7
В дальнем конце Читательского Ряда, как раз за той точкой, где улица Грез меняет свое название на аллею Кошмаров, стоит Рокет Хауз, произносимое знатоками как Рэкет Хауз.
И пяти минут не прошло после принятого решения искать здесь помощи и просветления, как Гаспар де ля Нюи и Зейн Горт уже тащили носилки с их нежным грузом вверх по эскалатору, ведущему в комнаты для сотрудников. Гаспар теперь был впереди носилок, а Зейн - сзади. Робот взял на себя более трудную задачу - держать свой край носилок высоко над головой с тем, чтобы обеспечить мисс Блашес горизонтальное положение.
- Похоже, я подсунул тебе дерьмовый совет, - сокрушался Гаспар. - Энергия отключена и здесь. Писатели добрались даже сюда, судя по разгрому внизу.
- Давай жми, приятель, - не унывал Зейн. - Помнится мне, вторая половина дома подключена к другой линии.
Гаспар остановился перед невзрачной на вид дверью с подписью "ФЛЭКСМЕН". Он поднял согнутую в колене ногу и нажал кнопку, находящуюся на уровне талии. Не обнаружив никакой реакции, он злобно ударил по двери подошвой. Дверь распахнулась, открывая огромную контору, обставленную с роскошной простотой. За двойным столом, похожим на два соединенных полумесяца - эффект лука Купидона, - восседал низенький брюнет, расплывшийся в широкой деловитой и энергичной улыбке. Тут же, рядом, сидел высокий блондин, улыбавшийся слегка устало, но также деловито. Складывалось впечатление, будто они вели между собой неторопливый разговор. Гаспар счел это занятие довольно странным для людей, которые явно только что потерпели смерти подобную неудачу в бизнесе. Однако они оглянулись лишь с некоторым удивлением - маленький брюнет слегка двинул пальцем, но без признаков неудовольствия.
Не говоря ни слова, Гаспар вошел. По сигналу робота они аккуратно опустили носилки на пол.
- Думаешь, ты теперь сможешь о ней позаботиться, Зейн? - спросил Гаспар.
Робот, проверив захватом розетку, кивнул.
- Мы наконец-то добрались до электричества, - ответил он. - Это все, что мне нужно.
Гаспар подошел к двойному столу. Делая эти несколько шагов, он опять смутно слышал, чувствовал и обонял все происшедшее за последние два часа: визжащие писатели, насмешки Элоизы, хлопушки и удар кулака здоровенного болвана - и над всем этим вонь сожженных и взорванных словомельниц и книг. Незнакомая предельная эмоция - гнев - показалась Гаспару горючим, которое он искал всю жизнь. Он твердо оперся обеими руками о странный стол и спросил отнюдь не дружественным тоном:
- Ну?
- Что "ну", Гаспар? - с отсутствующим видом переспросил маленький брюнет. Он водил карандашом по листу серебристо-серой бумаги, покрывая его заштрихованными овалами и украшая некоторые из них завитками и линиями, как пасхальные яйца.
- Я спрашиваю, где вы были, когда крушили ваши словомельницы? - Гаспар грохнул кулаком по столу. Маленький брюнет снова дернулся, хотя и несильно. Гаспар же продолжал: - Послушайте, мистер Флэксмен, вы и мистер Каллингем, - он кивнул на высокого блондина, - это Рокет Хауз. Для меня это значит больше, чем владение, даже больше, чем быть хозяином, это значит ответственность, лояльность. Почему вы не боролись там, внизу, чтобы спасти ваши машины? Почему вы предоставили это мне и единственному стоящему роботу?
Флэксмен дружелюбно рассмеялся.
- А почему вы были там, Гаспар? Я имею в виду - на нашей стороне. Конечно, очень мило, премного благодарны и все такое, но вы, кажется, действовали против того, что ваш профсоюз считает главными интересами профессии.
- Профессии! - Гаспар издал звук плевка. - Я, право, не понимаю, мистер Флэксмен, как можете вы удостоить их такого названия и быть столь великодушным к этим взбесившимся крысятам!
- Но-но, Гаспар, где же ваша собственная верность? Верность одного длинноволосого другому?
Гаспар яростно отбросил со лба свои длинные темные кудри.
- Бросьте, мистер Флэксмен. Да, я завел их, как и этот итальянский обезьяний костюм, только потому, что это часть моей работы, часть контракта. Это то, что писатели обязаны делать. Мне также пришлось стать Гаспаром де ля Нюи, но меня не одурачили этим мусором. Я не верю, что являюсь пылким литературным гением. Совсем наоборот, я придурок, предатель своего профсоюза, если хотите. Может быть, вы слышали, что меня прозвали Гаспар с Винтом. Так мне это нравится потому, что в душе я просто человек, который крутит винты и гайки, будущий механик словомельниц, и ничего больше.
- Гаспар, что с вами случилось? - удивленно воззрился на него Флэксмен. - Я всегда думал о вас как об обычном самодовольном счастливом писателе - мозгов не больше, чем у большинства, но куда больше удовлетворения, а вы вдруг ораторствуете, как огнедышащий фанатик. Я искренне удивлен.
- Я тоже удивлен, подумайте об этом, - согласился Гаспар. - Кажется, впервые в жизни я начал спрашивать себя, что мне в самом деле нравится, а что нет. Я знаю только одно: я не писатель!
- Теперь это действительно странно, - дружелюбно прокомментировал Флэксмен. - Не раз я говорил мистеру Каллингему, что на последней странице стереообложки с мисс Фриски Трискет вы выглядите куда больше писателем, чем самые драматичные литературные светочи высокого полета, включая самого Гомера Хемингуэя. Конечно, вам не хватает его бритоголовой эмоциональной силы…
- Или его явной умственной недостаточности! - прорычал Гаспар, потирая шишку на челюсти. - Тупой кусок мяса!
- Не нужно недооценивать бритоголовость, Гаспар, - тихо, но резко вставил Каллингем. - Будда тоже был бритоголовым.
- Будда, черт, Юл Бриннер! - проворчал Флэксмен. - Послушай, Гаспар, если бы ты был в этом деле так же долго, как я…
- К черту то, как выглядят писатели! К черту писателей! - После вспышки гнева Гаспар замолчал, и его голос стал тверже. - Поймите, мистер Флэксмен, я любил словомельницы. Да, мне нравилась их продукция. Но я любил и сами машины. Мистер Флэксмен, я знаю, что у нас было их несколько штук, но вы когда-нибудь понимали, там, в вашем котелке, что каждая словомельница уникальна, как бессмертный Шекспир, что это нечто, что нельзя отредактировать и что именно поэтому за последние шестьдесят лет не было построено ни одной новой машины? Все, что нам было нужно делать - это вводить в их банки памяти новые слова по мере их появления в языке, вводить стандартную книжную программу, а потом просто нажимать кнопку "Старт". Интересно, сколько людей понимали это? Ну, они поймут это очень скоро, когда попробуют собрать словомельницу из этих обломков, не имея ни одного живого человека, понимающего творческую сторону проблемы, я имею в виду - настоящего писателя. Сегодня утром в Читательском Ряду было пятьсот словомельниц. Сейчас их нет ни одной во всей Солнечной системе, три из них можно было спасти, но вы испугались за свои шкуры! Пятьсот Шекспиров были убиты, пока вы тут болтали. Пятьсот бессмертных литературных гениев, уникальных и абсолютно независимых…
Он замолк, потому что Каллингем смеялся над ним тонким, почти истерично нараставшим смехом.
- Вы насмехаетесь над величием? - опешил Гаспар.
- Нет! - удалось выговорить Каллингему. - Я просто теряюсь от восхищения перед человеком, который способен узреть в уничтожении нескольких психопатичных пишущих машинок-переростков все величие Сумерек Богов.
8
- Гаспар, - продолжала более тощая и высокая половина Рокет Хауз, когда тот взял себя в руки, - ты, несомненно, самый глубокий идеалист из всех, кто связывался с консервативным союзом. Давай обратимся к фактам: словомельницы - это даже не роботы. Они никогда не были живыми, и говорить здесь об убийстве - чистая поэзия. Люди строили словомельницы и люди же управляли ими. Увы, люди, и я в том числе, как ты знаешь, руководили этой темной бесконечностью, вбиваемой в них, точно так же, как древние писатели должны были включать деятельность своего подсознания, что они обычно делали совершенно неэффективно.
- По крайней мере, у старых авторов было подсознание, - сказал Гаспар. - Я не уверен, что оно осталось у нас. Мы определенно не сможем найти такой подсознательный разум, чтобы создать по нему словомельницы и заполнить их банки памяти.
- И все же это очень интересно, - вежливо настаивал Каллингем, - и очень важно держать это в поле зрения, какие бы мы ни привлекали ресурсы для борьбы с надвигающимся литературным голодом. Большинство верит, что словомельницы были изобретены и приняты издателями потому, что ум писателя не мог больше удержать огромное количество материала, необходимое для производства полноценной литературы, что мир, общество и его бесконечная специализация стали слишком сложны для того, чтобы один человек мог в них разобраться. Чепуха! Словомельницы выжили благодаря их большей эффективности в издательском деле.
К концу двадцатого века большинство произведений писалось несколькими ведущими редакторами, в том смысле, что они разрабатывали темы, схемы сюжета, стиль, кульминационные точки; писатели только заполняли промежутки. Естественно, машина, которой можно было владеть и держать ее в одном месте, несравненно более эффективна, чем целое стойло писателей, гоняющих туда-сюда, меняющих издателей, создающих союзы и гильдии, требующих повышения гонораров. Писателей, страдающих от психозов, комплексов, спортивных машин, любовниц и невротических детей. Они постоянно показывали характер и даже пытались протаскивать свои глупые мысли в усовершенствованные редактором книги.
Словомельницы по сути оказались настолько эффективнее писателей, что последних выгоднее стало держать в качестве безвредного избалованного придатка к машинам, а профсоюзы к тому времени настолько окрепли, что подобный компромисс стал просто неизбежен.
Все это лишь подтверждает мою основную мысль: два важных вида деятельности в написании книги - это бессознательное перемешивание материала и вдохновение, или программирование. Эти виды деятельности абсолютно различны, и лучше всего, когда они осуществляются различными людьми или механизмами. На самом деле имя направляющего гения - сегодня его чаще называют программистом, чем редактором - по справедливости должно было появляться на обложке или на коробке с фильмокнигой вместе с именами обаятельного автора и словомельницы… Но сейчас я слезу со своего любимого конька, состоящего всего-навсего из того, что человек - это всегда главная направляющая сила.
- Может быть, мистер Каллингем, - неохотно согласился Гаспар. - И я должен отметить, что вы были достаточно хорошим программистом, если программирование действительно такой сложный и важный процесс, как вы его описываете, хотя я в этом искренне сомневаюсь. Разве все основные программы не были созданы одновременно со словомельницами? - Каллингем покачал головой, потом пожал плечами. - Так или иначе, - продолжал Гаспар, - я всегда думал, что "Словомастер Четыре Уитлси" как-то раз написал три серьезных романа-бестселлера и научно-фантастическую драму без всякой программы. Может быть, это просто развитие старой программы, скажете вы, но я поверю только тогда, когда получу доказательства. - В его голосе опять появилась горечь. - Впрочем, как поверю и в то, что мои обезьяноподобные друзья в самом деле могут писать книги, лишь в том случае, если начну читать их и доберусь до второй страницы. Они много говорили последние месяцы, но я подожду, пока из цветов их слов потечет сок произведений.
- Прости меня, Гаспар, - перебил Флэксмен, - но не мог ли бы ты поубавить эмоций и прибавить фактов? Я хочу услышать побольше о заварушке в Ряду. Например, что случилось с собственностью Рокет Хауз?
Гаспар, гневно хмурясь, выпрямился.
- Что ж, - просто сказал он, - все ваши словомельницы разрушены, разрушены так, что нет никакой возможности их отремонтировать. Вот и все.
- Ай-ай-ай! - воскликнул Флэксмен, качая головой.
- Ужасно! - эхом отозвался Каллингем.
Гаспар поглядывал на компаньонов с глубоким подозрением. Их жалкие потуги казаться озабоченными только увеличивали сходство с двумя жирными котами, обожравшимися ворованной сметаной и припрятавшими за своими меховыми куртками карту потайного хода к мясной кладовой.
- Вы хоть понимаете меня? - отчаялся он. - Я еще раз объясню. Все три наши словомельницы разрушены - одна бомбой, две другие - огнеметом. - Его глаза расширились, когда он вспомнил эту сцену. - Это было убийство, мистер Флэксмен, зверское убийство. Вы помните машину, которую мы называли "Рокки?" "Рокки Фразировщик"? Это был простой харперовский электромозг, переделанный в седьмом и сорок девятом, но я не пропускал ни одной смолотой им книги. Так вот, я сам видел, как старина "Рокки" почернел, изжарился, испекся. И это сделал новый друг моей старой подруги.
- Ай-ай. Новый друг его подруги! - Флэксмен ухитрялся сочувствовать и улыбаться одновременно. Самообладание у него и Каллингема было сверхъестественное.
- Это был, между прочим, ваш великий Гомер Хемингуэй, - злобно выпалил Гаспар, пытаясь хоть как-то задеть их. - Но Зейн как следует поджарил его с другого конца.
Флэксмен опять покачал головой.
- Жестокий мир, - изрек он. - Гаспар, ты герой. Пока остальные писатели бастуют, ты будешь получать пятнадцать процентов профсоюзного минимума. Но мне не нравится то, что один из наших авторов-роботов нанес вред человеку. Эй, Зейн! Как самостоятельный робот вы понесете все издержки, если кто-то предъявит вам иск. Это оговорено в контракте.
- Но Гомер Хемингуэй заслужил трепку, которую задал ему Зейн, - запротестовал Гаспар. - Этот тупой садист хотел сжечь из огнемета мисс Блашес.
Каллингем недоуменно огляделся.
- Это та розовая роботесса, которую принесли Зейн с Гаспаром, - объяснил Флэксмен. - Наша залетная птичка, новый государственный цензор. - Широко ухмыляясь, он опять закивал головой. - Ну вот, голая правда состоит в том, что мы имеем цензоршу, но у нас нет ничего для цензуры. Улавливаете иронию? Дурацкое дело. А я думал, ты знаешь мисс Блашес, Калли.
В этот момент до них донесся высокий нежный голос, правда, несколько сонный:
- Фраза с "голая" под вопросом. Предупредить в окончательном варианте. Вместо "имеем" - "вступаем в связь". "Дурацкое" опустить. Вместо "знаешь" написать "знаком". Ах, где я? Что со мной происходит?
Мисс Блашес сидела, хлопая захватами. Зейн Горт стоял па коленях возле нее, нежно обтирая обожженный бок влажной тряпкой. Уродливые пятна уже почти сошли. Потом он сунул тряпку в маленькую дверцу у себя на груди и поддержал ее за плечо.
- Вам нужен покой, - сказал он. - Все будет хорошо. Вы среди друзей.
- Да? Как я могу вам верить? - Придя в себя, она отодвинулась от него и поспешно закрыла несколько заслонок. - Как вы посмели! Я лежала здесь нагая. Эти люди видели меня с открытыми розетками!
- Это было необходимо, - убеждал ее Зейн. - Вам требовались электричество и другие процедуры. Вы оказались в очень тяжелом положении, и сейчас вам необходим отдых.
- И другие процедуры?! - завизжала мисс Блашес. - Чего вы добивались, устраивая здесь со мной стриптиз?
- Поверьте, мисс, - отозвался Флэксмен. - Мы - джентльмены. Мы и не думали смотреть на вас, хотя, должен сказать, вы весьма привлекательная роботесса. Если бы у книг Зейна были обложки, я бы хотел, чтобы вы позировали для них.
- Как же, с полностью открытыми розетками и отвинченными масленками, полагаю? - уничтожающе произнесла мисс Блашес.
9
В берлоге, обустроенной на крыше с рубероидным покрытием "под сосну", Элоиза Ибсен смазывала поджаренный огузок Гомера Хемингуэя.
- Полегче, крошка, больно, - командовал большой писатель.
- Сам не будь ребенком, - угрюмо огрызалась писательница.
- А-ах, теперь получше. Теперь шелковый чехол, малышка.
- Минутку. Господи, у тебя прекрасное тело, Гомер. Кажется, оно что-то делает со мной.
- Чего еще, крошка? Через пять минут мне пора пить теплое молоко.
- К черту молоко. В самом деле, оно что-то делает со мной. Гомер, давай… - она горячо зашептала ему на ухо.
Большой писатель отшатнулся:
- Да никогда в жизни, крошка! Сначала я должен сделать зарядку. Эти штучки истощают человека.
- Думаешь, твои отжимания и приседания легче?
- Они не вытягивают жизненную силу. И никогда больше не ори так мне в ухо, оглохнуть можно. - Он улегся щекой на руки. - И кроме того, у меня нет настроения.
Элоиза вскочила и начала мерять шагами рубероид.
- Господи, да ты хуже, чем Гаспар. У него всегда было настроение, даже если он и не знал, как его использовать.
- И не думай об этом ничтожестве, - сонно оборвал ее Гомер. - Ты что, не видела, как я ему вмазал?
- Увы, Гаспар - ничтожество, - продолжая шагать, рассуждала она. - Но у него хватило мозгов, чтобы не дать мне поймать его на том, что он - издательский шпик. И он никогда им не станет, если только не увидит в этом больше выгоды, чем в том, чтобы оставаться в союзе. Гаспар ленивый, но не сумасшедший.
- Послушай, моя последняя кроха всегда приносила теплое молоко вовремя, - вставил Гомер с массажного стола. Элоиза ускорила шаг.
- Готова спорить, у Гаспара есть тайные сведения от Флэксмена и Каллингема. Рокет Хауз держит в рукаве какой-то козырь, которым они хотят побить всех издателей сразу! Так вот почему Рокет Хауз никогда не пытался защитить свои словомельницы. Держу пари, этот стукачок сейчас сидит в конторе Флэксмена и Каллингема и смеется над всеми нами.
- И та кроха, что давала мне молоко, не мельтешила туда-сюда, говоря сама с собой, - продолжал Гомер.
Элоиза остановилась и посмотрела на него.
- Ну, кажется, она не слишком много времени проводила в постели, вытягивая из тебя жизненные силы. Учти, Гомер, я не собираюсь закрываться на кухне или сидеть у плиты, грея твою бутылочку, даже если твоя последняя узкозадая, недоделанная подружка только этим и занималась. В моем лице, Гомер, ты получил женщину, женщину с ног до головы.
- Да, я знаю, кроха, - ответил Гомер, спокойно реагируя на атаку. - А тебе достался настоящий мужчина.
- Сомневаюсь, - отрезала Элоиза. - Ты позволил этому роботу - дружку Гаспара - отшлепать тебя, как мальчишку.
- Это нечестно, - запротестовал Гомер. - Этот жестяной ниггер ухлопает самого сильного человека в мире. Он разорвал бы даже Геркулеса, не говоря уже о других древнегреческих героях.
- Думаю, да, - сдалась Элоиза и подошла к столу. - Но разве тебе не хотелось бы отлупить Гаспара еще раз, хотя бы за то, что этот робот сделал с тобой? Ну же, Гомер, я свистну помощников, и мы сейчас же отправимся в Рокет Хауз. Хочется увидеть лицо Гаспара, когда ты ворвешься туда.
Гомер раздумывал над предложением секунды две.
- Не, кроха, - решил он. - Я должен подлечиться. Я побью Гаспара денька через три-четыре, если ты считаешь, что я должен.
Элоиза склонилась над ним.
- Я хочу, чтобы ты сделал это сейчас же, - настаивала она. - Мы возьмем с собой веревки, свяжем Флэксмена с Каллингемом и припугнем их.
- Это начинает меня интересовать. Мне нравятся игры со связыванием.
- Мне тоже, - из горла Элоизы вырвался смех. - Когда-нибудь, Гомер, я привяжу тебя к этому столу.
Огромный писатель застыл от ужаса.
- Не будь вульгарной, кроха.
- Ну так как насчет Рокет Хауз? Мы идем или нет?
- Ответ отрицательный, милая, - тон Гомера стал величественным.
Элоиза пожала плечами.