний у тебя нет. То есть любая неточность, произошедшая по вине какого-нибудь сгнившего звена этой длиннющей цепочки, является такой же истиной, как и то, что действительно имеет место быть. А если при этом неверны и самые что ни на есть исходные, основополагающие "истины"? И это только лишь первая половина проблемы. Даже если существуют безупречные, безоговорочные доказательства того, что да, именно человек, а не кто другой, является разумным, то почему мы автоматически полагаем, что у разума имеется преимущество перед всем остальным? С нашей точки зрения, планета Земля должна быть заселена произведёнными нами машинами и засрана отходами химической промышленности, но никак не слоновьим дерьмом. Мирозданию нужны тонны исписанной нами бумаги с гипотезами об ЕГО устройстве? ЕМУ нужны наши ракеты, наши могилы, наши книги и кинофильмы?
- Ну, допустим, ты прав, "Номер Три". И что из этого следует?
- А то, что каждый из нас стоит перед выбором. Первый вариант: не знать ничего; второй: знать и ничего не делать; и третий: стать свободным.
- Как?!
- Сойти с дороги, которая проторена для тебя, но не тобой. Отказаться от навязанных тебе целей, смыслов и ценностей. Сломать в себе программу. Любой ценой.
- И снова: как?
- Я молился. Я взывал к Богу. Я говорил ему: Господи, дай мне ответы на те вопросы, которые терзают мою душу. Я не могу больше жить в неведении. Или забери меня отсюда. Уничтожь. Или я сделаю это за тебя и без Твоего на то согласия.
- И что произошло?